Добро из зла

Тихо шелестела опавшая листва под ногами – едва слышно, будто ее сминал не взрослый человек, а ребенок: он чувствовал, что мог бы скользить над землей совершенно бесшумно, если бы захотел. Он не хотел. Шорох шагов – это знак для спутницы, что рядом просто человек, который не может пройти по алой пожухлой листве под ногами также, как по твердой земле, бесшумно и неуловимо. Ему даже не приходилось заставлять себя придерживать шаг, чтобы она поспевала за ним – это получалось совершенно самостоятельно, и чем ближе к месту назначения, тем медленнее он шел, тем сильнее сжималось в груди чувство вины и горечи. Окружающая действительность была зыбка и ненадежна, плавилась и менялась каждый миг, будто в бреду наркомана – был у него однажды и такой опыт. Все вокруг было будто задвоено, затроено и зачетверено – могучие стволы вековых деревьев виделись слабым подлеском, рвущимся к свету вокруг ствола павшего исполина, запах прелой листвы мешался с весенней свежестью и зимним безмолвием, на месте оврага он видел ровную землю, а вместо дуба – клен. Странное, странное чувство – но, как он понимал частью сознания, так и должно быть. Наконец, он остановился посреди небольшой полянки – ориентиром служил похожий на торчащий из земли клык массивный камень в центре. Мгновение он стоял неподвижно, вдыхая сырой, сладко пахнущий лиственным разложением воздух – и тут реальность дрогнула еще раз. На пасторальный полуденный лес упала ночь, стволы деревьев озарились дрожащими отблесками далеких пожаров, протянулась от ботинок вдаль длинная зловещая тень, живая тишина сменилась далекими взрывами и близким рычанием. Вокруг, куда не кинь взгляд – десятки и сотни белых масок на массивных черных телах, чья кожа, мех или хитин масляно блестели в огненном свете: Гримм, Твари Темноты, враги всего живого. Они замерли в неподвижности, пригибаясь к земле, готовые рвать и терзать мягкую людскую плоть, но отчего-то медлили – возможно, даже они понимали, что найдут здесь лишь смерть, и только свою. Обернувшись, он заглянул в алые глаза – внутри все мгновенно сжалось, скрутилось и перевернулось с ног на голову: смешались в один комок страх, горечь и злое торжество, желание бежать и необходимость остаться, дрожь от вида широкой клыкастой улыбки женщины в черном платье с белой как мрамор кожей, и облегчение от того, что все, наконец, закончится – здесь и сейчас, на этой поляне. Стремительность, с которой изменилась реальность могла сравниться только со скоростью, с которой она вернулась в норму... и лишь красные глаза почти того же оттенка остались на месте. Молодая женщина напротив совсем не походила на прежнее жуткое видение: правильные, но идеальные черты лица, загорелая кожа; вместо элегантного, дикого в этом лесу платья, - кожаный боевой костюм и изогнутый клинок на поясе. Обе руки знакомая незнакомка держала на заметно округлившемся животе, и взгляд у нее был таким, какой бывает только у беременных женщин – нежный и созерцательный, обращенный внутрь себя, будто она видит то, чего не может разглядеть более никто... и это «что-то» абсолютно, невыразимо обычными словами, прекрасно. Заметив его взгляд, женщина встрепенулась – будто вынырнула на поверхность – и с оттенком раздражения спросила: - Ну и зачем ты притащил меня сюда? Это место, конечно, будит во мне ностальгию, но лес, кишащий Гримм, явно не подходит для прогулок в моем положении. Тай с ума бы сошел, если бы узнал. Прежде, чем ответить, он опустил взгляд вниз, будто пытаясь проникнуть сквозь метры земли, узреть огромный подземный бункер, набитый Прахом. Это было место смерти – здесь однажды должны были погибнуть двое. Салем и он. Или не он, а... - Мы должны поговорить, Вороненок, - тихо сказал он. – Боюсь, мне придется попросить тебя о большом одолжении... Оскар медленно открыл глаза, очнувшись от очередного непонятного сна, в котором он был другим человеком. Подтянув колени к груди, он съежился под одеялом, пытаясь унять нервную дрожь, успокоить прерывистое дыхание и дожить до мгновения, когда сердце перестанет пытаться вырваться из груди. Эмоции, навеянные сном, никак не хотели отпускать – горечь, вина и раскаяние, немыслимая тяжесть в груди, будто вся тяжесть мира внезапно рухнула ему на плечи... с каждым разом чужие воспоминания становились лишь ярче, а вес – неподъемнее. Те люди, которых он видел во снах, несли эту ношу, даже не замечая, но его... его эта тяжесть легко могла раздавить. Единственным утешением для мальчика служило то, что в этом мире нет ничего вечного. Пять, десять минут – и вот уже расслабляются напряженные мышцы, разжимаются пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся во влажные простыни. Полежав без движения еще несколько минут, он со вздохом сел на кровати, включил ночник, снял с тумбочки пухленькую записную книжку и принялся записывать все события нового сна, так детально, как только был способен. Не то, чтобы это действительно было необходимо - его сны были неправильными, не забывались и не тускнели со временем, но за два месяца это уже стало привычкой. В этой толстой тетради, уже второй по счету, были задокументированы все обрывочные знания, что всплыли из его памяти за это время, полезные и не очень. Закончив, Оскар покосился на старый будильник – до рассвета было еще полчаса, которые следовало чем-то занять. Он принялся рассеяно листать тетрадь, по диагонали просматривая записи, чертежи оружия, зданий или боевых кораблей, рисунки: портреты или пейзажи, анатомические атласы Гримм и вообще что-то откровенно фантастичное, вроде целой серии картин, изображавших двух девушек, сражающихся друг с другом, используя огонь, молнии и лед, без всякого Праха, мановением руки испепеляя здания или молнией пробивая навылет танки, что пытались вмешаться в ход битвы. Взгляд вновь, уже в который раз, зацепился за строчки, написанные две недели назад: Горечь на губах. Смерти – нет. В чём моя вина? Тишина в ответ. Не сверну с пути… Умирает вздох. Не спасёт меня ни судьба, ни бог. Всё, что было, не было, всё в огне сгорит. Пламя рыжей птицею к небу полетит. Имя моё прежнее здесь забудут пусть! Долог путь в Бессмертие. Я ещё вернусь… Лёгкий ветра вздох – Только долгий путь, Искры на ветру, Горечь на губах. Смерти – нет.* Зябко передернув плечами, мальчик перевернул страницу и пару секунд потратил, разглядывая сделанный от руки чертеж: ничего особо сложного, просто щит и меч... щит, складывающий в ножны... и с эмблемой двойного перевернутого полумесяца, оружие, которое согласно учебникам истории, принадлежало Кейану Арку. Совершенно особенный чертеж, одно из немногих знаний, которые он мог проверить, одно из доказательств, что не сходит с ума. Этот рисунок потянул за собой другое воспоминание и Оскар, торопливо схватив отложенный было в сторону карандаш, принялся чертить, прямо так, от руки, новый чертеж – снайперская винтовка калибра «против Гримм или легкой бронетехники», с возможностью трансформации в косу. В свое время именно эти чертежи убедили отца-оружейника, что его сын не безумен. Потому что четырнадцатилетний мальчик не может просто так взять и нарисовать за пятнадцать минут одним лишь карандашом на листе бумаги потрясающе точный (для способа исполнения) чертеж трансформ-оружия, которое реально можно собрать... и оно будет работать! И уж точно никакое безумие не способно нашептать на ухо точные, до миллиметра, размеры каждой детали. Под конец Оскар уже отчаянно торопился, став преступно неаккуратным и, едва выписав последнюю цифру с указанием размеров, перевернул страницу и принялся набрасывать портрет – совсем молодая девушка, наверное, его ровесница, с горящим в глазах восторгом запихивающая себе за щеку здоровенное овсяное печенье с изюмом... сидя при этом в камере для допросов. Единственное, о чем он жалел, было то, что никак не сможет простым карандашом отразить этот волшебный серебряный оттенок глаз, не серый, не стальной – именно серебряный, как в сказках, что мама рассказывала перед сном. Она была такая красивая... В себя его привел проснувшийся будильник. Металлический боек как безумный заметался меж двух стальных чашек, панически заорал на весь дом пронзительным визгом, заставив выронить тетрадь и броситься отключать это адское изобретение... или шандарахнуть об стену – все, что угодно, лишь бы тот заткнулся. Зябко ежась от холода, он быстро натянул шерстяные носки, теплые кожаные штаны и толстый вязанный свитер поверх льняной рубахи. Оглядев себя в небольшом серебряном зеркальце, доставшимся от мамы, торопливо пригладил спутанные со сна короткие черные волосы, улыбнулся своему отражению... и тут же скривился: юное лицо с маленькими шрамами от детской оспы на щеках выглядело усталым и не выспавшимся, от природы темная кожа побледнела и опасно натянула высокие скулы. Улыбка выглядела слишком фальшивой, чтобы кого-то обмануть. У самой двери он оглянулся, чтобы в сотый раз бросить взгляд на большой лист бумаги, прибитый над кроватью: его первый рисунок, сделанный в день, когда все началось – два месяца назад. Тогда он обнаружил, что умеет рисовать, так, будто учился этому многие годы, тогда всплывшее из темноты воспоминание впервые заставило проснуться в холодном поту, напуганным до смерти. Это была та же женщина в черном платье, мраморной кожей и багровыми глазами, которая приснилась ему сегодня. Вот только выражение на прекрасном своим неестественным скульптурным совершенством лице очень отличалось от того, которое он видел этой ночью. На картине, единственной, выполненной красками, а не карандашом, оно выражало только одну эмоцию – страх. Эта картина каждый раз заставляла Оскара чувствовать злое торжество и ненависть, столь старую, что она превратилась из пожара в ледяную пустыню. Чувствуя, как губы, будто сами собой, сложились в жестокую и страшную полуулыбку, мальчик отвернулся и торопливо, будто убегая от этой непривычной и отчетливо ЧУЖОЙ эмоции, сбежал по лестнице на первый этаж. Отец, как всегда, встал раньше него, и дымящаяся яичница с кусками вяленого мяса уже ждала на столе. Молча поприветствовав его кивком, Оскар уселся на стул, взял вилку и пододвинув к родителю раскрытую на нужной страничке тетрадь. Папа всегда был немногословен, а после смерти мамы из-за неудачных родов его так и не увидевшей свет дочери, и вовсе открывал рот только из крайней необходимости, ограничиваясь лишь словами, без которых было не обойтись. - Что-то новенькое? - прогудел мужчина, разглядывая чертеж. - Сегодня утром нарисовал. - Начертил, - автоматически поправил отец, уже с головой уйдя в изучение. Дальше Оскар завтракал в тишине, исподволь наблюдая за отцом и в который раз спрашивая себя, когда же он сам наконец-то достаточно подрастет, чтобы проявились отцовские стати. Ему уже скоро будет пятнадцать – и где он, этот богатырский размах плеч, широкое мужественное лицо и ладони, ломающие подковы без всякой ауры? Видимо, гены ему достались от матери, невысокой и изящной... и узкие бедра, из-за которых она умерла, тоже ее наследие. - Это оружие не простого человека, - наконец, когда Оскар уже почти доел, заключил отец, отодвигая тетрадь в сторону и возвращаясь к завтраку. – Охотника или Стража, сложное не только в изготовлении, но и в бою. - Они все такие, – пожал плечами Оскар. – Простое мне в голову обычно не приходит. - Я уверен, что тот крейсер до сих пор состоит на вооружении Вейл. А значит, это вообще секрет, за разглашение которого стреляют в голову. Мальчик просто неловко пожал плечами, будто извиняясь за собственные знания. - У тебя очень странное Проявление, сын. Это был вывод, к которому они пришли, пытаясь понять, что происходит и где источник всех этих разрозненных бессистемных знаний. Это выглядело притянутым за уши – никто никогда не слышал, чтобы Проявление обнаружило себя ДО того, как была открыта аура, но лучшего объяснения все равно не было. Честно говоря, Оскар не верил в это – он был любознательным, да, но не настолько, чтобы получить материальное отражение души в виде способности узнавать случайные факты обо всем подряд. И не просто знания и факты – навыки, которые надо было лишь отработать пару дней: и вот он уже рисует живые картины и одним карандашом чертит масштабные чертежи. Даже для «Проявления делают странное дерьмо. Смиритесь!» это было уже слишком. Быстро доев и коротко поблагодарив отца, Оскар засобирался на тренировку, покорно покивав на напоминание, чтобы вернулся к десяти – сегодня в арсенале их маленького транзитного городка на железной дороге Вейл-Фаллен был день техобслуживания, все общее оружие надо было вытащить, разобрать, протереть и смазать. Как будто он мог об этом забыть! Может, как в прошлом году, на контрольных стрельбах ему разрешат немного пострелять из станкового пулемета? Впечатления с первого раза остались незабываемые! Маршрут его уже привычной пробежки до тренировочного поля был кружным: от центра города, где располагалась оружейная мастерская (она же – арсенал и кузница) и здание вокзала, на юг, вдоль «главной» улицы, где находились все магазины города, а потом – вдоль стены на запад. Бежать напрямую было слишком близко – ну что это за расстояние, если его можно пробежать за десять минут неспешной трусцой? Олден был крохотным городком – и жил в основном на деньги Королевств, занимаясь обслуживанием своего участка железной дороги. Хотел бы он сказать: «и все друг друга знали», но, увы, люди в его окружении менялись слишком часто... Кто-то уезжал в места поспокойнее, скопив нужную сумму денег и получив гражданство Королевств – Вейл щедро платил за благосостояние самой крупной своей наземной транспортной артерии. Кто-то – погибал на внешних работах и нападениях Гримм, место здесь было очень уж неспокойное. Вслед за выбывшими – тянулись все новые и новые работники и бойцы, из своих деревень и других городков, которым не так повезло с работодателем... единицы – оставались в городе, большинство же повторяли судьбу своих предшественников. Сейчас же город был даже более сонным, чем обычно – сократился в последнее время приток «свежей крови», когда Вейл урезал «паек» больше чем наполовину, опустел вокзал, когда две недели назад крупное нападение Гримм километрах в двухстах к северу, у самых гор, повредило участок пути – израненное Королевство до сих пор пыталось его починить. Но как бы пусто ни было на улицах в этот ранний час, Оскар все равно ловил косые взгляды редких прохожих. Все-таки город у них был маленький, развлечений здесь было немного – и сплетни уверенно занимали первую строчку в списке все восемьдесят лет существования Олдена. Они не знали и половины всей истории, но когда ребятенок главного оружейника города (очень большая шишка, выше – только мэр и глава Стражей!) приходит в казармы и говорит, что САМ открыл себе ауру, причем даже не побывав на грани жизни и смерти, а после укладывает на лопатки Стража, которому поручили проверить, на что способен новичок... это очень быстро становится общественным достоянием, городской байкой, которую будут пересказывать новичкам и друг другу еще десятки лет. Да, наверное, ему не стоило так поступать, а надо было воспользоваться традиционным способом и попросить открыть ауру отца, но... это произошло в те дни, когда мальчик еще не был уверен, что эти знания и видения – не фальшивка и не плод больного сознания. Он искал любые подтверждения того, что не сумасшедший, что все это реально... и способ открыть ауру самостоятельно, без чужой помощи и риска для жизни был тем, что он мог сделать сам, был четким и реальным доказательством. Оказалось, что секрет – в глубокой медитации, погружении в себя, с целью найти ту дверь, что удерживает ауру в свернутом состоянии, найти и – сорвать с петель. Этим способом никто не пользовался – учиться нужно было годы, были способы доступнее и проще. Чтобы самому, без учителя, овладеть навыком, на освоение которого другие тратят годы, ему понадобилось три дня – в один момент, путешествуя по этому странному миру, которым было его «Я», он наткнулся на стену, движимый рожденной Прах-знает-откуда уверенностью – ударил изо всех сил... и, вынырнув «на поверхность», очень долго смотрел на свои руки, одетые, будто в перчатки, в сияющий тяжелым светом аурный покров цвета червонного золота. А потом... потом было жестокое разочарование в тех, кому было доверено хранить их покой – Стражах города. Жители Олдена любили хвастаться, что их лучшие бойцы ни в чем не уступают Охотникам Королевств, а может, даже и лучше – закаленные в постоянных боях на защите города и рабочих на железной дороге, не то, что эти городские неженки. Оскар верил. Да и почему бы он сомневался в этом? Даже его отец считал так. Но придя туда, посмотрев на их тренировки и спарринги... его волшебное знание, странная и пугающая способность словно сорвалась с цепи, как если бы он вступил в ту область, в которой она разбиралась лучше всего. Он мгновенно увидел в их движениях огрехи и шероховатости, дыры в технике, незавершенность или «кривость» приемов, недостаточный уровень владения аурой... и понял, что может победить многих прямо сейчас – Стражам критично не хватало системы в своих знаниях, наработок Королевств, что за многие века успели стать традициями, не всегда понимаемыми, но всегда исполняемыми. Тогда он сам едва мог в это поверить, но стоило всерьез попытаться и... это даже не было сложно. Мальчик уже был совсем рядом с тренировочным полем, когда тяжелый гулкий удар колокола сорвал покров сонной тишины с просыпающегося города, разорвал на клочки и выбросил в лес. Оскар, точно также, как и все остальные жители Олдена, придержал шаг, настороженно косясь в сторону колокольни, ожидая второго удара или включения системы голосового оповещения. «Поезд? Но в расписании пусто...» После второго удара мальчик остановился вовсе, впившись взглядом в динамик на соседнем столбе, почти умоляя его включиться и сухим казенным тоном выдать информацию о принадлежности замеченного воздушного судна – Королевства или соседи, незнакомцы или бандиты. «Только бы не третий... только бы не третий...» Может быть, дело было в абсолютной тягостной тишине, охватившей городок, может – в напряжении, сковавшем мышцы, а возможно – виновен был звонарь, но третий удар отличался от первых двух: звук был сильнее, глубже, почти материальной ударной волной ввинтившись в уши. В поднявшемся шуме спешно вооружавшихся личным оружием людей, выкриках и беготне по мгновенно вспыхнувших освещением улицах, почти потонуло предупреждение, выданное динамиками. «Внимание, граждане Олдена! Замечены Гримм, двигающиеся в направлении города. Всем занять свои места согласно расписанию, группе ликвидации собраться в арсенале. Ожидайте уточнения уровня угрозы. Не бойтесь! Помните – мы выстоим, если будем сражаться вместе, если каждый исполнит свой долг в соответствии с инструкциями!» Никаких предупреждений о «не учебной тревоге» не было – колокол использовался только для реальных оповещений. На несколько томительно долгих секунд Оскар замер в нерешительности. Согласно штатному расписанию, он не должен был сражаться – его место было в арсенале: пока отец, который должен был возглавить группу ликвидации, чьей целью были самые сильные Гримм, воевал на стене, на плечи сына ложилась ответственная задача по выдаче остального вооружения всем, кому оно полагалось. В случае, если дела пойдут совсем плохо – открыть бункер, захватив с собой тех, кого получится, спуститься в глубокий погреб, обколоться успокоительными и снотворным, и отрубиться, в надежде, что когда они очнуться, Гримм уже уйдут или подоспевшая от союзников помощь выбьет остатки из города. Но так было раньше. Сейчас – он МОГ сражаться, постоять за себя и защитить других, больше не был балластом. Вот только – изменения в протокол еще не успели внести, он не работал вместе с людьми, что будут биться на стенах, а заменять его в арсенале будет старый Карл, ссохшийся и ворчливый дед, живущий по соседству – плохая альтернатива. У Оскара было место в крохотной, но отлаженной военной машине Олдена... и это место было не в бою. Сжав зубы так, что заныли скулы, Оскар медленно развернулся и побежал к арсеналу – сначала тяжело, будто преодолевая шквальный встречный ветер, но с каждым шагом – все быстрее и увереннее. Десять шагов – и он уже стрелой летит над землей, пропитав аурой мышцы, едва касаясь расчищенного от снега асфальта кончиками пальцев. Конечно, Стражи и папа справятся – они уже делали это раньше. А у него был свой долг, свое место и свой бой – каждая сэкономленная при раздаче секунда могла спасти чью-то жизнь. Уже у самого арсенала его догнало новое оповещение. «Внимание! Уровень угрозы – восемь. Повторяю, уровень угрозы – восемь! Всем гражданам категории «С» спустится в бункеры и принять препараты». И уже совсем иначе, пропитым и прокуренным до состояния, как говорил папа, «ржавой пилы» голосом мэра Лотса, динамик добавил: «Это Нукелави с друзьями». Что-то похолодело и оборвалось в груди, Оскар сбился с шага, а когда вновь выправился, у арсенала его встретила хмурая молчаливая толпа вооруженных кто чем людей – граждане категории Б, «ограниченно способные к бою» - замолкли, слушая сообщение... и так и не заговорили вновь, когда утихли динамики. Восьмой уровень угрозы... Недавнему нападению на Вейл присвоили девятый. И слава Близнецам, что градация шла не по количеству и силе тварей, а именно по уровню угрозы каждому конкретному поселению, иначе Олден был бы обречен. Оскар встретился взглядом с отцом – Вивиан Пайн могучим дубом над тонкими кленами возвышался над толпой. Одетый в легкую броню, с двумя огромными топорами, которые для меньших мужей сошли бы и за двуручные, он стоял чуть в стороне от основной группы, в окружении десятка мрачных Стражей, обвешанных оружием самого крупного калибра с ног до головы. Пару томительно долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, а потом мужчина кивком указал на двери арсенала – Оскар прочитал по губам сообщение: «Я рассчитываю на тебя, сын. Выполняй инструкции». Отвести от отца взгляд, повернуться к нему спиной и пройти несколько шагов к дому было самым большим подвигом, который Оскар совершал за всю его жизнь. В спину ему приглушенно зашипела рация голосом мэра, казавшемся в треске помех еще ниже и суровее: - Отряд ликвидации, ваша цель – Нукелави. Квадрат Б12, будет у стены через пять минут. Делайте что хотите, но убейте его, без него остальные – просто толпа монстров. Отмахаемся. «Покажи ему, из чего сделаны Пайны, папа!» - с принужденным весельем подумал он, заходя внутрь и жестом заставив отодвинуться Карла, стоявшего за стойкой со стареньким компьютером, пинком распахнул двери в арсенал и, развернувшись к ожидающим людям, приглашающе махнул рукой: - Забирайте все. Одна пушка в одни руки, снаряженные магазины – дверь в углу, кодовый замок – 1217328, по три каждому. К черту отчетность, потом разберемся, кто и сколько. Если узнаю, что кто-то не досчитался хоть магазина – найду предателя и оторву голову. В голове было кристально чисто и пусто – как в морге. На мгновение мальчика посетило странное чувство: будто натянулась где-то внутри тонкая пленка, готовая лопнуть в любой момент, выпуская наружу... что-то. Это что-то просачивалось через пленку прямо сейчас, мешая в диком коктейле его собственное страх и напряжение с чужой напористой уверенностью. Краем сознания Оскар отметил странные косые взгляды, которые бросали на него горожане, проходя мимо, но даже не попытался задуматься о причине. Вместо этого он выплюнул: - Быстрее! Или я отправлю вас сражаться с Гримм голыми руками! ...Почему-то ни у кого не возникло сомнений в том, что он сможет так поступить. Он перевел взгляд на Карла и ворчливый, не признающий авторитетов старик резко выпрямился под его взглядом, будто пытался принять стойку «смирно!» - Иди на улицу. Всех «цэшников» отправляй в оружейную. Сам пойдешь последним. Закроешь за собой, - и, резко развернувшись, вышел во двор, не потрудившись проверить, будет ли исполнен приказ. Открыв отцовским кодом все три тяжелых сейфовых двери, одна за другой перегораживающих узкую крутую лестницу, ведущую в бункер, он поднялся обратно, махнул рукой на черный провал в полу ближайшей женщине, прижимающей к груди младенца и, подхватив со стойки короткий меч, направился к выходу. Где-то вдалеке раздались первые взрывы – Гримм вошли в зону поражения старенькой, на ладан дышащей пушки Олдена. Гримм ответили как умели – и слитный рев сотен и, может, даже тысячи глоток заставил вибрировать воздух, всколыхнув на мгновение даже промерзшее до самого дна сознание Оскара. Заплакали женщины, судорожно забормотали что-то успокаивающее их матери, еле слышно, вполголоса, матерились себе под нос старики... Оскар оглядел стремительно исчезающую в арсенале очередь, вооруженных горожан, что спешно уходили маленькими отрядами на свои позиции или сидели на крышах вокруг здания мэрии... покосился на чистое небо. Нукелави почему-то не привел с собой летающих Гримм – но это ненадолго. Жители города боялись или готовились к смерти – пять тысяч одинаковых эмоций, переплетаясь и усиливая друг друга, звали Гримм со всех окрестностей. Если они не убьют древнюю тварь, собравшую стаю, быстро – городу конец. Монстров все равно больше, сколько их не убивай. Спустится вниз, вколоть себе заранее подготовленный шприц с дикой мешаниной седативных и снотворных, мгновенно отправляющий в полную несознанку кого угодно? Или, может, остаться здесь, без нужды прикрывая эвакуацию «на всякий случай», в центре города, куда твари доберутся не скоро и, девять из десяти, уже после того, как последний «гражданин С» скроется в бункере? Нет, ни за что, не сейчас, когда у него есть силы сделать какую-никакую, но все-таки разницу. «Пленка» внутри вновь дрогнула, выгибаясь дугой, натужно заскрипела... и у него совершенно не было времени, чтобы попытаться разобраться в том, что все это значит и что случится, когда она, наконец, не выдержит. Приняв решение, Оскар сорвался с места – туда, где грохотали взрывы, а от рева монстров дрожали земля и воздух; туда, где, если он правильно разобрал этот громоподобный треск, уже рухнули ворота и волна тварей ворвалась в город, ведомая своим господином. Первого Гримм он встретил уже через минуту. Одинокий Беовульф, пропущенный другими, вырвавшийся вперед остальной стаи, глухо зарычал и прыгнул, едва заметив приближающуюся смазанную от скорости фигуру. Это был первый раз, когда Оскар встретил одного из монстров вот так, лицом к лицу... но воспринимался как десятитысячный. Поднырнув под брюхо, он всего один раз взмахнул засиявшим темным золотым светом коротким клинком, - и побежал дальше, не замедлившись ни на мгновение, оставив позади лишь черный пепел, в который мгновенно превратилась рассеченная на две половины тварь. Он мимоходом разрубил второго Беовульфа, уже склонившегося над вяло шевелящимся человеком, прошел, как сквозь заросли травы, через целую стаю, окружившую один из отрядов, всего одним движением развоплотил страшную Главную Урсу, что неожиданно перегородила путь, протаранив насквозь одно из зданий, воткнув клинок в мозг через ухо. В другое время, он бы остановился, чтобы помочь раненным или сблевать от вида выпотрошенных и обглоданных тел, два месяца назад – забился бы в самый дальний угол бункера за тремя метровыми воротами, трясся от страха и молился о том, чтобы быстрее получить свою дозу наркотиков. Сейчас – Оскар видел только свою цель: рогатую башку древнего Гримм, которая возвышалась над зданиями, а все остальное воспринималось лишь как досадные помехи. Он выбежал на улицу, где шел главный бой в тот самый момент, когда Нукелави поднялся на дыбы и обрушил черные копыта на здание с широкой плоской крышей, на которую Стражи как-то затащили старенькую пушку. Гулкое эхо выстрела смешалось с грохотом рушащегося здания, от удара сложившегося внутрь, рев Нукелави, получившего картечью в грудь – с криками не успевших отпрыгнуть защитников города, заживо похороненных под рухнувшими сверху обломками. Прежде, чем Оскар успел сделать хоть что-то, сверху, прямо на круп гуманоидной части кошмарного кентавра приземлилась знакомая широкоплечая фигура, вонзились в черную плоть два топора, в попытке перерубить позвоночник... - ПАПА! Но предупреждение опоздало: длинные и толстые, как стволы столетнего дуба, руки Нукелави невозможно изогнулись, будто вовсе были лишены костей и, схватив совсем не такую внушительную рядом с восьмиметровым чудовищем фигуру в тиски, перекинули через голову, вбили в асфальт, подняв в воздух целый гейзер пыли и осколков. Нукелави вновь встал на дыбы, готовый обрушиться на беспомощно шевелящееся в воронке тело... В этот момент «пленка» в его голове лопнула, Оскар, как сквозь толстое одеяло, расслышал отчаянный крик: «Нет! Не так!», но было поздно – мальчик уже бросился к отцу, пронесся прямо под копытами и пинком отшвырнул в сторону, меняя верную смерть на ушибы и переломы, тихо застонав от боли в мышцах, перегруженных аурой сверх всякой меры. В тот же миг в спину ударили черные копыта, но не так, неправильно, не под нужным углом – и вместо того, чтобы вбить в землю, расплющив об асфальт в кровавую кашу, они швырнули легкое тело вперед. Какое-то время единственное, что он чувствовал, была боль – ауре удалось спасти его от повреждений, но такие огромные единомоментные потери всегда были крайне болезненны, почти так же, как реальные раны. «Оскар!» - услышал он незнакомый мужской голос. С трудом открыв глаза, мальчик попытался найти говорившего... но все, что увидел перед собой – смутную пелену багрового тумана, от крови залившей глаза – видимо, он не удержал ауру уже в самом конце, когда кувыркался по улице, и ссадил кожу об асфальт. Звуки боя гремели где-то в отдалении – подоспевший «отряд ликвидации» смог отвлечь тварь. Мальчик попытался определить направление зова хотя бы на слух, но и тут потерпел неудачу, наверное, из-за звона в ушах казалось, что голос звучит прямо внутри его головы. «Оскар! Не теряй сознание! Я смогу спасти нас, спасти всех, но мне нужно твое согласие! Просто скажи «да!» ОСКАР!» - Да... – через силу прохрипел Оскар. Мальчик понятия не имел, с чем или с кем соглашался, но какая разница, если обладатель голоса сможет исполнить свое обещание? Будь он даже слугой сказочной Королевы Гримм, исполняющим желания в обмен на душу – пусть забирает. И в тот же миг его тело начало двигаться само по себе. Ожившие руки пробежали по лицу, с силой надавив на несколько точек, на верхней губе, висках и где-то за ухом – и после вспышки острой боли, перед глазами прояснилось, он смог разглядеть разрушенную улицу, здоровенный обломок здания размером с него самого, рухнувший рядом, буквально в паре сантиметров от головы. Вокруг по-прежнему никого не было. А тем временем, пока он пытался отыскать источник незнакомого голоса, его тело поднялось сначала на колени, вытерло кровь со лба, заливающую глаза, а потом, держась за едва не убивший его кусок камня, поднялось на ноги. Тело вытянуло руку, поднесло к глазам... и в следующий миг Оскар закричал, почувствовав, как нечто, взявшее под контроль тело, попыталось повторить тоже самое и с душой, заставив двигаться и сокращаться само его естество, то нематериальное, но от этого не менее настоящее чудо, которое было Оскаром Пайном. Рванувшись, он попытался отшвырнуть чудовище, что оказалось куда страшнее, чем Нукелави, от своей души... и, к своему удивлению, с легкостью это сделал. «Нечто» отступило, отдав контроль обратно – Оскар едва не упал от неожиданности. «Оскар...» – тихо начало Нечто. - Убирайся из моей головы! «Я не могу. Нравится это тебе или нет, но мы застряли друг с другом надолго, - в мягких интонациях монстра проскользнули извиняющиеся нотки. – Но ты главный, мой мальчик, и всегда будешь им – так устроен наш симбиоз. В другое время я бы еще долго не попросил тебя об этом: я бы говорил с тобой, объяснил, что происходит и кто я такой, получил твое доверие... но прямо сейчас на это просто нет времени. Сейчас твой выбор прост: или ты позволяешь мне делать все необходимое, чтобы спасти нас, или все, кого ты знаешь, умрут... На самом деле, последствия твоей смерти будут куда серьезнее для Ремнанта, чем ты можешь себе представить» Влажный шлепок, раздавшийся слева, заставил Оскара вздрогнуть, судорожно развернуться к новой угрозе, поднимая кулаки в боевую стойку... и замереть, скованным ужасом, встретившись взглядом с пустыми мертвыми глазами Брайана – того самого Стража, который проверял его «на пригодность» месяц назад. От молодого красивого парня, любимца девушек, осталась лишь половина – Оскар, как вживую, увидел, как Нукелави схватил его за торс и ноги, разорвал на две половинки и отбросил в разные стороны. - Разорви его на куски, Нечто, - прорычал он, дрожа уже не от боли или страха – клокочущей огненной ярости, той самый ненависти, которую всегда ощущал, глядя на портрет женщины в черном платье. – Заставь пожалеть, что пришел в этот город. Я хочу, чтобы он страдал. «Это я могу тебе обещать» С трудом заставив себя отстраниться от происходящего, Оскар словно со стороны наблюдал за собственным телом: Нечто будто осваивалось на новом месте, несколько раз взмахнув руками, присев и подпрыгнув. Вздрогнув, с трудом удержался от крика, когда тяжелое текучее золото вновь покрыло тело. Мальчик даже нашел себе силы удивиться, когда аура потекла, сформировав в ладони короткое сияющее лезвие, тут же исчезнувшее; когда Нечто подпрыгнуло, и выхлопы ауры, ударившие из ступней, долгое мгновение поддерживали его в воздухе, не давая упасть. «В этом мире нет ничего невозможного, Оскар, - спокойно ответило Нечто на немой вопрос. – Просто некоторым вещам нужно учиться больше, чем одну жизнь. И не называй меня Нечто. Меня зовут Озпин» Неч... Озпин заозирался, будто что-то ища... а после, тяжело вздохнув, наклонился над Брайаном и вырвал из не успевшей окоченеть хватки клинок, почти такой же, какой Оскар потерял, бросившись спасать отца, только немного длиннее. «Отец!» - Он жив, - ответил Озпин голосом Оскара. – Я успел увидеть, перед тем, как ты отключился. Еще раз глубоко вздохнув и прикрыв на мгновение глаза, странное существо наконец, решилось, и одним прыжком запрыгнуло на крышу ближайшего здания. Найти Нукелави не составило труда – огромный черный кентавр бесновался совсем недалеко, в окружении разрушенных зданий. Бой со Стражами не дался ему без потерь – из многочисленных, хоть и не глубоких ран сочилась густая, как смола черная кровь, он чуть прихрамывал на левую заднюю ногу, и на обеих головах, человеческой и лошадиной, осталось лишь по одному глазу. Но он все еще был жив и не собирался отступать – а Стражей осталось так мало... - У нас мало ауры, - все так же спокойно, будто говорил о погоде, сказал Озпин, спрыгнув с крыши и помчавшись по пустой улице к монстру. – На правильный бой не хватит, да и тело у тебя еще недостаточно тренированное, чтобы сражаться в полную силу. Нам ведь еще зачищать всех остальных... «Ты обещал убить его!» Озпин запрыгнул на одно из уцелевших зданий и замер, присев за бордюром. - И я сдержу слово. Просто предупреждаю, что не собираюсь тратить единственный хороший удар впустую. И застыл без движения, внимательно наблюдая за боем. Оскар, глядя через него своими-чужими глазами, с трудом удерживал себя от того, чтобы поторопить его, заорать в ухо о том, что нужно вмешаться немедленно, еще секунду назад – Стражи проигрывали бой. Постоянный шквал атак со всех сторон, под которым оказался монстр, едва вступив в город, почти иссяк, защитники больше водили его по кругу, уворачиваясь и отступая, чем атакуя. Еще чуть-чуть – и даже смерть главного Гримм не спасет город, просто некому будет добить всех остальных. Наконец, древняя тварь развернулась к ним крупом и Оскар тут же закричал: «Сейчас!», разглядев глубокую рану на спине, обнажившую кость – удар его отца все таки достал тварь, оставив самую глубокую рану. Видимо, к тому же выводу пришел и Озпин. Оскар почувствовал себя как губка, которую сжали в кулаке, безжалостно выдавливая досуха – напряженное тело распрямилась, как спущенный курок, со скоростью снаряда, выпущенного из пушки, бросив его вперед. Мальчик не был уверен, но грохот за спиной заставил его заподозрить, что крыша не выдержала толчка. «Один единственный хороший удар» сказал ему Озпин и только сейчас мальчик понял, что он имел ввиду. От скорости весь мир расплылся в туманный коридор, оставив четкой лишь конечную цель, занесенный клинок вспыхнул ярче чем солнце... и нанесенный с безупречной точностью удар рассек кость, врубившись глубоко в тело, сломавшись у рукояти лишь где-то посередине чудовищной туши. Оттолкнувшись ногой от крупа, Озпин прыгнул еще раз, лишь на мгновение опередив гибкие лапы, со свистом разрубившие воздух там, где он был мгновение назад. На этот раз в реве чудовища звучала даже не боль – агония. Тяжело приземлившись на землю, Озпин оглянулся через плечо и облегченно выдохнул, увидев бьющуюся в предсмертных судорогах тварь и черное озеро густой крови, залившее все вокруг. Всего десять секунд – и от древнего Гримм, «разрушителя городов» остался лишь черный пепел, медленно тающий под лучами солнца. Сделав шаг, «похититель тел» скривился, когда ногу прострелило острой болью. - Я составлю тебе новый план тренировок, - пообещал он, оглянулся, и тихо ругаясь сквозь зубы на каждый шаг, захромал в другую сторону, заметив среди обломков автомат. – Не расслабляйся, мой мальчик, ничего еще не закончено. Нас ждет долгий путь... «Путь?..» – все еще придавленный стремительной развязкой, рассеяно спросил Оскар. – Куда?» - В Мистраль, в гости к женщине, перед которой я очень-очень виноват... Мы должны пережить эту встречу, вымолить прощение, а после – уговорить помочь... Оскар вспомнил тот рывок, его силу и скорость, один чудовищный удар, которым Нечто сделало то, чего не удалось всей армии Олдена... Пережить встречу?!! - Не бойся, Оскар, - хмыкнул Озпин, подняв с земли автомат. – Смерти нет. Для нас с тобой, по крайней мере...