***
Нехорошее предчувствие усугубилось, как только Саша ступила на перрон. Едва она коснулась щербатого покрытия кожаным ботильоном на скошенном толстом каблуке, в носу засмердело: будто в дерьмо собачье вписалась — такова здесь сама жизнь. Затхлая атмосфера родного захолустья, которую она так остро чувствовала в юности, а позже так тщательно стремилась забыть, ударила прямо в мозг. Здесь живут тупые мещане, которые думают, что на дворе ещё тридцать третий год. Здание вокзала последний раз красили, наверное, ещё до Сашиного рождения — по крайней мере, она не припомнит, чтобы это делали при ней: бледно-розовая краска почти полностью облупилась, оставаясь на серых каменных стенах лишь неровными разрозненными кляксами, отчего здание напоминало четырёхэтажную немытую корову. Серолицые горожане косо поглядывали на чужачку — о да, для них она уже чужачка, незнакомка, и слава богу — сперва на лицо, затем вниз по фигуре, не стесняясь, и непременно задерживаясь на ботильонах. Что, не по вашей моде, босота? Саша раздражалась всё сильнее, а когда поняла, что шофёра за ней не прислали, уже даже не удивилась. Первый раз такое на её памяти, а уж по городам она поездила немало, но чего ещё ожидать от места, где не принято красить здания стратегического назначения и носить каблуки неклассической формы? Взяв такси, она продиктовала адрес: особняк Линдеманнов. Или как правильно говорить — особняк Линдеманна? Шофёр, не таясь, взирал на неё с недоумением, и Саше даже показалось, что он собирается вышвырнуть её из машины. Но крупная купюра сделала своё дело, и вокзал остался позади. Выскочив у кирпичного забора, Саша глубоко вздохнула. Пахло запустением. Рыжая кладка кое-где прохудилась, кирпичи повыпадали, и сквозь образовавшиеся дыры спокойно пролезла бы кошка, а то и зверь покрупнее. Калитка оказалась не заперта, и гостья беспрепятственно проследовала к внушительным дверям трёхэтажного особняка через поле. Конечно, земля, по которой она шла, перепрыгивая с камушка на камушек — всё, что осталось от некогда цельной мощёной тропинки — это не поле, а газон. Такие просторы принято засеивать сортовыми травами, стричь раз в неделю, украшать скамейками и фонтанами. Но вместо величественных аристократичных угодий территория от забора до дома представляла собой заросли полыни и каких-то сорняков, местами достигающих пояса. И это в мае месяце! Дверной звонок не работал, и потолкавшись на обкрошившемся по краям мраморном крыльце минуту-другую, Александра принялась яростно колотиться в закрытую дверь. Хозяин появился нескоро. И одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: с этим клиентом легко не будет. — Ну, чего ломишься? Заходи. Твоя комната на втором этаже, моя — на третьем. Кухня — на первом. Гостиная — место общего пользования. Во все остальные помещения не суйся — я, знаешь ли, не люблю, когда по моему дому чужаки без дела шастают. Саша проследовала за своим новым подопечным — мужик оказался здоров, как лось, и это несмотря на его пятьдесят сколько там лет. Белая майка была заляпана какой-то краской и брызгами неясного происхождения. Военные штаны, домашние тапки. Выбритые виски и длинная тёмная чёлка, неуклюже спадающая на правый глаз. Может, он косой? У косых такие чёлки в почёте, и не только у них. Морда, как у настоящего отморозка, да ещё эти усики... Тонкая тёмная полоска над верхней губой делала хозяина заброшенных угодий похожим на какого-то итальянца из голливудского фильма тридцатых годов — одного из тех фильмов про джаз, сухой закон и Великую Депрессию. К губе нижней приклеилась самокрутка. Третья стадия, говорите? — Герр Линдеманн, меня зовут Алекс... — Похер. Мне только нужно, чтобы у меня ничего не болело. Наркоты я и сам себе куплю, мне бы чего поинтереснее — фармакологические новинки там… Твоя начальница по телефону сказала, у тебя всё есть. — У меня всё есть. — Пока они поднимались на второй этаж, у Саши руки отсохли тащить два тяжеленных саквояжа. — Никаких посетителей в доме. Никаких загулов. Чтоб я тебя не видел и не слышал, и чтоб при этом ты всегда была под рукой. Деньги на продукты буду выдавать раз в неделю. Готовь, что хочешь, лишь бы мяса побольше. И ещё — острое я не люблю. — Линдеманн обвёл сиделку придирчивым взглядом, щурясь за пеленою едкого травянистого дыма. Марихуана при раке — дело обычное, но этот тип, похоже, не чередует её с табаком, а заменяет его ею. — Ну, что ещё? — Контракт. Вашу копию Вам выслали по электронке, и я должна забрать её с Вашей подписью, — руки совсем онемели, и гостья с грохотом бросила чемоданы на пол. — Я не подписал ещё. — Тогда, может быть, прямо сейчас? — Не может. Я тебя знать не знаю. Вдруг ты какая цыганка спидозная? Прежде, чем отдавать своё не пойми кому, я должен тебя проверить. — Но это не по правилам… — от слова "спидозная" онемевшие руки затряслись, а от слова "цыганка" — сжались в кулаки. — Ты знаешь, где выход, — амбал развернулся и отправился восвояси, оставляя за собой густое амбре травы, пота и чего-то ещё... Знакомые нотки укололи воспоминаниями: да, похожий запах царит в обиталищах бесталанной богемы — в их мастерских. Олифа? Переступив порог выделенной для неё спаленки, Саша плюхнулась на мягкую застеленную кровать и тут же чуть не отпружинила на пол. Этот болван до сих пор не знает, что ортопедические матрасы уже давно изобрели? Всё указывало на то, что дело — труба. Тереза её убьёт! Никаких услуг без контракта — это политика конторы. Что делать? Звонить? Рано ещё. Вновь опустившись на кровать, на этот раз плавно и медленно, девушка принялась с ожесточением растирать непослушные руки. Если она позвонит сейчас, Тереза просто не станет её слушать. Обвинит в лени и саботаже, заклеймит позором. Саша должна хотя бы попытаться, очистить совесть. Она дала себе неделю, чтобы добиться от мерзкого нанимателя подписания бумаги. Если не получится — она быстренько соберётся и махнёт в Доминикану. А Тереза… Сама виновата. Готовить ужин новоявленная обитательница особняка спустилась уже в униформе. Коротенький белый халатик с красным крестом на нагрудном кармане не полностью прикрывал резинку чулок, на ногах — бархатные сабо на невысокой шпильке, грудь напоказ — разве что соски из выреза халата не выпрыгивали. Саша наскоро нажарила куриных крылышек, картошки с грибами и порезала овощной салат. Линдеманн ел неспешно и молча, запивая пищу красным вином. Разделить с ним трапезу он не предложил. Время, решила Саша. — Господин Линдеманн, кажется, Вы испачкались, — отклячив задницу, она склонилась над жующим мужиком, тыча грудью прямо ему в лицо, и потянулась бумажной салфеткой к чистым губам. Дальше он схватит её за задницу, полапает хорошенько, потом уткнётся в любезно предоставленные сиськи. Потом, возможно, развернёт её задом и нагнёт через стол… — Ты что творишь, дура! — он шлёпнул её по запястью, отчего салфетка улетела прямо в тарелку с куриными костями. — Не лезь ко мне, когда я ем! Доедал он так же — молча. После ужина, вымыв посуду и прибравшись на кухне, Саша впервые вышла в помещение, которое владелец обозначил как гостиную. От гостиной здесь не было ничего — ни уютной мебели, ни телевизора, ни полочек с памятными безделушками. По сути, весь первый этаж, кроме кухни — это холл. В былые времена тут проводились балы, и это не шутки — Линдеманны славились своими приёмами. Весь цвет криминальных сообществ страны съезжался сюда по нескольку раз в год. Случались оргии, перестрелки, облавы. Обо всём этом Саша слышала из городских легенд, передававшихся из уст в уста ещё во времена её юности. Похоже, та легендарная эпоха давно и бесповоротно канула в Лету… Обшарпанные стены, серые гардины, до которых страшно дотрагиваться — казалось, что пыли в них было больше, чем самих гардин. Разруха и запустенье. Видно, что Линдеманн за домом не следит. Даже странно — все следят за своими домами, даже если это комнатушка в коммуналке. Запускать место, в котором живёшь, можно лишь из ненависти к нему. Так за что же хмурый Ли так ненавидит своё родовое гнёздышко? — Слушай, — он сидел в кресле в самом углу огромного, почти пустого помещения, подобрав ноги под себя и насупившись. Кубинская сигара дымила в пепельнице на столике напротив. В руках он держал карандаш и какой-то альбом. — Спать иди. Я завтракаю в восемь.***
День за днём Саша не оставляла попыток заставить Линдеманна поставить подпись на документе. Чего он хотел? Каких таких проверок добивался? На все упоминания о контракте он реагировал огрызаниями, на попытки девушки предложить себя — полным игнором, и только ежедневные инъекции гидрохлорида морфина принимал с благодарностью. Старый-добрый морфин… Клиента Саша уверила, что в ампулах — новейшая сыворотка, разработанная русскими в одном из их секретных НИИ и успешно испытанная на политзаключённых. После инъекций он забывался. Контракт оставался неподписанным. Как там в Библии — на седьмой день Бог отдыхал? На седьмой день Саша решилась на последнюю попытку. Если снова без результата — звонок Терезе, и всё. Дождавшись, когда в комнате на третьем этаже погаснет свет, она, нацепив на себя чёрный комплект кружевного белья, чулки и лёгкий шёлковый халатик, прокралась по лестнице наверх. Дверь его комнаты очень кстати оказалась не заперта. Беззвучно прошагав до постели, она залезла под одеяло и всем телом прильнула к… Линдеманн спал совсем голым! Могучее тело оказалось таким упругим, что хотелось грызть его. Это был первый случай в Сашиной практике, когда клиент, по крайней мере физически, не был ей противен. Она приобняла его, скользнув рукой по груди, и вниз по животу, и ниже, к безжизненному члену… Через мгновенье она была уже пришпилена к подушке. Вокруг её горла сомкнулись пальцы, а чужие колени прижимали её ноги к матрацу, не давая пошевелиться. — Ты что здесь делаешь, сука? — наконец хватка ослабла, и девушка судорожно закашлялась. — Вон из моей комнаты, и чтобы больше никогда не смела здесь появляться, если я сам тебя не позову! К себе она бежала на всех парах. Капроновые чулки скользили по каменным ступеням, и пару раз на виражах Саша чуть не навернулась. Заперевшись в комнате, она сразу бросилась к заначке — фляге с виски, и сходу сделала четыре крупных глотка. Откашлявшись, набрала Терезе. Плевать, что ночь. Она следила за старым ублюдком все эти дни, и целых два раза наблюдала, как он дрочил, сидя в гостиной, в своём углу. Он думал, что она занята на кухне, и его никто не увидит. Одной рукой он теребил член, а другой возил карандашом по альбомному листу. Оба раза он кончал, закатывая глаза и шумно дыша, выплёскивая содержимое своих яиц на плотную бумагу. — Сашуль? Ты как там? Я жду контракт. Ты ещё… — Тереза звучала, как женщина, которую разбудили. Но даже сквозь сон она о своём. — Не будет контракта. Просчитались мы, мать. Он якобы хотел меня проверить, ну я и думала, а он… совсем никак. — Что?! — Тереза заметно приободрилась. — Только не говори мне, что он импотент! Это же прекрасно! Подкинь-ка ему в борщ правильных таблеточек, и радости его не будет предела! Главное, очерёдность не перепутай: таблетки — контракт — секс. — Не импотент. Всё намного хуже. Думаю, я ему не нравлюсь. — Что — совсем-совсем? — в голосе руководительницы сквознуло сомнение. Не то чтобы её любимая Сашуля была какой-то сверхкрасоткой, но мужики на неё западали. Фармакология плюс кризисная психология — снадобье с таким рецептом приворожит кого угодно. — Я думаю, ему вообще женщины не нравятся. В трубке молчание. Контора не работает с мальчиками — они сложные, капризные, да и хлопот приносят больше, чем прибыли. У Терезы есть агентки на любой вкус, но вот агентов с яйцами у неё нет. — Мать, я уеду ближайшим поездом. Дохлый номер. Я ещё с самого начала подумала — ну не могло нам так подфартить. Четыре миллиона — это несерьёзно. Так не бывает. Я сдаюсь и отправляюсь в Доминикану. Не обижайся. Твои наводчики тебя конкретно подвели — разберись-ка лучше с этим. А Линдеманн — не наш клиент. Устав слушать молчание в трубке, Саша нажала на сброс. Как на зло, завтра по́езда до столицы нет — он ходит через день, значит она потерпит ещё сутки, и всё. Миссия закончилась, не успев начаться.***
На следующий день, спокойно, чтобы не вызвать у необузданного Ли подозрений, выполнив всю положенную рутину, Саша дождалась, пока хозяин уйдёт по своим делам, вызвала такси и попросила водителя доставить её в самый приличный в городе кабак. Очень хотелось напиться: оправиться от неудачи, а заодно и отпраздновать своё скорое освобождение. Несмело пристроившись за стойкой, будучи готовой в любой момент дать дёру, она вяло посасывала прохладную "Пинаколаду", разглядывая разноцветные бутылки на зеркальных полках за спиной бармена. Виски в меню значился не иначе как "whiskey", но в то, что в этой дыре подают настоящий, ирландский, верилось слабо — в лучшем случае тут наливают дешёвый кукурузный бурбон из Америки, а то и вовсе, лишняя буква в названии напитка появилась вследствие малограмотности здешнего менеджмента. За беспредметными размышлениями девушка не заметила, как обросла компанией: непонятные мужики разной степени подпития толпились вокруг, очевидно желая привлечь внимание одинокой незнакомки, но так и не определившись, кто будет подкатывать первым. — Эй, Вы чего? — Саша заёрзала на стуле, инстинктивно натягивая подол юбки на колени и озираясь по сторонам в поисках поддержки. — Не бойся, здесь безобидные все, — шепнул на ухо молоденький бармен. Его улыбка вызывала доверие. — Кстати, это от джентльмена в бордовом свитере, — в руках дамы вдруг появился бокал с неопознанной бирюзовой жидкостью — наверное, "Голубая лагуна". — А это — от джентльмена в сером костюме, — руки уже были заняты, и классическая "Маргарита" с долькой лайма на кромке пристроилась рядом. Пространство на стойке полнилось бокалами с напитками, осмелевшие мужики уже вовсю травили пошлые анекдоты, а самые храбрые соревновались в пошлости отвешиваемых незнакомке комплиментов. Иногда это было даже весело. А ведь кто-то из них наверняка учился с ней в одной школе... Очередной глоток горячительного Саша приправила внутренним тостом: "За побег!". Тем временем шумная компания всё разрасталась, настроение неумолимо стремилось ввысь, и Саша уже чувствовала себя заезжей суперзвездой на провинциальном кинофестивальчике. — Санд-д-ра… Саша любезно позволила одному из новоиспечённых ухажёров подвинуть ей ещё один свеженький бокальчик "Маргариты" и с гримасой разыгранного удивления, призванной служить и благодарностью за угощение, и намёком на флирт, сделала очередной глоток. Она захмелела уже настолько, что тонкой ножке бокала ни за что бы не удержаться в её неверных пальцах, если бы не годы тренировок… — С-сандрррра… Сааа-ндра… Наконец навязчивый звук, напоминающий завывание Кентервильского привидения из советского мультфильма, достиг и её слуха. Голос звучал сзади — оттуда, где ничего не видно, и до Саши не сразу дошло, что "привидение" обращалось к ней. — Сандр! Ик! — костлявая кисть легла на её плечо, и тут уж лишь волею судеб бокал не выпал из пальцев. Саша развернулась к бесцеремонному нарушителю её веселья: так и есть — привидение. — П-помнишь меня? А я тебя сразу узнал. Ик! Ты всё такая же… Стерва. Только постарела. Стукнув бокалом по стойке, Саша неуклюже спрыгнула с высокого барного стула, походя позволив юбке задраться и оголить половину левой ягодицы, обтянутой плотной чёрной колготкой. Начисто игнорируя недовольные возгласы кавалеров, она лишь кивнула тому, что угостил последним коктейлем: "Мой брат. Наркоман. Извини, мне пора. Надеюсь, ещё встретимся!", и крепко схватив "привидение" за тонкое волосатое запястье, потянула его к выходу. — Флак, ты что здесь… Ты не охренел, а? Чего перед людьми позоришь? Всю веселуху обломал. Обойдя здание и набредя на выход служебный — тот, через который выносят мусор и готовых алкашей — она прислонилась к холодной кирпичной стене и нетерпеливо закурила. Конечно, никакой он ей не брат. Кристиан Лоренц, для всех — просто Флаке. Они росли в одной песочнице — их родители когда-то жили по соседству. Детишки пошли в один класс, сели за одну парту. Но стоило милым белокурым ангелочкам не разлей вода, которых все принимали за братика и сестричку, начать взрослеть… Чем выше Лоренц вытягивался в рост, тем менее он походил на нормального человека. Саша, у которой на жизнь были далеко идущие планы, от такого друга избавилась без сожаления. Как без сожаления наблюдала она за тем, как он сперва подвязался шестёркой к местным гопникам, потом схлопотал пару судимостей по малолетке, распрощался со школой, так и не окончив её. Дальше — по накатанной. Наркота, проституция, мелкое мошенничество. Саша не интересовалась, что с ним стало, но почти была уверена, что его уже давно нет в живых. Но вот он — привидение из прошлого, двухметровый скелет, обтянутый полупрозрачной волосатой шкурой. Нестриженый, похоже даже немытый. Зато очки на месте — кажется, когда они виделись в последний раз, классе в девятом, на его уродливом громадном носу сидели они же. — Саннн… Наконец ты вернулась. Я так ждал… Совсем свихнулся. Саша не посещала родной город с тех самых пор, как получила школьный диплом. Мрачный, бесперспективный, унылый городишко, погрязший в бандитизме; неотёсанные аборигены, не знающие ничего, кроме низости и полуживотных представлений о морали. Саша ненавидела этот город всей душой, хотя ни он сам, ни кто-либо из горожан ей ничего плохого не сделали. Просто… она из другого теста. Город покидала без сожаления, а когда скончались родители — с облегчением продала их квартиру через своего риэлтора, даже не приехав на сделку лично. Если бы не Линдеманн, жирный кот с золотыми яйцами, ноги́ бы её здесь не было. Но Тереза сулила такие барыши за наследство смертельно больного мизантропа, что грех было отказываться. Они просчитались. Сейчас она вернётся в бар, допьёт своё, а утром соберёт манатки и уедет от бесперспективного клиента, на этот раз оставив город в прошлом уже навсегда. — Сандра? — Саша. Меня зовут Саша. — С каких это пор? — свежий воздух понемногу приводил долговязого в чувства, по крайней мере он был уже в состоянии членораздельно говорить. — С тех пор, как я решила, что быть Сашей — лучше для бизнеса. — Саша — это мужское имя. — А Флаке — это вообще не имя! — пустая трепотня начинала выводить из себя. — Ещё какое имя! У меня даже в паспорте… Ик! Мама так меня назвала! — Флак, скажи правду — она когда тебя рожала, вовсю наркоманила, да? — девушка подмигнула "привидению": очевидно, это намёк не только на дурацкое имя, и вправду настоящее и красующееся вторым номером во всех документах, но и на нездоровую внешность его обладателя. Слишком хорошо Саша помнила дом Лоренцев: чтобы попасть в комнату Флаке, ей каждый раз приходилось продираться через пелену благовонного дыма, кучи цветных пузырьков с расширяющим сознание содержимым, завалы магических кристаллов, ловцов снов, эзотерической макулатуры и пучков сухого чертополоха. — Стерва. Старая. Уверен: ни мужа, ни детей — только кошки, — Саше показалось, или его глаза заблестели? — Ладно, Флакон, не обижайся. Лучше скажи, ты чего вообще здесь делаешь? Всё ещё дурь толкаешь или переквалифицировался на что поинтереснее? — ей вдруг стало за себя неудобно: завтра она уедет, а он останется, бедняга, навечно в этом городе, как потерянная душа в чистилище. И ей не хотелось бы заканчивать даже самый ненужный разговор на такой некрасивой ноте. — Выкуси, заноза. Я, как и ты, пришёл сюда, чтобы надраться… — Он ревел, не стесняясь. Когда надираешься, так иногда бывает. — Да только в отличие от тебя, потаскушка, у меня с ухажёрами не густо. Хоть бы снял кто, а то вообще… Мне за хату нечем платить. Мусорный бак у служебного входа был завален пустыми коробками из-под бутылок виски, "The Dead Rabbit" — значилось на них название бренда. Значит, всё же настоящий, ирландский. Оказывается, этот город ещё может удивить! Размазав фильтр сигареты по асфальту, Саша с недоумением осмотрела бывшего брата. Все привыкли думать, что геи — это такие ребята… Ухоженные, воспитанные, утончённые. С отполированными ногтями. Но за последние пару дней ей пришлось изменить своё представление о педиках. Сперва Линдеманн — старое животное, которое даже со спины производит впечатление существа, способного лишь бить, жрать и трахаться. Теперь этот щуплик с тёмными подглазьями и скошенным подбородком, доходяга в грязных джинсах и с неполным комплектом пуговиц на рубахе. Сперва Ли, теперь… — Флак, заработать хочешь? — она осматривала его уже не как привидение, а как задохлого, но всё же живого жеребёнка в базарный день. — Мега-перспектив не обещаю… Но за попытку заплачу. Чем чёрт не шутит!