***
В зеленоватом мареве Тени клубы черного дыма казались особенно густыми. Жар ало-золотого огня плавил камни, остервенело лизал черепицу крыш, жадно пожирал кусты и деревья. Небольшая площадь, служившая средоточием жизни самого крупного города в эрлинге, стала еще меньше из-за сваленных на ней груд обгоревших, страшных и зловонных трупов. Пахло паленой кожей, волосом и ― сильней всего ― скверной. Сурана, оглядевшись по сторонам, обнаружил себя в горящем Амарантайне, но все, кто находился на улицах: и жители, и порождения тьмы ― были уже мертвы. Он стоял возле таверны «Корона и лев», и пламя, не смея тронуть его, бешено вилось вокруг. Послышался громкий треск. Он повернул голову и увидал, как обвалилась церковная крыша. В дрожащем зеленью призрачном воздухе расплескались десятки испуганных голосов. Танариэль накрепко закрыл ладонями уши и зажмурился. Кошмар был реален настолько, что эльф отчаянно желал броситься в ревущее пламя, сгореть заживо, только б все это кончилось. «За что?! За что я должен видеть это снова?!» Он даже не понял, как оказался в Тени. Вот он сидел, разговаривал со Стэном, а после вдруг мир на мгновение потемнел и качнулся, и грязная вода гавани полетела навстречу. Он… умер?.. Рядом послышался мягкий звенящий смех. Следом раздался голос, не мужской, но и не женский; томный, сладкий, вкрадчивый: ― Ты ведь хочешь, чтобы этого никогда не случалось?.. Чужая гибкая рука с сильными тонкими пальцами, что оканчивались длинными острыми когтями, лаская, пробежала по его телу и остановилась, накрыв пах. В спину вжались тяжелые полные груди. Демон желания. По силе ― не из последних. ― Ты не добьешься от меня ничего, ― устало отозвался Тан. Демоны почти всегда приходили в его сны, искушали, но он боролся. Они отступали до следующих ночей, а иногда не являлись вовсе. Серые Стражи имели сильную волю. Ее не так просто было сломить. Обнаженная демоница, едва прикрывшая срамные места золотыми цепочками, оказалась перед ним. Оглаживая себя, медленно обвела острым розовым языком пухлые губы ― красовалась. Рассмеявшись снова, потянулась к нему, игриво обвила ногу цепким длинным хвостом. Фиолетовое пламя меж ее тонких закрученных рогов на миг вспыхнуло ярче. Танариэль отшатнулся. ― Я могу сделать так, чтобы этого не было. Я ведь вижу, с какой страстью ты жаждешь этого… Покажи мне свой мир, и я исполню твое желание… Она щелкнула пальцами ― огонь утих. Исчезли с площади обгоревшие трупы, деревья оделись зеленью, бойко зашумели торговые ряды, дети принялись играть меж белыми колоннами церковного входа. О, демон почувствовал все верно. Так должно было случиться! Никакого приказа! Огня! Сотен жизней, загубленных по его слову! Все это было так… взаправду, настолько ярко и правильно, что Тан позабыл о коварстве Тени, ее липкой и душной зеленой мгле, окутавшей ненастоящий Амарантайн. Когда демон подобрался к нему ближе, чем на вытянутую ладонь, наваждение спало. Сурана окружил себя вьюгой. ― Никому не дано повернуть время вспять! Амарантайн исчез. Танариэль с удивлением обнаружил себя в Денериме, в самом центре толпы, что забила всю огромную площадь Торгового Квартала. Посреди нее виднелся эшафот, обитый темным траурным крепом. У виселицы палач заканчивал вязать узлы на веревке. На сколоченных отдельно трибунах собралась знать и чета ферелденских владык. В рыжеватом мужчине с жестоким и хищным лицом Тан с трудом признал друга своего Алистера. Анора, впрочем, изменилась мало. На помост взобрался королевский глашатай, зачитал громко всё, что значилось в его свитке, и мерный рокот толпы нарушил звон цепей. Тощий и грязный узник, которого вывели к народу, поразительно походил на самого Сурану. Едва показалась его фигура у дальнего края площади, поднялся невообразимый гвалт. На него ― на двойника, призрачного близнеца ― обрушился поток брани, камней и грязи. Стража едва сдерживала обезумевших людей. Тот, другой, лишь сильнее горбился и отчаянней цеплялся за своих конвоиров. ― Смотри, сегодня казнят эрла Амарантайна. Он сжег собственный город! ― рядом женщина подтолкнула своего ребенка вперед, чтобы тому было видно лучше. ― Проклятый эльф, ― вторил ее сосед, дородный торговец. ― Дай волю этим остроухим выродкам, и они перебьют нас всех! Тем временем несчастное отражение его, поднявшись на эшафот, бросило затравленный взгляд на Алистера. Тан заметил, что выражение глаз его было в точности, как у церковных нищих, клянчащих медяки. Король скривился и подал знак начинать. Стража ухватила его с обеих сторон за локти и подняла на высокий толстый чурбан. Он не желал принимать смерть со спокойствием, вырывался и безуспешно силился сбросить оковы. Его успокоили тумаками и затем накинули петлю. Толпа злорадно притихла в ожидании. Миг спустя колода глухо ударилась о доски помоста. Картина исчезла. ― Нарош-шно, ― прошипела демоница, впиваясь когтями в его плечо. ― Ты думал об этом нарочно! Мечтаешь о собственной казни, но боишься, маг? Что мне толку с тебя мертвого? Я хочу в твой мир, впусти меня, впусти!.. Я исполню любое твое желание, только согласись!.. Тень изменилась вновь, затягивая его в прохладную сумрачную библиотеку, обставленную со сдержанной роскошью и изяществом. Здесь тоже присутствовал он ― совсем другой; тот, каким он мог бы стать, если бы сбросил с себя груз Мора, жестоких решений, неприкаянности и скорби. Не узник, не пленник, но хозяин своей судьбы и собственного счастья. Он сидел за столом в легком домашнем платье и мягких туфлях, перелистывал тяжелые фолианты, что-то внимательно выписывал. Пробовал складывать пальцы в магические знаки, вновь возвращался к записям. Морской бриз играл занавесками тонкого орлесианского шелка, издалека, с залива Риалто, слышался ненавязчивый рокот прибоя. Сладковатый запах дозревавших апельсинов и персиков вплывал в комнату из окон, обращенных в сад. ― Я вернулся, радость моя! ― громко стукнули двери, и Зевран ворвался в библиотеку стремительным вихрем красоты и опасности, затянутый в богатые одежды, полагавшиеся ему при нынешнем высоком статусе Гильдмастера, с неизменными и любимыми парными клинками на поясе. Другой он сделал от неожиданности кляксу, оттого расстроился и, насупившись, слегка стукнул по нетерпеливым пальцам, когда они скользнули под домашнюю рубашку. ― Так скоро?.. Прием у маркиза слишком быстро наскучил тебе?.. Ответом ему стал влажный поцелуй в шею. ― Он был на редкость уныл… ведь ты отказался пойти со мной. Светлые волосы склонившегося Зеврана щекотали чуткие уши, но он сдержал улыбку и со всей серьезностью изрек: ― Я буду отказываться до тех пор, пока ты не прекратишь таскать меня на эти ярмарки тщеславия. Ты убеждал меня, что антиванцы имеют широкие взгляды, а они пялятся, ― добавил сердито, а смягчившись, признался: ― Мне там не место, Зев. Среди Стражей, в Круге ― да, но не в этом паучьем гнезде. Помнишь, через неделю после моего приезда ты решился представить меня двору, и на нашем пути оказался молодой виконт?.. Не припомню его имени… Он первый красавец столицы. Предположив, что разговор предстоял не из легких, Зевран обошел его, выдвинул себе мягкое кресло и уселся напротив, приготовившись внимательно слушать. Накрыл своей горячей ладонью его руку. ― Знаешь, что он сказал мне, когда ненадолго отвел в сторонку? ― Множество всяких неприятных слов, наверно? Увы, за фасадом красивого дома случается обнаружить гнилые стены и крышу… Виконт как нельзя лучше служит этому доказательством… Так что же он? Мне следует биться за твою честь на рапирах или, быть может, дело разрешится парой капель твоей бесценной отравленной крови? Он фыркнул и заправил выбившуюся белесую прядь за ухо. ― Я не девица, чтобы ради меня дуэли устраивать. И я не люблю бессмысленных смертей. Что до виконта… Он весьма грубо посоветовал «бледной моли с юга» не занимать чужое место в твоей постели и воротиться как можно скорее в «сырой и грязный Ферелден, где вместо изысканной красоты почитают больших слюнявых собак». Он не успел даже выдохнуть после пылкой своей речи: Зевран в один миг плавно поднялся, очутился перед ним и приложил палец, затянутый в тонкую кожу перчатки, к его полуоткрытым губам. ― Тшш. Не хочу слышать остальное. Вторая рука его словно нечаянно смахнула все перья, затем пришел черед исчерканным листам. Пачкая блестящий серый мрамор и ковры бесформенными кляксами, покатилась по полу медная чернильница. Он не мог остаться равнодушным к подобной бесцеремонности; вскочив, гневно воскликнул: ― Зачем ты?.. Я же работал!.. Более сказать ничего не успел ― рот заткнули жадным поцелуем, сильные руки крепко обхватили его стан. Сурана видел, как ему врезалось в поясницу ребро стола; как они, изголодавшиеся по занятьям любовью, лихорадочно принялись избавлять друг друга от одежды, сталкиваясь руками, будто неопытные мальчишки. И валились на пол древние мудрые книги, уступая напору безрассудной ненасытной юности; и рассыхающийся стол жалобным скрипом заглушал сбившееся дыханье; и пронзительно пахло персиками из распахнутого в сад окна… Ароматы фруктов, вина и моря исчезли. Солнечный полдень внезапно сменился дождливой киркволлской ночью. В новом видении его, освобожденного от ошейника и цепей, прижимали грудью к стене одного из складов. В том, кто неспешно вбивался в его тело, раскачиваясь меж широко, до тянущей боли разведенных бедер, он с огромным удивлением и растерянностью признал… Стэна, когда лицо того озарила вспышка небесного огня. Из каких чудовищных, темных глубин его разума демон вынул эту сцену?.. Зачем извратил целомудренную дружескую привязанность, очернил ее похотью?.. Отчего показал?.. И здесь, и в прежних картинах ему удавалось улавливать отголоски чувств своего отражения. Двойник едва мог дышать: большая ладонь закрыла и нос, и рот, и от удушья каждый миг он скатывался то на грань наслаждения, то за черту острой боли. В сильных руках могущественный маг, повергнувший архидемона и орду порождений тьмы, казался себе хрупким, маленьким и слабым, но ощущение это лишь придавало некой извращенной правильности тому, что происходило. ― Какое веление Кун ты всегда должен исполнять, кадан?! ― рыкнули на ухо. ― Принадлежать тебе! ― выкрикнул он, и голос потонул в громовом раскате. Вспышка удовольствия ослепила сильнее зарева молнии. Но исчез и ночной Киркволл, оставив после себя запах отбушевавшей грозы. Вокруг опять расползся зеленоватый туман, скрывая руины Черного Города. Демон никуда не исчез, по-прежнему крутился неподалеку, радостно извивался и нарочито бесстыдно трогал себя. ― Вот так! Хорошо!.. Никак не можешь выбрать из этих мужчин, маленький маг? Не выбирай, они оба станут стелиться у твоих ног, выпрашивать благосклонность героя… Ты же знаешь, нужно только попросить… За спиной у демоницы снова заколебался воздух, и на этот раз она показала, как ласкают его со всей страстью в четыре руки. Сурана замотал головой, отгоняя наважденье, крепко зажмурился. Не смотреть! Не поддаваться! Он выберется! Он еще может дать отпор! Он жив! ― Командор! ― донесся издали глухой голос. Он, кажется, был знаком ему, но никак не выходило вспомнить, кто же мог так его звать. ― У нас гости?! ― демон желания злобно заозирался по сторонам, и этого мига Танариэлю хватило, чтобы ударить. Ледяная стрела длиною в локоть вошла точно между фиалкового цвета грудей. ― Нет! ― демон потянул к нему когтистые лапы, крутанулся, превращаясь в смертоносный вихрь, но эльф послал еще одну стрелу ― она угодила твари в горло. ― Больше не влезешь мне в душу! ― демоница, пронзительно заверещав, задергалась на ледяных копьях. Сурана, тяжело дыша, без сил рухнул на колени. ― Командор! ― раздалось совсем рядом, и зловещая зелень Тени почернела, превращаясь в спасительное ничто забытья.***
― Командор! Танариэль! ― громко и настойчиво позвали прямо над ухом. Скверна в крови живо откликнулась на присутствие другого Стража. Тан со стоном поднял тяжелые веки. Конечно. Кто, как не их беглый целитель, не слыхал о его отставке и оттого звал по прежнему чину?.. ― Уйди, ― хрипло попросил он, ― не снись мне, дезертир. ― Вот вам и вся благодарность. Узнаю нашего Командора, ― слабо улыбнулся бывший Серый Страж Андерс. Рядом с ним Сурана заметил довольного косматого Хоука, а всех троих окружал каратаам с мечами наголо. ― Стэн… Что… со мной было?.. ― спросил эльф, садясь, и завертел головою в поисках друга. ― Ты упал и забился, кадан, ― послышалось сверху. ― Я успел оттащить тебя от воды. Наш лекарь осмотрел. Сказал ― яд. Тан, подумав о странных ощущениях своих после Ритуала, принялся осторожно ощупывать шею. Нашел несколько круглых отметин, где была содрана кожа. «Тогда!.. В васготской пещере!..» ― вспомнились серые руки на золоте жезла. ― Отравленные иглы. Выпускают, когда саирабаз недостоин погибнуть от меча. Будь твоя шея чуть толще ― умер бы на месте, ― послышался сзади незнакомый голос; такой ровный и бесстрастный, что Суране невольно пришли на ум безжизненные лица усмиренных. Он обернулся ― и увидал еще одного арваарада: моложавого, круторогого, могучего. Тот, как и прочие, тоже наставил меч на него ― целился в горло, точно под кадык ― но глаза его были невозможно спокойны. Здесь находилось сразу три мага, а он не брызгал слюной и не ревел, как прежний эльфов надзиратель. Уж лучше бы так… Отчего-то Танариэль решил, что эта отрешенность и холодность напускные, а сам кунари ― не лучше, чем старый смотритель, только ему для жестокости необходим будет повод: малейший проступок, неверное движение или взгляд. ― Теперь я твой арваарад. Прошлого казнил аришок: он пошел против его слова и воли Кун. Каратаам, taashath! Базалит-ан принадлежит себе. Кунари убрали мечи в ножны, но напряжение по-прежнему ощущалось в воздухе, тяжело липло к пальцам, оседало горечью на языке. Тан попытался встать, но был все еще слишком слаб. Андерс подхватил его за плечо и локоть, заставляя сесть обратно. Сунул в руки чашку, полную до краев душистого отвара. Эльф жадными большими глотками отпил половину и поинтересовался, что случилось потом. ― Я слышал, в городе есть лекарь, который не берет платы, ― продолжил Стэн. ― Когда явился этот бас-саирабаз, попросил найти и привести его. ― И вот мы здесь, ― белозубо улыбнулся Хоук. ― Андерс, как увидел, кого лечить надо, три дня от тебя не отходил ― честное слово, наседка и то спокойней. Как-то мы с братцем… Андерс как-то по-особенному коснулся его руки. ― Не нужно, Гаррет. ― Я должен поговорить с целителем, ― попросил Тан. ― Как Страж со Стражем. Их неохотно оставили. Хоук тоже ушел, на прощание хлопнув Андерса по плечу: ― Буду ждать у ворот. Андерс привалился рядом, запрокинул светлую голову, закрыл глаза. Сурана в мыслях отругал себя, что только сейчас заметил, как тот вымотался. Чувствовалось в давнем знакомом и что-то еще, будто его как-то по-особенному коснулась Тень. Что ― он пока не мог понять, но знал: одному магу другого от демона не оттащить. Народу много нужно, лириума… Странно это было все. Он нарушил молчание первым: ― Почему ты ушел? Андерс промолчал, только отвернулся пристыженно. ― Не хочешь ― не говори. ― Ты не поймешь, ― ответили надрывно и глухо. ― Не пойму, ― закивал Тан, и шею задергало с новой силой, ― не пойму, но хоть попробуй мне объяснить. Если бы речь не шла о тебе ― дезертир уже поплатился бы жизнью. Я бы разыскал его даже на другом краю Тедаса, прошел бы через всю Тень ― только бы притащить глупца обратно в Башню Бдения и судить за нарушенную клятву. Серый Страж ― это до конца, помнишь? А ты… вольная птица, Андерс. Можно ли удержать того, кто семь раз бежал из Круга?.. ― Я помню, ― отозвался он, и в следующий миг глаза Андерса полыхнули ярко-синим, а в тишине прогремел громогласный голос, не принадлежавший подлунному миру: ― Командор. ― И ты здравствуй, Справедливость. Значит, это ты меня вытащил, ― удивление быстро прошло. Эти двое всегда раньше находили общий язык, а теперь и вовсе разделили одно тело. Что же за маги были целители, отчего впускали в себя духов?.. Винн ― Веру, Андерс, ее ученик, ― Справедливость… Танариэль, живший с нетающим льдом в сердце и в руках, не понимал. Но не ему было вмешиваться, и не ему судить: каждый шел по своему пути, отвечал за совершенные ошибки и сделанный выбор. В конце концов, за его плечами остывали камни сожженного Амарантайна. ― Я, ― отозвался дух. Хотел добавить что-то еще, как дверь отворилась, и на пороге вырос арваарад, с жезлом и обнаженным мечом. Голубое сияние в глазах Андерса исчезло, он поднялся ― пожалуй, слишком поспешно, и пробормотал: ― Я держу лечебницу в одном из закутов Клоаки. Перед ней всегда горит фонарь, не заблудишься. Сможешь ― приди завтра, я еще раз тебя осмотрю. Прощай, Командор. Вышел, оставив после себя пряный запах трав и лириума. Тан, измученный по пробуждению болями в голове, постарался удобнее устроиться на лежаке. Не выходило. Каждое движение оборачивалось резкой болью в висках и затылке. Шею все еще неприятно дергало. Вернувшийся каратаам укладывался спать, и Сурана решил последовать их примеру. Кто набросил на него кусачее шерстяное одеяло, он уже не видел.***
Арваарад разбудил его незадолго до восхода солнца, против обыкновения старого смотрителя не пнув сапогом под рёбра. Тан тут же открыл глаза, сел, позволил закрепить на себе новый ошейник и приладить широкий пояс, к которому спускались цепи. Наручи, прежде натершие его запястья до бурых саднящих полос, сменились другими, сделанными точно по мерке. Когда Сурана встал, он не почувствовал прежней тяжести. Повел руками, не сплетая заклятий ― те еще не совсем слушались, но собирать в кулак волю, чтобы вскинуть их над головой и сложить пальцы в мудреный знак, теперь не было нужды. Арваарад довольно кивнул, осмотрев его со всех сторон, и вывел эльфа наружу. У дверей на него налетел бурым вихрем Инарил, которого не пускали к нему все это время; едва не свалил с ног, облизал радостно все, до чего сумел дотянуться: руки, шею, лицо. Каратаам и два других отряда давно поднялись и теперь разминались на широком дворе. Танариэль восхищенно застыл, лишь увидав их. Таилось нечто завораживающее в одновременных, отточенных до совершенства движениях; в том, как ровно подымались и опускались десятки мечей, как серебристо блестела на скупом утреннем солнце влажная от пота кожа, как вздувались и опадали бугры сильных твердых мышц. Дыхание воинов сливалось воедино и оттого походило на низкий и глухой рев дракона, а длинные клинки, сталкиваясь меж собою, лязгали, как огромные стальные зубы. Неудивительно, что народы Тедаса боялись мощи этого страшного единения. Сурана внимательно следил за антаамом и про себя рассуждал, каково в целом было общество Кун. Давно, еще в год Мора, он спросил Стэна, почему кунари за пределами своих северных островов непременно оказываются солдатами. Почему не мирными путешественниками, торговцами или кем-то еще? Друг, серьезно посмотрев ему в глаза, спросил в ответ, что Страж видит первым, если на пути встречает кого-то: душу, тело или разум? Тан ответил: конечно же, тело, и Стэн важно произнес, что антаам, армия ― и есть тело народа Кун. Танариэль легко отыскал товарища взглядом: он хорошо был заметен среди рогатых серокожих великанов, хоть и несколько уступал им в росте, и рогов не имел, и тело его было скорее смуглым, а не пепельным. Стэн сошелся в поединке с одним из приближенных к Аришоку карастенов, и остальные тут же дали им место, прекратив свои упражнения. В этой битве не было слабого. Уследить за их мечами у Сураны, видавшего, пожалуй, все, что умел Стэн, попросту не получалось: настолько стремителен и жесток был натиск каждого. Тан испугался за друга даже сильнее, чем когда кунари сунулся архидемону под брюхо, и тот саданул его здоровенной лапой. Но эльф волновался зря: в глазах карастена не клубилась мутная пелена боевого безумия. Ни один не вырвал у другого победы, и вскоре, воткнув мечи в землю, они коротко кивнули друг другу, признавая соперника равным себе. За этим действом недолго наблюдал со своей скамьи Аришок, потом ушел. Одни кунари, что уже закончили тренировочные бои, обливались морской водой, шумно фыркая и отжимая мокрые волосы, другие отдыхали в тени, третьи наносили витаар, собираясь покидать лагерь. Саирабазов на такие тренировки не выводили, но Танариэль и сам не горел желанием хвастаться силой: слишком безжалостной хваткой обладал его лед и слишком часто нес смерть. Раньше было не так. Еще недавно его тонкие не по-мужски руки творили прекрасный холодный мир. Когда в Ферелден приходила зима ― порою врываясь средь промозглой, серой осени ― его вместе с Первым Чародеем каждую неделю выпускали на день из башни. И пусть плотным кольцом их окружали храмовники, эти уроки за пределами старинных стен превращались в самое настоящее волшебство. Учитель и ученик, сопровождаемые грозными рыцарями Церкви, ступали вместе по тонкому льду, не страшась провалиться: под их ногами он крепчал, покрывался вязью причудливых и странных узоров, что рождались у Тана в голове. Он разрывал низкое, пухлое седое небо ледяными пиками, строил из осколков прозрачные замки, стараясь в точности повторить увиденные на древних гравюрах в библиотеке, кутался в теплую пушистую мантию из пурги, выпускал из рук угловатых ледяных птиц… Среди учеников о нем всегда ходили самые разные слухи. Он рос, и все чаще звали его меж собою Сурана-Лед, позабыв детское прозвище «Несуразный». Многие боялись Тана: судачили, будто коснется он кого неосторожно ― тот и застынет, даже дед Ирвинг не расколдует. На его единственного друга Йована потому глядели исподлобья: как это он до сих пор в ледышку не превратился?.. Особых талантов за ним не числилось ― значит, страшным малефикаром был, а может, и одержимым вдобавок. Молодые маги ― из тех, что сами только перестали быть учениками и еще не нашли ни своего призвания, ни влиятельного покровителя из числа уважаемых членов Круга ― считали, что Первый Чародей на склоне лет падок стал на тонких эльфийских мальчиков. Пусть Танариэль искренне ненавидел эти сплетни, и ребенком страшно обижался, забиваясь подальше от злых людей в самые темные углы башни, именно они спасали его и от недоброжелателей, и от завистников, и от тех, кто с дурными мыслями заглядывался на тонкую его фигуру. Винн, когда Зевран ― реже Лелиана ― спрашивали ее, каким был прежде Страж, улыбаясь, рассказывала про любопытного мальчишку, которого совсем маленьким привезли в Круг. Про то, как он доверчиво глядел на мир большими серыми глазами; тянулся за знаниями и ходил хвостом за всеми, кто не гнал его. Как поразил Первого Чародея доставшимися силами: Ирвинг полагал, что кто-то из родни Сураны происходил из старого долийского клана и владел могучей древней магией, которая людским колдунам была неподвластна. Как он ни просил, Винн не утаила историю про то, как рыцарь-командор Грегор, заскучав по любимой ушице, однажды страшно захотел ее посреди лютой зимы. Велел привести к себе Тана, приказал из-подо льда достать рыбы, а озеро Каленхад тогда чуть ли не до дна промерзло. О размерах поднятой им глыбы, в которой застыло не меньше десятка всяческих рыбин, спорили чародеи еще несколько месяцев. На кухню волокли эту громаду уже храмовники, костеря и своего командира, и треклятого мальчишку-эльфа, из-за которых теперь им приходилось горбатиться ― магов, владевших школой огня, туда не пустили, чтоб ненароком не подожгли чего-нибудь. Уха вышла дрянной, рыцарь-командор долго плевался, а сама история превратилась в нарицательную небылицу со множеством разных смешных деталей. Будто бы был там и одураченный демон гордыни, расколовший на озере лед, и пара нечистых на руку храмовников, которых размороженные рыбы отлупили хвостами по мерзавистым рожам, и самодур-командор, и мудрый маг, чья жизнь вовсе не думала клониться к закату, несмотря на почтенный возраст… Танариэль, посмеиваясь, отнекивался и просил остальных ― особенно Огрена ― старую волшебницу больше не спаивать, а то и про них еще чего насочиняет. Посреди скверны и смерти, грязи раскисших дорог и пепла сожженных людских селений такие истории становились для их маленького отряда чем-то вроде отдушины, когда дозволялось забыть о тьме. В ту пору казалось, что огонь их большого костра берёг от всего. Мор, уносивший каждый день множество жизней, к ним подобраться не мог. Но одну жизнь он все-таки оборвал. Мор убил невинного эльфийского ребенка, что смотрел на враждебный и страшный мир добрыми большими глазами, и пощадил усталого мужчину с потухшим взором и сединою в поредевших черных волосах. Сурана махнул рукою, приветствуя Стэна, и с молчаливого одобрения арваарада принялся спускаться. Каратаам приводил себя в порядок, так что ненароком досталось и эльфу, когда он прошел мимо. Вид мокрого и взъерошенного мага, у которого текло и с головы, и со штанов, вызвал у бойцов кривые усмешки. ― Утра, Стэн, ― поздоровался Тан. ― Я хотел бы поговорить. Тот уже закончил с Асалой, поднялся и они устроились на прежнем месте у воды, только теперь рядом с ними высилась грозная фигура арваарада. Танариэль не спешил начинать беседу: случалось, он и прежде робел перед кунари, что был старше него почти вдвое, а теперь, в их лагере, даже в беседах с другом приходилось еще тщательнее выбирать слова. Стэн редко заговаривал первым и сейчас молчал тоже, любовно оглаживая сверкающую сталь. ― Я должен спросить, ― наконец решился Тан. ― Почему вы… три года уже здесь? Что вас держит? Стэн помедлил с ответом. Нахмурившись и обернув к эльфу лицо, произнес: ― Без слова аришока я бы не сказал ничего. Он решил: ты можешь помочь. Дозволил рассказать тебе. Никто из нас не вернется в Пар Воллен, пока не будет исполнена воля Кун. Писание Кослуна похищено, аришок должен его вернуть. Сурана застыл с открытым ртом. Он не мог вообразить себе, насколько глуп и безрассуден был тот, кто покусился на священную книгу кунари; зато легко представлялось, что могучие воины с северных островов сотворят с похитителем, когда его найдут. Тану очень не хотелось бы это видеть. ― Это случилось в год, когда ты победил Мор. Аришок долго преследовал вора. Наш дредноут и его судно попали в бурю у этих берегов. Потонули. Мы знаем: вор здесь. Писание тоже. Еще не нашли. ― Не нашли за три года?.. ― Сурана похолодел. Киркволл и вправду ждала большая война, огонь и смерть, и он станет причастен к этому, если спешно не покинет город. Кунари не отпустят его ― теперь он знал это наверняка. Стэн сделал вид, будто не услышал вопроса. ― Что за яд был на иглах? ― спросил осторожно эльф, чтобы уйти от неприятной обоим темы. ― Сок из стеблей касаанды, ― отозвался позади арваарад. Тан вздрогнул. И вдруг прозрел, понял, откуда демон желания вытащил ту чудовищную картину. Ему вдруг почудились насмешливые желтые глаза Морриган: это с красивым хищным цветком своей родины Стэн однажды сравнил дикую ведьму. Не благородный порыв, продиктованный искренней и чистой дружбой, но ее воля и ее проклятье привели его в Киркволл. Когда она с недвусмысленными намеками пригласила эльфа в шатер, а он испугался силы ее, язвительного, вздорного нрава и странного интереса к нему, тем же вечером отыскав утешение в пылающей страсти антиванского убийцы, оскорбленная и отвергнутая Морриган на следующий день на привале подошла к нему и, пронзив насквозь колдовским своим взглядом, сказала: «Коль для тебя я нежеланна, Страж, и чувства смял мои ты, будто лист ненужный, полюбишь всей душой того, кто никогда на страсть твою не даст ответа, кому «любовь» ― лишь слово глупое чужое. Сгоришь, безумьем жизнь свою отравишь, покоя не найдешь и растеряешь силы, а после всех тех мук ты примешь смерть как избавленье». Наутро, до того, как Морриган после темного ритуала выскользнула из его комнаты, Тан постарался выведать, кто был тот, второй. Она лишь рассмеялась и, довольно огладив живот, в благостном настроении великодушно дала подсказку: «Скалы вершину покорить придется, коль ты освободиться жаждешь. Падет проклятье, если камень дрогнет, отвечая». И вот теперь он сидел в тени этой скалы и смотрел на море. Сердце глухо стучало, каждые три удара будто замирая. Взмокли ладони, между лопаток скатилась вниз капля холодного пота. ― Кадан?.. ― послышалось будто издали. Тан вскинул голову. ― Мне нужно в город, ― отозвался эльф и не узнал свой голос: так высоко и ломко прозвучал он. ― По делам Стражей и к Ан… лекарю. Он хотел еще раз меня осмотреть. ― Аришок разрешил. Иди.***
Мальчишка-оборванец, проводник по Клоаке, исчез в тот же миг, как получил серебряный и опробовал его на зуб. Сурана остался стоять перед маленьким бараком, возле которого тускло горел фонарь. Из-за дверей доносились стоны больных, негромкие голоса их близких и монотонный тихий шепот целебных заклинаний. Пахло травами, лириумом и чем-то еще, очень горьким. Танариэль толкнул дверь, перешагнул порог… и в изумлении остановился. Ступить дальше, никого не задев, было попросту невозможно. Везде сидели и лежали хворые: мужчины, женщины, взрослые, дети, люди, эльфы. Он поразился количеству несчастных, которых Андерсу приходилось выхаживать каждый день. Целитель ни минуты не отдыхал, бросался от одного к другому; собственный вид его уже вряд ли можно было назвать здоровым: светлые волосы, ниже ушей стянутые неряшливо шнурком, растрепались; под глазами залегли тени; в движениях чувствовалась невероятная усталость. Заприметив его, быстро кивнул. ― Погоди, я сейчас… ― Не торопись, ― мягко попросил его Тан. ― Я подожду. Лучше скажи: не найдется ли у тебя бумаги и чернил?.. Андерс спешно отвёл его в задёрнутый тонкой занавесью угол, где располагалось скромное его жилище, и снова умчался к больным. Какая-то женщина уже звала его, жалуясь на преждевременные схватки. Сурана уселся за стол, отыскал в груде бумаг чистый лист и, обмакнув тощее перо в чернила, принялся писать. Слова подбирались трудно. «Мой дорогой Зевран. Нет, не так, все не так! Видишь, мне снова не удается подобрать слов. Можешь быть уверен, я опять краснею, когда пишу тебе. В далеком для нас прошлом ты говорил, что это выходит у меня мило. Приветствие получилось слишком сухим и глупым, позволь мне начать заново. Зев, мой Зев. Я пишу тебе из Киркволла, впрочем, ты, наверное, уже знаешь это от своих Воронят. Отплатил ли ты тем, кто спас меня от петли в Денериме? Золотом? Как-то иначе? Можешь не отвечать, знаю, что ты приказал им следить за мной, и они лишь исполняли волю Гильдмастера. Да, я ведь не поздравил тебя с этим чудесным событием! Искренне молю простить меня за то, что не могу быть сейчас подле тебя, mi sol (верно ли я написал «мое солнце»?). Я желал всем сердцем, чтобы вместо твоих людей в ферелденской столице оказался ты. Тоска по тебе медленно убивает ― совсем как скверна. И снова не то!.. Если ты знаешь, что я в Киркволле, не укрылось от тебя и то, где я живу и с кем. Да, это правда ― Герой Ферелдена ходит на кунарийском поводке. Стэн шлет привет. Хорошо-хорошо, это я взял на себя смелость передать привет от него: ты же знаешь, он не стал бы подобного делать. Он поручился за меня перед Аришоком, и тот счел меня как Серого Стража, остановившего Мор, достойным, чтобы некоторое время пожить среди кунари. Мне дали арваарада. Помнишь, когда Стэн однажды обмолвился о магах своего народа, ты спросил, значит ли, что арваарад ― это кто-то вроде личного храмовника? Алистер (конечно, наш Алистер, а не Его Величество Алистер Тейрин, король ферелденский) нес тогда ветки для костра, и ты, не скупясь на фривольные выражения, предложил ему стать моим единоличным храмовником, потому как Винн на старости лет это совсем не нужно, а Морриган, чего доброго, превратит его за такое в жабу или кого похуже. Как же он тогда покраснел!.. До сих пор не могу вспоминать это без улыбки. И вот я снова отвлекся. Ни один храмовник не смотрел на меня с такой злостью, как мой надзиратель. Ты же знаешь, за мной в Круге следили особо… Пока старый мой смотритель был жив (Аришок казнил его за то, что нарушил волю Кун, и дал нового), мне казалось, что он в любой момент может сломать мне шею. Или хребет. Только потому что я, отмеченный проклятьем быть магом, существую. Стэн не вмешивался ― это не его роль и дело. Не думай, он не виноват! Жизнь любого кунари подчинена очень жестокому закону… Сегодня мне позволили в первый раз выйти в город одному. По делам Стражей, конечно. Выбить скидку для Башни Бдения у Торговой Гильдии, присмотреться к людям в поисках рекрутов и прочее, и прочее… Об этом тебе, боюсь, будет скучно читать. Я ношу большой железный ошейник теперь ― он мне несколько велик и натирает. Часто к нему пристегивают цепь, иногда водят без нее. Мантию, разумеется, пришлось снять. Почти все шрамы на виду, и некоторые воины, краем уха слыхавшие о порождениях тьмы, наиболее жуткие находят… любопытными. Кунари не понимают, кто я, какой долг возложен на Серых Стражей; в глазах рядовых солдат я всего лишь еще один бас-саирабаз из многих… К чести нашего большого сурового друга, отряд, которым он командует, принимает меня чуть лучше прочих. По счастливому стечению обстоятельств и воле Аришока я по-прежнему могу говорить, мне не зашили рот. Знаешь, Стэн на коронации Алистера обмолвился, что после смерти моей меня назовут кунарон вель ― примером для других ― и устроят в мою честь праздник. Ночь без ролей, когда кунари дозволено ― Стэн долго подбирал слово ― «кутить». Право, я очень хотел бы посмотреть на это действо, будучи еще живым. Зев, мой Зев, прошу тебя, помоги мне. Они не отпустят меня. Я не знаю, кто нужен им: Серый Страж или саирабаз, равного по силам которому у них нет. Писание Кослуна было украдено в год победы над Мором, кунари преследовали похитителя до самого Киркволла, но оба корабля здесь попали в шторм и затонули. Я уверен: книга где-то в городе, но один я не справлюсь. Я не знаю местных воровских рынков и не имею тут полезных знакомств. Мне невероятно нужна твоя помощь. Зев, мой Зев, умоляю тебя. Если кунари не вернут Писание, начнется бойня. Запах крови уже висит в воздухе, малейшая искра ― и Аришок развяжет войну. А я стану живым оружием, как все их маги, и мне прикажут жечь Киркволл и убивать любого, кто не принадлежит Кун. На моей совести будет уже два города. Зев, мой Зев, в этих строках сквозит отчаянье. Я один, я дурак, мне не вырваться. Прости меня. По-прежнему любящий тебя, заковавший себя сам в эти цепи,Сурана»
Тан наскоро перечитал свое письмо и аккуратно сложил бумагу вчетверо. На столе у Андерса не обнаружилось ничего, даже отдаленно похожего на конверт, но он уже придумал, как быстро доставить свою мольбу о помощи в Антиву. Вошел целитель, устало рухнул на узкую свою койку, закрыл руками лицо. Передохнув несколько долгих мгновений, растер ладони и направился к Танариэлю. ― Со мной все хорошо, ― немного резко заверил его тот, и выпрямился. Схватился за занывшую шею. ― Мне понадобится твоя помощь в одном деле. Это очень важно. ― Что я могу сделать?.. ― Твой приятель Хоук ведь понимает, что кунари просто так не уйдут? Понимает, что будет война? Не спорь, Гаррет не глуп, пусть и ведет себя порою не очень умно и через слово шутит. С меня хватило одного Амарантайна, Андерс. Не хочу, чтобы история повторялась в Киркволле. Бывший Страж слушал его внимательно, чуть нервно теребя застежки мантии. ― Здесь, ― Сурана вытащил из сапога тугой кошель, ― пятьдесят золотых, может, чуть больше. Всё, что у меня есть. Это послание,― хлопнул ладонью по бумаге, ― должно попасть лично в руки Гильдмастеру Антиванских Воронов.