ВодеВий, или неоднозначная история одной бывшей стюардессы

      Прибыла Панночка в загробный мир прямиком к одному из высших демонов Вию, у которого отрабатывали свои грехи души колдунов и ведьм. Развалился, значит, это страшилище, как шейх в подушках, пузо под левым веком почёсывая, другой рукой прислужников своих щелчком пальцев подзывает, мол, не вижу вновь прибывшего. Помощники Вия закинули его длиннющие веки на затылок, чтобы он смог разглядеть её. «А Панночка то ничего такая, — подумал Вий. — Всё женюсь, а-то маман уже запилила: когда женишься, когда внучат-демонят настрогаешь?» Он и говорит Панночке, мол, выбирай или ты идешь клозеты демонские чистить, или замуж за меня. У Панночки от негодования дыхание спёрло — чтобы ОНА отхожие места чистила? И замуж как-то не манит за этого урода, пусть и влиятельного. Да он же слеп, как крот, без своих помощников и веки при ходьбе по пузу шлёпают! Но делать-то нечего, нужно выбирать. А вовсём виноват этот гад Раскольников. Жирует поди теперь, денежки её просаживает, душегуб похотливый, все планы на жизнь разрушил. В конце концов не все же женщины с утра богини. Ну и меткий же, зараза оказался! «Ну ничего, я его и от сюда достану», — подумала Панночка. Распустила волосы, повела плечиком, крутнула бедрами и замурлыкала: — Хорошо Виюшка, выйду за тебя, приглянулся ты мне. Только отпусти меня на несколько дней обратно в мир живых… Песня панночки Что же ты наделал, О жестокий Хома? Я тебе припомню Твой прощальный жест! Я тебя застану, Не в гостях, так дома — Ты не сыщешь больше Безопасных мест! Как так можно с дамой?! Ты чему учился В университете? Ты купил диплом?! Поимел бы совесть, И на мне женился, Чтобы не лежать мне Мёртвой под столом! Ты сказал «Старуха»?! Да ты, право, сволочь! Нет, Сибири мало За такой наезд! Я к тебе являться Регулярно в полночь Обещаю, Хома! Мне не надоест! С топором в обнимку Поджидай в кровати Ты моё явленье С этих самых пор! Только нет спасенья Для тебя, приятель — Призракам не страшен Этот твой топор! Обломись, Хомище Я теперь — невеста! За тебя не выйду, Даже не зови! Всем семинаристам Мой жених известен! Самый главный демон, Он зовется — Вий! Флэшбэк А тем временем…       Ритор Тиберий Горобець-Гнойный и богослов Сашко Халява-Oxxxymiron собирались в дальний путь. Давеча, по почте, пришло им приглашение на светский раут от их давнишнего закадычного друга, философа Хомы Брута. Он призывал их бросить всё и мчаться в северную столицу, покутить и покуражиться, да невест побогаче сыскать. А ещё он слёзно умолял привести домашней горилки и шмат сала, а то местная казёнка не согревала холодными питерскими ночами, а соевая ковбаса застревала в горле. Подумали-подумали хлопцы, да и решились на долгое путешествие. Но денюжек у бывших семинаристов от роду не водилось, даже не за что было купить билет на балет на зачуханную брику. И пошли они тогда до города Питера пехом… Бредут лесами тёмныма, Идут степями широкима, Лезут горами высокима… По пути в городах концерты давали, читали рэп, танцевали приватные танцы (вот они-то и пользовались большим успехом среди дам глубокого постбальзаковского возраста). Часто хаживали по похоронам и даже свадьбам, служили панихиды, читали отходные и молитвы, а опосля бывали поминальные или обеды или свадебные пиры, короче — с голоду не померли! Так до места и добрались.       Стали спрашивать да поспрошать: не видал ли кто удалого казака Хому Брута, ведь им и невдомёк, шо он таперича Родион Романович-с. Искали его и в хостелах, и в апартаментах «Англетера», заглянули даже в Смольный, уж больно друг их охоч был до благородных девиц. Прошвырнулись по всем питерским злачным местам: искали в «Розовой уховёртке», заглядывали в «Могучую белку», не нашли его и в «Сияющем дятле». Отчаявшись увидеть друга, решили напоследок заглянуть в стрипбар «Голубая устрица»… Ай, да и чем чёрт не шутит! Оказывается — не шутит! Вот там-то и обнаружили отчаявшегося Хому, вернее Родиона Романовича, горько рыдающего у пилона. Причина его депрессии и угнетённого состояния банальна: его ненахлядная панночка вышла замуж за другого, за треклятого Вия… Друзья, поддерживали бедолагу как могли: сперва поддержали «Рябиной на коньяке», потом ещё раз ею же, потом ещё «Анисовой», затем «Медовой з перцем» и «Горiлкой», а в конце отшлифовали всё «Оболонью». — Хлопцы, нам ли быть в печали? — крикнули, откинув чубы с глаз. Проворно достали из мешков килты, обрядились в них и… сплясали гопака. Покончив со всеми делами в Питере, Хома, Горобець и Халява отправились до дому, до хаты, уложив пожитки в краковский экипаж, двинули в обратный путь. Горобець затянул грустную, душещипательную песню, Халява подхватил: — Не для тебя придёт весна, Хома, ой, не к тебе серебряной водою потечёт Нева, И сердце панночки забьётся как чекмарь не для тебя. Тебе лишь люлька в рот — да чудо в ней — трава… Цветут луга, вишнёвые сады не для тебя! Не для тебя цветут и рощи и поля. Слюну, Хома, сглотни, чтоб дёрнулся кадык — не для тебя, дружок, растёт тростник и конопля. Не для тебя прозрачные ручьи, не для тебя и стюардесса Жанна в юбке узкой, брат. Лишь рюмка, хлеб на ней и ложечка кутьи, да на помин души — уха из петуха из топора (угу, того самого)… Не для тебя…       А тем временем панночка строила планы мести ненавистному Хоме Раскольникову. Мало того что деньги упер, так еще и топором… Гад! Принялась она уговаривать Вия слетать в свадебное путешествие, а то что? Как жениться так прыткий, а как жену на Бали свозить, так веки мешают? Сошлись они на Питере. Вий собирался на Сапсане в Москву сгонять, старых друзей на Патриарших навестить, а панночка отговорилась насыщенной культурной программой в Эрмитаже… По приезду дала обьявление о ссуде денег под малые проценты и стала жрать, упс, ждать. Ждать, в лице Раскольникова, себя долго не заставило. Не давала ему совесть в лице мадам Мармеладовой покоя… И вот, квартира панночки, Раскольников, панночка… корсет! Корсет матушкин так и остался-то на панночке в момент эпического метания топора. И только-только принялся Хома извиняться, как третекратно закричал петух. Петух?! В центре Петербурга. Панночку затерзали смутные сомненья… так и есть! В шкафу затаился Вий! Даже веки сам поднял, а говорил, я без помощников в этом деле никуда…       — А не пора ли бы мне выйти из шкафа? — подумал Вий, почёсывая левое… веко. — Как это? Как, как? Как Франсуа Пиньон в своё время, — закончил мысль глава нечисти всея, почесывая уже правое веко, которое медленно сползло пониже пупка.       — Ку-ка-ре-ку! — прозвучало в три часа ночи посредине Питера. — Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!       Три раза. А потом раздался хруст ломаемых костей и из шкафа вывалилось нечто бесформенное и тёмное.       — Бля… Апсолютно чёрное тело… — выдохнул, находясь в состоянии полного офигения, Хома.       — Какое чёрное тело, дело чёрное! — грозно пробасил Вий, выпучив угольные беньки, пытаясь пристроить веки за плечами.       — Ты какого хрена в шкаф полез?! — рассержено уперла руки в голые боки Панночка. — Антиквариат, можно было загнать по спекулятивной цене! Эх ты, векошлёп недоделанный!!!       — Ты тут не командуй! Женщина! — попытался шлёпнуть веком Вий. — Вон едет делегация с салом и горилкой, в карманах прорехи, они тебе и за медный червонец починят мебель твою, загонишь в два раза дороже.       Шлёпнув, в очередной раз бесполезно пытаясь закинуть веки за плечи, Вий внимательно разглядывал Хому. А неудавшийся блядун-философ с какими-то стрёмными искорками в бесстыжих глазах поглядывал на Вия.       — С этим что делать будем? — кивнула Панночка на своего гостя.       — Помолчи, дай подумать, — буркнул предводитель нечистых. — Хорошенький же, чёрт…