nct in da house

«You have survived every moment of your life, even the ones you swore you wouldn’t. This time is no different; You will last».

…       Золотая осень запомнилась в его жизни особенным днем, она запомнилась больней и слаще, чем другие одиннадцать месяцев в году. Осень. золотая холодная осень. …       У Тэена на столе творческий беспорядок. На самом деле, это просто беспорядок, но он этого не признает. На полке много книг, больше половины учебники и словари. Сейчас он открывает их намного реже, потому что теперь не для кого больше показывать все эти заумные схемы и таблицы. Вон та, слева, что потрепана и залистана — его любимая. Если открыть ее, можно заметить, как мягко гнется корешок. листы местами исписаны, всюду много пометок и мятин, которые принадлежат не ему. Эту книгу он отдал ему в тот день, когда оставил одного. Навсегда. тогда Тэен еще не знал, что это будет конец, конец всего начатого и пережитого. Тогда улыбка младшего была не просто искренней — прощальной. Тэен мог забрать у него все, и тот отдал бы это все, навсегда, безвозвратно. Единственное, что Тэен не смог забрать — это его сердце. Это все казалось слишком неправильным с самого начала, с самых первых дней. К Тэену больше никто не приходит. Последний год своей жизни как подростка он жил только одним человеком, который ушел, ушел и не вернулся, забрав с собой веселого Тэена. Пускай время так быстро просочилось сквозь пальцы песком, едва оставляя какие-то крупицы памятных мгновений, Тэен не в силах себе признаться, что все это время чертовски скучал. В этой квартире осталась лишь грусть и печаль, лишь одиночество и боль, но Тэен так наивно уверен, что… — Он еще вернется. «Я жду тебя, Донхек…». …       Золотистые лучи солнца ласкали его бархатное лицо. Донхек был румяным, таким блестящим и сверкающим на солнце. Тэен думал, что так не бывает. Он не был светлым, он не был какого-либо цвета, будто совсем прозрачен и безупречно идеален. Очертания его лица, искрящийся взгляд и эти нежные губы… Тэен давно бы все рассказал, если бы не боялся его сломать. Он чувствовал, что они совсем разные, совсем несовместимые по своей природе существа. Если они будут вместе, они будут постепенно растворяться, за невозможностью восстановиться и полноценно дышать.       Если подумать, то тэен перестал видеть смысл во всем, где нет Донхека. проходили дни и недели, пока их пересечения взглядов не стали частыми и долгими. Тэен привык к тому, что являлся для него объектом подражания, что Донхек наслаждался временем, проведенным с ним. Но невзначай брошенные одинокое 'привет' и мимолетная улыбка по-прежнему били Тэену в самое сердце, заставляли все так же сгорать изнутри, как в самый первый день их знакомства. Тэену казалось, он забывал как дышать. Сердце бешено стучало, а руки предательски дрожали. Донхек улыбался слишком искренне, слишком невинно. Так не бывает, серьезно, но каждый раз встречая его в тесном коридоре, в пустой аудитории, он думал, что может быть и бывает. Совсем редко, как солнечное затмение, как ледяной дождь, как снег среди июля. Смотря в эти теплые тягучие глаза медового цвета, Тэен все больше вязнул — увязал, не в силах больше удержаться. И в один из солнечных дней заходя в библиотеку, Тэен намеревался задержаться там чуть дольше обычного. Он надеялся увидеть Донхека, что всегда сидел там, чуть ли не до закрытия. Тэен приходил каждый раз, в надежде вновь услышать его застенчивое 'хен', которого достаточно, чтобы Тэен помог ему. Не только помог, а сделал бы все, о чем бы он попросил. Тэен действительно был счастлив осознавать, что нужен ему. …       В тот страшный одинокий день, Тэен хотел, чтобы его спасли. Едва ли пытаясь противостоять этому мучительному дню, он протягивал руку, но некому было ее обхватить, и она вновь падала, глухо отдаваясь болью в груди. Тэен не надеялся, — совершенно опутанный отчаянием и безысходностью, — что его кто-нибудь поймет, будет о нем заботиться и любить, как на страницах больших романов. Наверное, он не создан для этого всего. Совершенно не создан. И его участь состоит в том, чтобы просто продолжать любить без шанса на взаимность. Донхек был слишком близко, но по-прежнему недосягаем. …       Спасение всегда было в нем. Даже не так, он выбрал именно его. Словно проблеск в темном туннеле, как яркую звезду на черном небе. Тэену не нужно многого для счастья, ведь пока он является для него опорой он может продолжать спокойно жить без прочих мыслей. Пока Донхек будет продолжать так же улыбаться и заставлять одним своим появлением содрогаться и трепетать все его существо, Тэен будет продолжать не существовать, а жить. Но Он понимал, что уже не способен сдержать всех своих чувств и эмоций, которые переливало за край, выбивало из рамок, что можно было сойти с ума. И Тэен уже не помнит, как так случилось, что его мысли обрели звучание, разрывая его гостиную в один из вечеров. Тогда он чертовски хотел, чтобы его голос пропал, но было слишком поздно. Продолжая стоять посреди коридора, Донхек спрашивал его: — Почему мы не можем быть просто друзьями? Тэен хотел было вновь дотронуться до чужого лица, как делал раньше, пока Донхек еще ничего не знал о чувствах Тэена, но убрал руку, как только тишину разорвал чужой, слегка охрипший, голос. Взгляд Тэена был направлен куда-то в пол, будто он не хотел видеть ничего, не хотел сталкиваться с жестокой реальностью. И продолжая обнажать свои мысли, он медленно тонул и задыхался. — Потому что мне хочется тебя касаться. Он меньше всего хотел становиться для Донхека неправильным, несовершенным. И Тэен все больше убеждался в том, что не может быть для него идеальным, пока продолжает оказывать такое влияние. Он не хотел его отпускать, но это было бы слишком эгоистично, и как бы ни хотелось этого, Тэену оставалось только одно — выложить всю правду и спокойно дать уйти.       Тэен говорил против воли, против своего желания, потому что его сердце неустанно продолжало сжиматься, словно в тисках, что невозможно было больше откровенно врать. Донхек улыбался, как прежде, будто ничего не знал, будто тот вечер был такой же, как и другие, что были проведены вместе. Только улыбка переставала быть искренней с каждой секундой, а глаза уже не так сильно блестели от радости и веселья. Тэен боялся тогда поднять взгляд и столкнуться с чужим разочарованием, увидеть боль и обиду в совсем еще детских глазах. Смотря в пол, он слышал как раздавались гулким эхом чужие шаги. Донхек протянул ему книгу, которую обещал принести, и ничего больше не сказав, ушел. Тэен отчаянно поднял свой взгляд, в надежде убедиться, что это не так. Сказать что угодно, лишь бы все осталось как прежде, но успел лишь заметить его в дверном проеме за медленно закрывающейся дверью, после которой наступила звенящая тишина.       В тот одинокий страшный вечер он видел его в последний раз. …       Лучи солнца слепили глаза, пробиваясь сквозь плохо закрытые шторы. Тэен нехотя встает с кровати, встречая свою двадцать третью, с момента появления на свет, осень. Счастье не окутывает его, нет чувства радости и блаженства. Этот день должен был быть таким же, как и другие триста шестьдесят пять дней в году. Тэен перестает уже испуганно открывать глаза, когда хлопает дверь от сквозняка, хотя ему всегда казалось, что полы в гостиной знакомо прогибались под тяжестью чужого тела, но это всего лишь воображение. Это не Донхек, нет. Ему всегда только казалось, но он по привычке не расправляет постель раньше десяти, даже если обещал себе лечь раньше. Раньше Тэен позволял приходить ему даже ночью, чтобы помочь с уроками, а после смотрел на него спящего. Не всегда получалось держать себя в руках: Донхек просыпался от этих нежных касаний. К сожалению, тело еще помнит ту близость, и без объятий Тэен уже не может. Не может заснуть, не может начать день. Они уже давно не дети, и Тэен часто представляет, как за это время вырос и повзрослел его Донхек. Ведь он всегда был непредсказуемым: казалось, он правда может все. В его бумажнике по-прежнему хранится кусочек тетрадного листа, где написано всего несколько слов: «Не поможешь мне, хен?». Тэен помнит все, как вчера. …       Это слезы? Сложно понять, когда вперемешку с болью, как тупым лезвием ножа, тебя режет-кромсает. За его дверью был слышен этот, черт возьми, голос. Такой медово-сладкий, что Тэен готов был заплакать. Судорожно открывая входную дверь, его воображение само рисует картинки прошлых лет, которые смутно сходились с настоящей реальностью. — Давно не виделись, хен, — перед Тэеном стоит все тот же Донхек, лишь немного выше, чем тогда. — Я тоже скучал. Тэен не понимает, почему осень приносит ему столько боли. Донхек улыбается, когда ступает навстречу, после повисая на его шее. Тонкими пальцами перебирая чужие путаные пряди, Тэен чувствовал себя довольно странно. Неужели это не сон? Тэен не ищет своим чувствам оправдания, он и сам не сразу смог себе в этом признаться, как не пытался заглушить и вытравить. Без Донхека нельзя, без него невозможно. Тэен хотел бы знать, какого это любить до беспамятства, и самому тонуть в ней же, получая ее обратно, но каждый шаг становился все путанее, нити любви становились его собственными узлами, туго связывающими по рукам и ногам. Нет уверенности, что он делает что-то правильное, и Донхек чувствовал и тогда, и сейчас, что Тэен не может себе многое простить и заново начать. — Перестань, хен, — говорит Донхек, перехватывая чужую ладонь, которая давно уже не гладит, напротив крепко сжимает в страхе вновь потерять, — я уже не ребенок. Тэен возвращается в реальность, вырванный из собственных мыслей, и не знает, что сказать своему, уже такому взрослому, Донхеку. Время быстротечно, но осадок прошлого не покидает разум. Тэен до сих пор чувствует, что был тогда ужасно не прав. Он не должен был его привязывать к себе, Донхек не должен был вернуться и снова заставлять себя любить. — Все нормально, я больше не сбегу, — немного неловко и виновато говорит Донхек, напоминая этим прошлого себя. — Теперь ты можешь любить меня. Как раньше. Тэен не сразу понимает, что значит это 'как раньше'. как раньше уже не будет, сквозь кровоточащие раны и саднящие рубцы. Он всегда любил его по-другому, но это всегда было чем-то неправильным. Разве мог он, старшеклассник, любить его тогда, еще совсем ребенка? Тэен продолжал терзаться сомнениями, отступая назад и упираясь в перила. Насколько сильно он виноват перед этим ребенком, он не мог сказать. Ему так хотелось упасть, на самое дно, чтобы не было так стыдно, но он чувствует, как его тянут на себя, будто не давая этому случиться. Чужие обветренные губы накрывают его, и Тэен хотел бы вновь заплакать, как в тот пасмурный день, но не может. Не может позволить себе так много реветь. Донхек нежно обхватывает его за шею, зарываясь пальцами в мягкую копну волос. Теплые ладони на щеках, приторный тягучий запах и медовые глаза. Пять лет назад он едва мог себя сдерживать рядом с ним, чтобы не сорваться и не сжать в объятиях в школьной белоснежно-холодной аудитории или в этой гостиной. Сейчас он не может себя заставить рассказать ему всего того, что чувствовал и чувствует на протяжении стольких лет. Впервые так ломает от безысходности, режет тупой болью в груди, как если бы там не было ничего. Но там есть — сердце, которое все еще бьется, как бы больно это не было осознавать, оно бьется только для одного человека — Донхека. В мире возможность встретить точно такого же человека равна нолю, а искать другого — полюбить другого, казалось таким неправильным — подлым. И к счастью, ему больше не нужно об этом беспокоиться. Донхек многое переосмыслил, понимая, что тоже его любит, точно так же и так же сильно. И эта любовь та самая, что простирается на страницах больших романов, та самая, что ни на есть сладкая, воздушно-мягкая любовь, которая вообще существует. И в этот раз Донхек позволяет Тэену себя касаться, не прося его остаться просто друзьями.       Эта золотая осень запомнится в его жизни особенным днем, она запомнится больней и слаще, чем другие одиннадцать месяцев в году. Осень. золотая медовая осень.