Алистер Тейрин, король ферелденский, задумчиво постучал пальцами по столу. От дробного звука главный псарь встрепенулся, но тут же вновь уронил голову на грудь, съеживаясь в почтительном поклоне. Виновник его, псаря, присутствия пред грозным королем-победителем морового воинства порождений тьмы носился где-то по Денериму, задрав обрубок хвоста.
― В который раз? ― спросил Алистер устало и едва не попал пером мимо чернильницы. Дядюшка Эамон дурно себя чувствовал, и потому весь бумажный ворох, часть которого парой дней раньше попала бы на стол канцлера, к исключительному королевскому неудовольствию перекочевал к нему.
― В пятый, вашвеличество, ― хрипло ответил псарь и поторопился еще раз изобразить поклон. Позади его буравили взглядами двое дюжих гвардейцев: волей-неволей будешь горбатить спину.
― За ним плохо следят? Недостаточно кормят? Почему он сбегает?
― Кормим, а как же. Лучшим мясом. Знаем же, чья собака была. Он тож глотки тварям рвал, значится, и нас всех спас. Только не ест он ничего, вашвеличество!.. Не ест, но пьет хоть. Да воет. Так воет, что прочие вмиг подхватывают. Вся псарня воет, как овдовевшая!..
Алистер взмахом ладони оборвал красочный рассказ. Зевран говорил, что по прибытию в Денерим Ин вел себя тихо, уже не тосковал, и такая перемена его настораживала. Он слыхал о мабари, что быстро угасали после смерти хозяев, и меньше всего ему хотелось бы такой судьбы псу Тана… Да чего малодушничать: такому же боевому товарищу, как и все их спутники в моровой год. Он потер коротким жестом переносицу, затем ― виски. Буквы на указах расплывались ― за письмом он провел время с рассвета, ― и Алистер решил, что на сегодня хватит. Отложил в сторону перо и бумаги.
― Как возвращали его раньше?
― Ну… младших псарей, какие порасторопнее, отправляли. У него мест-то было немного: у церкви, перед воротами канцлерова двора… на площади с фонтаном у тейрнова памятника ― когда там тот еще стоял… А сейчас хитрющий стал, как змей. Схоронится, на имя не откликается… Город прочешем ― вернем, головой клянусь, вашвеличество!
С поклонами псарь вышел. Алистер еще немного посидел над бумагами, с кислым лицом взглянул на жалобу двух соседей-баннов, что не поделили полоску плодородной земли ― и решил оставить дела до вечера, если не до завтра. Совесть он успокоил тем, что в вопросе спорщиков требовался совет канцлера, да и справиться о его здоровье было бы не лишним.
Эамон нашелся в своих жарко натопленных покоях ― предписания лекарей он всегда исполнял с точностью ― у закрытого окна, в небольшом кресле с книгой и медвежьей шкурой в ногах. На скрип двери ответил кивком и вернулся к чтению.
― Как себя чувствуешь?
― Не так худо, чтобы посылать за сестрой Церкви, ― хрипло отозвался тот и откашлялся. ― Вижу, бумажная лавина тебя выплюнула? Не по вкусу пришелся?
― Сам выбрался, ― ответил Алистер, опускаясь в кресло напротив. ― Занимательная книга?
― Измышления брата Дженитиви о Храме Священного Праха. Вам удалось обнаружить настоящее чудо… Но ты, пожалуй, пришел не за тем, чтобы разузнать, о чем я читаю. Нужен совет? Или тебя тревожит что-то иное, Алистер?..
― Ты прав, дядя. Как всегда, ― он потер шею коротким движением. ― Инарил сбежал. Пес Тана. Опять.
― Это тебя удивляет? Я держал в юности мабари; мне рассказывали, что после гибели хозяев они начинают вести себя странно, словно хотят умереть следом. Собачья тоска порой бывает не в пример сильнее людской.
― В том-то и дело, что сперва он вел себя тихо. Будто смирился. Вылизывал дочиста миску, дозволял себя выгулять, даже искупать!.. Мы, помню, на постоялых дворах в кадку с мыльной водой его загоняли все вместе, он от Тана петлял, как ужаленный заяц; никогда не любил купаться насильно, ― а потом его как прорвало.
― Верно понимаю: найти не могут? ― Эамон как-то по-особенному прищурился: Алистер заметил это и слегка нахмурил брови: что тот задумал?..
― Знаешь, где он может быть? ― подался вперед. Улыбка стала ему молчаливым ответом, а затем дядюшка кликнул своего секретаря. Попросил со стола перо и бумагу, написал кому-то пару строк, опечатал ― и гонец был таков, только плащ взметнул волну прохладного воздуха, разгоняя пропахшую болезнью духоту.
― Не знаю, где он может быть, ― сказал Эамон, ― но знаю, что поможет его найти. Помнится, перед Собранием Земель вы долго гостили в моем доме…
― Его вещь?.. ― догадался Алистер. ― Ну да, на запах он примчится с другого края города… Только… не будет ли это… слишком жестоко?..
― Хочешь, чтобы пес Героя Ферелдена попал в руки к дурным людям?.. На здешних псарнях он в безопасности, в сытости и тепле. А на твой вопрос отвечаю: осталась одна старая мантия, вся в заплатах. Изольда велела отстирать ее и оставила как память о спасителе нашего сына. Орлесианская сентиментальность… Думаю, хоть тень его запаха все же сохранилась: нюх у мабари отменный, будет довольно и этого.
― Спасибо. Тогда я… пойду?.. Пошлешь за главным псарем, когда доставят?..
― Посиди со стариком, Алистер, ― попросил Эамон. ― Не часто выдается нам так просто побеседовать, не о государственных делах. Вдобавок, утром должны были доставить письмо от этого демонова жалобщика из Внутренних Земель… как его… Баннорны там настолько мелкие, что всех уж не упомнить; зато каждый себя тейрном мнит, не меньше. Ты наверняка хотел бы спросить, как рассудить их с соседом.
Алистер кивнул. Повелел слугам согреть вина, а сам подбавил дров в жарко пышущий камин.
Они вспоминали год Мора, гостеприимное городское поместье канцлера, а вытянув вдруг из памяти недавние Зеврановы слова, Алистер, краснея, извинился за чересчур громких, охочих до любовных утех эльфов.
― Молодость, ― рассмеялся снисходительно Эамон, ― какое она может нанести оскорбление? Хорошо, если в трудное время есть, за кого держаться. Знаешь, сколь укоризненные взгляды кидали на нас с Изольдой старенькие служанки, когда мы только заключили брак и отказывались покидать спальню, даже чтобы поесть?..
Знать об этом Алистер не хотел.
Вечер прошел незаметно за неторопливыми разговорами и хорошим вином с пряностями. Как только доставили завернутую в дерюжку Танову мантию, Алистер послал за людьми с псарни. Под брошенный мимолетно сожалеющий взгляд ― он почти и забыл, как хрупко смотрелся друг в этих темных тряпках ― ткань порезали на несколько больших кусков по числу младших псарей, которые отправлялись на поиски.
― Ну, все, ― сказал Эамон, когда двери наконец затворились. ― Теперь ― только ждать.
Они успели обсудить жалобщиков, заграничные новости, кунари и Киркволл ― потом осторожно постучал сенешаль и доложил, что королевская воля исполнена.
Инарила привели ближе к ночи: с порта протащили до дворца. Он вцепился мертвою хваткой в обрывки хозяйской мантии, и понадобился не один дюжий прислужник, чтобы волочь тоскующего пса. Даже когда его заперли в просторной клети, он не выпустил обслюнявленную ткань из пасти, только лег ― и сгреб ее лапами, устраивая морду на них. Если кто-то проходил мимо ― рычал и скалил зубы, прижимая уши к голове.
Люди его обманули. Он учуял хозяина даже сквозь рыбную вонь и соль холодного моря, с радостным лаем бросился навстречу запаху: его эльф помнит о нем, он вернулся за ним!.. ― но был жестоко схвачен человеческим мужчиной, от которого несло другими псами. Его коварно поймали на тряпку с хозяйским запахом. Инарил упирался, взрывая мерзлую землю когтями, не хотел возвращаться в узкую паршивую клеть, в которой его мучили ― тогда человек кликнул другого на помощь, а следом прибежал и третий. Эти люди хотели, чтобы он забыл своего мага, но Ин поклялся себе помнить. Эльф, от которого часто пахло хозяином (хозяин пах им не реже), наказывал это ему.
Великан, рядом с которым он любил греться у костра, когда-то говорил, что мабари, как и воины, наделены честью.
Если он забудет ― навлечет на себя позор.
Люди были не в силах понять его боль ― но Инарил мог сделать так, чтоб они услыхали ее, а следом ― выпустили из этого подземелья. Дали уйти за хозяином.
Оставив в покое измочаленную тряпицу, пестрящую теперь отметинами от его клыков, Ин вскинул морду к закопченному потолку и глухо завыл.
Прочие чувствовали его тоску и глухое отчаяние ― они подхватили погребальную песнь своими сильными голосами, заставив людей переполошиться. Ин видел, как кто-то выбежал наружу, и запах его потянулся наверх, теряясь в мешанине тех, что пронизывали большой каменный дом. Вскоре громко хлопнула дверь, рявкнул зло голос главного человека, приказывая полоумным псам заткнуться, но ему возразил другой. Инарил узнал его и только оттого замолк. Друг хозяина, носящий королевский венец, спустился к ним. Он поймет. Он отпустит.
― Отоприте, ― приказал он, остановившись подле клетки Ина.
― Вашвеличество, может, не стоит? Поглядите на него: он ж сейчас даже вам в глотку вцепится!..
― Открывайте!
Сперва последовал виноватый низкий поклон ― Ин показал зубы и тотчас спрятал; после ― засов отодвинулся с жалобным скипом.
― Теперь уходите.
― Но… Да, вашвеличество. Как прикажете.
Хозяйский друг опустился перед ним на корточки, чтобы взгляды их оказались напротив. Инарил боднул его головой в грудь ― в ответ морду ласково обхватили большие ладони, все еще мозолистые от меча.
― Скучаешь по нему?
Инарил коротко тявкнул: глупый человек, зачем спрашивать то, что обоим ясно? ― но в следующий миг король сел рядом на холодный камень, сдвинув сопревшее сено подстилки, потрепал уши. Ин запрокинул голову ― ласка была приятна. Не хотелось, чтобы ее прекращали. Покосился темным умным глазом: человек и не думал; уже чесал лоб и ниже, все спускаясь к носу.
― Я тоже скучаю, ― заметил просто Алистер, и в ответ на откровенность мабари привалился к его плечу всей тушей, ища тепла и поддержки. Если бы не Стражья закалка, рухнул бы бесславно король Тейрин на пол: Инарил, боевой пес, герой не менее славный, чем Герой Ферелдена, был тяжел. Иногда даже оторопь брала, как тонкий эльф играючи управляется с этим бурым вихрем когтей и клыков: будь Ин вражеским мабари, перекусил бы Сурану напополам.
― Знаешь, ему не понравилось бы, если б он увидел тебя таким грустным. И еще не понравилось бы Зеву. Ты же знаешь, кто он? ― Ин коротко гавкнул, и Алистер продолжил, пару раз бодро кивнув:
― Вот-вот. Не хочу умирать во цвете лет только из-за того, что ты позволил черной скорби себя сожрать.
Инарил заскулил и устроил голову на лапах, подняв едва не слезящийся взгляд.
― Я знаю, ― доверительно шепнул Алистер, ― тебе плохо и больно, и ты растерян, и… Но знаешь, что? Надо жить, Ин. Потому, что он хотел бы, чтобы мы ― жили. От нас ― тебя, меня, Зева ― даже от этого пивного бурдюка Огрена нужно сейчас мужество, которое ничуть не меньше того, что было у Тана: мужество жить. Понимаешь?
Инарил понимал. Он коротко лизнул теплую ладонь ― Алистер улыбнулся, а потом вдруг тихо сказал:
― Если считаешь, что так надо, я оставлю дверь не запертой. Ты сможешь уйти, куда захочешь. Только… береги себя, ладно?
Он поднялся, отряхнул скромное не по-королевски платье темных тонов ― и еще раз на долгий миг задержал горячую ладонь на широком собачьем лбу.
― Я знаю: ты решишь правильно.
Скрипнула дверь, после зазвучали голоса.
― Не запирайте больше его, ― различил он строгий голос Алистера.
Чуть погодя принесли свежей воды и мяса с хлебным мякишем и проваренной брюквой. Он съел все: сил на предстоящий путь понадобится много. Когда псарня затихла до утра, осторожно толкнул дверь клети. Прочие уже спали, иногда ворча и поскуливая во сне; люди нарочно не встали сторожить его, памятуя о слове своего короля.
Дорога сама легла под лапы.
Снаружи ждала метель. Она встретила его как давнего друга, завертелась вокруг вслед за танцующими вихрями, озорно сыпанула пригоршню холодных белых хлопьев точно в морду. Когда на горячий нос опустилось одно ― похожее на маленькую ажурную салфетку ― Ин слизал вмиг потеплевшую влагу. Он радовался пурге: хозяин ее любил; а однажды сотворил только для него, Ина, целый сугроб посреди лета ― в нем он тут же вывалялся, а отряхиваться пошел на мягкие тряпицы ведьмы с болот. Хозяин позже смеялся до слез, когда та ушла, вдоволь нажаловавшись.
Он понюхал воздух: в нем разливалась свобода, перемешанная с ледяным дыханием начавшейся зимы; горькая от застывших отзвуков его воя. Ворота были совсем близко; несколько широких прыжков ― и он вырвался бы в лабиринт улиц людского города. Быть может, сумел бы встретить хозяина здесь ― если б нашелся достойный враг; быть может, придется выждать до леса и там схватиться с медведем, еще не залегшим в спячку; или с оголодавшей стаей волков.
Инарил уходил умирать, а метель провожала его до последней черты.
Оставалось только проползти меж широких зубьев высокой решетки, и он бы сбежал из дворца, но… тонкий запах трав и утра, свежего хлеба, мыла и чистой воды ударил в нос. Он знал его: так пахла эльфийка, которая носила хозяину еду, а после выпускала Ина из холодной высокой комнаты. Ее звали Нария, а еще, как он слыхал от кухарок и прачек, когда шествовал мимо них по широкому двору Башни, она ночами плакала о хозяине. Глупая не знала, что у того был смешливый эльф с волосами цвета солнца далеко-далеко отсюда, и он не променял бы его даже на самую красивую девушку.
Запах Нарии вел в подвалы ― глубже тех, в которых хранили мороженое мясо; и к нему примешивалась вонь страха, меченая железною нотою крови. Этот запах волновал; заставлял в беспокойстве переминаться с лапы на лапу: желания путались; хотелось на волю, но и помочь доброй девушке тоже. Он подумал: среди ее обидчиков, быть может, найдется достойный враг ― и Инарил бесшумно потрусил вниз.
Первый часовой едва ли не спал, пройти мимо оказалось легко: довольно было медленно, крадучись, слиться с тенями под пляшущим факельным светом. Кривые щербатые ступени уводили дальше вниз, в темноту и сырость.
― Значит, ты признаешься, что знала, кто он?.. ― послышался грубый голос людского мужчины. ― И все же смеешь утверждать, что это была не измена Ферелдену?..
Свистнула плеть ― Нария закричала тонко и с надрывом.
― Он… пришел… говорить!.. О Герое!.. ― слова прозвучали почти молитвою, заклятием о милосердии, но на него ответили лишь усмешкою:
― Ты провела во дворец Антиванского Ворона, девочка. Они отнимают жизни, а не развлекают королей беседами. Чудо Создателя, что у того было на уме иное.
Плеть снова взвилась с высоким звуком, вырвав измученный девичий стон.
― Готовься к подземельям Форта Драккон. Оттуда, как ты знаешь… только на виселицу; но не бойся, все закончится быстро: твоя тонкая шейка сразу сломается, даже не успеешь понять, что уже у трона Создателя. Ты же не дикая? Веришь в суд Создателя? За измену короне Он покарает тоже.
Нария тонко заплакала: то ли о будущей участи, то ли о муках посмертия.
Ин взрыкнул и заторопился; бурой стрелою опрокинул двух стражников, оставленных охранять подземелья, толкнул, навалившись, дверь холодной комнаты, откуда доносилось эти страшные слова ― и на миг застыл на пороге. Добрую эльфийку приковали к столбу ― похожий на позорный, что на Торговой Площади, ― сорвали с нее бедное платье до пояса, а спину уже располосовали в кровь.
Ее мучитель обернулся, и Ин налетел: нападать со спины было бы бесчестно. Он сомкнул клыки на жестокой руке, держащей плеть; человек вскрикнул, выронил свое оружье кары, перепачканное алым. Потрепав коротко ― больше этой рукою он ничего не возьмет ― Инарил отпустил; закрыл собой Нарию и зарычал с той же яростию, как если б перед ним стояло порождение тьмы.
― Это мабари Героя, ― зло и гордо сказала она, глядя через плечо, как ее палач пытается унять кровь. ― Этот пес сделал для Ферелдена больше, чем вся ваша тайная стража.
― Молчи, девчонка!..
Вбежали растерянные подручные. Инарил обнажил клыки. Чувство скорой битвы, приятно греющее нутро, захватило его от кончика маленького хвоста до подранных краев ушей.
― Чего встали?.. Это просто бешеный пес, прикончите его!.. Главный псарь нам еще спасибо скажет!
― Это мабари Героя! ― снова крикнула Нария. ― Убьете его ― вздернут уже вас!
Люди переглянулись в нерешительности. Инарил, еще раз показав оскал, подумал: если стража не глупа, они не станут подставлять горло его клыкам; и точно ― один, чуть подавшись вперед боязливо и приглядевшись, пробормотал:
― Да, вон к ошейнику бляха с гербовыми приделана… И ворота закрытые, откуда чужому взяться?..
― Может, того ― на псарню его обратно отвесть?..
― Ну попробуйте, умники, ― сквозь зубы процедил главный, заканчивая перевязывать увечную руку. ― Пальцы у вас, гляжу, лишние выискались. Гарвин, за главным псарем. Бегом!.. А ты ― отвяжи девчонку.
― Так сожрет же, господин капитан!..
Инарил припал на передние лапы и зарычал, наскочил на того, второго, сшибая с ног. Словам этих людей он не верил. Воротился на защиту Нарии, прижался к ее острым холодным коленям. Грузный стражник выругался, подымаясь, а после мудро попятился за спину своего командира. Инарил облизнулся, зевнул как можно ленивее ― и лег, преграждая путь.
― С-спасибо, Ин, ― шепотом поблагодарила его эльфийка, задыхаясь от непролитых слез, ― спасибо!..
Теперь она плакала: горячие соленые капли упали Инарилу точно на нос. Оттого он прижался еще ближе, согревая ее ледяные ноги. Раньше, если хозяин грустил, можно было устроить голову у него на коленях, или навалиться на ступни ― на последнее он, конечно, шутливо ругался, сетуя, что мабари отлежит ему все ноги, и придется Стражам своего Командора до конца жизни таскать на носилках ― но никогда не гнал.
― Не думай, что выкрутилась, ― мрачно подал голос начальник тайной стражи ― темноволосый, весь заросший щетиной, словно дикий кабан, и колючеглазый. Коротко выбранился, меняя пропитавшуюся кровью повязку ― ему пришлось оторвать еще одну тряпицу от рубашки, ― сейчас твоего… спасителя утащат на псарню, и мы продолжим.
― Продолжите что? ― заслышав от дверей знакомый голос, Инарил вскочил и нетерпеливо бросился вперед, в темный проем. При чужих он не осмелился поставить лапы Алистеру на плечи, а потому коротко тявкнул и бросился обратно, пока никто не посмел тронуть Нарию. ― Дыхание Создателя, капитан, что вы тут устроили?..
― Разрешите доложить, Ваше Величество! ― заправски щелкнули по старым камням железные каблуки; голос при внезапном появлении владыки Ферелдена даже не дрогнул. ― Схвачена служанка-изменница, что провела к вашим покоям возможного убийцу! Она почти созналась, но этот пес…
― Освободите ее.
― Милорд, это предательница короны, предательница Ферелдена…
― Приказ слишком сложен для вас? Или неясен, капитан? ― Алистер нахмурился, в чертах его проявилась какая-то возвышенная строгость, и люди тотчас же, неловко кланяясь, поспешили исполнить монаршую волю.
― Да, Ваше Величество. Сейчас, Ваше Величество.
Инарил, довольный собой, отошел и уселся у Алистеровых ног, следя за работою. Зажмурился, когда сильная ладонь потрепала его с похвалой за ушами. Видно, разбуженный главный псарь сумел как-то передать весть в королевские покои…. Щелкнул хитрый замок кандалов; Нария без сил повалилась к подножию столба. Дрожащими руками она тотчас стыдливо попыталась натянуть на тощие груди порванный лиф казенного платья. Ей было холодно и страшно, и Ин без дозволенья подошел и лег рядом так, чтоб эльфийка в любой миг смогла прижаться к его теплому боку.
― Мой король, она показала дорогу к вашим комнатам Антиванскому Ворону…
― Потому что знала, кто он! И зачем пришел! Он не желал зла Его Величеству! Только хотел поговорить! ― выкрикнула отчаянно Нария, но, опомнившись, замолчала и опустила глаза.
Алистер потер переносицу и попросил устало:
― На дворе глубокая ночь. Думаю, не мне одному хочется вернуться в теплую постель, поэтому давайте закончим поскорее. Ценю вашу преданность Ферелдену, капитан, но прежде обвинений в измене я бы выслушал девушку. Кто ты? Расскажи все без утайки, не бойся.
― Меня зовут Нария, Ваше Величество, ― ответила она, сердечно приложив руки к груди и кое-как изобразив поклон даже сидя, ― несколько лет я честно прислуживала Герою Ферелдена в Башне Бдения ― вот почему его мабари знает меня и встает на защиту. При новом Командоре… многих слуг вышвырнули вон. Не только меня; еще досталось солдатам гарнизона; а близких соратников Героя из числа Стражей…
― К делу! ― оборвал глава тайной стражи, и Нария потупила взор.
― Я бежала в Денерим в надежде найти работу. В эрлинге Амарантайн совсем не хотелось оставаться… Банна здешнего эльфинажа, Шианни, ― она очень-очень добра! ― помогла попасть в дворцовую прислугу, дала хорошие рекомендации. В ту ночь… она появилась на заднем дворе вместе с эльфом, что походил на того, про которого иногда рассказывал Страж-Капитан Огрен…
― С чего бы Стражу откровенничать с простой служанкой?.. Что ты не договариваешь, остроухая?!
Нария сжалась, обняв могучую шею Инарила, и тот недобро заворчал, показал злым людям клыки и укоризненно посмотрел на Алистера. Сделав несколько глубоких вздохов, Нария решилась: это признание рано или поздно выбили бы ― и крикнула:
― Я любила его! Быть может, любовь теперь ― самое страшное преступление, что карается смертью?..
Распрямилась гордо, позабыв и об ужасном каземате, и об исхлестанной спине, и о порванном платье. Она помогала выхаживать раненых после осады Башни порождениями тьмы; она следовала немой тенью за Героем, и это ее скромная забота скрашивала его бремя ―
этим ли людям было ее судить?..
― Я любила Героя Ферелдена, ― повторила она уже много тише, а на глазах вновь проступили слезы. ― Безнадежно, глупо, молча. Говорили, его сердце уволокла далеко-далеко антиванская ворона, но мне хватало и простого дозволения быть рядом, ни на что не надеясь. Когда банна Шианни попросила помочь, провести того эльфа ― я сперва хотела вытолкнуть его под ноги дворцовой страже, потому что это он был виновен в смерти того, кого я любила. Но… это было бы мелочно и недостойно
его памяти. Поэтому я помогла. Можете пытать меня; можете приказать вздернуть ― так даже лучше; сестры Церкви говорят, что мы встречаем ушедших раньше нас у трона Создателя… Только не заставляйте… переживать это все снова… Мне больше нечего сказать ― ни Вашему Величеству, ни остальным, ― она обняла мабари и затихла; видно было только, как тряслись в беззвучном рыдании острые худые плечи.
― Милорд, девица, видно, тронулась рассудком. Вы слышали: она во всем созналась. Более того: сама просит казни!..
― За что же? За то, что помогла ветерану Пятого Мора вернуть в Ферелден прах его Героя?.. Антиванским Воронам не нужно использовать служанок, чтобы подобраться к своим жертвам, капитан; а если так все же случается ― они никогда и никого не щадят. Я хочу поговорить с ней. Один. Оставьте нас. Все!..
***
Когда Нария открыла глаза и увидала пред собою недовольное сморщенное лицо старой Ионэль, распоряжающейся дворцовыми эльфами еще со времен короля Мэрика, она подумала, что умерла или по-прежнему крепко спит. Или ― в это хотелось верить больше ― что подземелья и пытки ей привиделись в кошмаре.
― Давай, лентяйка, подымайся!.. Тебе уже следовало давным-давно воротиться с рынка; на кухне заждались свежего!..
В следующий миг с Нарии попытались сдернуть тонкое одеяло, едва напитавшееся теплом ее тела, но кто-то с силой потянул его на себя с другой стороны. Следом послышалось утробное рычание. Ионэль вскрикнула, выпустила из сухоньких рук свою добычу, а затем обнаружила себя растерянно сидящей на полу. С постели на нее грозно смотрела большая бурая голова боевого мабари.
― Ин?.. ― только и смогла выговорить Нария; дыхание от увиденного перехватило. Пес довольно облизнулся и пристроился у нее в ногах, согревая, ― старое дерево кровати, поеденное жуками, опасно затрещало.
Значит, не привиделось… После, как словом король прогнал всех из камеры, они говорили недолго, а потом… Его Величество совсем по-простецки опустился на одно колено перед Инарилом и спросил: «Что ты решил, приятель?» Мабари ткнулся мордой ему в грудь, уселся рядом с Нарией и гавкнул: ей показалось, что с утвердительной радостью.
«Он хочет остаться с тобой. Позаботься о нем, ― велели ей. ― Деньги на содержание будут».
Как ее вывели из каземата и показали лекарю, она помнила плохо, зато спина теперь не саднила. Вдобавок, на грубо сколоченной тумбе возле кровати обнаружилась полупустая склянка с живительной мазью, и значило это, что случившееся ночью точно не было сном.
Свист страшного кнута еще звенел в голове, но теперь она принимала ту боль точно благословение: жестокое, но необходимое. Она молила о смерти, а получила жизнь, и даже более. В память
о нем ― она никогда не смела назвать Героя по имени ― Нария горячо поклялась и королю, и себе заботиться об этом несчастном мабари.
«Он пережил Мор, потерял двух хозяев. Дай ему столько тепла, сколько сумеешь».
Возблагодарив про себя Создателя, она заторопилась. Инарил соскочил с кровати и послушно уселся рядом, побоявшись мешать.
Ионэль едва дождалась, пока Нария наскоро приберет постель, переплетет золотую косу и наденет теплое уличное платье, накинув на плечи широкий воротник из отреза поношенной шкуры и застегнув его у самого горла. Старшая служанка сунула список для рынка, тугой кошелечек с точно отсчитанными монетами, корзину и выгнала на холод, не преминув поджать морщинистые губы.
― Королевское золото, девочка, добра еще никому не приносило, помяни мое слово. Хозяева задарма добренькими не бывают. Больше спросят, чем дадут. Ну, чего встала?! ― накинулась на побледневшую Нарию, что застыла на пороге. ― Быстро на рынок! И к псарям зайти не забудь! Эту громадину пристойно кормить надо!
Задний двор встретил обычной суетой, грязью вперемешку с подтаявшим за утро снегом и сонной стражей у ворот. С птичника принесли кур в деревянной клетушке, и Инарил тут же их облаял. В остальном он вел себя, будто в Башне: вышагивал степенно и гордо, оглядывая нынешние владения ― вот бы удивился милостивый король Алистер, если б узнал, кто был настоящим хозяином дворца!.. Ин деловито осмотрел конюшни, порычал на показавшихся ему нерасторопными служанок и вернулся к Нарии ― та покрыла голову косынкой и завязала сзади, пряча уши.
― Вот так дела! ― догнал их звонкий юношеский голос уже за воротами. ― Эта зверюга
тебя хозяйкой выбрала?
С ними поравнялся людской паренек, смешливый, медноволосый и очень-очень громкий: Ин знал его, он помогал старшим на псарне и тайком, когда те не смотрели, носил ему лучшие кости с кухни, чтоб он не скучал и не выл.
― Меня Норт звать. Ты тут давно? Всех служанок вроде знаю, а такую красавицу первый раз вижу. Ты ж эльфийка, да? Мне нравятся эльфийки. А правда у вас ночью глаза светятся, как у кошек? Люблю кошек, а всю жизнь с собаками ― каково, а?
Он был настолько болтлив и беззаботно дурашлив, что вскоре она невольно засмеялась легко и искренне в ответ на какую-то его незамысловатую шутку. Потом Норт выклянчил у нее корзину и вызвался проводить до рынка. Нария подумала: он просто хотел посмотреть, как она станет управляться с мабари в большой толпе, и пошел с ней лишь из любопытства, ― но разрешила быть провожатым. Если он отставал, Инарил толкал его мордой, а единожды даже схватился за край длиннополой куртки.
― Это он так заботится, чтоб я не потерялся? ― рассмеялся молодой псарь и попробовал потрепать мабари за ушами. Ин тут же показал зубы. ― Ты чего, приятель?.. Я ж тебе лучшее с кухни таскал, а ты?..
Инарил облизнулся и теснее прижался к ногам Нарии. Он еще не думал о ней, как о
своей эльфийке, но с нею было тепло и спокойно. Настолько, что запахи рынка на главной площади Торгового Квартала перестали его волновать, и он следовал, не отставая. Возле мясных рядов задержались. Норт тут стал непривычно серьезен, дотошными расспросами вывел из себя двух мясников, но с одним столковались на хорошую цену за большие свежие куски и вырезку. Может быть, стало это заслугой не только знающего юноши, но еще и мабари: он устроил на прилавке такую грустную морду, что вполне мог разжалобить торговца. В городе за морем ― звался он, кажется, Киркволл ― всегда удавалось добыть себе вкусное, если он сбегал из лагеря рогатых великанов один.
― Нария, а ты правда видела Героя Ферелдена? Видела ― как меня, вот так рядышком? ― спросил Норт, когда они почти миновали толчею у рыбы и направились к воротам.
― Да, ― она отвернулась, поправила по-крестьянски повязанную косынку, одернула платье ― в жестах этих было столько смущения, что он замолк и уставился себе под ноги. Не осмелился вскинуть взгляд и тогда, как расплатились за последнее. Пора было возвращаться, и они двинулись в обратный путь, только… Нарию вдруг сильно толкнули, она повалилась на Норта, разжав руку с почти пустым кошельком, ― и тот был стремительно схвачен низенькой смазанной фигурой в сером.
― Держи вора!.. ― Норт наперегонки с мабари бросились в погоню. Похититель казенных денег петлял, точно заяц, проскальзывал между ног зазевавшихся прохожих и наверняка бы скрылся в хитросплетении проулков, но…
― Отвратительная работа. Кто так выбирает цель?.. Если ты не будешь стараться, мальчик, тебя вздернут уже через пару недель. Пару дней ― если совсем уж не повезет. Неумехам не стать
compradi ― не пытайся больше
так меня впечатлить.
Запыхавшийся Норт, остановившись в нескольких шагах и глотая морозный воздух, с удивленьем разглядывал, как лысоватый поджарый мужчина упрекает воришку ― чумазого эльфеныша, ― вывернув ему руку. Едва почуяв, что хватка жестоких пальцев ослабла, он извернулся и был таков.
Подбежала Нария, вцепилась в Нортов локоть ― да так и застыла.
― Кажется, mi lindo pajarito, это твое, ― она неловко поймала кошель, прижала к груди. ― Славный пес,― благодушно заметил незнакомец и, кивнув своему провожатому, двинулся в другую сторону от рынка. Сказанное после удалось расслышать только эльфийке:
― Энрике, черкни-ка пару слов его милости amante inconsolable* в Риалто. Думаю, ему будет интересно узнать.
― Кто это был?.. ― Норту тип этот показался подозрительным, и он тряхнул медной копной, прогоняя дурные беспокойные мысли.
― Очень опасный человек, ― понизив голос, тихонько ответила Нария. Эти едва заметные узоры на лице, нездешний выговор, фраза на чужом языке, неприятно отдающая нескромностью, если не грубой пошлостью… Кажется, только что они столкнулись с какой-то важной персоной из Воронов. ― Давай вернемся, пожалуйста.
― Давай. Только одна ты тут теперь ходить не будешь.
***
Норт… был славным. Для человека или, как говорили в эльфинаже, для шемлена. Он все чаще болтался во дворе, когда Нария исполняла повинность; помогал ей с мабари ― загнать его в бадью, например, она одна ни за что не сумела бы; таскал за ней тяжелые корзины с рынка. Другие служанки посмеивались: «Ты для него диковинная зверушка; какая эльфийка подпустит к себе шема?.. Наиграется ― другую дуру себе найдет, а ты реветь будешь». Иногда Нария корила себя за такую беспечность: не она ли клялась себе помнить Героя?.. Только вот прах его сырел где-то под Редклифом в мерзлой земле, а Норт, теплый и добродушный, был рядом. На праздник Первого Дня он выстругал ей в подарок маленького деревянного мабари и смущенно сунул в руки. Взамен, густо краснея, попросил поцелуй ― и Нария не отказала.
Даже Инарил начал подпускать его к себе и ластился, требуя чесать за ушами и под брюхом. Пес по-прежнему спал в людской либо возле ее кровати, либо в ногах ― сама старуха Ионэль сдалась и перестала выгонять его на двор.
Раз в месяц Нарию призывали к сенешалю: отчитаться о здоровье вверенного мабари. Короля она больше не видела, но точно была уверена, что он беспокоился об Инариле. Все знали: король Алистер простым Стражем исходил в год Мора весь Ферелден, помогая людям, и общего с народом у него было куда больше, чем у напыщенных советников и царедворцев.
За снежной холодной зимой пришла ветреная весна, а с нею по ужасной распутице во дворец приехал эрл Хоу.
Среди прислуги это стало целым событием. Когда старшие назначали девушек прибираться в его комнатах, они не догадывались, что по ночам менее удачливые служанки выменивали эту повинность у счастливиц за свои скромные богатства: скопленные с трудом серебрушки или простенькие украшения. Хорошее про высокого гостя ― для Нарии он оставался по-прежнему Стражем-Констеблем Натаниэлем ― здесь слышали многие и возносили хвалу Создателю, что он не похож на эрла Рендона. В Амарантайне нужны были слуги в отстроенное поместье, и быть поближе к неженатому красавцу-эрлу и бравым Стражам мечтала не одна девица. Нария посмеивалась: вот удивятся эти дурочки, когда Страж-Капитан Огрен отвесит им шлепок или полезет с крепкими объятьями, сперва обдав винным духом!.. ― но однажды призналась себе после вечерней молитвы, что хочет поговорить. Попросить новую жизнь для себя ― и любимого.
Эрлу полагалось иметь добрых охотничьих псов ― сметливому Норту наверняка нашлась бы работа. А ей ― место в доме; говорили: из Киркволла прибыла эрлова сестра вместе с мужем, и они ждали ребенка. Нарии доводилось нянчить соседских малышей в родной деревне; да и господин Натаниэль ее знал… Он должен был уже скоро уезжать, жребий Нарии так и не выпал ― и ей пришлось вымолить его у Тоны, которую в тот день отправляла в заветные комнаты вздорная старуха Ионэль.
― Что дашь? ― небрежно спросила Тона, нарочито медленно собирая тряпицы. Все знали: у Собачницы лишних денег не водилось, все сжирал ее огромный пес.
― Вот, ― Нария робко протянула маленькую брошь ― тонкую ветку пророческого лавра из потемневшей латуни с листьями-треугольничками тускло-зеленого дешевого малахита. Это был ее первый праздник Первого Дня в Башне, на Командоровы деньги все слуги получили подарки. Нарии хотелось думать, что он лично выбирал гостинец каждому, а потому она хранила брошь как самую важную свою драгоценность. Доставала редко: только, когда мысли становились невыносимыми, а память подсовывала те счастливые мгновения, когда Герой в добром расположении духа улыбался ей и принесенному завтраку.
В иное время Нария ни за что бы не рассталась с дорогой вещицей ― теперь же ей казалось, что отдавая ее, она прощалась с тяжелым прошлым, снимая давно опостылевший груз с плеч. Тона придирчиво повертела брошь, скривилась, но все же милосердно кивнула:
― Сойдет. Иди.
Страж-Констебль обнаружился в своих покоях за столом. Перо скрипело быстро и, наверное, даже сердито ― так бы ответила Нария, если бы кто-нибудь попросил ее описать первые минуты той встречи. На тихое приветствие эрл не ответил, поглощенный письмом, так что она, уняв колотящееся бешено сердце, исполнила сперва тихо свою работу, нарочно растянув время, а потом, когда его милость закрыл чернильницу, позвала нерешительно:
― Страж-Констебль Натаниэль…
Он обернулся. Нария отметила про себя, что изменился он мало: тот же нос с горбинкой, цепкий взгляд искусного лучника ― только чуть больше стало тонких складок у глаз, выдававших многие думы и тревоги. Нария присела в заученном поклоне, когда он поднялся.
― Ты служила раньше в Башне?.. Да, я, кажется, тебя помню… Нерия, так?
― Нария, господин. Я прислуживала Командору.
― Так вот кого следует благодарить за то, что Тан иногда хоть что-то все же ел, ― ей улыбнулись, и Нария, просияв, подошла чуть ближе.
― Я хотела вас попросить… Здесь есть один юноша, Норт, толковый псарь… А я неплохо умею следить за хозяйством… и за детьми… Прошу… мы бы очень хотели служить в вашем доме, в Амарантайне… И еще Инарил, ему душно в столице, он ведь привык к просторам и странствиям...
― Тебе отдали его мабари? ― изумился эрл. Тоненькая эльфийка и раньше ладила с огромным боевым псом, их часто можно было встретить во дворе Башни Бдения, но то, что он признал ее своей новой хозяйкой… значило, что девушка была не так проста. Эта порода очень… осторожна в своих привязанностях и никогда не доверится дурному человеку.
― Он сам выбрал… Захотел… остаться со мной.
― Вот что, ― Натаниэль коротким жестом потер подбородок, задумавшись. ― Я поговорю с сенешалем, но пока ничего не могу обещать. Хорошо?
― Спасибо! Спасибо огромное, да сохранит вас Создатель!..
Обратно в людскую она летела, точно на крыльях. Неприязненные взгляды Тоны и остальных не жалили ее ― какое ей вообще было дело до них, что останутся тут грызться между собой в холодном неуютном замке?.. Важнее всего было встретиться в условленном месте с Нортом, рассказать, что скоро у них ― она верила в это безоговорочно, пусть господин Натаниэль и не дал сейчас прямого, как его стрелы, ответа ― все станет по-новому. Инарил, чувствуя ее счастливое беспокойство, скакал рядом и мешался, облаивая все вокруг в приступе какой-то щенячьей радости. Старая Ионэль на эту суету только недовольно поджала губы и махнула рукой, когда Нария доложилась, что исполнила все, как нужно, а эрл остался доволен.
На дворе в поздний час было спокойно, тихо и пусто ― не считать же за свидетелей сонную стражу, лениво несущую на стенах свой дозор?.. К тому же, они выучили время, когда над их местом никто не проходил. Нария прибежала в темный закут за конюшнями первая и едва дождалась выскользнувшего со псарен Норта. Обняла, будто не видела его целый век, да так и осталась стоять, прижавшись лбом к его сильному плечу.
― Ну, что ты? Что ты… такая?.. ― его горячая ладонь легла на ее макушку, успокаивая. Нария чуть не разрыдалась: столь многим она желала поделиться. Сбиваясь и нещадно тараторя, пересказала, как выменяла у вредной Тоны право пойти к эрлу, как Страж-Констебль узнал ее, и… он так сказал для виду, конечно, но скоро у них будет новый дом, и больше не придется таиться по углам!..
― Ты не рад?.. ― испуганно спросила Нария. Ей показалось его молчание злым.
― Мне ты отказывала, прикрываясь Создателем, а как под господина ― так сразу?! ― голос ударил первее пощечины. ― Конечно, я ж простой псарь, у меня за душой ничего! Говорил отец: не верь остроухим бабам, они лживые жадные твари, а я, дурень, не слушал! Думал, ты другая!
― Что… что ты такое говоришь?.. ― Нарию сковал такой ужас, что она даже не сумела пошевелиться. Норт зажал ее в углу, бежать было некуда. Она заплакала, попыталась снова все объяснить, но сильная ладонь лишь зажала рот.
― Господа задаром ничего не дают, а с тебя только одно взять и можно. Ну ничего ― нам не впервой последки от них получать.
Норта, непривычно жестокого, не трогали ее слезы. Когда она попыталась вывернуться в последний раз, ее вжали лицом в холодный мшистый камень и вывернули руки, чтоб не сопротивлялась. Потом… потом была только боль и гадливое чувство от себя самой. Его не хватило надолго: вскоре тяжелое тело задергалось, а после перестало наваливаться. Задранные прежде изорванные юбки скользнули вниз, прикрывая позор. В весеннем воздухе отчетливо запахло кровью, и Норт вдруг отшатнулся, прозрев, схватился за голову, оседая на землю. Она не врала, а он… только что сам втоптал в грязь свое счастье.
― Прости. Прости-прости-прости, ― тонкие ноги обхватили в безумном отчаянии, но Нария глядела отрешенно и, казалось, что вовсе мимо, уставившись в ночную мглу. ― Нария, любимая, я дурень, я не хотел, я…
― Уходи.
Голос прозвучал так, будто говорила мертвая откуда-то из земли. Он хватал ее руки, холодные и твердые, точно выточенные из мрамора, осыпал их поцелуями и омывал слезами ― Нария оставалась неподвижна.
― Обещаю… я все исправлю! Хочешь, пойдем завтра в церковь?! Хочешь, уедем?!
Она молчала. Норт испугался, попятился ― она, верно, повредилась рассудком ― и крикнул, что сейчас разбудит лекаря, только пусть дождется его тут, пусть…
Нария проводила его без слов, а потом метнулась в кухню. Броситься со стены помешали бы стражники, а ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее…
такую.
«Это за то, что я посмела забыть
его», ― уверила она себя. Пальцы лихорадочно распахивали дверцы, шарили по полкам ― в нынешнем полубезумном чувстве Нария никак не могла припомнить, где обычно держали крысиный яд. Кажется, она разбудила кухарок: за дверями послышались шаги и голоса, но заветный пузырек уже был в руках, и Нария, крепко зажмурившись, влила содержимое в рот.
***
Темноту сменил свет: он резал глаза даже за сомкнутыми веками; их никак не хотелось разлеплять. В рот бесцеремонно скользнули морщинистые пальцы ― и Нарию вывернуло на пол.
― Давай, девочка, надо еще. Потом приберемся, ― раздалось рядом ворчанье Ионэль, а висок коротко лизнул горячий язык. Нария слышала под боком взволнованное пыхтение и чувствовала густой псиный запах. Инарил… Инарил почуял неладное и привел помощь!.. Поток мыслей прервало желание вновь опорожнить желудок, и Нария не стала ему противиться. На языке горчило смертью.
― Говорила я тебе, что ты дура? Говорила. Так нет, в шема своего уперлась, что твоя коза в забор. Шемы честным эльфийкам не пара, им бы позабавиться только, а потом ― в кусты!.. ― старуха поддержала ее за плечи, подала тряпку, чтоб утереть рот. Рявкнула на разбуженных кухарок, столпившихся в дверях, и те, точно всполошенные куры, разбежались кто куда.
― Он… он… ― прокашлявшись, Нария сжалась, подтянув тощие колени к подбородку, и наконец дала волю слезам. В низу живота тянуло, на душе было все так же гадко. Инарил подполз ближе и ласково лизнул в лицо, убирая языком соленую влагу. Она закрылась руками и даже слегка оттолкнула мабари. Что он мог понимать.
― Ну, договаривай. Что, снасильничал?.. Если понесешь ― пользуйся; кормилицы дорого стоят, в любой дом, где дети малые есть, всегда возьмут.
Это совсем не утешало. Нария закричала в голос, будто лишь так могла выплеснуть боль от предательства и растоптанной любви. Она ведь почти умерла и, кажется, даже видела трон Создателя, а подле ―
его, но ее выдернули обратно в холодный и жестокий мир, где она никому не была нужна. Зачем?..
― Перестань реветь и подумай! Знаешь-ка, что? Отец твоего шема ― помощник главного псаря. За сынка может и всю свору «случайно» спустить, даже зверь этот твой не спасет. Уходи лучше отсюда. Хошь ― в Амарантайн, хошь ― в Хайевер, хошь ― куда ноги понесут. Толковые девицы везде нужны ― только не выдумывай себе больше любви шемленской. Пойдем, ― она помогла Нарии подняться, ― нальем-ка тебе бадью, отмоем ― краше прежней будешь!..
Старуха Ионэль, хоть голос ее и звучал бодро и хлестко, волновалась. Даже черты ее, вечно угловато-острые, как-то сгладились. В людской она привычно начала повелевать сонными девушками, а Тоне, попытавшейся сказать за всех, что Нария получила по заслугам, сунула по праву старшей кулак под нос.
Просидела в бадье она долго, до остывшей воды. Все раскачивалась, обхватив себя руками, пыталась вспомнить видения с грани жизни и смерти. Ей думалось: она точно видела его глаза, не то лед, не то сталь в предрассветных сумерках. Подле бадьи лежал мабари, цепко сторожа ее купание, а как она поднялась ― притащил за передник Ионэль с большим отрезом холстины, который пользовали вместо полотенец.
― Вот так, девочка. От тяжелой работы я тебя избавлю, будешь в постели господское платье чинить. За псом твоим присмотрим. На улицу ― ни ногой, ясно тебе?
― Ясно, бабушка Ионэль, ― тихо отозвалась Нария и переоделась ко сну. Мабари вскочил на кровать, устроился у нее в ногах. Задремать удалось с трудом, а проснувшись перед рассветом под барабанящий в маленькие оконца дождь, она увидала, что Инарил разлегся весь, вытянулся и грел ее своим горячим телом. Нария обняла его шею и тихонько заплакала, уткнувшись лицом в короткую бурую шерсть.
Несколько дней все обходили ее стороной, точно порченную или заразившуюся скверной. Ин на девичье шипение скалился и не подпускал сплетниц близко к ее постели. Старая эльфийка, прежде его недолюбливавшая, приняла его сторону: бранилась, раздавала подзатыльники, а особо злобливым назначала самую тяжелую работу.
― На ее месте каждая очутиться может, а вы тут что развели? Тьфу, позор! При Мэрике-короле вас отсюда в два счета взашей бы выгнали!..
Лекарь, приставленный к слугам, осмотрев ее несколько раз, ничего не мог сказать о ребенке: было слишком рано. Нария не знала, радоваться этому или нет ― как и тому, что однажды ей рассказали, будто Норта совсем недавно отходили розгами едва ли не до полусмерти.
Днем она исполняла новую свою повинность, штопая платье, скатерти и занавеси, а по ночам все так же плакала, обнимая собачью шею. Инарил отказывался от нее отходить.
Нария ненавидела себя за слабость, за взгляды фальшивого сочувствия, которые иногда бросали на нее девушки, за то, что не сумела дать отпор Норту или остановить его словами, за то… что попросила толику счастья, о котором нельзя просить никчемным эльфийкам. В один день ночью она отхватила ножницами свою косу, сделавшись похожа на мальчика, а после собрала небогатый скарб, тщательно спрятав в лифе маленький мешочек скопленных монет. Прокралась в каморку Ионэль, чтоб та помогла выбраться ― сторожевые знали ее, и только она могла попросить их поднять на миг ворота для уходящей. Старуха не спала.
― Я решила. Я пойду, бабушка.
― Куда надумала? ― спросила та, даже не отложив вязанье и не подняв глаз.
― В Редклиф. Охранительницей могилы Стража.
Конец
июнь 2015 ― апрель 2020
