Добро из зла

- Так это все-таки ты, котенок... - Да, тетя Азалия, - напряженно кивнула Блейк. «Как же сильно могут измениться люди за пять лет...» - подумала она, вглядываясь в лицо женщины, которая открыла ей ауру, учила рукопашному бою и стрельбе. Ее узкое лицо все еще хранило следы той дикой и опасной красоты, которой была знаменита глава Охотников Менаджери, седина замечательно маскировалась пышной золотой гривой, но едва заметные морщинки за это время успели превратится в очевидные отпечатки возраста, отражавшиеся во всем: и в складках у губ и на шее, и в потускневшей коже, и даже в сухих, отчетливо старческих, пальцах, сейчас смирно лежащих на рукоятях двух автоматических пистолетов на поясе. А вот что совершенно не изменилось – так это взгляд ястребиных глаз, будто оценивающий окружающих в качестве пригодности в пищу, да белая татуировка волчьего клыка на щеке. Когда-то, очень-очень давно, в Мистрале при упоминании Белого Клыка всегда задавали уточняющий вопрос: «Охотница или организация?» Быстро оглянувшись по сторонам, она заметила, что трое охранников, прикативших вместе с Азалией, вовсе не собираются прятать оружие: опустив стволы автоматов вниз, они разошлись в стороны, охватив незваных гостей полукругом. Тут же рядом с ней встал Хонг, загородив собственным телом от бойцов справа. Выглядел лис так, будто действительно был готов выхватить дробовик и начать палить во все стороны и немного расслабился только после того, как Блейк положила ладонь на его пальцы, судорожно сжавшие приклад. - Зачем ты вернулась? – все так же сухо, но с ясно уловимой враждебностью спросила Охотница. - Я хочу встретиться с семьей, - просто ответила Блейк и, встретившись с ней глазами, грустно улыбнулась. – Со всей моей семьей, тетя. - Сдай оружие. Покорно кивнув, Блейк отстегнула ножны, протянула их подошедшему охраннику и толкнула локтем своего партнера. Сжав зубы, Хонг буркнул себе под нос что-то явно оскорбительное, но покорно бросил на землю дробовик. Сверху полетело то чудовище несуразного калибра, которое он в шутку называл револьвером. Поколебавшись немного, под укоризненным взглядом Блейк он вытащил из-за голенища сапога штык-нож, отцепил спрятанный в рукаве крохотный револьвер... Когда о кучу оружия звякнула третья граната, о существовании которой не знала даже Блейк, она нервно улыбнулась и бросила быстрый взгляд на тетю – выражение лица у Азалии было... таким опасно-заинтересованным, будто она уже прикидывала, на какую именно пику насадить его голову. - Брай, вы остаетесь здесь, - приказала тетя своим сопровождающим, когда затянувшийся процесс разоружения подошел к концу. – Я поднимаю уровень тревоги до желтого, на всякий случай. Вы пойдете со мной. Ты, лисичка – спереди, в трех шагах, Блейк – ты рядом. Встретившись взглядом с хмурым Хонгом, Блейк быстро кивнула и, пропустив его вперед, пристроилась рядом с тетей. - Ты хоть понимаешь, что натворила? – спросила Охотница, едва они отошли от лишних ушей на достаточное расстояние. - Да, - тихо ответила Блейк, не отрывая взгляда от обочины дороги, вдоль которой они шли. - Что-то я сомневаюсь, - процедила Азалия. – Задумалась ли ты хоть однажды, какой рычаг отдала в руки Хаку? Насколько у твоего отца были связаны руки все эти годы? Под какую угрозу поставила всех нас? Дочь Гиры Белладонны – преступница и террористка... Хак мог убрать Гиру с поста просто раскрыв это. До сих пор может. - О том, кто я, в Белом Клыке знали лишь двое, и Хака в списке не было. Адам сам настоял на том, чтобы скрыть эту информацию от своего босса и всех остальных, переодев и спрятав на время дороги ото всех, кто знал в лицо дочь правителя фавнов, а после – сразу уехав в Вейл, где таковых не было вовсе. - Это ты так думаешь. Когда мы поняли, куда ты делась, Гира сам вызвал Хака и... скажем так, я впервые увидела твоего отца готовым убивать. Все эти годы мы ничего не могли сделать с Белым Клыком – из-за тебя. Единственное, что Блейк могла на это ответить – тихое, с трудом вытолкнутое сквозь перехваченное болью горло: - Мне жаль. И, с еще большим усилием: - Но я приняла все меры. От меня узнали лишь двое. Неожиданно она поняла то, о чем не задумывалась раньше – Адам, несмотря ни на что, так и не раскрыл ее личность. Если бы он действительно ненавидел ее, если бы хотел отомстить – достаточно было просто обнародовать этот факт, уж чего-чего, а доказательств у него было с избытком. Или он просто хотел отомстить лично?.. Раньше она бы не поверила, что человек, которого она любила столько лет, поставит личное выше общего, но сейчас... сейчас она просто не знала. - Итак, - все с той же прохладной враждебностью продолжила Азалия, проигнорировав ее слова. – Давай восстановим события. Ты сбежала, примкнула к террористам и преступникам, Прах знает чем занималась пять лет, сколько законов нарушила и пролила крови... а потом мы видим тебя на фестивале Витал, в команде Охотниц, даже под настоящим именем. - Я ушла из Белого Клыка. - И, разумеется, не посчитала нужным известить об этом семью. - Я хотела, - призналась Блейк, все еще не смея посмотреть на наставницу. – Но позже – когда сделаю что-то, стану кем-то, хоть что-то искуплю... Я хотела связаться с вами после того, как у меня будут не просто слова, но и дела. Какое-то время они шли молча, в тяжелой неуютной тишине, нарушаемой лишь шорохом шагов. Искоса взглянув на Азалию, Блейк тут же отвела взгляд, - выражение ее лица, холодное и отчужденное, не изменилось ни на грамм. Она думала, что была готова к тому, что ждет ее дома – к любому недоверию, гневу и презрению за совершенные ошибки. Она два месяца накручивала себя, представляя самые ужасные сценарии... и все равно столь явное разочарование тех, кого любила, заставляло противно ныть сердце. Блейк приходилось прикладывать сознательные усилия для того, чтобы не сгорбиться, не дать ушам бессильно поникнуть и сохранить походку твердой. Подняв глаза, она столкнулась взглядом с обеспокоенно оглянувшимся через плечо Хонгом и бледно улыбнулась, одними губами сказав: «Спасибо» и «Я в порядке». Они не прошли через главный вход – тетя повела их через задние ворота, вход для прислуги. Уже у самой двери, положив руку Блейк на плечо, она заставила бывшую ученицу посмотреть себе в глаза и все тем же ровным голосом сказала: - Будь моя воля – ноги бы твоей здесь не было. Но Гира – твой отец. Он любит тебя и поэтому ты получишь шанс, - Охотница сжала пальцы и Блейк закусила губу, с трудом подавив стон боли. – Но есть вечная истина, Блейк: «Предатель однажды – предатель навсегда». Я буду следить за тобой. - Я не предатель, - упрямо прошептала Блейк, с вызовом взглянув ей в глаза. – Я просто дура, которая ошиблась. - Есть и другая мудрость: «Если ты мертв, то это надолго, но если ты дурак, то это навсегда». И я даже не знаю, что хуже. Прежде, чем Блейк успела что-то ответить, Азалия толкнула ее в спину, почти швырнув в дверь, да так, что она чуть не упала, сумев устоять, лишь схватившись за Хонга. Встретившись с ним взглядом, Блейк через силу улыбнулась и, заметив как инстинктивно шарит он по поясу в поисках оружия, прошептала, перехватив его ладонь: - Все хорошо, Хонг. Я заслужила. Она заставила себя выпрямить спину, расправить плечи и... сложнее всего оказалось отпустить его руку – мертвой хваткой вцепившиеся в партнера пальцы разжимались с хрустом. Повернувшись к Азалии, она, тщательно контролируя голос, спросила: - Куда мне идти? - В малый приемный. Особняк совершенно не изменился за эти пять лет. Все то же отсутствие роскоши – за исключением размера дома, убранство резиденции Белладонн демонстрировало скорее достаток, а не богатство: уж чего-чего, а роскоши Блейк навидалась еще в детские годы, таскаясь за отцом по приемам. Даже Бикон, боевая школа, выглядел дороже, чем дом правителя целой страны. Простая деревянная мебель и пол, картины – сплошь творчество местных художников – и цветы в горшках: все это больше подошло бы какой-нибудь летней резиденции средней руки богача. Блейк точно знала – ее папа мог позволить себе куда большее, если бы захотел. Блейк шла по знакомым коридорам в окружении тишины – стоило обитателям комнаты ее заметить, как они замолкали, пристально провожая ее взглядами: слуги, многие из которых знали ее в лицо; какие-то важные фавны в дорогих костюмах, которым что-то понадобилось от ее отца; стражники, в блестящей броне с черной лилией, застывшие у каждой двери. Ей мнилось, что каждый из них осуждает ее, каждый видит ее насквозь, знает о каждой ошибке, слабости или трусости. Их взгляды царапали кожу, в молчании она слышала приговор – и каждый новый шаг по этой дороге позора давался ей все тяжелее, ведь в конце ее ждал самый страшный и окончательный суд. Наконец, она не выдержала. Сделав два торопливых шага вперед, она вцепилась в куртку Хонга и спряталась за его спиной – и дальше шла, не глядя по сторонам, едва замечая повороты и людей, сосредоточившись только на том, чтобы ставить одну ногу перед другой. В себя ее привел тихий щелчок закрывшейся двери за спиной. Вздрогнув, Блейк быстро оглядела знакомую комнату. Этот зал, обставленный все в том же неброском стиле сдержанного достатка, использовался для еженедельных обедов в кругу самых близких друзей – длинный стол на двадцать персон, для всех приглашенных, а также их жен и детей. Блейк, будто это было вчера, помнила, как торопливо съедала все принесенное, чтобы выскользнуть вместе с остальными ребятами в парк, где можно было носиться друг за другом в догонялки, прятаться по кустам и лазать по раскидистым ветвям сакуры, которой был засажен внутренний двор. Как же давно это было... Азалия сидела напротив – забравшись с ногами на стол, она подогнула под себя ноги и внимательно смотрела на бывшую ученицу, рассеяно крутя на пальце пистолет. Сейчас она казалась еще старше, чем пять минут назад... а всего-то и изменилось, что взгляд – из суровой строгости к усталости и разочарованию. Видимо, Охотница все-таки разглядела в ученице что-то за этот короткий путь по поместью в гробовой тишине, что заставило ее изменить свое мнение. - Ты действительно дура, Блейк, - тихо сказала она. Не дождавшись ответа, она перевела внимательный взгляд на Хонга. Пистолет замер в ее кулаке, недвусмысленно указывая на лиса. Дуло засветилось изнутри молочно-белым светом, похожим на утренний туман, когда самый опасный человек на континенте активировала свое Проявление. И именно этот зыбкий туман был причиной, почему главой Охотников Менаджери стал ЧЕЛОВЕК. Девять лет назад, когда Блейк открыли ауру, именно ее папа умудрился нанять для обучения дочери – лучшую Охотницу Мистраля, живую легенду, не хуже Вейлской Глинды Гудвич. Азалия учила ее только рукопашному бою и стрельбе, три раза в неделю – но уж это делала на совесть, ибо стрелять умела не хуже Хонга. Два малокалиберных пистолета, в иных руках почти бесполезных против Гримм, ее Проявление превращало в эквивалент тяжелых противотанковых ружей, потому что позволяло игнорировать основную причину того, почему огнестрел так и остался лишь вспомогательным инструментом для Охотников – невозможность добавить в кинетическую энергию пули и праховых эффектов собственную ауру. После того самого нападения на Менаджери и раскола Белого Клыка, папа уговорил Азалию уехать вместе с ним – потому что та действительно могла, просадив всю свою немаленькую ауру в один-два выстрела, «прокачать» обычную пушку до мощности «антидраконьей». Убийца Драконов – так ее звали в стране фавнов, «Третья Пушка Менаджери» - смеялись подчиненные ей Охотники, когда были уверены, что командир не услышит. Раньше Блейк никогда не задумывалась об этом, но сейчас поймала себя на мысли: «А когда папа нанимал ее для обучения, это было просто желание достать самое лучшее для своей дочери или он уже тогда искал способ обойти ограничения Королевств?» - Я уже отправила сообщение твоим родителям, - спокойно сказала Азалия, глядя на Хонга поверх прицела. – Они на встрече, но скоро освободятся. А пока нам следует решить другой вопрос: кто, черт возьми, ты такой? Они ответили с такой синхронностью, будто репетировали это несколько часов. Мягкий и глубокий голос Блейк сплелся с густым баском Хонга, и кошка с удивлением отметила одинаковую сталь и уверенность в таких разных голосах: - Он мой партнер. - Я ее партнер. - Ты не похож на ту грудастую блондинку, - хмыкнула Азалия. – Да и на Охотника – тоже, уж я-то разбираюсь. Ее пальцы в кожаных перчатках со скрипом сжались на рукоятке: - Белый Клык. Хонг не задумался над ответом ни на секунду: - Больше нет. - Еще один раскаявшийся? – оскалилась Охотница. - Раскаяние – это не ко мне. Я был солдатом – выполнял приказы, стрелял в кого скажут. В кого не скажут – не стрелял. А потом этот рогатый ублюдок убил двух моих друзей, потому что они оказались против той херни, которую он устроил в Вейл. Медленно, чтобы не нарваться на пулю, Хонг поднял руки и развязал бандану на голове. Одно-единственное острое лисье ухо оживленно зашевелилось, обретя свободу, еле слышно шурша о коротко стриженные рыжие волосы. На памяти Блейк Хонг впервые показался ей без шапки, банданы или хотя бы полотенца на голове, впервые дал увидеть изуродованную голову – бугристая рубцовая ткань, наросшая поверх снятого скальпа, покрывала всю левую половину, от человеческого уха и до макушки, оставляя открытым пенек, оставшийся от второго лисьего. Прежде, чем Блейк успела его остановить, лис шагнул вперед, прямо под дуло пистолета, так близко, что увернуться от выстрела становилось просто невозможно. - Так что в жопу Белый Клык, - глухо, с затаенной злобой, прорычал он. – В жопу Адама, в жопу его начальство, которое прохлопало, в жопу моего командира, который убил рогатого, пожертвовав десятками жизней тех, кто поверил ему. В жопу вообще всех. Блейк, не в силах оторвать взгляда от его головы, рефлекторно коснулась живота. Даже сквозь ткань тоненькой маечки она отчетливо чувствовала толстый уродливый рубец, перечеркнувший бледную кожу от левого бока через все тело, обрываясь только под правой грудью. Удар, нанесенный той, кого она любила, в момент, когда пришла спасать жизнь. Удар, едва не перерубивший ее пополам, почти распотрошивший ее, оставив рубец не только на коже, но и на ребрах. Сейчас, глядя на своего партнера, она могла думать только о том, что самое ужасное в Падении Бикона – в том бою не было победителей, а были одни лишь жертвы. В ту черную ночь проиграли все – Адам и Белый Клык, фавны и люди, она сама и Мор. Мертвые друзья Хонга, разрушенный город, все отделение Белого Клыка в Вейл, переставшее существовать к утру, искалеченная Вайс, израненная Янг, миллионы других трагедий, столь огромных числом, что их просто не получалось упихнуть себе в голову... Весь мир, вся планета потерпела поражение. «Что же ты натворил, Адам...» В себя ее привел тихий голос Хонга, уже утративший прежнюю злобу: - Те, кто умерли, чтобы остановить Адама – они верили в это тупое равенство, и погибли, чтобы его достичь. Именно Скарлет или Курай должны были стоять здесь и говорить с тобой, Охотница, но они мертвы, а тот, кто всю жизнь плевал на всю эту хрень – выжил, - Хонг устало покачал головой. Горечь в его словах была почти осязаема, имела цвет и фактуру, темную и густую, шершавую, как наждачка. – Я не умею воскрешать мертвых. Я не умею путешествовать во времени, да и на искупление мне плевать. Я просто парень, который выполняет приказы. Последний, который я получил – охранять Блейк и доставить ее в Менаджери. Я мог просто привести ее к воротам, развернуться и уйти куда глаза глядят, оставив вас разбираться с этим дерьмом – уж я-то не пропаду, на Темных Землях всегда нужны ребята, которые знают, какой стороной ствола тыкать в Гримм. Блейк не видела его лица, но в следующий словах отчетливо расслышала улыбку – ту самую, неловкую из-за непривычной мягкости, которую она видела всего пару раз… и не забудет уже никогда. - Но я остался, потому что Блейк пообещала мне, что сделает все, чтобы воплотить в жизнь то, во что верили мои друзья. И теперь я парень, который выполняет ЕЕ приказы – и так будет до тех пор, пока она держит свою сторону нашего договора. Если она остается здесь – я остаюсь тоже. Если вы верите ей, вы верите и мне... потому что теперь это одно и тоже. Секунду Азалия пристально вглядывалась в его лицо, а потом, будто отыскав что-то, ведомое только ей, кивнула и опустила пистолет. Когда она посмотрела поверх плеча Хонга на Блейк, та лишь беспомощно улыбнулась, пытаясь не показывать, как смущена и растеряна той уверенностью, что звучала в словах ее партнера. Долго под этим испытующим взглядом она не выдержала и отвела взгляд, чувствуя, как горят щеки. Блейк попыталась взять себя в руки, но очень быстро поняла, что ничего не сможет поделать с этим теплом, сдавившим грудь и разукрасившим бледные щеки. Единственное, что ей оставалось – в тысячный раз повторить обещание не повторять старых ошибок, не оставлять тех, кем дорожит и никогда... никогда! больше не убегать. Азалия вздохнула. - О, Гиру будет ждать такой сюрприз... я оставлю тебя в живых, лисичка, только чтобы посмотреть на его лицо, когда до нашего славного лидера дойдет. Запаниковав, Блейк ответила быстрее, чем успела подумать о том, что говорит: - Ты все не так поняла! - Не так поняла что? – дернула уголками губ Охотница в невеселой ухмылке, но Блейк была слишком выведена из равновесия, чтобы обрадоваться смене настроения наставницы. – Я ничего не сказала. - Мы не... – начала было Блейк и тут с ужасом заметила, что Хонг начинает оборачиваться. Не придумав ничего лучше, она шагнула вперед и, положив ладони ему на щеки, силой удержала голову на месте. - Мы не что? - переспросил Хонг. – Что вообще происходит? - Она покраснела, - снисходительно объяснила Азалия. - Неправда! – прошипела Блейк. -...О, Прах, ты и правда покраснела, принцесса! – развеселился Хонг. – Вон в том отполированном чайнике все видно! Блейк бросила взгляд в направлении, указанным лисом... и застонала в голос – зеркальная серебристая поверхность отражала все даже слишком хорошо. - Ты опять сделал это Хонг, - простонала она. – Опять превратил серьезный разговор в гребанный фарс! - Язык, Блейк! – продолжал ржать уже почти в голос лис. – Принцессы не должны знать такие слова! Мне завести для тебя банку-матюгальник? Блейк уже была готова вдарить ему посильнее (это чудовище и святого доведет до рукоприкладства!), но застыла, мгновенно позабыв и о Хонге, и о тете, потому что очень далеко, на самой границе ее расширенного слуха, различила торопливые шаги своей матери, расслышала ее нетерпеливый требовательный голос: «Где она?!» Отпустив щеки партнера, она отступила на пару шагов, повернулась к двери... и попятилась снова, уткнувшись спиной в мгновенно посерьезневшего Хонга, который тоже расслышал уверенный голос и заискивающие интонации ответов прислуги. На мгновение она застыла в его руках, обхвативших за плечи, а после упрямо тряхнула волосами, повела плечами, сбрасывая руки, и снова шагнула вперед. Вспомнив враждебность в глазах тети, Блейк поежилась, представив то же выражение на лице матери. Но... - Я больше никогда не убегу... – еле слышно, одними губами, повторила она первые слова, которая говорила себе, просыпаясь; последнее, в чем клялась перед сном. За тот десяток секунд, что потребовался ее маме, чтобы добежать до малой приемной, Блейк успела воскресить в памяти все страхи и сомнения этих двух месяцев, самые ужасные сценарии, выдуманные за время долгого-долгого пути. И только когда дверь рывком распахнулась, когда она взглянула в желтые глаза почти того же оттенка, что каждое утро видела в зеркале, она поняла, что все ее страхи были напрасны. Какое-то неразличимое мгновение они просто молча рассматривали друг друга, жадно пожирая глазами. Блейк заметила, что мама немного поправилась, сменила душный деловой костюм, который так упорно продолжала носить, даже переехав в пустыню, на традиционную одежду Вакуо: просторную черную хакаму и белые таби, как до черноты загорела под безжалостным пустынным солнцем... даже длинные черные волосы, которыми она так гордилась, сменила короткая стрижка. - Котенок... – прошептала Кали Белладонна, так тихо, будто боялась ее спугнуть. - Мама... – выдохнула Блейк. – Я... Больше ничего она сказать не успела – Кали бросилась вперед, мгновенно преодолев разделяющее их расстояние и прижала дочь к груди. - Живая... – всхлипнула она, дрожащей рукой гладя Блейк по голове. И Блейк сделала то, что всегда делают потерявшиеся дети, когда, измученные и израненные, вдруг оказываются дома, в абсолютной безопасности теплых сильных рук и голоса, который пел им колыбельные – она расплакалась. Вцепившись в хакаму, она самозабвенно рыдала, чувствуя, как с каждой слезинкой, впитавшейся в плотную ткань, с ее плеч падает камень, как этот страшный оползень летит по склону, сметая на своем пути любые преграды – и замирает где-то вдали, оставив за собой лишь очищенную от всего наносного душу и звенящую благословенную пустоту, лишенную боли. Она не знала, сколько времени прошло, но в один момент слезы просто кончились. Несколько раз глубоко вздохнув, Блейк открыла глаза, преодолевая внезапно навалившуюся усталость, и подняла голову, встретившись взглядом с мамой, чьи щеки точно так же блестели от слез. Наклонившись, женщина прижалась влажными губами ко лбу дочери: - Все хорошо, котенок, - прошептала она. – Теперь ты дома. Бледно улыбнувшись, Блейк кивнула и, наконец, посмотрела поверх плеча матери. Ей всегда говорили, что ее отец – красивый мужчина. Блейк гордилась, но никогда не придавала этому значения – он был папой, термин «красота» к нему просто не применялся. И только сейчас, повзрослев и сама став женщиной, она поняла, что имели ввиду все эти восторженные поклонницы, пытавшиеся через дочь приблизиться к отцу. Высокий, с широкой фигурой воина, сдерживаемой, но ясно ощутимой мощью в каждом движении, он походил на охотящуюся пантеру. Серьезные золотые глаза, прямой аристократический нос, правильные черты лица, густая борода и длинные волнистые волосы до плеч – все это превращало Гиру Белладонну в тайную мечту любой женщины. Он даже старел красиво – морщины придавали взгляду мудрости, а первая седина в волосах – авторитета. Но прямо сейчас выражение этого знакомого с детства лица так сильно отличалась от знаменитой спокойной уверенности... слишком много эмоций разрывали некоронованного короля Менаджери на части. В единый комок смешалось все: облегчение и радость, тревога и настороженность, надежда и недоверие. Он так и простоял все это время в дверях, даже не попытавшись присоединиться к жене – крепко сжав кулаки, он вцепился в дочь взглядом, будто отчаянно пытался отыскать в ней опровержение или доказательство своих страхов и надежд. Аккуратно освободившись от объятий матери, Блейк медленно встала на ноги, ни на секунду не отводя взгляда от его лица. Сделала два шага вперед и застыла перед ним, глядя на родное лицо снизу-вверх, вновь ощутив себя нашкодившей маленькой девочкой. Мелькнула непрошенная мысль – статью Гира напоминал ей Мора. Наконец, решившись, она заставила себя склониться в глубоком поклоне и произнесла самые трудные слова, которые вообще может сказать человек. Это далось ей на удивление легко – будто она уже выплакала все слезы, отпустила всю боль и стыд и смирилась с виной. Слова слетали с губ с уверенностью, которой она не ощущала годами, с силой, которую и не надеялась вновь отыскать: - Ты был прав, папа. А я ошибалась. Пожалуйста, расскажи мне, как все исправить. Секунду вокруг царила густая тяжелая тишина. Блейк сжала зубы, но хранила молчание, не поднимая головы. Наконец, она услышала тяжелый вздох, а на голову опустилась большая тяжелая рука, вновь напомнишая ей о Море, и... - Нам надо поговорить, котенок. Расскажи мне все. Самое очевидное и неоспоримое доказательство силы на Ремнанте, самая громкая бессловесная манифестация мощи и уверенности – не выключать на ночь свет. Такой привилегией на всей планете обладали только Королевства, лишь их столицы могли сверкать по ночам мириадами огней, представая с высоты золотым сияющим ковром небрежно рассыпанных драгоценностей. Менаджери до такой уверенности было далеко. Блейк, с головой завернувшись в теплый плед, сидела на крыше, зябко ежась от ночной прохлады, уже подзабытого пустынного мороза, так контрастирующего с дневной жарой, и бездумно пялилась в темноту. За этот бесконечный день она пережила столько эмоций – смеялась над Хонгом, улыбалась шуткам партнера и трусила перед встречей с родителями, сгорала от стыда и съеживалась от боли под разочарованным взглядом тети, краснела от очередной выходки лиса, плакала от облегчения... и, наконец, была эта долгая исповедь, затянувшаяся до самого вечера, пять бесконечно долгих лет, рассказанных за несколько часов, история ее ошибок и боли, любви и разочарования, трусости и бегства. Блейк не скрывала ничего – и под конец чувствовала себя настолько вымотанной, что была уверена, что уснет, едва ее голова коснется подушки. Она ошибалась. Провозившись с полчаса на кровати, в своей старой комнате, совершенно не тронутой никем за годы ее отсутствия, она чертыхнулась, забрала с собой одеяло и вылезла через окно на крышу. Блейк не могла спать и не могла думать, сознание будто застыло в вязкой смоле, вяло трепыхаясь в ожидании, когда его тюрьма застынет, навеки запечатав свою жертву в янтаре. Наверно, из-за этого она совершенно не услышала звука шагов, самым позорным образом вздрогнув, когда отец опустился на черепицу рядом с ней. - Не спится? – без нужды спросил мужчина и тут же продолжил. – Мне тоже. Блейк скосила глаза на отца. В лунном свете он казался еще старше, чем был на самом деле - углубились морщины, превратившись в залитые тьмой каньоны, а серебро в волосах блестело отраженным светом. - Зачем ты вернулась, Блейк? – тихо спросил Гира, не глядя на дочь. - То, что будет дальше с фавнами и всем миром, - тихо ответила Блейк, припомнив слова Мора, сказанные ей перед расставанием в больнице. – Зависит от многих людей и организаций: Белый Клык, Айронвуд и Охотники, Совет Атласа и Мистраля... и от тебя. Мор пообещал мне, что позаботится о Белом Клыке и Охотниках... и я верю в Вайс. Она и Мор сделают все, что будет в их силах, чтобы спасти этот мир. Я собираюсь сделать тоже самое. «Просто Блейк», Охотница или боец Белого Клыка, могут изменить немногое... другое дело – Блейк Белладонна, дочь человека, который полтора десятка лет вел фавнов в их борьбе за равенство со всем миром, и вот уже пять лет вместе с ними строит страну на проклятой земле, на которой больше никто не хочет жить. Опустив щеку на прижатые к груди колени, Блейк посмотрела на отца, внимательно наблюдающего за дочерью. - Все это происходит из-за того, что никто не видит другого выхода. Мы слишком устали терпеть, жаться по выделенным нам кварталам и смотреть оттуда по ночам на сверкающий верхний город, жизнь, в которую нас никогда не пустят. Знаешь, какие песни поют в фавн-кварталах Вейл? Прикрыв глаза, Блейк пару секунд молчала, вспоминая слова, а потом запела, без труда копируя ту бурлящую ярость, что металась простых безыскусных словах музыкантов, которых никто никогда не учил слагать стихи: За мною по пятам одна и та же паранойя - Зимнее утро, летний вечер после зноя, Они не ходят меньше, чем по трое, И страх в твоих глазах ничто не скроет. Они не могут сочинить даже новую брань: «Эй ты, ушастый!», «Животное!», «Тварь!» И если не согласен, то прижмись спиной к стене, Сожми покрепче кулаки.... Другой дороги нет! Она и сама прошла через это – уже после того, как сбежала с Адамом и лишилась того незримого щита своего происхождения, который всегда защищал ее от расистов. И тот вывод, к которому неизбежно приходишь, испытав это на себе хотя бы раз, не был ей чужд, а потому гнев получился таким же отчаянным и обжигающим, как и у того парня с гитарой, ни имени, ни лицо которого она уже и не помнила: Так надоело ждать, так надоел страх Спасайся сам, а это значит... Возьми кирпич и дай им сдачи! Бери кирпич и дай им всем!* Пару секунд они сидели в тишине. Блейк тяжело дышала, сама удивленная этой вспышкой и прятала глаза от отца. - Это то, что происходит в Королевствах. Это то, что чувствуют фавны. Единственный путь, который они видят, - Блейк вновь уткнулась в одеяло, пряча выступившие слезы. – Но я видела, куда приводит этот путь – я смотрела на пылающий Вейл, я видела трупы на улицах и пирующих Гримм. До тех пор, пока у меня есть хоть какая-то надежда, хоть какой-то, самый призрачный шанс избежать этого, найти другой путь, иной способ – я буду сражаться за это. Не только ради фавнов, но и ради людей. Я точно знаю – там, среди тех, кто никогда не делал фавнам ничего плохого, кто просто не видит и не задумывается, есть хорошие люди. Крепче вжав лицо в одеяло, она вытерла об него слезы и, вскинув голову, с посмотрела на отца, что за всю ее речь так и не проронил ни слова – лишь лицо все больше старело, прямо на глазах превращая его в усталого старика. - Я пришла сюда ради этого. Я верю, что если кто и знает ответ, то это ты. Я прошу у тебя помощи, прошу совета... и власти – той власти, что дает фамилия Белладонн, даже там, в Королевствах. Пожалуйста.... – ее голос сломался, но Блейк, сглотнув комок в горле, упрямо продолжила. – Пожалуйста. Дай мне надежду, папа. Потому что у меня ее уже почти не осталось. Вздохнув, Гира протянул руку погладил ее по волосам. Поднявшись на ноги, он рассеяно отряхнул штаны от вездесущего песка и протянул дочери руку: - Тебе пора спать, Блейк. Отдохни с дороги, выспись... а завтра... – Он улыбнулся, заставив уже почти отчаявшуюся Блейк улыбнуться, бледной, неверящей собственному счастью улыбкой и навострить поникшие уши. - Завтра я покажу тебе другой путь.