Глаза напротив

Дураком Арсений не был, а потому отлично понимал, что простому человеку сложно принять и поверить, что он видит в зеркале настоящего человека, а не глюк после бессонной ночи. Он не обижался и не злился на Антона, даже решил дать ему время, немного прийти в себя и успокоиться, а значит, не показываться ему на глаза до самого концерта. Конечно, неплохо было бы выбраться из заключения до начала, но по реакции Шаста было ясно — убедить парня в том, что он не сошел с ума, а потом еще и найти способ его оттуда вытащить, за оставшиеся несколько часов сродни фантастике. А еще Попов решил не показывать двойнику, что Антон его заметил — не дай Бог, еще в психушку упрячет Шастунишку, убедив в полной невменяемости. Главное, чтобы тот сам не проговорился. Как назло, гримерка у импровизаторов была одна на всех. Арсений только заглянул в нее, буквально одним глазом, и осел на пол, глотая подступивший к горлу комок. Он всегда понимал, насколько ему дорога работа — не в материальном плане, отнюдь — он всем сердцем любил ее, ценил каждую минуту, проведенную на сцене, обожал слышать смех и аплодисменты зрителей, чувствовать бодрящее волнение, от которого сердце ускоряло ход, до выхода к публике и ощущать приятную усталость после очередного выступления. Это была его жизнь, смысл его жизни. Но сегодня на сцену вместо него выйдет кто-то другой. Кто-то другой получит и ощутит все то, что по праву принадлежит только Попову, а не какому-то самозванцу с его лицом. Разумеется, Арсению было ужасно интересно посмотреть на происходящее в гримерке, как ведет себя лже-Арс, в каком состоянии Шастун, но выдавать свое присутствие и провоцировать двойника на неадекватные поступки не было никакого желания, поэтому он иногда прикладывал пальцы к нижнему уголку зеркала, чтобы быть в курсе — насколько это было возможно. Он слышал, как негромко переговаривались ребята, слышал громкий голос возмущавшегося чем-то Матвиенко, слышал, как Антон предложил Позову выйти покурить перед началом концерта. Может быть, он поступил не этично, последовав за давними друзьями в курилку, но выбирая между компанией своего мерзкого двойника и Антоном с Димой, Арсений не задумываясь предпочел второе, благо, в небольшой комнатушке с открытым настежь окном было хоть и небольшое и пыльное, но все же зеркало. — Дим, тебе не кажется, что Арс ведет себя как-то странно? — Страннее, чем обычно? — усмехнулся Позов, выпуская облачко дыма. — Наверное, не с той ноги встал. — Не только сегодня, — Шастун стоял спиной к зеркалу, явно избегая своего отражения, вернее, вероятность, опять увидеть там Попова, но Арсений без труда смог представить его нахмуренный лоб, глаза, задумчиво сверлящие трещину на стене, покусанные от напряжения губы, которые обхватывали тонкий фильтр сигареты. — Вчера вечером он зашел ко мне и… — Шаст, только не это, — пробормотал никем неуслышанный Арсений, молясь всем известным и неизвестным ему высшим силам, чтобы Антон не вдавался в подробности и не позорил его перед еще одним человеком. — Он делал и говорил странные вещи, — после небольшой паузы, которую он заполнил очередной затяжкой, продолжил Шастун, — очень странные, Поз. — Может, он пьяный был или под наркотой? — все еще не принимая всерьез беспокойство друга, предположил Дима. — Ну да, — протянул Антон, — от него прилично так несло. Говорил, что в клубе был или баре, хуй знает, не помню. Но даже для пьяного или обдолбанного, он вел себя странно. — Да что он сделал-то? — не выдержал Позов. — Дим, — Шастун опять замялся, заставляя Попова за зеркалом нервно сжать кулак, — ты только не смейся, ладно? Позов коротко кивнул, но по загоревшимся глазам было видно, что он весь в предвкушении охуенной истории, которую он обязательно использует, чтобы постебать Арсения. — Он меня поцеловал. Антон опустил голову. Арсений приложился лбом о стекло. Позов застыл с открытым ртом. — В смысле? — Ну что, блять, в смысле, — психанул Шастун, — засосал так от души, знаешь. — Нихуя себе, — Дима замолчал, переваривая услышанное. — Это правда странно. А ты? Куда ему врезал, что синяков не видно? — усмехнулся он. — Никуда. Я ответил, — совсем тихо пробормотал Антон, наверняка желая провалиться сквозь землю. По крайней мере, Арсений сам был бы рад, если бы земля под ногами разверзлась, только вряд ли существовало место хуже того, где он сейчас находился. Брови Позова поползли вверх, поднимаясь над очками. На этот раз он не просто открыл рот — кажется, он подавился воздухом или вообще забыл, как дышать. — Нет, Тох, дело, конечно, твое, — надо же, всего несколько минут понадобилось, чтобы прийти в себя, — я давно догадывался… И я не осуждаю. Антон поднял голову, но, к сожалению, Арсений не мог разглядеть его лица, чтобы понять, что тот сейчас чувствовал: испепелил ли он взглядом Позова из-за того, что тот за один несчастный поцелуй записал его в пидоры, или поблагодарил за поддержку, радуясь, что у него такой замечательный и понимающий друг. — И что потом? — судя по вернувшейся хитрой улыбке Димы, скорее всего, верным был второй вариант. — Я попросил его уйти. — Почему? — Ты меня вообще слушал, блять, — вспылил Шастун, — странный он какой-то был. От него прям мурашки по коже. И сегодня тоже, — сделав последнюю затяжку, Антон щелчком отправил окурок в полет в окно. — И сегодня с меня глаз не сводит. — Да не бойся ты, — Позов попытался успокоить друга. — Может, он наконец осознал, что у него к тебе чувства. — Да хуй знает, что у него в голове. Ты видел, в чем он сегодня? В футболке с моей, блять, рожей! Я боюсь, что он и на концерте что-то такое выкинет. — Он может, — согласился Дима, как всякий культурный человек бросая окурок в стоявшую рядом урну. — Я буду за ним приглядывать, если что, переключу внимание зала на себя. — Спасибо, Поз, — в голосе Антона слышалось облегчение. — Надо бы и Стаса попросить, чтобы меня с ним в пару не ставил. — Надо бы, — кивнул Позов и, хлопнул друга по плечу: — Пойдем, нам пора. Антон молча развернулся, чтобы выйти, но вдруг бросил взгляд на зеркало, моментально бледнея, потому как Арсений, конечно же, спрятаться не успел, хоть и резко дернулся в сторону. От внезапности сердце чуть не выпрыгнуло из груди и Попов даже присел, пытаясь успокоиться. Что творилось с Шастуном, он не знал, но мог отлично представить, в каком состоянии коллега выйдет к публике. У случившегося был всего один плюс — теперь Арсений знал наверняка, Антон все еще мог его видеть. Попов не стал пытаться посмотреть выступление — вряд ли там нашлось бы зеркало с удобным обзором, да и тратить лишние нервы на свой возможный каминг-аут не очень уж и хотелось — что-что, а свои нервы он предпочитал беречь, чтобы сохранить угольно-черный цвет шевелюры без серебристой примеси как можно дольше. К тому же Арсению было над чем подумать, например, над подслушанным разговором и признаниями Шастуна. Выходило, что Антона лишил сна не сам факт поцелуя, а то, в каком виде он был преподнесен. То есть, если бы Арсений в обычный день просто подошел и поцеловал его, он не был бы против? Или был? И Позов еще говорил о каком-то принятии чувств… Полный бред. Одно лишь льстило Арсению и отдавалось теплом в груди — был человек, который за пять минут общения с двойником понял, что перед ним был ненастоящий Попов, почувствовал неладное, искренне беспокоился о нем. Только не свести бы этого человека с ума, пытаясь помочь себе. И, наверное, впервые в голове Арсения пронеслась совершенно несвойственная ему мысль: может быть, стоит пожертвовать своей свободой, и не рисковать психическим здоровьем Шастуна? Быть может, он и сам найдет выход. Или в конце концов лишится рассудка. По крайней мере, так будет справедливо — из-за ошибок самовлюбленного Арсения не должен страдать ни в чем неповинный Антон.