Однострочники

Палпатин следил за тем, чтобы могила Хего Дамаска оставалась ухоженной. Раз в стандартный год — в день его смерти — он лично возносил венок искусственных цветов на надгробие. Иногда, выбираясь тайно, он брал с собой и 11-4D, но не в этом случае. Сегодня ему хотелось побыть с Плэгасом — с тем, что от него осталось — наедине. Тишина кладбища походила на гробовую. Палпатин аккуратно устроил венок на плите и отступил на шаг, любуясь. Яркие цветы перекрывали голографический портрет Хего, и Палпатин, поморщившись, поправил его. Так уже было лучше. Хего Дамаск смотрел на него с голограммы так, будто до сих пор жил и стоял сейчас где-то у голопроектора, даже и не зная, что его ученик следит за каждым движением. Хего Дамаск уже давно мертв, напомнил себе Палпатин. Он соединил руки, спрятав их в рукава, и негромко произнес: — Позволю себе откровенность. Мне вас не хватает. Ответом ему, конечно, было молчание. Но так тоже неплохо. Иногда Палпатину нужно было выговориться. Таить все в себе порой становилось слишком тяжело. Кто еще его выслушает, как не учитель? На ум пришло, что Плэгас не молчал бы, а ответил, что во всем виноваты неуемные человеческие эмоции. Что когда-нибудь они доведут до беды. Хорошо, что ответить он уже не мог. — Я не жалею, что убил, — продолжил Палпатин, как и много раз до этого. — И не раскаиваюсь. Я поступил так, как велела мне Темная Сторона и собственное величие. Делить его я не собирался. Он вслушался в тишину, слегка открылся в Силе. Спокойствие и гармония разрушались только им. Больше никого. Жаль. — Но с вами было приятно поговорить, — закончил он. — Редко когда найдешь такого же умного собеседника. Молчание. Только в Силе на мгновение прошла едва заметная волна. Палпатин насторожился, но она тут же сошла на нет. Будто ему показалось. А может, это был знак. Палпатин покачал головой, вновь поправил венок и покинул кладбище, накинув на голову капюшон и закутавшись в плащ.