Океан никогда не умолкает

      На следующее утро Готтлиб проснулся с легкой тревогой и в пустой квартире. Постель в комнате Ньюта была не застелена, простыни смяты, а на подушке виднелись капельки засохшей крови. Это лишь усилило тревогу, и Готтлиб проковылял в гостиную, наполовину ожидая увидеть Ньюта лежащим без сознания на полу. Вместо этого он нашел листок бумаги, исписанный Ньютовскими каракулями; Готтлиб прищурился, мысленно проклиная почерк своего коллеги.       Г-       Плохо спал, держу обещание. Ушел в мед. Не убирайся на моей стороне лаборатории, я узнаю, если ты что-то переставил.       Н.       Готтлиб сел за стол и несколько раз перечитал записку. Тревога медленно, но верно перерастала в нечто другое, чему он пока не мог дать название; возможно, жуть. Ньютон довольно импульсивный и временами неуправляемый, но он понимал, когда нужно остановиться и побеспокоиться о себе, пока всё ещё не слишком запущено. Большую часть времени.       Ну. Иногда.       Оставив записку, Готтлиб оперся на стол и поднялся, потянувшись за тростью. Утренняя рутина казалось непривычной без непрерывной болтовни соседа. Завтрак прошел в неловкой тишине. Всё казалось необъяснимо неправильным, и Готтлиб не мог понять, почему. Дело даже не в том, что он скучал по своему коллеге. Это было совсем другое чувство.       Конечно, он слышал разговоры пилотов Егерей. После установления связи в дрифте, между людьми что-то менялось. Отношения становились крепче, появлялось взаимопонимание. Объединение в совершенно новый разум для управления Егерем требовало полного доверия. Алексей и Саша Кайдановские стали образцом дрифт-совместимости — их связь была настолько крепкой, что они казались единым целым и вне Егеря, оба будто бы знали все мысли и эмоции друг друга совершенно без слов.       Готтлиб не был поклонником метафизических материй, но всё, что он знал о дрифте, противоречило его пониманию. Дрифт-связи изменяли вещи на уровне настолько глубоком, что их практически невозможно было объяснить. Найти совместимого партнера — это как найти свою отдельную половину, которой тебе не доставало, пусть ты об этом и не знал.       Но Германн никогда не замечал, что ему в жизни недоставало подобного баланса. Он настроил себя на жизнь, посвященную науке. Отношения с людьми раздражали его и приводили в замешательство. Он любил своих родителей из чувства семейного долга, но испытывать к ним какие-то более глубокие чувства было сложно. Семья была всего лишь белым шумом в его жизни, присутствуя где-то фоном. Он отчаянно пытался заглушить шум в виде его отца, особенно после того, как Ларс Готтлиб ушел из Корпуса и принялся поддерживать проект Береговой Стены. Если его семья хотела оставить такое наследие, Германн был рад своему решению отдалиться от них.       После того, как Корпус дал ему работу, Готтлиб чувствовал себя на пике жизни. Его тут же бросило в ужасный, восхитительный водоворот событий. Первые несколько месяцев были самыми лучшими; приходилось решать проблему за проблемой с единственной установкой: «сделай так, чтобы это работало». В его распоряжении были неограниченные ресурсы, о которых он и мечтать не мог: оборудование, люди… просто рай.       А потом появился Ньютон.       Готтлиб невольно улыбнулся, вспоминая. Шумный, надоедливый, везде совался, словно кот. Неряшливый, неопрятный, и эти его нелепые татуировки. Германна возмущало его полнейшее отсутствие манер, он еженедельно жаловался главе отдела и любому, кто остановится послушать. Десять лет они друг друга терпели. Просто невероятно, как они умудрились друг друга не поубивать. Любопытно, когда именно неприязнь превратилась в неохтное уважение и в негласную привязанность. Разумеется дрифт этому как-то поспособствовал. Но фундамент их отношений был заложен ещё давно.       Отойдя от стола, Германн помыл за собой посуду, думая, как себя чувствует Ньют. Ощущение неправильности никуда не делось, и в правом глазу запульсировала незнакомая боль.

***

      Поднявшись утром с тяжелой головной болью (будто кто-то ложкой пытался глаз выковырять), Ньют направился в медпункт, где на полпути его внимание привлек стук палок. Арена Квун была не совсем по пути, но любопытство пересилило недомогание. В зале тренировалась небольшая группа новичков под молчаливым руководством Райли Беккета. Ньют с ним ни разу не разговаривал, не считая их первой встречи, — черт возьми, как это это было неловко — но они всё равно обменивались вежливыми кивками при встрече где-нибудь в коридорах. Ньют понаблюдал, как рекруты повторяли ряд основных стоек, плавно переходя из одной в другую. Стук палок доносился из угла зала, где пара рекрутов занимались спаррингом.       Обоим хватало силы и энтузиазма, но Ньют видел, что им недоставало сосредоточенности. Посохи ударялись друг об друга снова и снова, и от каждого удара Ньют вздрагивал. Невысокий рекрут по идее должен был победить. Его противник оставил левую сторону открытой, так что даже Ньют смог бы нанести удар, но парень упрямо ломился вперед, пытаясь пробить защиту.       Ньют внимательно следил за ними. Он мысленно отслеживал их шаги, словно танец, думая, как бы он поступил. Посох наверняка задел бы его по плечу, но он бы извернулся вот так, уклонился от пинка ногой, нанес удар под колено той ноги, на которую приходится весь вес противника; когда упадет, взял бы его в шейный захват и сдавил бы, пока не услышал характерный хруст…       Ньют резко вышел из задумчивости. Он практически слышал, как ломается кость его противника, и помотал головой, чтобы рассеять наваждение. Боль в глазу вернулась, от неё уже начало подташнивать. Он осмотрел зал, радуясь, что никто его не заметил — пока не встретился взглядами с Райли. Ньют покраснел и слабо ему помахал. Райли нахмурился и помахал в ответ, одними губами произнося «подожди». Ньют не мог быстро придумать вескую причину для отказа, поэтому кивнул. Время тренировок вскоре закончилось, и новички вышли из зала. Ньют не решился смотреть тому высокому рекруту в глаза, и обошел его, словно боясь прикоснутся.       — Привет, — сказал он Райли. — Извини, что я тут шпионю. Я никогда не был в этой части Шаттердома. Хотел узнать, о чем все толкуют.       — Ничего, ты никому не помешал, — Райли подобрал брошенные посохи и поставил их в дальнем углу. Он задумчиво посмотрел на Ньюта. — Ты как...?       — Нормально, — Ньют не дал ему договорить. — Простудился немного.       Райли кивнул, но по его лицу было очевидно, что он не совсем поверил. Ньют кашлянул, пытаясь заполнить неловкую паузу, и ткнул большим пальцем в сторону двери.       — Да. Я как раз… да, я как раз шел в медпункт. Вот… увидимся?       Он развернулся и собрался уходить, но Райли поймал его за плечо, заставив Ньюта вздрогнуть. Вместо изначальной неловкости его охватило нечто иное, и он резко отпрянул от прикосновения. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только сухой хрип. Его внезапно прошиб холодный пот.       Он почувствовал страх. Боже, да он просто до смерти испугался. Райли пугал его, и он не пог понять, почему…       холодводатьма ночь уничтожь охота ищи металлметаллметаллболь боль боль гнев       — Аляска, — выпалил Ньют. Райли уставился на него, озадаченный.       — Доктор Гайзлер?       — Аляска, — повторил Ньют, тыча в него дрожащей рукой. — Остроголов. Вот… вот почему.       Паника сковала ему горло. Сердце бешено колотилось в груди и       волны боль волны уничтожь его уничтожь его       уничтожь       их рви его убей его металл скрипит металл рви его нет других остатки злость боль кровь боль       огоньогоньогонь жжет       сожжен плоть смерть опять опять опять       провал

е ге рь

      Ньют издал жуткий звук, убегая из зала так быстро, как только мог. Райли что-то кричал ему вслед, но слова не имели значения, заглушенные грохотом металла о бронированную плоть, рёвом умирающего чудовища — Егеря или кайдзю? Егерь может реветь? Металл скрипел, сгибаясь, тросы рвались, прямо как на мосту, когда Треспассер прорывался через него в залив Сан-Франциско, уничтожая всё, что было директивой, он понимал только директиву, ведь это всё, что у него было нет выбора нет выбора       Нет выбора, но он понимал директиву, он знал, что будет ей следовать, если бы мог, но это тело такое слабое и ничего не может       слабые зубы слабая плоть и холод идавящая тьма и холод       Ньют зашатался, ноги больше его не держали. Колени подогнулись и он потерял сознание. Райли нашел его минуту спустя, бьющегося в припадке. Кровь тонкой струйкой текла из носа и капала на пол.