Ледяное и Слепое сердце

      Жеребец заржал, только ступил на свой двор, встряхнул головой, рассыпая в воздухе длинную гриву. Эрен осмотрелся по сторонам — никого. Но печная труба дымится, значит, все дома и, скорее всего, не ожидают возвращения хозяина. Ну что же, может, оно и к лучшему. Нога перекинута через седло, когда перед глазами все поплыло. Парень часто задышал, вцепившись в сбрую верного товарища, упершись лбом в угловатую морду. За спиной послышался скрип двери, а за ним звук решительно приближающихся шагов. Эрен повернулся и столкнулся с гневным взором капитана.       — Добро пожаловать! — Но пожелание было лишь отводом глаз. Аккерман приложился кулаком в лицо молодого человека, обнес острыми костяшками кожу на скуле. Еще пара метких ударов перепали в живот и грудь павшего в снег. Впрочем, окунание в сугроб не спасло, ибо мужчина заметил разрезанную и заштопанную через верх штанину, испачканную в липкую, когда она еще была горячей, кровь, отвесил Эрену поверх прописанных смачную пощечину.       — Капитан... — Ничего не скажешь, вот так это прием в собственном доме. Йегер схватил мужчину за кисть, которая была будто обмотана темно-синей тканью с алой каймой растертой кожи: Ривая освободили только вчера — Кушель выполнила свое обещание, хоть и рисковала лишиться доверия сына. Сейчас она стоит в дверях, зажав в испуге рот — ее мальчик обезумел? Он же сейчас покалечит кузнеца. Но опять же, это всего лишь видимость. Ривай в такой способ выразил свое переживание, заботу, любовь. Как там говорят — бьет, значит, любит?       — Идиот!       — Капитан... — Эрен потянул мужчину на себя и повалил в сухой, обжигающий снег. Глаза полны слезы от того, что он вновь может заключить любимого в объятия, узнать насколько тот волновался, как истерзал себя. — Я вернулся.       Губы потянулись за поцелуем, но вдруг парень замер, ведь за ними наблюдала Кушель.       — Полагаю, она и так все поняла, — схватив замявшегося на полпути подлого обманщика за шею, черноволосый взял инициативу в своих руки.       В этот самый момент Аккерман направилась в дом. Она села перед печью, выудила из кармана передника письмо, которое предназначалось ее сыну. ***       После спешного ухода кузнеца в сторону городской площади, Кушель не могла успокоить свои натянутые струнами нервы. Взглянув еще раз на письма, запрещенные раскрыть до определенного время, да еще не предназначенные для ее глаз, принялась собираться, ничего не объясняя Кенни, до сих пор считающего своего племянника мертвым. Бросив в небольшой чемодан только необходимое, ведь срок ее пребывания в, так званных, гостях был не определен, наскоро простилась с братом и выскочила на аллею оживающей улицы. Добежав до первого встречного извозчика, договорилась о поездке в гарнизон, что на окраине Розы. Кэб тронулся в путь, с каждой милей приближая взвинченную госпожу к цели, когда часть ее осталась в Митре, невидимой дымкой следует за кузнецом, ставшим ей вторым сыном. Сколько он сделал для нее и для Ривая, а что получил взамен — беду на свою голову и горе своим родителям. Пусть Бог услышит ее молитвы, примет их, защитит этого мальчика от всех невзгод, от огня и меча.       По прибытии Кушель расплатилась с извозчиком, отправилась на поиски капитана Ханнеса, муштрующего зеленых пацанов, состарившихся пониманием и восприятием ценностей. Несмотря на то, что место женщине не было известно, держалась она уверенно. Может, это из-за того, что в большей мере окружение ее составляли офицеры и их жены, ведь Кушель часто сопровождала сына на разные вечера и встречи, хоть и бранила его за это: неужто он так и собирается таскать за собой мать, вместо того, чтоб присмотреть себе достойную девушку? Но Ривай то и делал, что цыкал сквозь зубы, дескать, скорее он ее выдаст замуж за какого-нибудь генерала, чем женится сам. На этом пререкания и споры всегда заканчивались. Господи, как же давно она видела своего сына.       Направившись к постовым, Кушель попросила встречи с капитаном, коий, по словам Эрена, должен был ожидать ее прибытия. Женщину пропустили во двор, пригласили погреться в небольшое строение, на что она любезно согласилась.       Ханнес вошел в рубленное строение, впуская за собой мороз. Красный нос и щеки, рыжий волос и усы, ну и шлейф пивного амбре — описание с реальностью совпало точь-в-точь.       — Добрый день, госпожа, — мужчина учтиво поклонился, увидев перед собой примерно своего возраста женщину, что была недурна собой. Вот же он бестолочь, взял да испортил о себе первое впечатление, отведав хмельного с друзьями.       — Добрый, — кивнула брюнетка, подметив смущение мужчины, теряющегося на глазах. — Мастер Йегер вам ничего не говорил?       Кушель хотелось поскорее решить этот вопрос, пока капитан и вовсе не сгорел от стыда, залившего все его лицо. Мужчина закивал, стараясь лишний раз не раскрывать рта. Отойдя в сторону и открыв дверь перед госпожой, имя которой так и останется ему неизвестным, позволил ей выйти на улицу, где двое парней уже седлали черногривого жеребца, затягивали ремешки.       — Вы сможете управиться, или вас сопроводить? — вдруг отозвался Ханнес, указывая одному из юношей на вещи брюнетки, коие следует приладить тоже.       — Нет, я справлюсь, — усмехнулась женщина, подойдя к коню ближе. Положив ладонь на морду и проведя ею вверх, очертив надбровную дугу, поприветствовала старого знакомого, — Здравствуй, Жан.       Йегер добрался до гарнизона на своем жеребце. Потом попросил очень давнего приятеля их семьи об одном одолжении: парню требовалась лошадь, дабы добраться до столицы, когда Жан должен был остаться здесь, дожидаясь нового хозяина. Пояснять глубже Эрен не хотел — находился в смятении, в своих мыслях. Обращаться было больше не к кому, вся надежда пала на Ханнеса, который еще обязывался молчать об оказанной помощи, ничего не говорить Карле, если вдруг ее повстречает. Мужчина согласился, хоть и чуял — дело пахнет дурно.       Зачем вся эта проделка с лошадьми? Все просто — Жан должен был довезти Кушель к дому в лесу, с чем он и справился. Правда, порой женщине было не по себе, так как она сама дороги не знала, а полностью довериться животному, изучившему маршрут «от» и «до», боялась. Конь преодолевал нанесенные холмы, давал возможность осмотреть здешние красоты, погрузиться в атмосферу покоя и благодати. Да, если бы не тревожные мысли о сыне, о том, что она должна увидеть в подвале, то Кушель по достоинству оценила бы царившую идиллию и гармонию природы с погодой.       Тихое журчание, как и гул пронзающего ветра, гуляющего между деревьев, остался позади — женщина вошла в пустой, холодный дом. Осмотревшись, прошла в маленькую пристройку, как ей и пояснил Йегер, обнаружила неплотно прикрытую ляду, что пропускала в подвал воздух из дома. Запалив свечу, стоявшую в горнице, дабы осветить свой путь, Кушель начала спускаться по лестнице, когда на шум послышался родной голос, высказывающий недовольство, негодование, сопровождающееся мужицкой бранью, и без стеснений. Явно пленник ждал вовсе не того человека, коий со всхлипами вырвался из когтей темноты и бросился ему на шею.       — Сынок мой, Ривай... — глотая каждое слово, сипела женщина. Ее руки не могли остановиться, блуждали по бледному лицу мужчины, по плечам, рукам, ногам — он жив, цел и невредим.       — Мама? — наверно, впервые в жизни Аккерман был искренне удивлен чему-то. Но в тот же миг и омрачен, и озадачен: если его мать здесь, то где же кузнец? Что удумал паршивец, коль заключил его и запер? Почему он так поступил? Капитан желал как можно быстрее освободиться и отправиться в путь, разыскать Йегера, пока тот ничего не сотворил. Ведь догадки о том, что парень возьмет на себя ответственность за произошедшее и пойдет вызволять Ханджи, подтвердились. Но разве он сможет что-то сделать?       Ривай протянул закованные в кандалы кисти к матери, однако женщина пожала плечами — у нее нет ключа, и это правда. Но вымолвленным словам отказывались верить. Доходило даже до повышенных тонов и угроз больше никогда не только не смотреть в ее сторону, а еще и не разговаривать, тем не менее Кушель стояла на своем.       Гнев утих не сразу. Женщина все это время сидела возле сына и целовала его руку. А когда пришла в относительно спокойное состояние, окинула темное и мрачное место заключения, прочные и тяжелые цепи... Йегер, хоть и причинил Аккерману боль, позаботился о всех мелочах и относительном комфорте пребывания в запрети: из досок ложе соорудил, шкурами для мягкости и тепла покрыл, подушку и несколько покрывал оставил; в углу бочка с питьевой водой, а также солка и сушка; во втором углу тоже бочка и ведро, но уже для нужд. Оставлял он также пару свечей, которые Ривай использовал лишь когда ему было что-то нужно — экономил.       Как же до всего этого докатилось? Будучи изнеможен душой и телом после признаний парня, Ривай крепко уснул. А точнее, Эрен вновь воспользовался отваром, коим опоил мужчину изо рта своего, отпив перед этим из кувшина. И когда действие снотворного чая отошло, Аккерман уже находился в полном одиночестве и темноте, с цепями на руках. Подлец снова его одурачил.       Потерпев тишину еще пару минут, Ривай не выдержал, принялся задавать вопросы, на которые Кушель не хотела давать ответы. Но понимая то, что сын ничего не поделает, пока будет пребывать в таком положении, все же решилась поделиться всеми произошедшими бедами.       От последних известий мужчина поежился и умолк, а Аккерман только вздохнула — правильно ли она поступила? После сего черноволосый просидел молча до самого вечера, старался не подавать виду, что его что-то тревожит. Женщина же за это время успела позаботиться о Жане: расседлать, накормить, напоить; растопить печь и сготовить грибной юшки, которую понесла своему задумчивому, точно так же, как в детстве, мальчику. Между тем беседа больше не вязалась. Потому Кушель отправилась отдыхать, так как длинная дорога, нервы, работа утомили ее, а возраст-то... Не девушка, не девушка. Однако ей не удалось беззаботно уснуть — слезы не дали. Почему-то именно сейчас перед стальными глазами пролетела вся ее жизнь, наполненная опаской, переживаниями. Впрочем, забавные и счастливые моменты тоже имели место быть. ***       Неделя подходила к концу, посему требовалось отправиться на слободу, доставить одно из писем, лежащих на столе и щекочущих любопытство.       Женщина спустилась в подвал и, прильнув к груди сына, тяжко вздохнула — ей предстоит дорога, благо теперь знает, куда ехать. Ривай обнял хрупкие плечи матери и поцеловал ее в лоб. Когда Кушель могла не догадываться, что изложено в письме какому-то Ярнаху, то мужчина сразу догадался, только услышал имя, запомнившееся из историй, гласимых Эреном — все продумал, стервец.       Получившая благословение в путь, женщина покинула дом Йегера, вышла на улицу и тут же оседлала жеребца, коего запрягла заранее. Отчего-то на ее душе стало легко, смута отлегла и не досаждала; надолго ли? Казалось, что в скорости должно все наладиться — дай Бог, так и будет. Погода тоже радовала, невзирая, что первая неделя февраля и то ли еще будет, ведь месяц непредсказуемый и волен творить на что горазд.       За добрыми мыслями и дорога закончилась незаметно. Женщина въехала на двор мастерской, чем озадачила не одного работника — конь-то мастера, а наездник та самая незнакомка, что была здесь примерно пару недель назад. Как же так выходит? Кушель спустилась на ноги и окликнула какого-то мальчишку, попросила провести ее до хозяина кузницы. Любопытный замазура кивнул, направился в здание, где непосредственно и находился Митаби. Смуглый, даже сильнее Йегера, коротко стриженный мужчина встретил гостью радушно. Несмотря на строгие, грубые черты и внушительные параметры, а также придирчивый взгляд, он оказался веселым и простодушным человеком. Ну а грозность и требовательность — часть работы. Кушель поздоровалась и, выудив письмо из внутреннего кармана накидки, протянула его удивленному кузнецу. Тот, насупив брови, принял послание, стал читать сразу, как только раскрыл.       «Мастер Ярнах, я прошу вас оказать мне небольшую услугу. Если перед вами сейчас стоит черноволосая женщина со стальным взором, которая и отдала вам сие письмо, то меня, скорее всего, уже нет в живых, или же я задержался в пути, что маловероятно. Но суть не в этом — помогите ей, освободите от оков ее сына, коий находится в подвале моего дома в лесу. В благодарность вы можете взять отложенные мной деньги, что на дне сундука, лежат в льняном мешочке. И еще, если это возможно, то я бы хотел просить вас сделать все тайно, без огласки. Прошу вас, мастер Ярнах.       И, на всякий случай, пусть Жан останется в стойле...

Э.»

      Мужчина почувствовал, как по его спине пробежал табун мурашек, подымая волос на затылке — неужто его ученик мертв, или находится где-то в тяжелом состоянии? И что значит «в оковах», «в моем подвале»? Куда он влип? Что натворил?       Митаби взглянул на побледневшую женщину, будто она прочла послание вместе с ним, оттого и утратила цвет, протянул руку к огню, позволив пламени охватить листок, сжать его черной лапой и облобызать оранжевым языком.       — Пойдемте, — прозвучало тихо и неуверенно. Митаби захватил нужные ему инструменты и направился во двор. Приказал ученику привести его лошадь, а также устроить место пребывания черногривому. Кушель ничего не спрашивала, не возражала. Только огладила лоснящуюся на солнце грудь жеребца, попрощалась. Тем часом кузнец, оседлав свою кобылу, протянул крепкую руку женщине, помогая ей взобраться верхом и усесться спереди. Отдав напоследок еще парочку распоряжений и напутствий рабочим, мужчина направил лошадь на выход.       Темноволосую голову посещали интерес, любопытство, особенно после того, как он в полной мере увидел лицо незнакомки, что говорило об обратном — он уже встречался с человеком, походившим на нее, причем очень сильно. Может, он встречал ее сына, что звучит правдоподобней. Но спросить у женщины напрямую, что связывает ее и Йегера, мастер постеснялся — всякое бывает. Да и Эрен не из простых — сам себе на уме, особенно последние несколько месяцев: тут тебе он на крыльях парит; тут мрачнее тучи, больно бьющейся градом.       Неспешная езда заняла приличное количество времени, что заставило забеспокоиться узника подземелья, беспрерывно бубнящего что-то непонятное себе под нос. И когда половица в пристройке скрипнула, а после по лестнице спустились два силуэта, вскорости озарившие свой лик пламенем свечи, стало более спокойно на душе. Ярнах, подойдя ближе и присветив огоньком у лица закованного в кандалы, отступил от неожиданности — капитан Ривай Аккерман, убит марлийцами и похоронен на новом кладбище со всеми должными почестями. Вот почему женщина была ему знакома. Но что она является матерью одного из сильнейших воинов... — до сих пор в голове его не укладывалось. Дивясь все новым моментам жизни Йегера, Митаби принялся за работу. И уже к вечеру, да еще после сытного обеда, возвратился к себе домой.       Ривай же, только почувствовав свободу, собрался в пешую следовать к аванпосту, дабы снарядиться по полной и двинуться в Митру. Он уже давно все продумал и решил — времени-то было достаточно. Однако Кушель стала в дверях, слезно молила, чтоб тот обождал маленько, набрался сил, ну или хотя бы дождался утра, а там они уже вдвоем пойдут искать свою загубленную судьбу... ***       И сейчас женщина сидит, плачет от счастья — все кончено. Она не узнает, что же сказано во втором письме, как не узнает и Ривай. Ибо послание постигнет та же участь — его сожгут, даже не развернув тонких изгибов. Ни один из Аккерманов не узрит строк, написанных Йегером. Ведь он вернулся, и может сам поведать об излитых на бумагу мыслях, смотря в еще сильнее побелевшее лицо с покрасневшими глазами, обведенными темными синяками; сказать все прямиком в истерзанные до крови губы, коие его целуют, пока никто не видит. Все кончено.       Через несколько дней передышки вся тройка была вынуждена отправиться в Митру. За ними даже кэб прислали, что навевал на Эрена не слишком приятное воспоминание: когда парень только возвращался домой, Смит помог ему — нанял извозчика, что доставил раненого до кузни, где его ожидал преданный товарищ. Митаби, кстати говоря, тоже был несказанно рад встретить своего ученика в относительной целости и здравии. Ярнаху и пары фраз хватило, дабы понять — перед ним совсем другой Эрен, нет тот, который вырос у него на глазах. Хорошо ли это, то ли плохо — самому Богу известно.       Йегер сидел, чуть ли не дремал от скрипа и покачивания со стороны в сторону. А после все же отключился, навалившись на плечо смутившегося мужчины, сидящего подле него. От наглости со стороны посапывающего, Аккерман загорелся желанием дернуть наглеца за длинный хвост, но был остановлен матерью, приложившей указательный палец правой руки к своим губам, прошипев «тсс», когда второй накрыла колено сына, тоже качающееся в такт крытому кэбу.