a descendant

      В комнате, пропахшей кровью, потом и сигаретным дымом, очень душно. Но Чимин не рискует открывать окно, обнаженное и покрытое испариной молодое тело мечется по кровати, и остудить жар кожи не получится даже у ночного ветра. Пак трет влажной тряпкой длинные царапины и небольшие укусы на руках, стирая разводы крови, и тихо шипит, когда задевает рваную рану. Чонгук не в себе, совсем не понимает, что творит, но как только добирается до него, Пака, и случайно причиняет ему боль — тут же притихает, словно чувствует, что нельзя. Однако до этого он нехило треплет Тэхена, после чего доставляет неприятности и Юнги, который вообще старается держаться в стороне до тех пор, пока его вмешательства не потребует ситуация. — Я слышу твои мысли, — нарушает тишину Пак, даже не взглянув на курящего у вытяжки Мина. — С каких пор ты думаешь о вампирах в таком ключе? — Стыдно признавать даже самому себе, что я не могу толком злиться на этого придурка, — чуть ли не сплевывает Юн, вовремя вспомнив, что они не на улице. — Как вообще правильно назвать эту тягу к нему? Как объяснить то, что я испытываю? — Может, это любовь? — кривит губы Пак, но больше от неприятного жжения на затягивающейся коже, чем в попытке поиздеваться над братом.       Они знают друг друга, как свои же пять пальцев. Именно их отношения, крепкие и очень прочные, позволяют им допускать опрометчивые ошибки, действовать импульсивно и упрямо. Чимин уже не злится на брата за то, что тот чуть не прикончил его любимого человека, ведь по глазам видит — тот винит себя и очень сожалеет, особенно в свете последних событий. Даже если Ким справился бы и без вмешательства Юнги, альфа продолжает терзать себя чувством вины. Хотя бы потому, что заставил брата страдать, и осознал это только когда тот прижимал бездыханное тело Чонгука к себе, сотрясаясь в рыданиях. Чим впервые позволил увидеть свою боль, впервые показал свои слезы. — Меня тянет к нему не только из-за этих глупых, переоцененных чувств. Что-то внутри не позволяет причинить ему вред, и я не удивлюсь, если брошусь спасать его, когда он окажется в опасности, — с трудом признается Юнги, в первую очередь — самому себе.       Чимин задумчиво прикусывает нижнюю губу, сравнивая свои ощущения с чувствами брата, и не рискует высказать свое предположение, но Мин считывает все по лицу, лезет нагло в мысли и заметно напрягается. Повисает давящая, угнетающая тишина, прерываемая тяжелыми вздохами со стороны кровати. — Стоит ли мне предупреждать тебя о том, что нужно поменьше думать в присутствии Тэхена? Или хотя бы ставь блок, — хмыкает Мин, потушив сигарету прямо о паркет. — Сейчас и так головной боли достаточно, не хочу, чтобы Ким знал еще и об этом. — Значит, не отрицаешь? — Чимин поворачивается в сторону поднимающегося с пола брата, уточняя свой вопрос. — Не отрицаешь, что он — твой избранный? — Их давно не существует, Чим, — фыркает поморщившийся как от боли Юн, подходя ближе к младшему. — Так же, как и наш мир давно сошел с ума. Поэтому что-либо отрицать бессмысленно. Прямое тому доказательство лежит вон там.       Юнги кивком головы указывает на Чонгука, свернувшегося на кровати во сне, наконец спокойном и тихом. Но это ненадолго, Пак знает, как никто другой, что через несколько минут парень вновь начнет метаться, а через пару часов вновь придет в себя. — Поговорим о Джине? — вдруг предлагает Мин, усаживаясь напротив брата, и дергает его раненную руку на себя. — Как он осмелился ослушаться меня? — Ты же знаешь, что не имеешь над ним власти, — криво усмехается Чим, наблюдая за тем, как Юн достает из кармана складной нож и коротким движением режет себе запястье. — Только как вожак, не более.       Когда Мин подносит порезанное запястье к его руке — он не дергается. Наблюдает за тем, как алая кровь брата капает на раны, отчего они тут же затягиваются, и облегченно выдыхает. Спорить со старшим бесполезно, он все равно будет настаивать на своем, ведь совсем скоро очнется Чонгук и ему, Чимину, пригодятся силы, хотя справиться со своими ранами, такими несерьезными, он может и сам. Просто у Мина чувство благодарности больше чувства гордости, он помнит каждое касание горячего языка брата, что с таким виноватым видом зализывал его глубокую рану на лопатке. Она все еще там же, тихо ноет по ночам и не дает спокойно двигаться, но еще пару дней — и все пройдет. Тэхен за это все еще не отхватил, но уже попросил прощения. И Мин не смог долго злиться, понимая, что тот действовал по ситуации, инстинктивно, и совсем не подумал о том, что нож может быть еще чем-то смазан. Ох, уж эти вампиры, не перестающие совершенствовать свое вооружение. Спасибо хоть, что не патронами с жидким серебром стрелял, иначе восстанавливаться пришлось бы еще дольше. — Ему уже этого должно быть достаточно! Я дал ему кров и защиту, а он, — шипит Юнги, пытаясь выглядеть разозленно и серьезно, но Чимин прекрасно видит теплый блеск в его глазах.       Сокджин — дорогой им обоим человек, почти как родной брат. И ребенка Джина все в стае считают родным племянником Чимина, ведь сам Мин относится к нему, как к своему собственному. Отношения между Джином и Юнги очень странные, но явно не любовные — в этом Чимин убедился еще тогда, лет десять назад.       Именно благодаря Киму Чимин смог сбежать и вовремя вернуться в город, чтобы спасти то, что так важно. — Ну, сам выбрал себе такого мужа, — усмехается Чим и вздрагивает от неожиданного шума снизу.       Мин поднимает на брата напряженный взгляд, отвлекаясь от своего дела, и криво усмехается, читая все по глазам брата. Он подслушивал, — сообщает Юнги Чимину, когда понимает, что Тэхен уже вернулся из магазина. Вряд ли он услышал много, поскольку еще минуту назад его не было в доме. Кажется, его сильно расстроили мои слова про твоего мужа, — многозначительно ухмыляется Чимин, и Мин готов закатить глаза. — Что? Разве не чувствуешь волну этой горькой, болезненной ревности? Да он по уши в тебя влюблен! У него, между прочим, тоже муж есть, — мрачно подмечает Юнги, перехватывая полотенце из рук Чимина, чтобы обтереть затянувшуюся рану на своем запястье. Но у них не такие порядки, как у нас, — мотает головой Пак, поглаживая зажившую кожу подушечками пальцев, чтобы убедиться, что больше не щиплет и не жжет. — У них браки не настолько серьезные, как у нас. Думаю, его сильно коробит тот факт, что по нашим правилам Сокджин — твоя пара до самой смерти. Что ж, пусть пока помучается от своей ревности. Это будет ему наказанием за то, что посмел воткнуть в меня нож, — фыркает Мин, покосившись на завозившегося на постели Чонгука. — Расскажу ему позже. — Изверг, — с усмешкой изрекает Чимин в тот момент, когда Тэ заходит в комнату. — О чем вы тут шепчетесь? Это связано со мной? — взвинчено интересуется Ким, совсем не понимая, что лишь больше веселит братьев такими откровенными эмоциями. — Нет, — едва сдерживая улыбку, отрицательно мотает головой Чим. — Тогда почему скрываете мысли? — хмурится Тэхен, поджимая губы. — Не скрываем, — флегматично пожимает плечами Мин и очень напряженно смотрит на Чона. — Чим, кажется, начинается.       Пак тихо вздыхает и поднимается из-за стола, направляясь к Чонгуку. Сколько еще ждать — неизвестно, но он без устали усаживается на бедра новообращенного, прижимая своим весом к кровати и касается ладонями его щек, чтобы в случае его пробуждения быть первым, кого он увидит. Парни за спиной ретируются из комнаты, оставляя Чимина один на один со своим альфой. Уж лучше не бесить Чона лишний раз.       Кожа горит синим пламенем, сердце колотится как при лихорадке, кровь плавит собой вены и артерии, и, если прислушаться, можно услышать, как она бурлит и пенится в жилах. Голова — чугун, тяжелый, огромный, любой посторонний звук, как удар — слишком громкий, гудящий, пускающий звуковыми волнами дрожь. Боль отдается пульсацией в висках и затылке, а после напряженно давит на лоб, не позволяя подняться и сделать хоть вздох, такой спасительный и необходимый. Кажется, будто варят заживо в адовом, кипящем котле, настолько огромном, что нет сил ни выбраться, ни пойти на дно — опадать пеплом и обугленными осадками придется вечность. Обмякшее и словно обгоревшее тело не желает слушаться, ни единая мышца не поддается, будто и нет вовсе никакой плоти. Нет ничего. Лишь темнота и тяжелые, постоянно мелькающие в давящей тишине мысли. Изредка черную пелену прорывает яркий, болезненный свет, громкие голоса и посторонние звуки с улицы, такие отчетливые, рваные, шумные. Но и это длится недолго, проскальзывает вскользь.       Самая первая мысль — о смерти. Чонгук всерьез считает себя давно умершим, а свою душу — застрявшей где-то между тем миром и иным. Какие именно это миры, Чон старается не думать, но четко осознает, что выбраться не получается и, кажется, не получится. Пальцы, такие бледные и тонкие, цепляются за густую пустоту, протыкают плотную материю, рвут на части и откидывают куски прочь, но от этого ничего не меняется. Отчаянный крик застревает где-то в горле, с губ слетает лишь тихий, безнадежный хрип, грудь резко сжимается от пронзившей боли, сердце замирает на секунду. Чонгук думает, что вот он, тот самый момент, даже прикрывает глаза, чтобы не видеть расплывчатых образов, но окончательно упасть не дают странные, фантомные ощущения. Словно кто-то касается его сухих губ, словно кто-то шепчет непонятные, незнакомые слова, словно чьи-то ладони скользят по обуглившейся коже, заставляя раны ныть и воспаляться. А после в рот попадает что-то сладкое, едва ощутимое, но в то же время настолько будоражащее, что Чонгук не сопротивляется и принимает, как дар Божий. Может, это он и есть. Может, это — очищение перед долгожданным забвением.       Такие ощущения и приходы происходят еще несколько раз, Чонгук сбивается со счета уже после четвертого. С каждым разом все становится яснее, четче, Чон даже ощущает себя вполне целым, собранным. Кожа не плавится от любой мысли о прикосновениях, не кажется сгоревшей дотла, некоторые мышцы даже слушаются, позволяя бежать, нестись вперед, навстречу тонкому лучу света. Голоса, звучащие до этого как назойливое радио на фоне, теперь такие родные, до боли знакомые, словно они — часть его души, часть его мирно бьющегося сердца.       Первый осознанный вдох дается с трудом — бьют ощутимо, резко, словно новорожденного младенца. Это обжигает, заставляет мысли роем зажужжать во тьме, что так и не отпускает, тянет за собой, отдаляя от яркого света. Но тихий, хорошо уловимый шепот, кажущийся отчаянным криком в звенящей тишине, зовет за собой, направляет, просит не уходить и не оставлять его одного.       Но кого — его?       Чонгук ничего не помнит, ничего не понимает. Но все нутро почему-то подчиняется этому зову, словно он — ответ на все вопросы. А чувство, что он оставил там, в когда-то существующем мире что-то очень дорогое, очень родное и любимое, не покидает его. Все это время, скитаясь в темном, безлюдном мире, он искал то, что потерял. Знал, что оно где-то здесь, протяни руку — и достанешь, но пальцы, размытые и едва уловимые, проскальзывали сквозь тьму и рушили все хрупкие надежды. Однако сдаваться не хотелось, на это просто не было сил.       Первое настоящее, желанное пробуждение проходит как-то скомкано и рвано. Горячие, хорошо уловимые среди других ощущений прикосновения чужой плоти к собственной, различимые, понятные слова, хорошо знакомая интонация голоса, странно влекущий за собой аромат — все это, превращаясь в одну густую, пачкающую руки смесь, не отпускает, оседает на всем теле, и засасывает. С головой. Тебе нужно отдохнуть, — очень нервно, напряженно и взволнованно, Чонгук словно кожей ощущает все эти эмоции, представляет себе размытый образ, цепляется за него. Нет, я не оставлю его, — резко, рвано, с судорожным выдохом, что касается сухих губ, вызывая желание податься вперед, почувствовать обжигающее касание.       После этого — вновь ничего. Лишь вязкая, горячая и сладкая жидкость, стекающая по губам, пачкающая кожу и оставляющая яркий отпечаток на подкорке. Чонгук не понимает, почему после таких знакомых и правильных ощущений становится очень хорошо и спокойно, но он пользуется чужой благодатью, глотает очень жадно и словно одержимо. Это спасает, вдыхает в переродившееся тело новую, незнакомую жизнь.       И следующий миг становится очень ярким, болезненным. Чон подрывается, орет от дикой боли, кажется, цепляет кого-то, чувствуя постороннюю, не свою тяжесть на бедрах. Осознать происходящее едва удается, голова пульсирует так, что лучше ее и не чувствовать, а пальцы обвивают кольцом тонкую, живую плоть. Лишь через несколько секунд Гук ощущает дрожащие, едва уловимые, как касания крыльев бабочки движения на своих щеках и фокусируется. Темнота медленно отступает, стук сердца замедляется с каждым рваным, тяжелым вздохом, грудь больше не ходит ходуном от нехватки воздуха. Перед глазами медленно проясняются очертания, в голове — четко звучат чужие слова. — Чонгук? — его зовут, очень безнадежно и умоляюще. Прямо так, как до этого — сквозь боль, темноту и отчаяние. — Чонгук? Ты слышишь меня? Чонгук!       От сорвавшегося вскрика неприятно. Нет, не из-за повышенного, надломленного тона, а от той боли, которой пропитана чужая мольба. Желая успокоить, заставить прижаться еще ближе, Чонгук с трудом двигает пальцами и поглаживает большими мягкую, бархатную кожу, ощущая каждый миллиметр, каждый волосок подушечками, такими непривычно чувствительными. Понимая, что это необходимо для него самого, чтобы убедиться, что больше не будет пугающей тишины и страшного забвения в одиночестве, Чон подается чуть ближе и чувствует кожей чужое, рваное дыхание. Как будто ударили под дых без предупреждения — именно так дышит обладатель того самого голоса, зовущего его все это время. — Чонгук? — уже шепотом, боясь напугать или прогнать. Чон в ответ почему-то улыбается, так по-идиотски счастливо, словно сорвал куш.       Но на самом деле просто победил саму смерть. За это и награда присуждается. — Ответь хоть что-нибудь, — еще тише, еще аккуратнее.       Взгляд становится более осознанным, когда напротив, совсем рядом, Чонгук видит ало-красные радужки родных глаз. С губ срывается облегченный вздох, когда память подкидывает моменты прошлой жизни, где эти самые глаза были центром, основой его собственной вселенной. Чимин, слезь с него, — почти приказ, громкий очень и недовольный. Чон понимает, что слышал его уже до этого и надо бы посмотреть на его обладателя, но почему-то взгляд Чимина не отпускает. Что вы здесь устроили, — еще сильнее злится голос, на который никто не реагирует.       Неожиданный, но громкий шум, пронзивший голову адской болью заставляет закричать, сжаться, дернуться и выпустить чужие запястья, чтобы вцепиться в собственные волосы. Слишком больно и резко, невыносимо и пугающе. Что-то гудит и верещит, не переставая давит на воспаленный мозг, и даже взволнованные касания чужих ладоней не отвлекают от этого ада. Пытаясь вырваться и сбежать, Чон дергается сильнее обычного и так вовремя угадывает в плен чужих глаз, чувствуя пронзившие все тело иголки страха и испуга. Ведь никто не сможет его спасти от этой боли, даже такие родные глаза.       Чимин крепко держит лицо в своих взмокших от волнения руках, слабо встряхивает, говорит что-то четко и определенно громко, но шум в ушах не прекращается. Приходится сосредоточиться, опустить взгляд на пухлые, покусанные губы и попытаться прочитать по ним хоть слово. — Чонгук? — очень тихо, едва уловимо, но Чон цепляется за это. — Слышишь меня? Чонгук! Смотри только на меня, понял? Слушай только мой голос!       С каждой секундой, тщетно потраченной на подчинение сознания себе, голос звучит все громче, все ближе. Чимин поглаживает большими пальцами кожу щек, давая ощутить свое присутствие и возвращая в реальность, а мягкий, но до ужаса напряженный голос отодвигает все посторонние звуки на задний план. — Молодец, вот так, — Пак заметно расслабляется, и Чон находит себя сидящим на большой кровати в чужом, незнакомом доме.       Вокруг тихо, за окном — жизнь, перед глазами — уставший и сильно измотанный Чимин, все еще не отпускающий от себя. Он сидит на нем, Чоне, прижимая своими бедрами его ноги к кровати, и словно гипнотизирует, подчиняя себе. Сопротивляться мало хочется, особенно когда потрескавшиеся губы касаются коротко, но мягко. Позволяют почувствовать себя вновь живым. — Выглядишь убого, — собственный голос слышится словно со стороны, и Чон делает очередное усилие, чтобы убрать прочь хрип. — На себя посмотри, — облегченно выдыхает Пак и прижимается взмокшим лбом к его собственному. Ну, и долго я буду наблюдать весь этот разврат? — фырчит неугомонный голос. Юнги, не манди, — отзывается другой, тоже прозвучавший почему-то в голове. — Тэхен? — шумно выдыхает Гук, переводя взгляд куда-то за Чимина, где замечает две фигуры.       Взгляд цепляется сначала за виновато улыбающегося друга, а после — за напряженно замершего у стены Юнги, отчего тело реагирует вперед мозга. Чонгук инстинктивно прижимает несопротивляющегося и беззащитного Пака к себе, желая укрыть и спрятать. — Поубавь свой пыл, — фыркает на него Мин, поморщившись. — Ты уже не раз всем показал, что он — твой. И драться с новообращенным за собственного брата я не собираюсь. — Чон, ты мне сейчас все кости переломаешь, — хрипло смеется куда-то в шею Пак, но вопреки своим словам послушно прижимается к горячему, пылающему телу парня. — Пометить свою омегу в бессознательном состоянии мог только ты, — подхватывает старшего Тэхен, весело улыбаясь. — Видел бы ты лицо Чимина, когда он осознал, что произошло. Он готов был убить тебя собственными руками. — Как пометил? — пугается Чон, но отодвинуть Чимина не получается, а посмотреть ему в глаза — тем более. Зато четко ощущается его смущение, которое передается и Гуку. — Что вообще произошло? — Ты теперь не человек, — припечатывает словами Юн, хмыкая. — Что ты такое — не знаю, но, по словам Тэхена, ты наполовину вампир, наполовину оборотень. Если бы я знал, чем это закончится, я бы ни за что не стал тебя трогать. Свалились же вы на мою голову.       Его обреченный взгляд и чуть ссутуленные плечи выдают усталость, накопившуюся за несколько страшных, но потерянных для Чона дней. — Я бы все равно обратил его, даже без твоего вмешательства. У меня был план, — хвастается Ким, словно это — достижение века.       А Чонгук несколько секунду тратит на то, чтобы осознать происходящее и понять, насколько серьезны сейчас парни. Но через мгновение он почему-то сосредотачивается на тихом дыхании Чимина, на его крепкой хватке и ощутимо бьющемся прямо напротив сердце. Уж он-то точно врать не станет, а его эмоции и чувства Гук почему-то считывает налету. — Бред какой-то, — только и выдыхает Чон, зарываясь носом в основание шеи Чимина.       Он вдыхает полной грудью, чувствует, как тело прошибает дрожь, и замирает. Неужели все это — правда? — Да, Чон, — только и кивает Тэ, отчего Гук тут же хмурится и бросает ему злой взгляд. — Ну, прости, не могу не лезть в твою голову. Ты и так доставил много проблем. — Что я сделал? — поглаживая Пака по спине, интересуется Гук. — В первый же день потерял контроль. Чуть только показалась луна — ты слетел с катушек, тебя даже Юнги не мог остановить, — рассказывает Тэхен, задумчиво потирая подбородок. — Кстати, значит ли это, что ты — сильнее него, как альфа? — Конечно он сильнее, — шикает Мин и, не удержавшись, дает подзатыльник вампиру. — Он ведь гибрид. — И помотал тебя знатно! — усмехается ничуть не обидевшийся Ким, вновь взглянув на заинтересованного Чонгука. — Ох, друг, если бы не Мин, ты бы нас с Чимином на части порвал. — Простите, — судорожно выдыхает Гук, вдруг испугавшись своей силы. — Все позади, — шепотом отзывается Чим, зарываясь пальцами в его волосы на затылке. — Кажется, ты только что подумал, что хочешь погулять? — вдруг подрывается Юнги, отстраняясь от стены. — Что? Нет, ничего такого, — растерянно отзывается Ким и не понимает, что происходит, когда Юн хватает его за руку и настойчиво выводит из комнаты. — А мне вот кажется, что именно это ты и подумал, — усмехается Мин и закрывает за собой дверь.       Чонгук прекрасно слышит перепалку оборотня и вампира еще несколько минут, пока они выходят из квартиры и отходят на достаточное расстояние. После этого Гук обращает внимание на притихшего Чимина и мягко улыбается. Кажется, он серьезно доставил им много проблем. — Прости, — вновь шепчет Гук, целуя парня в висок. — Прости, что заставил волноваться. — Я перевел на тебя слишком много своей крови, — очень серьезно и одновременно холодно чеканит Пак, отлипая от груди Гука и заглядывая ему в глаза. — Так что только попробуй еще хоть раз отключиться на несколько дней. — Ты спас меня, — прерывает его Гук, мягко целуя в любимые губы. — Теперь вряд ли отделаешься. — Я несказанно этому рад, — фыркает Пак и через секунду забывает обо всем.       Чонгук целует порывисто и неожиданно, так, как целуют после долгой разлуки. Наконец подчиняющиеся ладони огибают тонкий стан, пальцы невольно сжимают ткань мешающей футболки, которая на Чимине сейчас явно лишняя. Отчего-то внутри разгорается желание стать ближе, кожа к коже, чтобы ощутить дрожь омеги и еще раз вдохнуть его аромат, от которого мурашки по коже и приятная тяга внизу живота. Пухлые, немного шероховатые от укусов губы Пака такие податливые и мягкие, что оторваться от них сложно, и Чон сполна наслаждается их взаимному желанию подчиниться своим чувствам, стать зависимыми от этой дрожи по телу и рваных вздохов сквозь поцелуи. — Покажи метку, — вдруг вспоминает Гук, шепнув прямо в покрасневшие от натиска губы парня.       Не сразу осознав смысл просьбы младшего, Чим слабо морщится явно из-за нежелания отстраняться, и все же шумно выдыхает. Он слегка отодвигается, цепляет трясущимися пальцами низ футболки и одним плавным движением скидывает ее куда-то на пол, припадая грудью к обнаженной груди Чонгука. Чуть наклонив голову вбок, омега открывает беззащитный участок основания шеи, и рвано выдыхает, когда губы Гука проходятся по контуру четкого укуса. Он заживает долго, все еще тихо ноет и напоминает о себе, ведь Чонгук не рассчитал силу, когда вцепился зубами в плечо. Но для его состояния, в котором он тогда прибывал, это простительно. — Как это случилось? — словно читая его мысли, спрашивает Чонгук. Тобой управлял волк, он посчитал врагом вставшего на твоем пути Юнги, особенно после того, как он перекрыл тебе дорогу ко мне, — мысленно отвечает Чимин, скользя изучающим взглядом по крайне удивленному лицу Чонгука.       Огромные синяки под глазами, чуть впалые щеки и испарина на нездорово бледной, кажущейся почти прозрачной коже — это еще самое безобидное, что оставляет после себя обращение. Самое страшное — это жажда крови, которая будет преследовать Гука несколько месяцев или лет, пока он не научится контролировать вампира внутри себя. Как в нем будут уживаться два таких разных существа сразу — Чимин понятия не имеет, но точно знает одно — ни за что Чонгука не оставит. Особенно после того, что ему пришлось пережить за такой короткий срок.       Мысль о том, что Чонгук слышит каждое слово, приходит запоздало, заставляя Пака слегка смутиться и отвести взгляд. Все же привыкать к тому, что Гук теперь сверхъестественное существо очень сложно, особенно, если учитывать, что он — сильнее Юнги и Тэхена вместе взятых. Я никого не ранил? — делает попытку общаться ментально, Чон пораженно вскидывает брови, когда Чимин улыбается уголками губ. Тебе этого не позволили бы, — Чимин жмется лбом ко лбу новообращенного и прикрывает глаза.       Тревога, терзающая его несколько дней подряд, наконец отступает, оставляя после себя пустоту, которую Чим до краев заполняет нежностью. Потратив много сил на то, чтобы усмирить Чонгука, чтобы приручить его зверя себе, Пак настолько привязался ко второму, что оказался меченным в первый же день их личного знакомства. Волк внутри Чона — альфа, самый настоящий и очень впечатляющий. К счастью, он с радостью принял Чимина, как свою омегу, и теперь проблем было меньше. Осталось только заставить Чонгука довериться ему, стать с ним единым целым, но для этого необходимо первое осознанное обращение. Которое откладывается хотя бы до тех пор, пока Чон не придет в норму. Как ты нашел меня? Следил за братом? — покопавшись в своей памяти, Чонгук решается задать волнующие его вопросы. — Почему он пытался убить меня? Это сложно объяснить, ведь ты не знаешь жизнь наших стай изнутри. Он пытался спасти меня от изгнания не только из стаи, но и из всего сообщества оборотней, ведь наши с тобой отношения волновали всех — и волков, и вампиров. Последние, оказывается, переживали из-за того, что я могу сорвать им все планы, — не открывая глаз, Чимин на ощупь касается крепких плеч Чонгука, сжимая кожу пальцами. — Юнги тяжело далось это решение, и я могу уверенно сказать, что он не хотел тебя всерьез трогать. Иначе бы ты в тот день не выжил. Просто попробуй его понять, пожалуйста, он — мой единственный брат, я не могу его потерять. Но и тебя… Успокойся, я не обижаюсь и не злюсь. На его месте я бы поступил точно так же. Не всегда решения лидеров нравятся другим, но на то они и лидеры, чтобы брать всю ответственность на себя, — перебивает его Чонгук, напряженно замирая от прикосновений омеги. — Но теперь объясни, пожалуйста, как так получилось, что я остался жив? Ты ведь говорил, что такое невозможно. Возможно, если ты — наследник первого в истории гибрида, — криво усмехается Чим, спускаясь подушечками пальцев по рельефам бицепсов, словно изучая и исследуя. — В твоем роду был полуоборотень-полувампир. После этого — из-за смешения крови — были просто оборотни, и в конце концов — обычные люди. Ты — последний в роду, выбор вампиров пал на тебя. Откуда у них информация об этом — я не знаю, но Тэхен обещал рассказать. Чонгук ничего не отвечает, пытаясь осознать сказанное и вспомнить, говорили ли ему когда-нибудь родители о чем-то подобном. В это время Чимин продолжает неподвижно сидеть совсем рядом, лишь порхает пальцами по коже, вызывая приятные ощущения и явно отвлекая все еще не освоившегося Чона от информации, потоком поступающей из внешнего мира. Если честно, я чувствовал в тебе силу, но боялся в этом признаться даже самому себе. Думал, что все эти предчувствия — лишь мое обманчивое желание видеть в тебе не обычного человека, — Пак ненадолго замолкает, и Чон прекрасно слышит, как он формулирует следующие мысли. — Пока ты тут валялся без сознания, Юнги рассказал о том, что тоже ощутил твою силу. По одному взгляду. А знаешь, что это означает? Что я теперь крутой и сильный? — Чонгук не сдерживает довольную усмешку, за что Чимин тут же щипает его и даже отстраняется, зло сверкнув глазами и нахмурив густые брови. — Теперь за тобой начнут охоту, — на полном серьезе выдыхает Пак, складывая руки на груди, словно показывая свое нежелание продолжать касаться Чонгука. — Ты сильнее и вампиров, и оборотней. Тебе не нужно принимать сыворотку, чтобы спокойно переносить солнце и не нужно впиваться в каждого человека для утоления жажды и выживания. Тебе не страшно серебро, в каком бы виде оно не было. Ты — уникальное создание, лакомый кусочек, который захотят отхватить все. В первую очередь — вампиры, ведь именно они начали весь этот эксперимент. Когда слухи дойдут до оборотней, то начнется мировая война. Вампиры не имели никакого права скрывать такого рода информацию, а тем более — пользоваться ею для своей выгоды. Когда я просил о чуде и обращении в оборотня, то даже не представлял, что все обернется именно так, — удрученно выдыхает Гук и продолжает общаться ментально, ведь ему до сих пор тяжело совладать с переполненным силой телом. — Тебе необходимо решить, на чьей ты стороне, — Чимин вновь касается его своими пальцами, словно без тактильного ощущения не может прожить и минуты. Ты ведь лучше меня знаешь ответ, — слабо улыбается Чон и тянется к парню, обжигая выдохом его губы. — Плевать, куда и зачем, главное — с тобой. Только потом не отрекайся от своих слов, — тихо просит его Чим и самостоятельно тянется за поцелуем, даже прикрыв глаза в предвкушении новых прикосновений.       Однако Гук ловко уворачивается, отчего Пак мажет губами по его щеке, и лукаво улыбается, замечая в глазах омеги недобрый огонек недовольства. Кстати, а что сделал с тобой Юнги, когда ты вернулся домой? — не унимается слишком любопытный Чонгук, из-за чего Пак закатывает глаза.       За несколько дней тишины он уже успел позабыть, насколько болтлив его парень. Даже Тэхен, которого Чон нарек болтливым существом, не говорил так много и так живо. Чонгук выглядит сейчас так, словно это не он провел в бессознательном бреду несколько дней, пытаясь совладать с новыми изменениями в своем теле. — Он запер меня под охраной в тюрьме, так сказать, — вспомнив небольшую пещеру, откуда не выбраться без посторонней помощи, Чим слабо вздрагивает. И как ты сбежал? — искренне удивляется Чон, выглядя крайне заинтересованно. — Муж брата помог, — признается Пак, отчего его лицо тут же озаряет теплая улыбка, словно он вспомнил кого-то по-настоящему родного.       Укол ревности, тронувший самое сердце, Чон постарался игнорировать, тем более по взгляду Чимина читалось, что человек, о котором он сейчас думает — лишь близкий друг, почти как родной брат. — Он вырубил охрану и отпустил меня, — Чимин ловит взгляд Чонгука и немного смущенно улыбается. — Но, если честно, он сомневался в правильности своего поступка, ведь получалось, что он предает Юнги. Однако у меня был веский аргумент против его неуверенности в своих действиях. Чем же ты его так запугал, что он прошел против собственного мужа? — удивляется Гук, даже вскинув брови. — Сказал правду, — пожимает плечами Чим, опуская взгляд по коже Чонгука, которая постепенно приобретает здоровый оттенок. Какую же? — с явным раздражением вытягивает Чон каждое слово из омеги. — Мне пришлось признаться, что без тебя я и дня не протяну, — сквозь смущенный смех сообщает Пак, прикрывая ладонью губы. — Он понял все без слов, ведь когда-то был в похожей ситуации. Кажется, этот парень намного приятнее твоего брата, — улыбается в ответ Чонгук и опускает ладони на талию Пака для удобства.       Он делает резко движение и не рассчитывает силу, когда переворачивает охнувшего от неожиданности Чимина на спину и вжимает его в кровать. Все действия происходят словно в ускоренной перемотке, отчего перед глазами Гука тут же все плывет, и он утыкается лбом в плечо Чимина, тяжело и рвано дыша. Привыкать к новым наворочкам придется долго. — Тише, — успокаивающе шепчет явно испугавшийся на долю секунды Чим, поглаживает парня по затылку и ерошит пальцами слегка влажные от испарины волосы. — Это всегда так в первый раз. Скоро освоишься. — Юнги и Тэхен… Они с нами за одно? — хрипло шепчет Гук, прикрывая глаза и возобновляя дыхание. — Я удивлен, что ты все еще не вскрыл Кима за то, что он сделал. — Мы уже несколько раз ссорились и ругались, чуть до драки не дошло. Рассудил Юнги, сказав, что сделанного не вернуть, остается только решать, как выживать дальше, — бормочет Чимин, мягко целуя парня в висок. — Тэхен у своих будет считаться предателем, поскольку давно принял твою сторону. Мин будет помогать издалека, чтобы не подставлять стаю под удар. Я буду рядом, всегда. — Почему они нам помогают? — судорожно выдыхает Чон, наконец приходя в себя. — Ну, мотивы Юнги и так понятны — ему дорог я, а Тэхен чувствует вину за то, что скрывал от тебя правду так долго. Он вообще сначала по-другому все планировал, но из-за несогласованных действий вампиров ему пришлось все переиграть и специально завести тебя в ловушку. — Хитрая задница, — криво усмехается Чонгук, позволяя себе расслабиться и улечься на Чимина сверху, примостившись между нагло разведенных им же ног омеги. — Теперь я чувствую ответственность за тебя, ведь мой брат причинил тебе боль. Мне очень жаль, — шепотом произносит Пак и вздрагивает от неожиданности, когда чужие губы касаются очень нежно и аккуратно. Меня сейчас ничего не волнует, кроме того, что я слышу, как течет твоя кровь по венам, — замучено выдыхает Гук, жмурясь и вжимаясь в Чимина в поиске поддержки. — Что это такое? — Это — инстинкты вампира, тебе нужно научиться контролировать жажду, — вздыхает Пак, успокаивающе поглаживая напряженного парня по сгорбленной спине. — Но, если совсем невмоготу — пользуйся моей, она пришлась тебе по вкусу. Ты кормил меня? — с испугом осознает Гук, пытаясь подорваться, но Чимин удерживает на месте. — Иначе ты бы не выжил, Чонгук, — упрекает его Чим, ловя растерянный и расстроенный взгляд парня. — Если это облегчит твою боль, то я совсем не против. Тем более — регенерация протекает быстро, пара укусов не навредит мне. Чонгук устало выдыхает, опускает голову обратно на плечо омеги, ведя кончиком носа по подставленной шее и жадно вдыхая аромат чужой кожи. Он будоражит сознание, заставляет внутри все встрепенуться и задрожать от волнения и трепета. Как правильно описать свои ощущения в этот момент Чон не знает, но он упивается ими сполна — словно ныряет в воду с головой. А что насчет метки? Ты ведь не против? — лукаво улыбается Гук, пытаясь отойти от серьезных тем, которые они будут обсуждать еще несколько раз. Только, боже, не сейчас. За нее ты еще отхватишь, — шикает Чим и ощутимо дергается, пытаясь показать свое недовольство. — Прибрал к рукам, и даже не помнишь! Могу повторить, если так хочешь, — ухмыляется парень в ответ и касается кожи чуть выше метки приоткрытыми губами. — Боже, нет, — пугается Пак, упираясь ладонями в могучую грудь парня. — Это вообще-то больно! — Я буду нежным, — обещает Чонгук и прихватывает зубами нежную плоть, прокусывая ее клыками совсем чуть-чуть.       Чимин в руках сладко стонет, отчего-то выгибаясь дугой и сжимая пальцами сильнее плечи Чонгука, и прикрывает глаза, когда альфа сотрясается всем телом. На кончике языка — очень знакомый и приятный вкус, и Чон не в силах оторваться от шеи парня, вгоняя клыки чуть глубже, чтобы после слизнуть сорвавшуюся по коже каплю крови. Это пленит и будоражит так, что мозг отключается.       Перед плотно зажмуренными глазами мелькают странные, смазанные картинки, слышатся обрывки фраз, каких-то слов, криков, и Чонгук пытается разобраться в этом хаосе, цепляясь то за одно, то за другое. Прекрасно знакомые ему воспоминания он пропускает мимо, при этом делает очень медленные глотки, будто утоляя вековую жажду и наслаждаясь этим моментом. Чимин под ним напряженно замирает, дышит едва слышно и больнее сжимает кожу на плечах, готовясь в любой момент оттолкнуть или привести в чувства. Однако Чон отстраняется раньше, чем Пак успевает подумать об этом. Он облизывает окровавленные губы, слизывая с них каждую каплю драгоценной жидкости, и смотрит на Чимина по-новому. Больше нет четких границ, только размытое, но хорошо просматриваемое пятно красного цвета, выделяющегося среди других предметов на сине-голубом фоне. — Твои глаза, — с восхищение выдыхает Пак, тут же обхватывая лицо парня ладонями, чтобы не дать отстраниться и насладиться красотой чужого взгляда. — Они медно-золотистые… — Это плохо? — подчиняя свое сознание контролю, Чон шепчет тихо, осторожно, боясь зарычать от переполняющих тело ощущений. — Это чертовски красиво, — смущенно улыбается Чим, пойманный на откровенном любовании. — Я видел все, — после недолгого молчания сообщает Гук, посчитав, что Чимин должен знать. — Твоя кровь, как источник информации — я видел все, что здесь происходило. — А ты не мог сделать этого раньше, чтобы я не тратил время на пересказ произошедшего? — шутливо возмущается Чим и заставляет парня прикрыть глаза, касаясь подушечками пальцев его бровей, век и пышных ресниц.       Понимая все без слов, Чонгук делает несколько глубоких вдохов, чтобы выровнять дыхание и вернуть привычный цвет глаз. На это уходит несколько минут, но Чимин не торопит, с трепетом касается теплой кожи и едва заметно улыбается. Ох, и намучается же он с этим парнем. — Теперь это твоя сила, ты должен научиться ею правильно управлять. Всего несколько тренировок — и ты сможешь добывать любую интересующую тебя информацию, — улыбается Пак, мягко поглаживая парня по волосам. — Возможно, научишься делать это без укуса, лишь прикосновением. — Такое возможно? — тут же распахивает глаза Чонгук, заинтересованно и слишком возбужденно смотрит на парня. Тот лишь кивает, чем еще больше подстегивает чужой интерес. — О, так значит я смогу поковыряться в твоих воспоминаниях! — Зачем тебе это? — тут же хмурится Пак, явно не радуясь такой перспективе. — Что ты хочешь там найти? — Твой первый раз, — пошло ухмыляется Чонгук, игриво скользнув кончиком языка по губам. — Чтобы убедиться, что секс со мной был лучшим в твоей жизни.       В ответ на это Чимин лишь закатывает глаза и на поцелуй альфы не отвечает, кусая его губы в отместку за такое тупое желание. Неужели и так непонятно, что его кроет только рядом с ним? Что такую бурю эмоций и ощущений вызывает в нем только его, Чонгука, прикосновения? Но ни одни слова не смогут переубедить этого упрямца, да и подобная практика может стать отличной тренировкой. Осталось только научить Чона двигаться плавно и аккуратно, как это делают люди, чтобы он ненароком не выдал свою сверхъестественную силу. На это уйдет много времени, Пак в этом не сомневается, ведь Гук явно будет отвлекаться и вести себя крайне несерьезно. Поэтому за него возьмется лично Юнги, воспитавший уже не одно поколение новообращенных. — Кстати, — вдруг бормочет в самые губы Чон, недобро сверкнув глазами. — Больше не обращайся при других из волка в человека, иначе я от ревности поубиваю всех, кто увидит тебя голым.       Чимин лишь громко и искренне смеется, откидывая голову на подушку, и послушно прикрывает глаза, когда влажные губы спускаются на его шею. Он чувствует чужую улыбку кожей, но прекрасно понимает, что Чон не врет — он и впрямь перегрызет кому-нибудь глотку. От этой мысли по коже бегут приятные мурашки, заставляя слегка выгнуться навстречу горячему телу альфы. Так приятно чувствовать себя любимым, желанным и защищенным, что Чим готов простить Чону его глупости.       И Пак боится привыкнуть к этим новым чувствам слишком быстро. Ведь любимый человек, так неожиданно ставший гибридом, может оказаться самым опасным уязвимым местом.