***
— ХАРЛИ-И-И-И! — Привет, мой Сладкий! Что-то случилось? — только я сомкнула губы, звонкая пощечина сбила меня с пуфа. Следом с жутким звоном полетели все пузырьки, баночки, кисти. Я попыталась встать, но ненароком наткнулась на один из осколков, видимо, самый острый, из ладони моментально хлынула кровь, явно не последняя за сегодня. Он пропустил фразу. Ту, в которой обращался к Бэтсу. Ты настолько хорошо помнишь тот день? Да, настолько… — Я не понимаю, о чем ты. Всё давно позади, — прохрипела я, цепляясь за рукав его пиджака. — Бэтмен — мой! Это моё веселье! Ты не имела права вмешиваться! — шипит он над самым ухом, а рука сжимает горло до боли и тянет вверх. Повинуюсь, в обратном же случае будет хуже. — Мои шутки изящны в своей простоте! Увидел, дошло, поржал — всё, поехали дальше! Я ведь сколько раз тебе говорил, сколько раз объяснял! Это один из главных законов комедии! На вряд ли он снова толкнёт меня в окно. Это второй этаж, да и к тому же Джокер не любит повторяться. Но он толкает. Не в окно, а в стену. Со всей силы. В тот миг мне показалось, что макушкой я коснулась высоченного потолка. Глухой удар, и я лужей стекаю на пол. Дальше Джей бил. Долго и сильно. Я уже почти ничего не ощущала, провалилась куда-то туда, где не так больно. — Харли, Харли, милая моя Харли! Пойми же ты, дрянная девчонка, пока в твоей пустой головке не заведутся мозги, ты так и будешь балластом, хвостиком, приложением к Джокеру! — это словно финальная фраза в очередном действии нашей комедии. Вечной комедии. А потом он говорил что-то про Джонатана Крейна, что уходит к нему. Наигрался со мной. И много всего обидного, но уже неважно.***
Слова уже не резали ножом по сердцу. Привыкла уже. А вообще, если начистоту, даже не знаю, можно ли к такому привыкнуть. Пф, приложение к Джокеру! Да что он о себе возомнил? Тоже мне, Король преступного Готэма! Что же, Ваше Величество, прощайте! Как ты меня назвал? Балластом? Ну так радуйся, он скинут! Вместе с дождём отбиваю каблуками ритм ночного города. Чёрт! Как же они меня достали! Ненавижу! Наконец-то расстёгиваю злополучные ремешки и снимаю надоевшие туфли, которые тут же летят в сторону. Один из подарков этого психа. Шикарные, кожаные, на высоченном каблуке, с противными стразами на носке и какой-то странной шнуровкой сзади. Где откопал только? Очередной поворот и меня ослепляет яркая неоновая вывеска «Айсберг Лаунж». Ох, как давно я здесь не была! Отчего-то сильнее кутаюсь в тонкий синий плащ, схваченный впопыхах. Думаю, разумней будет зайти с чёрного входа. Разум? Да неужели, он в тебе ещё остался? Нет, нет, нет! Только не ты! Харлин, зачем? Мне и так нелегко, ещё ты лезешь со своими шуточками! Ладно, прости! Я только… Что только? Хотела упрекнуть меня? Опять? Голос в голове замолк, я победно усмехнулась, задирая голову выше. Что, сказать нечего? Ну вот и молчи себе. Я, наверное, с закрытыми глазами найду кабинет Освальда. Частенько я у него бывала… Большой пушистый ковёр щекочет пятки так, что хочется смеяться до колик в животе, но желания нет совсем. Добравшись до знакомой двери, из красного дерева с шикарной резьбой и позолоченной ручкой, нехотя разжимаю объятья с промокшим на сквозь плащом и робко стучу. — Я же сказал, что занят! Кого там ещё принесло? — послышался прокуренный, но такой тёплый голос. Бедром толкаю тяжёлую дверь и шагаю в комнату, громко объявив: — Пингви, это я! — О, боже! Рыбонька, что с тобой? И только сейчас я поняла — из дома я вылетела в старой рубашке Джокера, в злополучных туфлях, брошенных пару кварталов назад, и в тонком плаще. А может, друга удивил растёкшейся по бледному лицу макияж, растрёпанные хвосты и с десяток синяков и ссадин? Или то, что я заявилась к нему в четвёртом часу утра? Ох, даже не знаю. — Он… к нему, а я… Шутка старая… — старательно пыталась озвучить все всплывающие в пустой, по словам Пирожка, голове воспоминания. Без сил я рухнула на колени, закрыла лицо руками и уже не сдерживала слёз. — Так, давай-ка ты сейчас успокоишься, примешь душ и всё мне спокойно объяснишь. Хорошо? — Кобблпот встал и подошёл ко мне, раскрывая объятия. Я уткнулась к нему в плечо и ещё долго рыдала, шумно хлюпая носом, а он нежно гладил меня по голове. Нет, он не Джокер, он другой. Но какой — сказать тяжело. Любящий? Заботливый? Терпеливый? Я не знаю, он просто другой, и от этого мне хорошо и страшно одновременно. Через пару минут небо лизнули первые лучи восходящего солнца. Зачем? Я не хочу новый день, не хочу новые слёзы. Всё будет по другому, Харли, слышишь? Почему ты так уверена? Я знаю.