Отвернись и забудь, победи в себе страх, Нет страшней ничего чародея в слезах.
Тану не хватило совсем немного времени, чтобы незамеченным вернуться к костру. Злой, как сотня демонов, арваарад встречал эльфа у ручья возле лагеря. За спиной его маячила пара дозорных. Неужели все-таки доложили?.. Сурана мысленно поблагодарил Создателя, что губительного ошейника на нем не было, но тут же одернул себя: разве не претило ему андрастианство и прочие религии?.. ― Саирабаз, оставшийся без надзора, должен быть мертв. Того требует Кун, ― острие меча нацелилось в горло. ― А долг Серого Стража требует охранять мир от порождений тьмы, ― голос не дрогнул, не выдал неправды. Сурана смотрел в грозные темно-лиловые глаза с той уверенной силой, которую не имеют лжецы. ― Я проверял окрестности. В горах у тварей много ходов. Должен был убедиться, что ночь пройдет мирно. Арваарад глядел недобро: искал малейший признак одержимости, ждал, когда тело эльфа сломается, взбухнет, и из него, раздирая плоть, покажется демон. Ничего подобного, конечно же, не случилось. Надзиратель опустил меч. Далось ему это с трудом, как Танариэль отметил про себя; кунари долго колебался: хмурил брови, сжимал до скрежета челюсти и широко раздувал ноздри, словно хищный зверь перед прыжком. ― Я помню слова аришока, страж. Я оставлю тебе жизнь. Но ты должен был предупредить, ― проворчал он почти без тени прежней злобы. Мечи отправились в ножны, Тана взяли в плотное кольцо и так двинулись к лагерю. Через несколько шагов Сурана замер, стиснув зубы. Совсем близко раздалась песнь скверны. Как же… не вовремя!.. На другом берегу ручья, в тени ветвей, что причудливо сплетались меж собою, спускаясь к тонкой полоске воды, замерла закутанная в черное фигура. Высокий, больше человеческого, рост, обезображенное серое лицо, впалые белесые глаза и безгубый рот с треугольными зубами выдавали гарлока. ― Посланнику... нелегко было найти... Страж исчез... не сказал Архитектору... ― Я сам. Не подходите, ― глухо произнес Сурана и, растирая руки, вошел в воду. Та заливалась в короткие сапоги, но он не чувствовал ее холода, брел, будто в тумане. Гарлок двинулся навстречу, с почтением склонил голову. ― Посланник принес лекар... Он не успел договорить: ледяной шип пробил его грудь. ― Мне жаль, ― прошептал Танариэль, принимая на руки тяжелое тело. Затем опустил его в траву, обшарил складки плаща и карманы, отыскал тонкий фиал и спрятал у себя. Бросил кунари через плечо: ― Сжечь. Но близко не подходите. И воду берите только выше по течению. Двое воинов, пришедших с арваарадом, немедля подчинились, быстро возвратились с пылающими головнями, и в молчании труп сожгли. Затоптали занявшуюся траву и под прежним конвоем Сурану вернули в лагерь. Надзиратель снова надел на него ошейник и пристегнул цепь, обмотав ее вкруг ствола самого дальнего от потухшего костра дерева. Остаток ночи Тану следовало провести сидя. Посланник был ни в чем не повинен, но никто не должен был узнать о безумном союзе Серого Стража и порождения тьмы, древнего жреца Уртемиэля, Архитектора Мастерских Красоты. Они, как бы странно ни звучало это, походили друг на друга: оба были могущественными колдунами, обоих до краев переполняла скверна. В последние месяцы, незадолго до того, как из Вейсхаупта доставили приказ об отставке, эльф часто навещал Архитектора в его тайной лаборатории. У того имелась богатая библиотека, натащенная слугами со всех уголков Тедаса, и множество артефактов ― некоторые сохранились еще со времен Арлатана. Перегонные кубы и реторты, горелки, склянки, колбы возвышались на каменных столах его убежища чудесным градом из металла и стекол. Они подолгу спорили об образовании молодых чародеев и канонах магии: той, что учили в Кругах южных королевств, и той, что некогда превратила Тевинтер в империю невиданной мощи. Сходились в одном: в любом Круге прошедшим Истязания юношам и девушкам подобало иметь широкий кругозор, хорошие манеры, разбираться во всех известных направлениях магии, блестяще выступать на диспутах, а также всячески продвигать науку в рамках той школы, к которой принадлежали. Именно мудрый и диковинный союзник его выступил первым критиком и рецензентом большого труда Сураны о применении цепей сонаправленных векторно заклинаний разных школ в деле Серых Стражей. Та часть монографии, в которой подробно описывался итог использования таких цепочек ― число их стремилось к какому-то невероятно огромному значению, ― вымахала без малого на пятьдесят страниц, а материал для нее оттачивался на порождениях тьмы, которых разумными сделать не удалось, и потому угрозу они представляли для всех. Внимая высоким разговорам и съеживаясь от ярких вспышек заклятий, в темном углу убежища негромко шуршал Архитекторов питомец ― прикормленный гигантский моровой паук. Если бы в Вейсхаупте узнали об этом, судьбу Сураны определило бы совсем не изгнание. К счастью, порождения тьмы трепливыми не были, а Стражи пребывали в блаженном неведении, куда частенько пропадал их Командор. После трехлетних изысканий они с Архитектором сумели изготовить подобие лекарства. Прежние формулы, более действенные, были, увы, безнадежно утрачены… Оно не избавляло от скверны, лишь замедляло ее ток в крови, тем самым продлевая жизнь: полную прежних, не стершихся безумием красок, а вовсе не жалкое существование наполовину обернувшегося вурдалака. Танариэль вел дневник, отмечая в нем каждое изменение, происходившее с ним. Не все шло гладко. После первого приёма зелья он провел на Глубинных Тропах около двух недель. Трудно было привыкнуть: ему казалось, что он вот-вот потеряет рассудок от тысяч чужих голосов, перебивавших друг друга в его голове; от обострившихся чувств, от рева оскверненной крови, беспрестанно колотившейся в висках. Потом справился ― превозмогая боль и дикую, темную злую часть себя, что досталась ему от порождений тьмы при Посвящении. Плата была высока ― но того стоила. Страх близкой смерти, на которую члены ордена шли добровольно, спускаясь на последний бой, не оставлял его с того дня, как он ступил на путь Серого Стража. Теперь же, принимая гадкое черное зелье, замешанное на редких травах, выжимке из подземных грибов, собственной крови и паучьем яде, он не боялся. Он проживет много больше отмеренных тридцати лет и войдет под темные своды пещер не врагом ― но другом. Архитектор примет его как равного, и у них будет целая вечность, чтобы упражняться в магическом мастерстве... Сквозь дрему Сурана почувствовал, как под боком, тяжело навалившись, улегся пес. Эльф и мабари, как часто бывало раньше, уснули, тесно прижавшись друг к другу.***
Полная луна, огромная, почти белая, застыла высоко над морем. С шелестом набегали на берег волны, лаская круглые гладкие камни. Это казалось непривычным: ясные ночи за последний месяц он пересчитал бы по пальцам. Огонь их со Стэном маленького костерка ― остальной каратаам разбил лагерь далеко, у огромной черной гряды холмов ― тихонько потрескивал, танцуя меж тонкими длинными сучьями, брошенными ему на расправу. Дым уходил в звездное иссиня-черное небо, и Сурана читал будущее в бледно-серых расплывчатых контурах. Видел сильнейшую армию Тедаса, обагренные клинки, видел, как падали один за другим людские города, умирали солдаты и плакали женщины, как некогда беззаботно игравшие дети сидели за книгами под присмотром статных рогатых жриц и пытались постичь чужую жестокую мудрость, отнявшую у них родителей и дом. Он видел Стэна, и тот направлял эту страшную волну на новые страны. Черный дым скрыл жаркое солнце Антивы и Ривейна; ярый пламень пожрал морды золотых львов Орлея; а в сером снегу, неотличимом от пепла, потонул Ферелден. Стэн в этом видении казался много старше и, вдобавок, совсем чужим, незнакомым. Глаза у него были темные, пугающие, что грозовые тучи, лицо ― суровей обычного, а руки ― по локоть алые: сразу и не поймешь, где кровь, а где витаар. Сурана закрыл глаза. Заставил себя не думать о будущем. Поднялся, отправился к морю; у пенной кромки сбросил сапоги и вошел в воду. Край широких штанин сразу потяжелел, напитываясь соленой влагой. Топнув, эльф поднял в воздух мелкие брызги, в тот же миг раскидывая руки ― в воду, сверкая, осыпался ледяной дождь. Следом волны под его ногами обратились в холодное великолепие, матово блестящее в лунном свете. В небо устремились причудливые, изогнутые под немыслимыми углами фигуры. Он танцевал меж ними, босой и растрепанный, и с его волосами играл ветер. Скользил и гнулся, вскидывая ладони в немой молитве к луне, припадал к застывшей воде, будто силясь разглядеть собственные следы ― и затем распрямлялся. Ровно дышать в морозном воздухе удавалось с трудом. Его движения были выверены, точны, плавны, хотя тело все еще оставалось по-юношески угловатым и несуразным. Память крови брала свое: Тан на миг осознал, что творил древнее таинство, некий ритуал ― как много лет назад его далекие родичи в Арлатане, могучие маги, прекрасные, высокие и гордые эльфы. Он не был похож на них, но сейчас, кажется, стал на полшага ближе к ним. Танариэль улыбнулся этим мыслям, и с рук сорвалось новое ледяное совершенство. Сурана хотел думать, что был красив в этот миг. Когда он остановился и аккуратно соскользнул на берег, лед истаял за его спиной. Волны с ревом сошлись, брызги окатили эльфа с ног до головы. Тан рассмеялся и стянул вымокшие штаны, провел по волосам, зачесывая их назад. Жалобно кричали чайки, шумел ветер в кронах далеких деревьев, камни терлись друг о друга под его ногами. Возвращаясь к костру, он глядел на мир с улыбкой. Лунный свет путался в черных, глянцевито блестевших прядях, волнистых из-за воды. На душе было удивительно светло и легко. Тан уселся Стэну на колени, обхватил ладонями суровое и грубое, будто вытесанное из камня лицо; осторожно поцеловал в извечную хмурую складку между бровей ― и отпрянул, испугавшись собственной дерзости. Признание в глупых, неправильных чувствах ― в не-любви, как Сурана мысленно нарек их, ― так и не сорвалось с языка, но, может, его действия будут красноречивей?.. Кунари не торопился отнимать его рук, и эльф, осмелев, беспорядочно стал касаться губами сомкнутых век, острых скул. Привстал, прижался гладким прохладным лбом к чужому, горячему, испещренному знаками многих лет. Стэн для него был свежим рубцом, причинявшим невыносимую боль; раной ― наскоро перевязанной, но не исцеленной. В голове у Сураны шумел прибой, и тот, что целовал камни Рваного Берега, раскатисто вторил ему. Чайки, тревожно кружившие над водою, печально отзывались на рваные вздохи; Тану казалось: он и сам парил среди них, будто из-за этих странных и глупых чувств выросли легкие белые крылья. Он вжимался спиною, худой и исполосованной некогда плетьми, в широкую грудь, чтобы ощущать сильнее: желанен, дорог, нужен. Хотел благодарить за все, но кроме собственного тела ничего не имел, и потому отдавался, как в последний раз. Дарил самого себя тому, кто скоро должен был принести в мир пламя и смерть. Стонал, устремляя голос к внимательному небу, которое одно они посвятили в свою тайну; гнулся подобно малому деревцу в ураган, сплетал их пальцы, цеплялся за огромные шершавые локти с немой мольбою: «Не отпускай!..» Когда он снова вгляделся ненароком в сизый дым, глазам предстала прежняя картина, только теперь они шли рука об руку ― по телам, по костям городов, через брошенные луга и пашни. После Тан едва нашел в себе силы, чтобы рухнуть рядом в примятую траву, прикрыть глаза и раскинуть руки. Счастливо улыбнувшись, спрятал ладони в густой прибрежной зелени, нечаянно порезал пальцы осокой и тут же постарался незаметно слизать кровь. Когда Стэн устроился подле, эльф перебрался к нему под бок и уложил голову на груди. Кунари коротким движением погладил его по волосам, словно ребенка, и Сурана доверчиво свернулся в клубок, подтянув тощие коленки почти к самому подбородку. Рассказал о видении в дыму, и Стэн непривычно-тепло улыбнулся, прижал к себе. Белая грива защекотала длинные уши, Танариэль, морщась и пытаясь скрыть улыбку, отвернулся. ― Itwa-adim, kadan. Ataash varin kata. Ему следовало бы насторожиться, когда Стэн повел себя вопреки обычному; следовало бы вспомнить, что он не умел улыбаться так, как было принято у иных народов. Ему следовало бы бежать от непривычной нежности и ласк, ― но разве мог он помыслить о спасении, когда самое заветное его желание исполнялось?.. Первым исчезло гордое море, затянувшись болотной тиною. Потом камни растеклись бесформенными тёмно-зелёными кляксами, и чистый прибрежный воздух обратился в затхлое марево Тени. Тан вскочил, попятился, чуть не наступив в тающий круг костра. Упал, беспомощно завяз в трясине. ― Куда же ты? ― усмехнулся Стэн, выпрямляясь в полный рост. ― Ты ― мой, кадан. Разве не этого ты желал? «Желал, желал», ― прошелестело эхо, отражаясь от руин Черного Города. Демон склонился к нему, властно схватил за подбородок, вздергивая его голову. ― Я останусь с тобой, если ты захочешь. Его голос ― низкий, чувственный, вкрадчивый ― будоражил рассудок. Мог ли Сурана, медленно терявший разум от проклятья, воспротивиться?.. ― Я впущу тебя, ― хрипло прошептал он. Темные глаза напротив торжествующе и хищно блеснули. ― Впущу ― если всегда будешь им. ― Как скажешь, так и будет. Стэн ― Танариэль не хотел думать о нём как о демоне ― вовсе не пытался вытянуть эльфа обратно. Ему казалось: собственные тонкие руки истаивали дымом, а чужие, сильные, становились еще тверже, наливались тяжестью настоящих мускулов, напитывались родной, знакомой до боли мощью. В Круге одержимость описывали худшим из зол. Пугали ею всех: от детишек, только привезенных в башню, до седых стариков, что всю жизнь свою провели в четырёх стенах. Сурана чувствовал, что тонет во мраке, падает в ту самую страшившую его волчью яму с кольями на дне; рушится прямо на них всем весом и, пытаясь освободиться, только продлевает агонию. Он ощущал, что уступает темноте ― но это было сладко и радостно, совсем не похоже на то, как об этом говорили старшие маги. ― Люби меня. Люби вечно, ― прохрипел эльф. Не хватало воздуха, тело переставало слушаться: оно уже отчасти не принадлежало ему. Почему Стэн вдруг, отняв руки, повалился лицом в болотную жижу подле него, Сурана понял не сразу. Потом на огромное смуглое тело вспрыгнул Инарил. Безжалостно вонзил клыки в загривок. Откуда он взялся? Как почуял опасность и смог оказаться там, где находилось место лишь душам покойных и спящих?.. ― Нет! Нет!.. ― чудовищный вопль, схожий с животным воем, многократно отразился от руин. ― Жалкая тварь! Слетела маска желанного образа; раненый демон перенесся на берег и явил истинную суть, а мабари, даже провалившись по брюхо, не оставил попыток спасти хозяина. Сурана судорожно уцепился за собачью шею, и пес стал тянуть его из черной вязкой воды. Вот только сама Тень повиновалась демону в его владеньях и по малейшей прихоти злобного духа изменяла облик. Болота обратились в зыбучие пески. Чем сильней рвался Инарил, тем глубже их обоих затягивало. Давно исцеливший себя демон, легко ступая по обманчиво-спокойной песчаной глади, с переливчатым зловещим смехом подбирался к ним с той же неотвратимостью, с какой ко всему живому приходила смерть. ― Ты передумал?.. Ты ведь желал, чтобы тебя любили вечно!.. Сурана не ответил. А затем мабари совершил невозможное. Он вырвался из смертельного плена почти целиком, вгрызся в демонов гибкий хвост... и исчез вместе с ним в желтой сыпучей бездне. ― Ин! ― отчаянно закричал Тан ― и проснулся. Тень выпустила его, как только злобный дух пал жертвой собственной иллюзии. Эльф тут же кинулся будить своего спасителя, пока не стало слишком поздно. Инарил сучил во сне лапами, не хотел просыпаться, рычал на призрачного противника, с которым все еще бился за гранью. ― Проснись! Давай, мальчик, ты сможешь! Узкие теплые ладони легли меж ушей и на грудь. Тан мысленно позвал любимого пса на утренний луг у Башни Бдения, который тот так любил. Позвал от темноты в рассвет через густой сизый туман, подымавшийся от холодной земли к ласковому солнцу. Цепью колдовских огней указал путь к себе меж высоких трав. Напомнил, как радостно вырывались они из опостылевшей твердыни, от скрепленных кровью камней, от угрюмых зубцов неприступных стен; и не было в ту пору никого свободней и счастливее их. Голова раскалывалась от боли, давило в висках. Демон желания гнал его прочь из кошмарного собачьего сна, гасил светлый зов, рвал их крепкую странную связь. Если кто-то был дорог Суране, он не щадил себя. Когда же иные решали за него, принуждая во имя чужого блага добровольно идти на гибель ― он вцеплялся в свое существование с отчаянной злобой, которую не в силах был объяснить, и не брезговал ни кровью на руках, ни смертью невинных, ни дурной славой. Танариэль отдавал силы капля за каплей. У него тряслись руки, темнело в глазах ― он не отнимал пальцев от жесткой светло-бурой шерсти. Шептал что-то успокаивающее в чуткие уши, гладил любимца и не переставал звать, сражаясь с демоном за него. Эльфу казалось: победа близка ― Инарил успокоился. А затем вдруг вскочил ― и с рыком набросился на него, повалил наземь, клацнул зубами у самой шеи. Страшные когти вспороли кожу на животе, оставляя глубокие темные борозды. В умных глазах мабари не было узнавания. ― Ин!.. От голоса его пес дернулся и замер, точно от удара. Отпрянул, виновато опустил голову и заскулил, вымаливая прощенье. Тан, не посмев показать, что ему больно, неспешно сел, скрестил ноги и устроился поудобней на холодной жесткой земле. Привычно запустил пальцы в волосы, сгорбился. ― Ты принял меня за демона? Мабари ткнулся влажным холодным носом в шею, робко лизнул в лицо. ― Все хорошо, Ин. Все хорошо... Знаешь, ты выбрал себе ужасно дурного хозяина. Прости меня. Я слаб. Я подвел тебя. Инарил фыркнул: мол, не наговаривай ― и снова улегся рядом, положив на скрещенные лапы тяжелую голову. ― Я слышал шум, ― огромная тень пала на них сзади: Стэн. Эльф забыл, как дышать. Наважденье? Или настоящий?.. Он не мог посмотреть другу в глаза после того, что случилось в Тени. После безумия, что оба они... он и демон ― поправил себя ― творили там. Пес вскочил, вздыбил шерсть на загривке, грозно зарычал на кунари. ― Что это с ним? ― Уйди, ― хрипло попросил Тан, не подымая взгляда. ― Пожалуйста. Просто уйди. Когда в ночном мраке затихли тяжелые шаги, Сурана впервые за много лет глухо разрыдался от стыда и бессилья, уткнувшись в собачью шею.***
― Говори! ― огромный серый кулак врезался в худую волосатую грудь. Человек уже не хрипел ― просто хватал воздух ртом да изредка сплевывал кровь. Сказать ему было нечего, а в Клоаке ― некому за него заступиться. Нищих и попрошаек как ветром сдуло, едва в штольни спустился кунарийский отряд. «Тот, кто сдерживает зло», наверное, уже час пытал главаря контрабандистов ― хлипкого мужичонку лет сорока, примечательного одними лишь туповатыми рыбьими глазами на выкате. Броню и поддоспешник с него сдернули, оставив в одних портах. Со стороны могло бы показаться, что арваарад готовил мясо для жарки, хорошенько отбивая его: он спрашивал о книге на ломаном общем языке, свирепел из-за молчания, переходил на яростный рычащий кунлат ― и снова бил: в лицо, под ребра, в грудь. Двое держали. Суране было ясно, что тот не знал ровным счетом ничего, иначе давно бы не выдержал и сдался; это же, видно, понимал и Стэн ― эльф сумел поймать хорошо знакомый скучающий взгляд, который появлялся каждый раз, когда в происходившем друг не видел смысла. ― Паршаара, ― строго произнес он. Человеческое лицо уже невозможно было узнать под страшной маской из запекшейся крови. У него заплыл левый глаз, был разворочен нос, разбиты скулы, губы, не хватало больше половины гнилых щербатых зубов. На груди, в том месте, в которое удары приходились чаще всего, уже налилось сизо-синее пятно. ― Нет! Он скажет! Саирабаз! Тан, обреченно вздохнув, встал рядом. Человек поднял на него глаза ― и была в них лишь глубокая тоска и боль. Он сделался безразличен ко всему, что творили с ним, и желал, пожалуй, лишь одного ― быстрой и легкой смерти. Сурана знал, что он ее не получит, раз надзиратель подозвал его. ― Лед. Тут, ― смотритель вытащил из-за пазухи жезл и ткнул острым концом в пах. ― Не надо!.. ― визгливо заорал тот ― откуда ж силы взялись?.. ― но арваарад нетерпеливо кивнул: сейчас же. Тан послушно приложил ладонь, брезгливо поморщившись: от грязной ткани несло мочой и спермой ― и пустил по пальцам убийственный холод. Бандит с воплями завертелся ужом в сильных руках, но держали крепко. Скрючившись, он стал оседать на замызганный пол, ― его тут же грубо вздернули на ноги: так, что голова, мотнувшись, несколько раз встретилась со стеною. ― Где. Книга. ― Четвертая половица от двери!.. Справа!.. ― Проверь, ― ашаад, которому отдали приказ, выломал подгнившую доску, не пощадив остальные. Благоговейно извлек завернутую в тряпицу тяжелую вещь, очертаниями напоминавшую фолиант, сдернул ткань... и послышался разочарованный рык: ― Не та! В тот же миг несчастного насадили на меч и несколько раз провернули клинок, вспарывая дряблый живот. Отпустили, мужчина повалился на пол, вцепившись в собственные кишки и судорожно пытаясь засунуть их обратно. Будто это могло спасти его. ― Asit tal-eb. Так должно быть, ― горделиво произнес арваарад. Человека не добили, оставили умирать в луже крови, блевотины и желчи. Сурана решил: он не заслужил такой участи. Сам эльф никогда не опускался до пыток, с какими ублюдками бы не имел дела, и сейчас на душе было премерзко. Отчего-то снова вспомнился форт Драккон и собственные его злоключения… Вскоре отпустило. Ладонь воняла, ее хотелось отмыть побыстрее; ему чудилось: он весь, до костей, пропах нечистотами и дерьмом, и даже дорогим орлейским маслам для купальни не под силу было бы отбить этот чудовищный запах. Всеобщее разочарованье ощущалось так явственно, будто бы превратилось в один из камней в древней осыпающейся кладке, в гнилую потолочную балку, кучу ветоши или мусора. Оно чувствовалось в тяжелом дыхании, в искривленном изгибе крупных темно-серых губ, в чуть сбитом маршевом шаге. Танариэль и сам был расстроен: если бы книгу нашли, он отыскал бы способ вырваться, первым же кораблем отправился бы в Антиву… Временное пристанище себе он нашел среди жестокого и яростного народа, чью жажду крови мог сдержать лишь Кун. Сурана все отчетливей понимал, отчего Стэн говорил о тал-васготах, как о диких зверях: никакие законы не довлели над ними, и злоба, что была сильнее драконьей, сжигала «серых» изнутри. Не в силах совладать с нею, они выплескивали ее на мир, повсюду оставляя после себя только огонь и смерть. Кун же защищал своих последователей от безумия, и Сурана в размышлениях иногда приходил к выводу, что кунари были мудры. Они учили своих магов лишь постулатам пути Кун, заставляя их самих решать, почему следует противиться демонам. То обращение с ними, которое по прибытию показалось Тану несправедливым до крайности, он стал считать верным и вполне заслуживавшим существования. Преданный Кругу и братству лоялистов, которое возглавлял его учитель, эльф полагал, что все чародеи должны быть под надзором, и не причислял себя к исключениям, ибо знал свои слабости. Чем больше у тебя силы и знаний ― тем притягательней соблазн получить еще. Кунарийских саирабазов обучали жестокие грозы, бушевавшие зимою над Сегероном и Пар Волленом. Сурана кутался в метель, будто во вторую мантию, ― они окружали себя плащом иссиня-фиолетовых молний. Он полагал, что его наставник знал о подобной магии все ― Ирвинг же ловил небесный огонь голыми руками! ― но для того действа, что творили великаны с зашитыми ртами, слов у него не находилось совсем. Танариэль пару раз наблюдал, как их дар служил воле Кун. Зрелище было страшное. ― Мне нужно уйти, ― сипло попросил он. ― Здесь рядом лечебница Стража. Я хотел поговорить с ним. Про Зов. ― До заката, ― строго ответил арваарад, обращая к нему лицо. ― Снова явишься пьяным ― и аришок дозволит зашить тебе рот.***
Фонарь, маяк для страждущих, теплым рыжим огнем рассеивал душный липкий мрак. В прошлый раз из-за двери слышались стоны, крики, мольбы ― сейчас внутри правила звенящая тишина. Тан толкнул замасленное тысячей ладоней дерево, и небольшая зала встретила его пустыми холодными лежаками. Андерс чуть погодя вышел навстречу из-за куцей дырявой занавеси, что отгораживала его собственный угол. Мабари тотчас бросился к нему, игриво припал на передние лапы, виляя всем задом ― соскучился по старому знакомому. Андерс потрепал его за ушами. ― Ты наконец-то вылечил весь Киркволл?.. ― улыбнулся Сурана. ― Не удивлен. Винн всегда считала, что тебе достался исключительный дар. ― Почему ты... в цепях?.. ― растерянно спросил целитель вместо приветствия. Зрелище, кажется, потрясло его невероятно. Танариэль помедлил с ответом, тщательно подбирая слова. ― Кунарийское гостеприимство, ― мрачно отозвался он после краткого молчания. ― Я хотел говорить не об этом. Ты слышал Зов? Хоть раз? Со мной творится… что-то странное. Наш отряд проходил Виммаркские горы, и на одном перевале... Это было хуже, чем видеть во сне Архидемона. Я думал, лишусь рассудка, если меня не убьют раньше. Мой... друг спас меня от расправы, а потом мы ушли, и в голове прояснилось. Но так не бывает. Когда приходит время, Зов не смолкает ни днем, ни ночью. Это было очень похоже, но... что-то другое. ― Со мной такого не случалось... Тебе нужна помощь, Командор?.. ― бывший брат по ордену выглядел озадаченным, теребил застежки мантии и снова прятал глаза. Тану думалось, что в их нечастые встречи целитель стыдился своего дезертирства. Эльф, несмотря на собственные убеждения о месте чародеев в этом беспокойном мире, во время своего правления эрлингом был к добр нему, защищал от храмовников, посланных возвратить в Круг беглого мага. Сурана прибегал к силе своего влиятельного имени, и церковники всякий раз уходили ни с чем. ― Не называй меня так. Помощь мне не нужна. ― Не могу отвыкнуть, ― виновато улыбнулся Андерс и вдруг воскликнул: ― Ты что?! Заскучавший пес решил полакомиться его обедом, стащив с тарелки один-единственный кусочек мяса. ― Ин! Несносное ты существо!.. Правильно говорят: нет на свете собаки, что была бы прожорливей мабари! Прости, я долго его не кормил, мы несколько дней в походе... Я заплатил бы, да... ― Поем в «Висельнике» вечером. Гаррет угощает. И… спасибо, что предупредил. Мы скоро должны отправиться туда. ― Ужин в «Висельнике» на всех, ― скривился Танариэль. ― Хоук невероятен. Попомни мое слово, однажды он точно спустит все деньги, продаст за бесценок поместье и пойдет по миру. С вечной своей ухмылкой и этой глупой красной полосой на носу. Утянет тебя следом. И прошу, не убеждай себя в том, будто ты что-либо ему должен. ― Он хороший человек, ― яростно возразил Андерс. ― Я верю ему. Тан закрыл глаза и отвернулся, скрестив руки на груди. ― Я не верю. Он производит впечатление того, кто слишком легко получает все от жизни и никогда не платит за ее дары. Я не узнаю тебя, Андерс. Раньше ты был... разборчивей, выбирая себе друзей. И умел улыбаться. ― Ты ничего не знаешь!.. ― голос взвился к ветхому грязному потолку, в нём послышались нездешние, не из этого мира ноты, глаза целителя полыхнули пронзительно-синим. ― Я хочу говорить с Андерсом, а не с тобой, Справедливость! ― Сурана предупреждающе вскинул руки. С пальцев заструился холод. ― Зачем ты впустил его?! Вы же мучаетесь! Оба!.. Сияние угасло, Андерс, шатаясь, бессильно упал на лежанку. ― Самый прилежный ученик забыл уроки в Круге?.. ― слова его переполняла горечь. ― Нас нельзя разделить. Справедливость освободится, только если я умру. Он помолчал немного, уставившись на свои бледные, чуть трясущиеся руки, а затем продолжил: ― Ты слишком строго судишь Хоука. Первым, незадолго до Мора, умер его отец-маг. Затем ― младшая сестра. Она тоже имела дар. Пыталась защитить семью от порождений тьмы. Ей… сломал позвоночник огр. Брат едва не погиб от скверны в экспедиции по Глубинным Тропам. Теперь он Страж, но мы с тобою знаем, какая судьба ждет его. Гаррет каждый день ходит по лезвию, а я… я латаю его после битв. Тан опустился рядом, коснулся напряженного плеча, ободряя ― пальцы потонули в мехе и перьях: Андерс питал слабость к мантиям по старой тевинтерской моде. ― Экспедиция на Глубинные Тропы, ― эльф с грустью покачал головой. ― Неужели людям так сложно запомнить, что чудовища встречаются там много чаще нетронутых гномьих сокровищ?.. Собеседник в ответ на это только слабо улыбнулся. ― Значит, неуёмная и неумная веселость ― только маска... Я, однако, разучился читать людские души, ― вздохнул Сурана. ― Это когда-нибудь меня и погубит. Если тебе не безразлично, Башня Бдения еще стояла, когда я уезжал. Сэр Ланселап по-прежнему любим гарнизоном, правда, похож теперь больше на рыжий пушистый шар, нежели на кота... ― Говорил же Нарии, не подкармливай его объедками! Трусики Андрасте, он, наверно, уже и не влезет в мою старую походную сумку!.. ― Не влезет, ― фыркнул Тан. ― Да и любимые занятия его ― спать весь день у каменных ног пророчицы да приставать к солдатским ребятишкам, чтоб почесали пузо. Ты ведь рассказывал Хоуку про него? Если он так чуток к тебе, как ты представляешь, то непременно подарит питомца. Или в Кирволле не осталось кошек?.. ― Что остальные?.. ― Андерс, слегка нахмурившись, перевел беседу в иное русло. ― В Огрена стало вмещаться чуть меньше пива и эля, Сигрун все так же отчаянно воюет. Привела в том году рекрутов из Легиона Мертвых. У меня был целый гномий отряд, пока Вейсхаупт не приказал мне выметаться. Первый Страж припомнил мне Амарантайн, Андерс. Всем я давал второй шанс, но настало время, ― и его не дали мне. Натаниэль ― уже эрл Хоу, по правде, ― подтвердил письмом, что туда, вообрази себе, прислали орлесианца. И это после едва сброшенного владычества империи! Предвижу истинно ферелденский бунт. Вряд ли затеют что-то серьезное, но поистрепят его душевное спокойствие знатно. К тому же, политика нового Командора оставляет желать лучшего... Даже перечислять не хочу, что он уже сотворил с нашей уютной Башней... Мабари, дожевав мясо, уселся у их ног, пристроил тяжелую голову на хозяйский живот и довольно, сыто зажмурился, зевнув пару раз. ― В городе в людных местах вывешивают гончие листы, ― вдруг тихо и встревоженно начал Андерс; как будто взаправду кто-то мог подслушать их в пустой лечебнице. ― Тут много беженцев из Ферелдена, которым я помог, они сказали. Ищут меня и Веланну. ― Ей никогда не было дела до долга Серых, ― раздраженно фыркнул Сурана. ― Она заставила меня провести Посвящение, а сама сбежала при первой возможности. Думаю, случилось это в той ужасной неразберихе, что началась, едва мы отбили Башню. Я… признаюсь, понимаю ее. Семья… может быть иногда важнее долга. Жаль, я не помню своей. ― Тебя тоже ищут. Если узнают, что ты у кунари… ― То Аришок, если будет в благостном настроении, вышвырнет пришедших за мной за ворота. Скорее они найдут себе погибель, а не вознаграждение. Я слишком ценен для народа Кун, пусть мне и приходится жить с ними на условиях чуть лучших, чем их маги. Я благодарен, что ты предупредил. Буду настороже. Возможно, это последний раз, когда я выйду в город. Разговор заглох сам собою: так случается, когда между старыми знакомцами в один не примечательный ничем день появляется пропасть, с краев которой не слышно друг друга, а слова начинают значить совсем иное. Сурана кое-как встал, гремя железом. ― Что станешь делать? ― Не знаю, Андерс… Не знаю. Есть маги, видящие судьбы людские. Я не из таких. Проводишь меня до подъемника?.. Тебя тут все знают, а я такой, ― он тряхнул руками, и послышался грозный стальной перезвон, ― только чудом доберусь живьем до первого поворота.***
― Это ты, ― заявил раскрасневшийся рыжий эльф, самым наглым образом врезавшись в Сурану на одной из улочек Нижнего Города и оттеснив для верности к первой попавшейся стене, чтоб не сбежал. ― Что ― я? ― миролюбиво поинтересовался Танариэль, чуть склонив голову на бок и опустив ладонь меж ушей рычащего мабари. Тому взлохмаченный родич хозяина ― видно, чей-то слуга ― совсем не понравился. ― Я за тобой пол-Киркволла оббегал! Даже к рогатым в порту сунулся! На! ― в руку втиснули изрядно помятый конверт, от которого тонко пахло духами. Посыльный поспешил скрыться в толпе, проворчав напоследок: ― Любовничек благородных, чтоб тебя... Каким местом Сурана, разделивший строгий уклад жизни яростных последователей Кун, походил на холеных, осыпанных подарками и золотом остроухих любимцев дворян, он так и не понял. Письмо на добротной бумаге, на какой торговцы обычно выводили сопроводительные к морским грузам, было от леди Делайлы ― впрочем, в этом городе больше никто не стал бы писать ему. Андерса так быстро нашли бы храмовники, да и Тан только вышел от него. Хоук, если бы ему понадобилось что-то от эльфа... по-простецки, будто бы к себе домой, заявился бы за ним в лагерь кунари, наплевав на все приличия. Танариэля приглашали на обед: миледи и ее муж вечером отбывали из Киркволла обратно в Ферелден. Натаниэль убедил сестру уезжать как можно скорее из очага неотвратимо разгоравшейся войны. Альберт, наверное, был от этой затеи не в восторге, но титул эрла и, возможно, обещанное Хоу покровительство его торговле сумели того убедить. Этот человек, увы, ценил лишь деньги и должное преклонение перед своей малозначимой, но весьма амбициозной фигурою. В послании говорилось, что обедать Лайла будет одна, потому как Альберт занят в порту ― и очень хотела бы проститься перед отъездом с Сураной. Сверившись по солнцу и длине своей тени, он понял, что неприлично опоздывал, и поспешил в Верхний Город. Его появление в кунарийских цепях посреди богатого квартала вызвало страшный переполох у аристократов всех мастей и стражи, но редкую возможность переговорить с этой приятной женщиной в отсутствие ее невыносимого мужа упускать не хотелось. Грозный мабари, несколько слов на кунлате и упоминание госпожи капитана Авелин быстро отвадили от него любопытных, и лишь старая служанка, невзлюбившая его еще в первый визит, встала меж ним и сытным обедом в обществе милейшей дамы. Танариэль не мог припомнить, чтобы даже в Круге на него, мальчишку, кто-то замахивался метлою ― теперь же длинное хлесткое древко размеренно и пребольно опускалось на плечи и остроухую голову, будто вражеский меч. ― А ну, кыш отсюда, страховидла! Не пущу!.. Беги, госпожа! Началось! ― Да за что опять мне это?! ― Тан благоразумно ретировался к дверям, закрываясь руками. Вот же вредная баба!.. ― Тарна! Я жду гостя с самого утра! ― Делайла, облаченная в темное дорожное платье, вышла в холл с одной из комнат, сжимая в руке полупустой бокал вина. Застыла. ― О Создатель и возлюбленная его Андрасте!.. Танариэль, вы... Старуха послушно замерла, не успев огреть его в очередной раз, и, кряхтя, опустила метелку. Тан приветственно кивнул ― зазвенела сталь. ― Прости, госпожа, струхнула я. Вы ж Стража Серого на обед ждали, а этот вон ― из кунарей. Я таких, которых что собак на цепи водят, приметила, когда по рынку нонче утром шла. ― Вы... стали одним из них?.. ― Что вы, миледи, ― эльф позволил себе полуулыбку. ― Мне разрешили быть гостем в их лагере, но я не подчиняюсь воле Кун. Носить... это ― одно из условий. Их народ весьма строг к своим магам. ― Значит, тот друг, за которым вы приехали... ― Он кунари, да. И он прошел со мною бок о бок Пятый Мор. После коронации Его Величества Алистера я пообещал отправиться с ним на северные острова, его родину ― но, увы, порождения тьмы в Амарантайне решили иначе и не пустили меня на Сегерон. Простите, если мой вид напугал вас и вашу... экономку. ― Вы как раз к обеду, ― коротким кивком женщина показала следовать за нею. Тарна, все еще с подозрением поглядывая на него и ворча что-то неразборчивое себе под нос, отправилась за ними. В трапезной, где Танариэль в прошлый раз не успел побывать, уже сняли картины и убрали почти всю мебель: остался лишь большой обеденный стол да пара зачехленных стульев. Неровно скатанный валик ковра сиротливо примостился у двери. Изукрашенный фривольной росписью потолок ― нанятый художник наверняка происходил из Антивы или Орлея ― уродовала громоздкая медная люстра с тремя десятками свеч. Пламя их было так ярко, что свет, верно, доставал даже до самых дальних углов залы: туда, где прежде за резными столиками по вечерам сплетничали, играли в карты и пили вино ― леди, как говорили в городе, держала салон на орлесианский манер. ― Вы слышали о коварном заговоре королевы Аноры? ― спросила Делайла, когда Сурана занял стул напротив нее. Он усмехнулся: еще бы ему не знать. ― Говорят, короля от подосланных убийц спасли другие мастера кинжала и ядов ― Антиванские Вороны. Кто бы мог подумать!.. Ходят слухи, будто их совсем недавно возглавил премилый эльф: редкий знаток своего дела и, вдобавок, ― перешла на шепот она, зардевшись, ― искусный любовник. Танариэль едва удержался от замечания, что сам не понаслышке знаком с обоими талантами нового Гильдмастера, и скрыл смешок за кашлем. ― Знаешь, чем ночь с Вороном отличается от проведенной в борделе? ― спросил однажды Зев, когда они укладывались спать. Тело еще помнило жаркие объятья и сладостную истому, а оттого ни думать, ни разговаривать не хотелось ― только залезть наконец в теплый спальник, прижаться к Зеврану и до утра не размыкать век. ― Нет, ― буркнул он. ― Частое общение со Стэном не идет тебе на пользу, mi amor: ты растерял былое красноречие и сделался угрюм и ворчлив. Отличается она тем, радость моя, что из дома удовольствий ты можешь уйти своими ногами, ― убийца хитро сощурился и скользнул к нему. ― Когда ты говоришь подобное, я начинаю жалеть, что пустил тебя в свою палатку, ― фыркнул маг и отвернулся, подложив ладони под голову. ― А когда делаю так?.. ― горячие пальцы нежно тронули впалый живот, спускаясь ниже. ― Или так?.. ― Когда ты... ах… Зе-ев… уймись, ненасытный… ― Вы мечтательно улыбнулись, ― заметила леди Делайла, возвращая его в обеденную залу из приятных воспоминаний. В глазах ее сверкнула озорная искра: кажется, догадалась. ― Я... прошу меня извинить, ― Тан готов был поклясться, что от стыда у него целиком покраснели уши. ― Ваш отец нанял будущего Гильдмастера с позволения тэйрна Логэйна, чтобы избавиться от двух последних Серых Стражей Ферелдена. Главной целью, полагаю, все же был Алистер: бастард короля Мэрика куда более значимая фигура, нежели вчерашний ученик Круга, пусть и преемник Первого Чародея... Убийца напал на нас у разрушенного Лотеринга, но, как видите, не преуспел. Я пожалел его и предложил остаться с нами, а что было после... Слухи вы наверняка знаете. Я лишь искренне могу признаться, что почти все они правдивы. Но… Вы ведь позвали меня не только для того, чтобы сообщить эту новость и предупредить об отъезде? Да, ― спохватился он, ― какова судьба королевы?.. ― Анора закончит свои дни в заточении в одном из дальних монастырей. Брата пригласили на аудиенцию у Его Величества через несколько дней после того, как он пожаловал ему титул эрла... Алистер умоляет вас вернуться. Ферелдену нужен его Герой. Вы, Сурана. ― Я уже отдал свой долг Ферелдену, миледи. Архидемон повержен, и Мор вместе с ним. Необходимость моего присутствия близ королевской особы более нельзя ничем оправдать. Алистеру я дурной помощник: знать снова взбунтуется. Да и не умею я править. Только представьте, что может сотворить со страною союз наивного бастарда, заключенного до конца дней своих в плен замковых стен, и мага, повидавшего в мире одну только тьму ― вокруг себя и в сердцах людских?.. Герои, Делайла, похожи на бродячих комедиантов: когда окончено представление, смыты с лица краски вместе с благородством, бесстрашием и честью, проступает невежественная, перепившая рожа не самого лучшего человека. Эльфа, гнома, кунари ― не важно. Иногда ты снимаешь маску сам, иногда ее срывают с тебя другие ― так это было со мной. Я трусоват и даже несколько подл, леди. Вгрызаюсь в бессмысленное свое существование с озлобленностью выкинутого хозяином пса. Куда уж там ― геройствовать… ― Вы несправедливы в своих суждениях, ― женщина качнула головой и подала ему полный бокал. Когда только успела налить?.. ― Это мой последний обед в Киркволле, и я не хотела бы, чтобы весь он продлился в мрачных тонах вашей ненависти к себе. ― Прошу извинить, ― слабо улыбнулся Танариэль и наконец обратил внимание на щедрый стол. Ему предлагали угоститься курицей с тушеными овощами, мясным пирогом, мягким белым хлебом, сыром и фруктами. В плошках тонкого орлесианского фарфора красиво разложили розовые полоски дорогой рыбы. Середину стола горделиво венчала бутылка. ― Антиванское, ― пояснила Делайла, поймав его взгляд. ― Старое, хорошее вино. ― А ему? ― маг указал на пса. Инарил поднял голову и требовательно гавкнул. ― Тарна! Принеси с кухни мяса! После того, как мабари набросился на собственный обед, честно предупредив грозным рыком, что соваться к нему сейчас не стоит, эльф наконец заинтересовался предложенными кушаньями. Живот требовательно заурчал, припоминая хозяину, сколько он сытно не ел. Кунари держали себя в строгости, многого не дозволяли, а уж его кормили так, чтоб только ноги не протянул. Изыски на столе напоминали о прошлой жизни. Его звали вернуться к ней, пронестись черным вихрем чрез пеструю толпу разодетых дворян, но он решил, что в Ферелдене больше не появится. Может статься, в скором времени он назовет своим пристанищем Антиву... Еда оказалась такой восхитительно вкусной, что хотелось попробовать все. Будь напротив него Зев, Тан, не стесняясь, тут же напихал бы в рот и сыр, и хлеб, и мясо, но он обедал с благородной дамой, а потому держался нарочито вежливо и степенно, выбирая себе с общих блюд аккуратные куски поменьше. ― Как идут дела у Ната? ― поинтересовался он, когда Тарна унесла всю грязную посуду, оставив лишь вино и фрукты. ― У брата все… хорошо. Он управляет эрлингом из небольшого поместья в отстроенной части Амарантайна. С новым Командором они не поладили, и лучники ушли за Натаниэлем. Многие банны рады, что вы покинули королевство. Они очернили ваше имя, позабыв то доброе, что вы сделали для Ферелдена. ― Я все перечеркнул, когда сжег Амарантайн, ― мрачно отозвался Сурана. ― А когда до того верные вашему отцу дворяне устроили заговор, я со своими людьми выследил их. Сам поднес факел к стене дома, где они решали, как лучше со мной покончить. Одни сгорели, другие пали от мечей. Возможно, кого-то из них вы знали лично… Но мне не было их жаль. Видите, ― усмехнулся Тан, злорадно отметив про себя, как побледнело миловидное лицо Делайлы, ― я отнюдь не герой. И никогда им не был. В наступившей тишине только и было слышно, как мабари догрызал кости. ― Несколько дней назад, ― чуть помедлив, отведя взгляд и понизив голос, начала Делайла, ― на званом ужине мессир Хоук рассказал весьма занятную историю… ― Не сомневаюсь, он хвастался очередной любовной победой, ― перебил маг. ― Не было ли в той истории темного переулка возле «Висельника» и страстно отдавшегося господину Хоуку эльфа, что поразительно походил на Героя Ферелдена? Надеюсь, он не упустил ни одной красочной детали? ― Тан едва сдерживал гнев. Краем глаза заметил, как стремительно поднял морду Инарил. ― Мессир Хоук… не отличается правдивостью. «А еще ― умением держать данное слово, ― добавил про себя. ― Что же Андерс в нем нашел?..» ― Значит… все ― ложь?.. ― Лайла как-то особенному, кажется, с облегчением, выдохнула. ― Посудите сами, миледи, ― Танариэль сдавил яблоко так сильно, что ногти впились в мякоть, вспоров тонкую жесткую кожуру, и по руке потек сладковатый вязкий сок. ― Я любовник одной из самых влиятельных персон Тедаса. Антивой правит король, королем ― торговые принцы, а в тенях свой спектакль разыгрывает Гильдмастер Воронов. Предположите: что будет со мною, если он вдруг узнает о невинных случайных связях и примет их ― сохрани Создатель!.. ― за полновесную измену?.. Однако, я не смею пользоваться более вашим радушием и гостеприимством. Ваш муж возвратится в любой момент, не думаю, что он будет рад мне. К тому же, если не приду засветло в лагерь кунари, доживать мне остаток дней своих с зашитым ртом. Не лучшая участь, верно? Он поднялся, опрокинул в себя остатки вина, плескавшиеся в бокале. ― Осмелюсь вас попросить: передайте Натаниэлю, чтобы был осторожен. Вейсхаупт не стоит злить. И счастливого пути. Пришлите весточку, как доберетесь до Амарантайна. ― Вы останетесь с этим страшным народом?.. На таких унизительных условиях?.. ― Пока они не уйдут из Киркволла ― да. Что будет потом… Я еще не решил. Инарил поднялся вслед за хозяином, облизнулся и коротко гавкнул, благодаря за угощение. ― Я вас провожу, ― заторопилась Делайла. ― Постойте, ― Тан замер, когда его взгляд пал на неприметное блюдце с золотистыми толстенькими кружками, ― это же печенье? Настоящее, ферелденское? ― Да, ― его восторг вызвал у женщины легкое недоумение и замешательство. ― Тарна печет каждый день. ― Позволите?.. Правда, положить некуда… ― Я и не знала, что вы неравнодушны к нему, ― улыбнулась она, протянув чистый платок с вышитыми инициалами по краям. Эльф осторожно устроил в нем сладость и накрепко завязал. ― Всем нам свойственны причуды. Кому-то более невинные, кому-то менее… Благодарю за все. Вы удивительная женщина, Делайла. ― Вы сумеете дойти до порта?.. Кроме Тарны слуг нет, иначе я бы приказала вас проводить… ― Я не стою ваших волнений. Я доберусь. Прощайте!***
― Что это? ― нахмурился Стэн, когда в ладонь его упал маленький белый кулек. ― То единственное, что тебе понравилось в Ферелдене, ― шепнул Тан, устраиваясь рядом на лежаке. В лагерь он вернулся после обеда, и ему ничего не оставили, но благодаря гостеприимству Лайлы о голоде можно было забыть до следующего утра. Инарил, довольно и сыто пыхтя, улегся у их ног и только предупреждающе дергал ухом, когда мимо непозволительно близко проходили. ― Не спрашивай, откуда. И не сжимай так сильно: раздавишь. Кунари долго провозился над узлами, но развязал все, не порвал ни один. Внимательно осмотрел угощение, сунул одно печенье в рот и спрятал у себя остальное. ― Не ожидал, кадан. Спасибо. Сурана поспешно уставился на руки, чтобы только не видеть взгляда, преисполненного скупой благодарности. Он еще слишком ярко помнил Тень, сильные руки, сжимавшие его в объятьях, и все слова, и свои стоны, и… то, что чуть не сделался одержим. Ладони тут же взмокли, скрутило живот, сердце ухнуло куда-то вниз, сорвавшись, будто лавина в Морозных Горах. Долго изводить себя ему не дали. Снаружи послышались взволнованные рокочущие голоса, захлопали скрипучие двери, зазвенела сталь. На пороге выросла огромная фигура карастена, вхожего в свиту Аришока. Отряды разом поднялись, Тан вскочил вместе с прочими. ― Басра убили послов.***
Дурные вести принес Хоук. На сей раз Гаррет был непривычно серьезен: ухмылка исчезла с бородатого лица, широкая алая полоса, пересекавшая переносицу, поблекла, растеряв былую вызывающую яркость. Отступник пришел с Варриком, капитаном городской стражи Авелин и Фенрисом ― бывший раб, как оказалось, бегло болтал на кунлате и оттого на него взвалили тяжкий труд переговорщика. Сурана не удивился, услыхав о фанатиках. Эти любого бы в могилу загнали, а уж убийство врагов истинной веры и подавно считали немалым подвигом. Особую прелесть в их глазах так же имели подвиги мученические ― в извращенном своем воображении они полагали себя страдающей на костре Андрасте, никак не меньше. Один такой забрел раз в Башню Бдения и после, когда наелся и отогрелся в кухне, объявил ферелденских Стражей предателями Церкви, ибо Командор их был маг. Те же солдаты, что пожалели промокшего голодного бедолагу, вытолкали его обратно в ночное ненастье. Негодующую благочестивую толпу Киркволла умело направляли двое: церковная сестра и ее ручной храмовник. Последний был отправлен Хоуком прямиком к трону Создателя, а коварная жрица скрылась за святыми стенами и покровительственным словом Владычицы Эльтины. Танариэль полагал, что рано или поздно людское недовольство опасным соседством выплеснется наружу, как горячий ключ в местах земных ран, ― но терпение жителей вольного города воистину изумляло: они прождали три года. Хоук, поведав о печальной участи кунарийских послов, спешно ушел из лагеря. Через несколько часов после того явился наместник Думар в сопровождении огромной свиты знати и стражников: пришел лично вернуть тела погибших. Среди пестрых одежд и фальшиво-сожалеющих лиц запомнилось всего одно: по правую руку от городского главы шествовал бледный темноволосый юноша, одетый слишком неброско и строго, чтобы в нем можно было признать сына наместника. Сурана прежде встречал его здесь, хоть и видели они друг друга редко: Шеймус Думар невероятно живо ― для своего положения ― интересовался Кун; сам лидер войска благоволил ему, подолгу и часто дозволяя беседовать с собой. Какая за всем этим крылась история, Стэн наотрез отказался рассказывать Тану, лишь намекнул, что одному ашааду следовало вести себя более осмотрительно и не впускать в сердце чувств, дозволительных только неразумным басра. ― Плоть ― ничто, ― мрачно произнес Аришок, властно поведя рогатой головою. Указал людям на ворота и молча скрылся у себя. Погребальный костер догорел, и карастены стали неспешно исчезать за алыми полотнищами, скрывавшими вход в шатер командира. За ними потянулись стэны, и вскоре под лучами ярого солнца не осталось никого, чьей ролью было сражаться, направляя других. Лишь один. ― А ты? ― осмелился поднять голову эльф. ― Мне нельзя, ― нехотя признался Стэн и отвернулся. Только они вдвоем ― и вместе с ними мабари ― не ушли под душные крыши. От жары их спасала тень у щербатых ступеней, что терялись в серо-бурой грязной воде. ― Если сам не скажешь ― буду из тебя по слову тянуть, ― предупредил Танариэль и уставился на белокрылую стаю кораблей, показавшуюся на синеве горизонта. Друг немного подумал, едва слышно вздохнул и сдался. ― Я спорил с Аришоком. Он приказывал следовать глупой тактике. ― На военном совете?.. При всех?.. Сдается мне, ты сильней проходился по его большерогому самолюбию, нежели по умениям полководца... ― эльф ненадолго замолчал и, поразмыслив, продолжил: ― Он считал себя единственно правым и выставлял тебя вон? ― Он не слушал и поступал по-своему, ― согласился Стэн, кивнув. ― Мы выигрывали битвы, но теряли многих. Слишком многих, чтобы этому нашлось оправдание. ― Ты был бы лучшим Аришоком, ― искренне заверил его Сурана и коснулся сильной руки, не вложив в этот жест иного смысла кроме стремления поддержать. Запястье мгновенно перехватили. Глаза цвета блещущей на солнце стали встретились с другими ― того оттенка, какой обычно принимали грозовые тучи, наползавшие на ясное небо жарким летним днем.Схлестнулись в поединке воли их взгляды: ни один не хотел уступить и первым отвернуть лицо. ― Никому такое не говори, кадан. ― Аришок боится тебя и того, что ты займешь его место. Ты умнее, дальновиднее и сражаешься лучше. Ты не похож на прочих. И дело совсем не в рогах. Почему ты еще не карастен?.. Стэн нахмурился и скрестил руки на груди, привалившись спиною к теплому камню. ― Ты не слушал меня. ― Разве кунари не стремятся поставить лучших над собою? Ты говорил: антаам ― тело народа Кун; так почему вы не делаете ничего с болезнью слабости и безволия, поразившей его?! Я видел сон… Можешь счесть меня глупцом, что верит изменчивым следам духов в Тени, но в нем ты был Аришоком. Ты повел народ Кун, а я последовал за тобой, и Тедас… Весь Тедас пал перед вами. ― Твои слова погубят нас обоих, ― тяжелый кулак врезался в стену совсем рядом с его головой. Танариэль вздрогнул и отвёл глаза. «Это ты гибель моя», ― почти вырвалось у него, но он помнил о клятве, которую дал сам себе у ночного водопада. ― Ты убеждал меня, что смерти страшиться глупо. ― Я боюсь не ее, а бесчестья. Прежде ты понимал. ― Я понимаю и теперь. Мы оба здесь не на своем месте, ― уже тише пробормотал Сурана и побрел в сторону ночлега, гремя цепями. Мабари, опустив голову, поплелся за ним.***
― Ин! Ин!.. А ну, стой! ― с глухим стуком по земле покатилось уже третье ведро, а ни одна капля так и не попала в выпрошенную у армааса бадью. Инарил любил плескаться в реках и озерах, отважно бросался в волны Недремлющего Моря, выскакивая на берег с пенным воротником на груди, но упрямо отказывался мыться в кадушках, жестяных ванных и во всем прочем, что у людей предназначалось для купаний. Танариэль устал упрашивать и бегать за ним: мабари проворно петлял среди серого рогатого воинства и всячески выставлял хозяина дураком. Не только перед воинами Кун, но и несколькими собратьями из киркволлского эльфинажа, которые оставили прежнюю жизнь. Ничего особенно важного виддатари не поручали, но они, похоже, ничуть не расстраивались и новые свои обязанности, порою от старых не отличавшиеся ничем, выполняли с невероятной гордостью. ― Я больше не могу, ― пожаловался он Стэну. Согнувшись и уперев кулаки в колени, остановился подле друга, неторопливо точившего меч. Кунари покосился на него и ничего не сказал, но Сурана успел заметить, как слегка дрогнули в усмешке его губы: кажется, даже он нашел это представление забавным. ― Я ради тебя к колодцу Нижнего Города трижды бегал, а ты... ― пожурил любимца Тан, со вздохом махнул рукой и принялся подбирать опрокинутые ведра. Отставив их подальше, чтобы никому не мешались, сел отдохнуть по другую сторону ящика, где устроился Стэн. Звякнули цепи. Воины каратаама по обыкновению обливались морской водою после тренировочного боя, и мокрый пес, хитрая морда, счел, что он теперь чистый. Отряхнулся ― попало на всех ― и быстрей потрусил прятаться за хозяином. Сурана, улыбнувшись, почесал его за ухом. У ворот послышался шум жаркого спора. ― Аришок ни с кем сегодня не говорит! ― А мне и не нужен твой командир, я к Стражу пришел, ― Танариэль узнал голос Хоука. Что еще этому хлыщу от него понадобилось?.. Привратник нехотя открыл. Первым протиснулся мабари, после ― сам отступник: удивительно, но один, без свиты. Чужой пес с лаем бросился к Инарилу, но тот остался недвижим и встретил сородича глухим рычанием: видно, на своем собачьем языке припоминал ему о глупости, из-за которой оба угодили в клетку к дурным людям. ― Я-то думал, они поладили, ― протянул Гаррет, подходя ближе. Тан, поднявшийся, как только человека впустили, не ответил. О чем им было говорить? Не хватало еще, чтобы он опозорил его перед кунари. По счастью, разговор магов их нисколько не интересовал: важнее было обсохнуть и привести оружие в порядок. Когда последним ушел Стэн ― арваарад по обыкновению остался приглядывать за эльфом ― Сурана отвернулся к морю и процедил: ― Пришел теперь рогатым хвастаться? Сколько аристократов на званом ужине у леди Делайлы слышали о тогдашнем событии в переулке возле "Висельника"? ― Ты откуда?.. ― От нее самой. Если тебе жизнь дорога, держись подальше. Не забыл ты в пьяном угаре, кто дожидается меня в Антиве? ― Какой же ты все-таки злой. Забавно, ― хмыкнул Гаррет и поскреб бороду, ― я хотел пригласить тебя к нам в поместье. Бодан Феддик ― помнишь такого? ― все уши мне прожужжал, что надо бы. Ты же не понаслышке знаешь, что такое гномье упрямство, а?.. Да и мать желала увидеть Героя Ферелдена. Настоящего. А не одного из тех играющих в пыли детишек, которые побеждают архидемона из груды бочек. ― Хотите посмотреть на диковинную тварь ― есть зверинец, ― резко отозвался Танариэль, обернувшись. Сжал кулаки. ― И при чем тут Бодан? ― Они с Сэндалом поселились у нас после экспедиции… ― Твое великодушие ни разу меня не трогает, ― перебил его Тан. ― Как и приглашение. ― Значит, ты совсем не хочешь послушать историю о том, как лотерингские храмовники увезли в Круг эльфеныша, устроившего ледяную бурю аккурат в середине лета?.. Или о том, как бедной паре остроухих, что больше не заимели детей после отпрыска-мага, дом сожгли перед самым Мором?.. ― прищурился Хоук. Сурана едва удержался от того, чтобы впечатать эту наглую рожу в первую попавшуюся на глаза стену. ― Ты все мне расскажешь. ― О, сам я мало что знаю. Вот мать ― да. Но ты так настойчиво отказываешься… ― Жди за воротами, ― отрывисто попросил он и двинулся к своему надзирателю. Тот с непроницаемым лицом стащил с подопечного ошейник. Торопливо проскользнув под крышу ночлега и отыскав в тощем походном мешке пыльную мантию, эльф накинул ее, кое-как попав в рукава и уже на бегу справляясь с потускневшими застежками. Пальцы слушались плохо, неровно обкусанные ногти постоянно цеплялись за толстую глянцевую ткань. Узнать! Узнать все, какой бы страшной не оказалась правда! ― Веди!