Ледяное и Слепое сердце

      Той же ночью, как только кэб госпожи Аккерман покинул столицу, случились непоправимые вещи — пролилась кровь.       Эрвин, будучи под пылким присмотром лекарей, все-таки сбежал из госпиталя. Тяжко ему пришлось с одной рукой, не до конца зажившей, источающей сукровицу, выбираться из окна третьего этажа. Но разве это можно назвать препятствием?       Под покровом ночи мужчина уверенно продвигался к пункту назначения. Узкие, неосвещающиеся из-за поднятой шумихи улочки, выложенные брусчаткой и местами покрыты льдом, отражали голубизну лунного луча. Потому приходилось обходить уж слишком открытые участки десятой дорогой, дабы не попасться на глаза патрульным. Каждый шорох уносил за собой душу, опасаясь провала замысла. Также тревожил вопрос о союзнике, который должен был оказать помощь: кто он такой? Зачем ему это нужно? И вовсе не возникало сомнений по поводу — а действительно ли ему помогают, не желают избавиться, как от все еще несущего угрозу?       К полуночи Эрвин добрался к назначенному месту. Как и обещала незнакомка, его уже ожидал мужчина. Среди размытых ликов, командору удалось отобрать один, и тот оказался верным, когда союзник вышел немного на свет. Верман почтительно кивнул сопернику в делах сердечных и не стал таить повода пребывания здесь. Он решил, пока есть время, рассказать Эрвину об истинных причинах и о, так сказать, оплате помощи. Звучало условие высокомерно, эгоистично, одним словом — паршиво.       — Вот мы и встретились, полковник, — хмыкнул Кидс, взглянув на стрелки золотых карманных часов — девушка явно не торопится, потому можно уяснить некоторые моменты. — Я могу оказать услугу, помочь освободить Ханджи, если ты отступишься от нее.       — Что? — Чего-чего, а такое даже в голову не могло прийти командору. Как сие понять? Кто этот ублюдок такой и что представляет? Почему требует подобного? Желание удушить наглеца велико, да что там, его видно невооруженным глазом. Верман сейчас испытывает судьбу. Но как ни странно, жажда спасти Зоэ усмиряет пыл — мужчина произносит слова, наносящие ему колющие раны, глубже и глубже.       — Добро. Только спаси... — пусто, сухо, бесцветно. Ответ поразил советника, заставил пораскинуть мозгами: а действительно ли командор любит Зоэ, что готов отдать ее, пожертвовать собой, закрыть глаза и уступить сопернику? А может, в этом поступке и есть вся та суть и сила чувств — ведь не каждому дано отпустить, даже во благо. Тогда напрашивается мгновенный вопрос — что испытывает он сам, Верман, к этой женщине? Она ему безусловно нравится, но любит ли он ее так же, как и стоящий перед ним Смит, или все это простое влечение?       Мужчина нахмурился и вновь взглянул на циферблат — время уходит, а проводника нет. Злобно цыкнув, он наклонился и что-то поднял с земли, протянул светловолосому.       — Держи, не с голыми же руками в логово врага ступать, — как и предположил Эрвин, в свертке из мешковины находился клинок, поблескивающий своим лезвием на лунном свете.       — Благодарю, — приняв оружие, молвил воин. Он понял, что Китс ждать не намерен, ибо — смысл? По всей видимости, мужчина знал о катакомбах, оплетших своей сетью приличную территорию: от самого замка до нужной им башни. Оставалось надеяться, что они не заплутают. Вооружившись еще и факелом, мужчины проникли во внутрь сырых и душных туннелей: каким образом у Вермана оказался ключ, можно было только догадываться.       Огонь факела то вспыхивал, то извивался спокойно; шаги уверенно приближали к цели, шурша крупной песчаной крошкой под подошвами. Страх не страх, но что-то липкое обвивало приближающихся к заветной двери, скрывшейся в самой глубине беспросветности.       Вот она — последняя преграда пала, незваные гости внутри Титана и подбираются к его сердцу. Сонных стражников, не ожидающих никакой беды, застали врасплох: кто оглушен, кто пал при попытке сопротивления. Успех не мог не радовать, как и щекотать подсознание своим — а почему все так гладко? Впрочем, никто не в состоянии поведать о том, как должно все происходить.       Через несколько минут блужданий, коридоры, сложенные из больших прямоугольных каменных блоков, вывели путников к нужной камере, в которой и находилась пленница. Ключи, снятые с пояса мертвого стражника, отомкнули кованые прутья, освободили проход. Эрвин тихо вошел в камеру, пытаясь признать его ли это возлюбленная.       Мужчина, давно позабывший, что есть слезы, ронял крупные капли из мгновенно покрасневших глаз — что за подобие человека перед ним? А это отродье даже не шевелилось, лежало смирно, не открывало глаз, ожидало очередных пыток. Истощенное и изнеможенное тело покрывали раны, образовавшиеся язвы поднимали разбитую кожу, источали кровь и смрад гноя, местами натянувшегося желтоватым полотном. Страшные и уродливые ожоги, стесняющие предплечья, лодыжки, а также вырванные клочки каштановых волос. Нет, это не может быть она — раздавлена, унижена, закована в кандалы, что растерли и изрезали плоть.       — Ханджи? Любимая? — Эрвин упал на колени возле еле дышащего трупа. Ключ освободил кисти от оков. Женщина сипло что-то протянула и обронила кровавую слезу. Эта алая дорожка остановила биение сердца в широкой груди — неужто... Боже!       Тело женщины было обернуто в полной мере, что позволило Смиту лицезреть серость когда-то смуглого личика — это единственное, что осталось нетронуто пытками, правда, относительно: карие очи, которые играли переливами на солнечном свету, завораживали и влюбляли мужчину каждый раз, как только золотистые прожилки радужек были обращены в его сторону... Теперь один глаз потопает в слезах, коль второй — в крови пустой глазницы.       Кидс побледнел от увиденного, дар речи пропал, но все же он выдавил из себя слова:       — Пора уходить. — Смит взглянул на мужчину, приближающегося и готового принять пленницу на руки.       Как не спешили, а скрыться не удалось. Один из стражников при обходе обнаружил убитого напарника и сразу же поднял тревогу. Почему-то у подоспевшего подкрепления не возникло сомнений, что преступника следует искать у камеры советника. Обратный путь был отрезан, а идти через главный — самоубийство. Смит предложил выбраться в окно, выходящее во внутренний дворик, а оттуда по ступеням подняться на стену, примыкающую почти вплотную к казарме, расположившегося гарнизона. Сумасшедший план, если учесть тот факт, что придется убегать от толпы вояк по обмерзшей крыше их обители. Но разве есть другой выход? Не рискнешь — не узнаешь.       Выбитая деревянная створка шумно упала на плиту. Смит выбрался из окна, поспешил принять Зоэ, поддерживая ее плечи здоровой, а ноги оттяпанной рукой — грех сетовать на нытье кости и плоти, когда к его груди прижата настоящая боль. Кидс еще не успел спуститься, как за спинами их послышались шаги, и судя по звуку, прибывший был один.       Вот так встреча старых друзей — капитан гвардии направил клинок на мужчину, стоящего к нему затылком.       — Стой, не двигайся! — крикнул Наил и в ужасе отступил назад, когда к нему, озаренный серебристой пыльцой, обернулся давний товарищ. Картина стала куда мрачнее, коль мужчина узнал на его руке измученное тело, а не моток чего-то непонятного. — Зоэ? — глаза округлились в страхе от зримого. За столь долгое время капитан впервые увидел женщину, и узнал лишь потому, что ее держал Смит.       Рука мужчины дрогнула в такт шага Эрвина, что двинулся к нему навстречу, напирая полным отчаяния видом, заставляя отступать назад. Верман слез с окна и замер невдомек: что вытворяет обезумевший командор? Вдруг спина гвардейца влипла во что-то ледяное — каменная кладка окончила его дорогу, уходящую в сторону, образуя угол. Холодное оружие все еще наставлено, но никаких действий не происходит. Смит остановился, чувствуя, как острие уперлось в его кадык — изопьет ли дол клинка крови?       — Чего ждешь? — решительный и четкий голос успокоил взволнованного Кидса и вывел из непонятного ступора Нила. Чего добивался Эрвин? Желал ли он смерти или просто показывал, что не боится ее? Между тем поведение старого друга, а ныне... А ныне стражника, вновь предавшего, только уже новую, насильную власть, позабыв об угрозе жизни. Представив себя на месте Смита, а свою Мари вместо Ханджи, внутри капитана что-то лопнуло, обожгло — он не хочет закончить свою жизнь в петле предателей, как и не может допустить ту же участь дорогих ему людей.       — Пошли... — мужчина убрал клинок и махнул остолбеневшим злодеям. Наил собрался вывести знакомых, рискнуть шкурой. Обходя постовых, довел нарушителей до той самой двери, откуда они и пришли. И все бы хорошо, если бы не одно «но» — Доку не доверяли, посему и следили, как и за Верманом, и за пропавшим без вести проводником. Западня?       Наил, дабы доказать товарищу свою искренность и непричастность, вступил в схватку с продавшимися сторонникам марлийской власти воинами. Кидс тоже решил тряхнуть стариной — оголил и свою шпагу с фигурными дужками гарды эфеса*, ринулся в бой. А когда прибыла подмога, сподвигся на отчаянный поступок. Делать было нечего — всем уйти не суждено. Видит Бог, он не ищет смерти, но не может позволить умереть Ханджи, не может допустить смерть Наила — любящего мужа и заботливого отца, как и дать возможность Эрвину принести себя в жертву, ибо не будет ему, Кидсу, прощения до конца жизни его. Не сможет он оправдать сей поступок в глазах все же желанной, но телом и душой навеки чужой женщины.       С щемью в груди, Верман, будучи немалым мужчиной, схватил Наила за шиворот, словно тот ребенок, и толкнул со ступенек в катакомбы, где Эрвин укладывал бессознательное тело любимой, жаждая пролить кровь ее обидчиков. Но когда Смит обернулся, то только и увидел летящего в желтоватую пыль Нила и пустой взгляд карих глаз, скрывающихся за тяжелой деревянной дверью, подпершуюся с той стороны еще и балкой.       — Престарелый идиот, впусти! — глухой удар в массивное препятствие. За дверью сначала была тишина, после послышался переклик стали. Эрвин зашипел от злости, но дожидаться, ясно дело, мужчину никто не будет. Впрочем, беглецы не успели далеко уйти, как почувствовали запах дыма, шлейфом тянущегося по туннели, следуя свежему воздуху — нутро Титана пылает, а вместе с ним и Кидс, безуспешно укрывающийся от обжигающих языков. Может, и глупостью было поджечь снятым со стены факелом опрокинутую бочку с каким-то маслянистым веществом, но гораздо лучше, чем попасть на дыбу. Дышать тяжело, дым выжигает всего изнутри, как и небольшая искорка, метнувшаяся в сторону мужчины из тлеющей балки, упавшей и чуть не ударившей его по ноге. Каштановые пряди сверкнули и вспыхнули, огонек перебрался и принялся ласкать жесткие волоски бороды и усов.       Дверь отворилась под давлением черноволосого, навалившегося на нее всем весом. Морозная свежесть резко ударила в нос, напоила собой до темных кругов перед глазами и кашля, выворачивающего всего наизнанку. Найл рухнул на колени и хотел было припасть к снегу, когда, обернувшись, наткнулся на натертые до блеска сапоги со шпорами. Мужчина нервно сглотнул слюну и поднял взор — удар в лицо. Кровь каплями покрыла белизну утоптанного «ковра», испачкав его.       Попытка спасти одну жизнь увенчалась крахом для четверых людей. Четвертый-неизвестный — кто же был им, тем самым тайным спасителем, известно лишь Верману, которому посчастливилось спастись, натолкнувшись на одного парня-стражника — Марло Фройденберга, выведшего полыхающего, точно свеча, мужчину на двор и погрузившего его в ближайший сугроб. Несмотря на сложную ситуацию, остались и те, кому небезразличны блюстители старых порядков, неудавшиеся хранители мира, покоя и процветания.