Ледяное и Слепое сердце

      В самый разгар рабочего дня к Йегеру подбежал один из учеников Ярнаха. Мальчишка попытался перекричать удары молотков и был услышан.       — Мастер, к вам посетитель. — Эрен нахмурился: кто бы это мог быть? К матери он недавно наведывался, а отец присылал на днях весточку. К слову, из регулярных посланий Григория, коий был призван как военно-полевой хирург, Эрен мог рассказывать обо всем происходящем за стенами Аккерману, не оставлять его в неведении. Естественно, все было описано в общих чертах, местами имелись предположения, но и по ним было понятно о положительных моментах для элдийцев — война окончена, но договор о мире еще не подписан. Впрочем, похоже, что людям не нужна свобода, они подчиняются власти «совета», вытесняющего королеву. Все происходит тихо и постепенно, дабы не вызвать бунт слишком рано. Крысы дождались, пока марлийцы не перебили одну и не покалечили вторую часть воинов, чтобы те были не в состоянии протестовать и восставать против королевской гвардии. А опосля недовольных передушат по одному, и власть сосредоточится в руках нового, уже не советника, а монарха.       — Хорошо, сейчас подойду, — кивнул кузнец, отложив инструмент.       — Она ждет в саду, — подав мастеру накидку, дабы тот оделся и не замерз, ведя беседы с таинственной незнакомкой, от которой исходил очень приятный цветочный аромат.       — Ты сказал «она»? — Эрен переменился в лице и, схватив накидку, метнулся на улицу, сшибая всех на своем пути. Чем только думает эта женщина?! Чует парень, накличет она беду на его голову. А с другой стороны, сам виноват, пожалел бедолагу. Йегер, хватая в спешке колючий воздух и выдыхая клубы пара, вошел в заснеженный сад. По аллее, туда и обратно, вышагивала женщина в длинном теплом балахоне с большим капюшоном, скрывающим лицо от любопытных глаз. На скрип снега под подошвами сапог, госпожа, облаченная во все черное, резко обернулась и на мгновенье открыла лик: неопределенного цвета радужки заблестели, омывшись выступившей слезой, но быстро были скрыты за выбившимися чёрными прядями, спавшими и растрепавшимися в дороге. Озябшая, чуть посиневшая кисть освободилась от изношенной муфты и потянулась к Йегеру, а когда парень подошел еще ближе, то узкая ладонь накрыла его запачканную и все еще горячую руку. Злость кузнеца отошла, стоило лишь узреть растерянный вид брюнетки.       — Что стряслось, госпожа?       — Защити, прошу... — прошептала женщина, чуть ли не падая на колени, прижимаясь истерзанными устами к огрубевшим пальцам молодого человека. — Я до конца дней буду целовать твои руки, только помоги...       Несколько дней назад в госпиталь Митры были доставлены тяжело раненные бойцы. Женщина как-раз забирала нужные ее брату лекарства, когда прибыли новые пациенты, среди которых она узнала Эрвина Смита — мужчина потерял руку чуть выше локтя, был изнеможен и подавлен. Из-за такого вида в нем трудно было признать того бравого командира, коий часто наведывался к ним в гости. Все же она решилась подойти, поприветствовать и посочувствовать. Эрвин смотрел в одну точку, словно боялся потерять что-то, что видно только ему. Женщина была озадачена. Подумав о несостоянии знакомого воспринимать реальность здраво, собралась уходить, но вдруг ее остановила фраза — «предатель, узнаю кто». По всей видимости, командору успели донести о заключении его любимой под стражу, о том, в чем ее обвиняют. Как женщина потом узнала из разговора, Ханджи была в башне не несколько дней, как это оглашалось на площади, а почти два месяца: все произошло практически через неделю по отбытии подмоги.       — Страшно представить, что сейчас с ней делают... — Здесь Эрен и вспомнил разговор Митаби и Франца о «Железной деве» — все встало на свои места. Внимая слова женщины, в голове Йегера складывались картинки — он нарушит обещание о свободе, данное Аккерману. Ведь, если он узнает о том, что Зоэ грозит казнь, а Смит рвется ее спасти... Ривай не останется спокойным зрителем, когда Эрен сможет закрыть на это глаза. Парень не желает, чтобы его возлюбленного обезглавили, выставив предателем.       — Дьявол! Куда смотрит Рейсс?! — погорячившись, выкрикнул кузнец и отнял свою руку от госпожи.       — Ее дела ничуть не лучше. Еще несколько дней погодя, и бедолагу лишат трона. В столице неспокойно, то и делают, что каждую обедню устраивают представления: петли уже перетерлись, а лезвие гильотины затупилось. Гвардия во всеоружии, однако пока сдерживает недовольных. Офицеров, как и Смита, насильно удерживают в лечебницах. На окраинах всего этого не знают, радуются возвращению кормильцев, или, наоборот, оплакивают утрату, когда настоящая бойня только начинается. Я вижу, ты понимаешь меня, хоть все это и мерзко... Извини... Прошу тебя, — женщина закрыла раскрасневшееся лицо, старалась сдержать себя, чтобы не привлекать внимания мимо проходящих.       — Я все понял, — Эрен, дабы успокоить госпожу, накрыл ее плечи и стиснул, заглянув в бездну сероватых глаз. — Будьте спокойны.       — Я нашла подработку, так что не приходи к нам домой... Так будет правильнее и спокойнее. — Действительно, госпожа права, лишние проблемы ни к чему.       Простившись с нежданной гостьей, парень проводил ее взглядом, пока силуэт не скрылся за медленно ложащимися снежинками — как же это напоминает день прощания с привкусом недозревшего винограда.       Тем часом Аккерман уже считал дни, когда сможет вернуться домой: встретиться с друзьями, своими бойцами, матерью, с которой он никогда не виделся раньше положенного срока — окончания тренировок, похода или вот даже войны. А это удручало Эрена, неготового прощаться вновь. Также парню предстояло выдумать очередную историю, чтобы удержать мужчину возле себя еще некоторое время, но идей не было, а допущенные ранее ошибки напомнили о себе и больно ударили в открытые, слабые места.       Когда-то Эрен задавался вопросом: как одна маленькая вещица может разрушить все планы? Теперь сей ответ он испытал на собственной шкуре. Если бы только можно было заглянуть в будущее, вернуться в прошлое, избрать правильное.       Сейчас каждый из игроков принимает сданные судьбой карты, делает ход, борется за новый завтрашний день: Ханджи лелеет мысли о Смите, облегчая свои страдания, и даже не подозревает, что ее любимый удумал поставить на кон свою жизнь; Наил утратил сон, опасаясь за свою семью; Имир избрала тернистый путь, ведущий далеко не в райские сады, как и Хистория, учинившая неверные действия. И только Эрен, допуская ошибки, отказывается от последствий, не пытается исправить огрех, боясь намарать еще больше. Но до каких пор он будет избегать конечной, неизвестно — может, сегодня и есть последний день его лжи?       А что тем временем чувствует капитан? Суждения мужчины суровы, строги... Он жаждет свободы, вновь обрести утраченное. Однако наравне с этими желаниями стоит кузнец, заковавший его в клеть, пускай не золотую, но все же. То, что так хотелось толковать неверно, оказалось невозможным для понимания мужчины: родившиеся чувства, принятые как заблуждение, извергли искру, заставившую тлеть что-то в груди. Упиваясь этим теплом, Ривай перестал тревожиться, кошмары отступили, но взамен появились новые — как уйти безболезненно? Как забыть случайные прикосновения, а после неловкое молчание? Как стереть из памяти тот случай, когда он, не вовремя проснувшись, стал невольным зрителем удовлетворения желания молодым человеком, припавшим к его запястью, целуя его, кода он сам лежал затаив дыхание и не шевелясь. Голова горела огнем, внутри все изнывало, а прикосновение влажных губ и покрывающее испариной бледность кожи дыхание вытягивали жилы, что, казалось, было слышно треск. Но страх не позволил открыть глаз, будто кто-то положил ладонь на веки.       Решение тяжелое. Тем не менее Аккерман не из тех, кто предает клятву. Он готов идти вперед, не оглядываясь назад. Но сколько дней ему потребуется для того, чтобы изгнать из подсознания лик юного создания, обратившегося в настоящего мужа? За это время привязанность окрепла, дополнилась нуждою, вожделением и надеждой на благополучный исход. Исход, не имеющий печали. Впрочем, это только грезы, ибо от любви до ненависти один шаг. Слепые чувства стали зрячими, когда образ спасителя и защитника спал пеленой из туманных глаз — он, взрослый мужчина, поддавшийся на волнующую речь, обманут. Почему?       Почему так произошло, Аккерман не соизволил узнать. Не обращая внимания на жгучие порывы ветра, завывающего точь раненый зверь, перебирался по наметенным сугробам снега вовсе без верхней одежды. Он ушел в том же, в чем и «пришел»: еще летний вариант поддоспешника и кожаные сапоги. Перед его взором так и замерло до боли знакомое украшение, нечаянно сброшенное с полочки, которую он хотел очистить от пыли. И ясное дело, что оно было там спрятано, ибо мужчина не мог достать туда свободно, без подставки.       Злость не давала телу остыть, но это продлилось отнюдь не долго — Ривай выдохся, мороз щипал и тут же приглаживал, манил прилечь на январское покрывало, обратиться в хрустальный цветок, оттаявший по весне вместе с первыми подснежниками. Необдуманность и вспыльчивость — почему он так повел себя? Задет за живое? Правдолюб? Или считает мальчишку эгоистом? Ривай смог догадаться о причине молчания Йегера и не забыл принять во внимание свою взаимность — вот разум и воспротивился. Оттого он и решил сбежать. Глупец.       Кузнец прибыл домой, разминувшись с капитаном на минут пятнадцать. На душе было тревожно. Возможно, это до сих пор сказывалась беседа с госпожой, ее мольбами — черт его знает. Парень завел Жана в стойло, но снимать сбрую не спешил, для начала решил заглянуть в дом, что словно звал его.       Шаг за шагом каждый герой трагического романа приближался к чему-то и отдалялся от кого-то. Грустно осознавать, что все оно так и есть.       Эрен вошел в полумрак, окинул пустое помещение взглядом: обед готов, дрова еще не перегорели, а на столе стоит миска с грязной водой и влажной на ней тряпкой для пыли — уборка практически завершена. Йегер улыбнулся сам себе. Между тем его вроде бы жаром осыпало, когда он заприметил на столе ранее убранную с глаз подальше подвеску, когда-то данную ему той самой женщиной в черной накидке, пожаловавшей сегодня в кузню.       — Нет! — выкрик полон отчаяния. Почему это произошло именно сейчас? Какая глупая ошибка, что может отобрать все бытие вмиг, лишить крыльев, коие не могли испытать воли, распахнуться на всю мощь, будучи обхвачены холодным ветром обладателя ледяного сердца.       Парень выбежал на улицу — только сейчас он заметил оставленные мужчиной следы, которые медленно заметались кружащейся поземкой. Мановение ока, и парень, оседлав коня, следовал за беглецом, оставляющим с каждым шагом больше отметин на снегу, так как ему было тяжело и невыносимо холодно. Погоня не длилась вечность, Эрен быстро нагнал Аккермана, а тот, еще издали услышав ржание коня и лязг ремешков на седле, затаился за одним из неохватных стволов могучих деревьев, хоть и понимал, что следы его выдадут. Опустившись по промерзшей коре на снег и почувствовав в ногах дрожь слабости, о дальнейшем продвижении следовало забыть. Все что осталось мужчине, так это смеяться своей глупости и неосмотрительности. Смеяться так, чуть ли не рыча, что кровь стыла. Обложенная глотка не чувствовалась, словно ее выгрызло зверье, чующее свежую плоть, страх, безвыходность в этом кличе загнанного в угол среди открытого пространства. Йегер натянул вожжи, остановил Жана. Спустившись на землю, он последовал за звук, разносящийся эхом не только по лесу, но и в подсознании, что хотелось зажать уши. Шаг, еще один. Вот парень стоит возле мужчины, уже утихшего, с обращенным ясным взором насыщенного цвета глаз в блеклость зимнего неба. Кожу жалят иголки льдинок, срывающиеся с ветвей ветерком, тем не менее это ему не мешает. Капитан походит на неживого, замершего в смерть: дыхание не вырывает пар изо рта, черные ресницы покрыты инеем, как и контур узких губ, приобретших синего оттенка.       — Почему? — тихо, сипло. Йегер нахмурился, решительно подхватил мужчину на руки, стараясь не навредить окоченевшему телу. Подозвав черногривого, попытался устроить все еще сопротивляющегося и вырывающегося глупца.       — Довольно! Успокойтесь уже, хватит... — крикнул Эрен, не желая того сам. Просто ситуация сложилась так, что кузнец и сам попал в прострацию, не понимал, что следует делать и как. Но одно знал точно — нужно спешить.       — Отпусти, не трогай!.. — Лишь бы только сказать, когда озябшее тело само тянется к источнику тепла, желает скрыться на груди молодого и горячего парня, укутаться в его накидку, пока кровь не превратилась в кристаллы и не разбила такие же стеклянные вены.       — Зачем...       — Потому что я люблю вас! — Эрен не удержался и прильнул к безжизненным устам, пытаясь вдохнуть жизнь в умирающее тело.       Дорога домой заняла немного меньше времени, ибо присматриваться к снегу, от белизны которого в глазах рябь и блестящие мошки, разлетающиеся в произвольном танце, больше не имело смысла. Прибыв к своей обители, Эрен слез с коня и вновь принял свою ношу на руки. Усадив всего мокрого от оттаявшего снега, что впился в одежду, мужчину на стол, закинул парочку разрубленных поленьев на жар. После поспешил раздеть капитана, да и сам освободиться от влажных тканей и подобрать растрепавшийся волос. Разбавив воду до комнатной температуры, парень принялся аккуратно, легкими движениями, чтоб не повредить сосуды, обтирать Ривая. А тот лишь брезгливо и как-то высокомерно поглядывал на лжеца, по вине которого все это и произошло.       — Можешь так не суетиться, со мной все в порядке. Как никак, я воин и не раз бывал в подобных ситуациях, — вместо слов благодарности, молвил мужчина. Задело ли это кузнеца? Пожалуй. В тот момент, когда он согревает Аккерману ноги, тот его чуть ли не посылает. Да, парень, безусловно, виноват, но он имеет гордость и не потерпит хамства в свой адрес от человека, считающего его сопляком и ничтожным ублюдком.       — Да что вы говорите? — Эрен, поднимаясь с пола и скользя ладонями от стоп по щиколоткам мужчины, мгновенно подхватил его под колени и навис над ним. Ривай повалился спиной на стол, зашипел от боли. — Ну, как вам? — голос источает гнев, а янтарь радужек слепит, завораживает. — Вы отчаянно рветесь в мир, который вас уже давно похоронил и забыл, — точно обезумевший, Йегер начал говорить странные вещи, поражающие воина похлеще стрел. — Вы мертвы, капитан!       Ривай не ожидал ножа в спину от человека, коему доверился. Но Эрен не находил в своих действиях предательства, слепо следуя велению сердца.       В тот самый день, когда кузнец стоял на площади и внимал королеве, провожал взглядом конницу, о которой потом наврал Аккерману, якобы встретил ее на границе Розы, он посетил и похоронную процессию, что происходила там же, только чуть опосля. Возле деревянных домовин* выстроилась толпа ротозеев, когда близкие люди усопших от чужой руки желали проститься без посторонних глаз. Вой женщин резал слух парня, замершего от того, что он увидел.       Обождав пока Ханджи не исчезнет с горизонта, кузнец решился подойти к избитой горем женщине, льющей слезы над закрытыми гробом, ибо как такового тела в нем не было, так, кости. Став за ее плечами, неуверенно прошептал:       — На вашем месте я бы не стал целовать крышку гроба несостоявшегося убийцы вашего сына, госпожа Аккерман. — Эрен был уверен в том, что не ошибся, и эта женщина есть матерью Ривая, так как походила на него ликом: такая же бледная кожа, узкие глаза, тонкие черты скул, носа и губ, смоляного цвета волосы.       — Повтори... — Кушель обернулась к собравшемуся уйти, схватила за накидку. Вроде осознавала, что, возможно, это какая-то ошибка, злая шутка, но почему-то поверила, ибо хотела поверить. Сейчас женщина на краю пропасти отчаяния, и ей остался один шаг. Но неожиданно пробившийся лучик среди черни, точно через призму зажег ту надежду, которая развеет смуту и укажет верный путь, а не бесконечное падение в неизвестность.       — Я все сказал, — не поворачиваясь, прошипел парень. Но когда почувствовал, как к его тыльной стороне кисти прижалась влажная от слез щека, не смог уйти, не смог не посмотреть в глаза, распахнутые так широко, с такой надеждой. — Он жив. Я отбил его от того, кто нынче почивает в этой домовине. Но если я позволю ему сейчас уйти, то все мои труды пойдут насмарку, — тихо говоря обо всем этом женщине, Эрен подвел ее к гробу, дабы не вызвать лишних подозрений. Сделал вид, будто тоже прощается с готовым опуститься на дно ямы братской могилы — повезло проклятому марлийцу, похоронят как человека, а не собаку без имени.       В голове всплыли картинки, вызывающие мороз по спине и кошмары в ночи. Эрен до сих пор вдыхает воздух, пропитанный запахом крови.       Перед самым первым отъездом в Митру, чтобы доставить письмо, кузнец осквернил тело убитого им лучника, коий очень походил станом на капитана. Догадываясь, что Зоэ его так просто не отпустит, попросит подтвердить слова и происхождение послания, решился на грех. Йегер прибыл на место битвы, отыскал марлийца, затем снял с него доспехи, потом отсек руки выше локтей, ноги выше колен и голову. Оставшуюся исподнюю одежду, изрезанную и порванную в клочья, до конца испачкал в крови, дабы приманить диких животных. А отрубленные части запихнул в лисью нору. Замел следы и отправился в столицу.       Эрену удалось обыграть все так, будто бы Аккермана пытали, а после обезглавили, так и не отыскав сумку, которую обнаружил он, мимо едущий охотник. Тело, из-за ужасного состояния и отсутствия головы, он не смог опознать, но не изготовленные им доспехи и аргамака.       Вот какую историю поведал он Ханджи, когда отдавал кожаную сумку капитана; вот зачем сопровождал рекрутов в лес. Он сделал это все ради спасения и защиты. А Кушель он признался из-за сострадания, жалости. Взамен просил ее хранить разговор в тайне, обещал помочь ей, обеспечить ее жизнь в городе, так как знал о нехватке провизии. И женщина согласилась. Не из-за еды, не продалась — просто поверила молодому парню, что ее сыну грозит опасность. А прекрасно зная характер Ривая, она и вовсе обеспокоилась за еще не оправившееся чадо.       Эрен вынул из мешочка на поясе печатку Аккермана, которую почему-то не отдал Зоэ, протянул черноволосой — это его подтверждение. Кушель обхватила драгоценность, стиснула между пальцев. Слезы еще сильнее хлынули из-под зажмуренных век, горохом скатывались к острому подбородку и, срываясь, падали вниз. Губы ее прижались к перстню, нос пытался вдохнуть аромат его обладателя. Эрен продолжал стоять за плечами Аккерман, будто служил ей ангелом во плоти, даровал облегчение. Он наблюдал, как женщина, проведя ладонью по забитой крыше и усмехнувшись, надела перстень сына на свой палец, после сняла с шеи подвеску с черным камнем, нанизанным на такого же цвета множество тонко сплетенных веревочек. Сложив хвостики застежки, Кушель обхватила ладонь кузнеца и вложила в нее агат, камень, что чернее неба в ночи. После сжала и поцеловала его пальцы, излечившие раны ее мальчика.       — Отдай ему, когда настанет время... — Женщина готова принять сию вынужденную разлуку, не посмеет вмешиваться в работу мастера, ставшего между ней и ее сыном, между ним и его смертью. ***       — Да! Я соврал всем и каждому. Я соврал бы всему миру, только бы вы остались здесь, возле меня.       Ошибка за ошибкой — Эрен потерял самообладание. Теперь он все рассказал, сбросил груз, давящий на него. Но тут же поторопился обрести новый, более тяжелый. Сейчас, когда капитан был так беззащитен, так разбит душевным монологом лицедея, последний больше не сдерживал себя. Он воспользовался глупой привычкой Аккермана — не наведываться, не посылать весточки матери, когда итог битвы еще не предрешен. Почему мужчина так поступал, поди и сам не знал. Скорее всего, не хотел обнадеживать понапрасну. Но это было очень несправедливо по отношению к Кушель. Однако сейчас она все ведает, сама держится вдали от сына, догадывается о мотивах кузнеца, между тем не спешит ему мешать, так как видит его состояние контролировать непокорство Ривая.       — Ты предал меня... — капитан стал отпираться от нависшего над ним лжеца, чувствуя боль в прижатых к столу кистях. Впрочем, его попытки только дразнили, раззадоривали желание кузнеца овладеть извивающимся телом.       — О чем вы говорите? Я лучше удавлюсь, чем когда-либо предам вас, — шепот разливался у самого уха брюнета, губы прикоснулись к шее, коль свободная рука начала оглаживать заломленные предплечья, спускаясь от поднятых локотков к ключицам, очерчивая все выпирающие кости.       — Перестань! Хватит! Прекрати! — Повергнут и унижен. Аккерман сопротивляется, когда несколько часов назад был не против близости между ним и кузнецом, хоть и осознавал, что ему достанется роль ведомого.       Жизнь все-таки забавная штука — неизвестно, сколько раз она тебя с головой окунет в ледяную ополонку* и сколько раз оближет языками адского пламени твои, зарывающиеся в жар, что скоро превратится в пепел, ступни.       — Я хочу получить плату за вашу жизнь, а потом... Потом я вас не буду держать, сможете уйти и пасть в объятиях Хель, — рука обошла грудь мужчины и нырнула под ранее брошенную на бедра накидку, принялась ласкать упрямца, чувствующего раскаленное тело молодого парня поверх своего. Разве так все должно было произойти?       Окунаясь лицом в подушку, Ривай зажимал рот, ибо не хотел выдать своего желания ощущать Эрена в себе еще глубже. Но временами его томная дрожь, тяжелое дыхание срывались, придавая парню большей уверенности. Между тем мысли обоих любовников не ушли далеко от данных когда-то обещаний, прожитых вместе дней, от предстоящего пути. Аккерман невольно начал искать оправдания кузнецу, убеждать себя в том, что теперь ему, призраку, гуляющему по земле, будет легче освободить своих друзей. Он сможет преодолеть все препятствия, но отныне в одиночку...       Ривай вздрогнул, когда на его выгнутую поясницу упали холодные капельки: горячие слезы из огненных глаз приземлялись совсем остывшими. Эрен тоже сетовал, только на быстротечные минуты, приближающие рассвет, расставание. Как бы он поступил, дай ему небеса второй шанс? Но такового не случится. Завтра... Нет, уже сегодня...       — Капитан, — Эрен остановился и, потянув мужчину за руку, повернув его к себе вполоборота, прильнул к тонким устам, что пахли травяным настоем, вовлекающим в глубокий и спокойный сон. Может, оттого Аккерман не сильно-то и сопротивлялся, будучи разморенным не только любовью кузнеца, но и сонным зельем?       Тени на стенах меркнут, вскоре вовсе исчезнут. Только не принятое Йегером решение, что не давало в полной мере насладиться долгожданной близостью, отведать всю горесть и сладость уходящей ночи. ***       Шарканье пера по шершавой и грубой бумаге. Буквы выводятся ровно, красиво и четко. В каждом слове чувствуется твердость и уверенность. А после листы складываются в несколько раз и прячутся в сумку, что переброшена через плечо. Время не терпит.       Утром, когда петухи только пропели второй раз, Йегер стоял на пороге дома капитана. Желваки ходили от напряжения, зубы трепали внутреннюю стенку губы. Вскорости за дверью раздалось шуршание — приближающиеся шаги. Замок оповестил о том, что путь свободен. На пороге показался мужчина давно немолодых лет, что выдавала седина, разбавляющая здорово отросший черный волос и бородку. Будто пустые глаза пробежались по гостю, когда за спиной послышался голос сестры, разрешающей войти. Кушель была удивлена и взволнована столь раннему и неожиданному визиту кузнеца, да еще и после недавней беседы. Женщина поправила накинутую поверх ночной рубахи шаль, пригласила пройти парня во внутрь. Сомнение и беспокойство посетили ее бледное лицо, предчувствуя неладное.       — Что-то с Риваем? — опасаясь ответа, брюнетка вцепилась в легкую ткань одежды. Как же ей, матери единственного ребенка, пусть тому и под тридцатник, тяжело внять речи молодого человека, принявшего опеку над ее сыном. Наверное, парень не смог удержать Ривая, справиться с его норовом. Рано или поздно, но этого следовало ожидать.       — С ним все хорошо. Однако нужна ваша помощь, госпожа. Собственно, поэтому я здесь.       Раскрывать всю правду о своей проделке Эрен не стал — достаточно из него глупостей. Потому изложил суть поверхностно.       Как потом выяснилось, положение элдийцев сейчас нестабильно, все обернулось крахом. Кушель долго медлила с поездкой в поселок оружейников, все не решалась, посему упустила момент. А между тем новая беда пробралась за кованые врата в Рай — трон сейчас пуст; не исключено, что готовится путч, дабы перемена власти чем-то была обоснована.