Tu vida convertira mi / Твоя жизнь станет моей

Майкрофт моргнул: глаза начинали слезиться слишком часто и хотелось верить, что это было следствием постоянного в последние дни недосыпа и сотен прочитанных документов, а не проявлением чувств, которые внезапно перестали ему подчиняться. Сейчас он стоял у стекла реанимационной палаты, в которую поместили старшего инспектора, и смотрел на казавшееся совершенно безжизненным тело. Неделя… чёртова неделя, которую врачи отвели ему на борьбу за жизнь, прошла, но не принесла ничего хорошего. Всё как было, так и осталось… Он на мгновение прикрыл глаза, вспоминая недавний разговор с врачом. — Я всерьёз опасаюсь, что вашему брату, мистер Холмс, потребуется другое контактное лицо в Скотланд-Ярде, — профессор Адам Майер, высокий совершено лысый худощавый мужчина лет пятидесяти в очках с толстой пластиковой оправой, сосредоточенно листал лежащие перед ним на столе медицинские документы Лестрейда. — Несмотря на то, что он пережил первую неделю, никаких изменений в его состоянии нет. — Но он не умер в первые сутки, — сухо ответил Майкрофт, успевший немало изучить по этому вопросу. — Да, он не умер, как подавляющее большинство подобных пациентов, но тут надо отдать должное крепкому организму и вообще здоровью старшего инспектора. Во многом это произошло за счёт того запаса прочности, который у него был, — врач немного гнусавил. — В данном случае речь шла о массивной кровопотере, и большое чудо уже само по себе, что реанимационные мероприятия принесли положительный результат, обычно они оказываются безуспешными. В нашей клинике мы ещё будем проводить исследования, чтобы выявить насколько серьёзен был процесс декортикации. Но перед тем, как заняться переводом пациента, я должен предупредить вас, что хотя я и беру на себя ответственность, я воздержусь от положительных прогнозов. Имеющиеся проблемы с дыханием, время, в течение которого проводилась реанимация — всё говорит… — Полагаете, он может быть обречён на вегетативное существование? — перебил его Холмс. Профессор молча кивнул: — За то время, что не билось сердце старшего инспектора, в таламусе, гиппокампе, больших полушариях мозга сократилось число работоспособных нейронов. Витальные центры располагаются в продолговатом мозгу, который регулирует дыхание, сердцебиение, сосудистый тонус, а также безусловные рефлексы. При кислородном голодании продолговатый мозг, фактически являющийся продолжением спинного, гибнет одним из последних отделов мозга. Мы сможем очень долго поддерживать его жизнь, но… Будет ли это жизнью… Майкрофт лишь поморщился. — Я знаком со статистикой. И, профессор Майер, я заинтересован в том, чтобы Лестрейд оказался в тех четырёх процентах людей, которым удается выжить и вернуться к нормальной жизни. Адам вздохнул, Майкрофт заметил, как он нервно теребит уголок листа бумаги в папке. — Я сомневаюсь, что он войдёт хотя бы в те семь-восемь, которые восстанавливаются с некоторыми ограничениями… — К чему вы мне это говорите? — приподнял бровь Майкрофт, обливая холодом врача. — В данном случае шансы на благоприятный исход минимальны, мистер Холмс, — Майер пролистал пару документов. — Тут написано, что его контактным лицом является его мать, но миссис Лестрейд умерла год назад, и поскольку вы занимаетесь этим вопросом, я считаю своим долгом сказать вам, что перевод в другую клинику может ухудшить его состояние. Это риск. — Возможность продолжить его лечение в клинике Скорой помощи есть? — сухо спросил Майкрофт. Адам отрицательно покачал головой. — К сожалению, травмы старшего инспектора требуют специального лечения, а больница Скорой помощи не специализируется на подобном… — Значит, перевод будет верным решением, а риск обоснованным, — чуть пожал плечами Майкрофт, стараясь казаться безразличным ко всему. Профессор вздохнул, понимая, что, возможно, в ближайшее время на его персональном кладбище пациентов, которых он не смог спасти, появится ещё одна виртуальная могила. — Вы не могли бы сообщить мне или профессору Винтерсу, есть ли у пациента близкие родственники или друзья? — врач нервно щёлкнул ручкой. — К чему это? Все вопросы по его лечению решаются через меня. — Нет, не для этого, — покачал головой Адам. — Я учитываю тот факт, что он, возможно, всё чувствует и всё понимает. Нет однозначных данных по исследованию комы в этой области, но я склонен поддерживать мнение, что подобным больным вернуться в реальность помогает контакт с близкими родственниками, семьёй… Не все пациенты в состоянии комы могут воспринимать речь и прикосновения, но если бы был человек, способный удержать его в этой реальности… Не дать ему бросить бороться… Обычно я стараюсь уговорить супруга или детей каждый день приходить к пациенту, говорить с ним, рассказывать ему новости, прикасаться к нему, читать книги, газеты… По моим данным это действительно работает. По крайне мере, те пациенты, которые приходили в себя и могли вспомнить, что с ними происходило, потом сообщали, что им помогала поддержка близких, которую они ощущали. Старший Холмс лишь усмехнулся. — К сожалению, близких у старшего инспектора нет, а его коллегам по работе нечего делать в клинике… Возможно, есть смысл подыскать сотрудника клиники, который будет проводить с ним время? — Майкрофт ощутил, как сердце болезненно сжимается только при одной мысли о том, что возможно в этот самым момент Грег может всё слышать и чувствовать. И он… Он же уже неделю чувствует лишь пустоту и ненужность! — Это не работает, — покачал головой Адам. — По крайней мере, я не знаком с данными подобных исследований. Нужен тот, кто важен для пациента. Холмс неопределенно пожал плечами. — Вы готовы к переводу старшего инспектора? — решил он кардинально изменить тему разговора. — Через пару часов, как только все показания организма ещё раз перепроверим и вертолет будет готов. — Действуйте, — холодно кивнул Майкрофт профессору. За спиной с ноги на ногу осторожно переступила Антея, как всегда молчаливо дожидавшаяся босса. — Ещё три минуты, мистер Холмс, — напомнила она о том, что медсестру из комнатки наблюдения удалось уговорить выйти лишь на пять минут. Пять минут без постоянно сидевшей перед стеклом медсестры, наблюдавшей за состоянием пациента и призванной в случае чего немедленно кинуться спасать его жизнь. Майкрофт боялся, что кто-то кроме верной Антеи может увидеть его состояние. Каким бы совершенным ни был его самоконтроль, Холмс боялся, что однажды не совладает с собой. И тогда кто-то может увидеть, как он смотрит на Грега, как вздрагивает всякий раз от неожиданных звонков, и всё станет ясно — Антарктика лишилась своего ледяного покрова, стала беззащитнее, слабее, а значит, по ней наконец-то можно будет ударить. И в тот же день Майкрофту придётся признаться самому себе, что в эти чёртовы семь дней он понял: и его не миновала чёртова любовь! И то, что он испытал много лет назад, не шло ни в какое сравнение с переживаемым сейчас. Он задыхался без Лестрейда, без ежедневных отчётов о том, что он делал на работе и во сколько пришёл домой. Холмс прикрыл глаза и вздохнул, вспоминая слова врача о близком для Грега человеке. Где такого взять? Его родители мертвы, друзей, кроме коллег, нет, в любовных отношениях последнее время замечен не был. Шерлок? Всё, что угодно, но только не младший брат! Майкрофт открыл глаза и посмотрел через стекло, отмечая, что из-за освещения оно немного отражало его собственную фигуру. Человек в строгом деловом костюме с белым халатом на плечах и с измождённым лицом… Человек, каждый вечер ложившийся в постель и обязательно прикасавшийся к нелепому брелку… Наверное, тот, кого Холмс сейчас видел в стекле, и был тем самым нужным Лестрейду человеком. Пора было прекращать игнорировать очевидное, пора было признаться себе — Грег хотел продолжения! Нужно было решаться… Хоть раз в жизни Майкрофт должен был признаться самому себе, что и у него есть чувства и он не может ими управлять. Он не машина, но всего лишь загнанный в угол человек, чьё сердце давно обливалось слезами. Майкрофт решительно повернул ручку двери в палату реанимации и, придерживая на плечах халат, шагнул в прохладное светлое помещение. В палате должно было быть три пациента, но по распоряжению кого-то в министерстве здравоохранения сейчас в ней был только один. Холмс осторожно подошёл к кровати и прикусил губы: он не таким хотел видеть Грега. Он не хотел видеть этот землистый оттенок кожи, запавшие глаза, черноту под ними, пластырь, удерживающий блок прикусывания интубационной трубки. Бесконечные трубки, опутывающие тело… Сейчас, на этой кровати под тонкой простынёй, старший инспектор казался гораздо более хрупким, чем был. Майкрофт осторожно самыми кончиками пальцев коснулся его руки и вздрогнул — настолько холодной она была. Ему доводилось прикасаться к покойникам, и сейчас он не мог сказать, что между ними и рукой Грега есть большая разница. Инспектор находился где-то на грани между двумя мирами… — Прошу тебя, вернись… — тихо сказал Холмс, зная, что никто и никогда не узнает об этих словах: тут нет микрофонов, а Антея осталась в комнате наблюдения и может видеть лишь его спину. А Лестрейд… не факт, что он что-то вспомнит. — Грегори, вернись… Не умирай, я не хочу отпускать тебя, — неожиданно Холмс понял, что словарный запас у него закончился. Что ещё он мог сказать? — Что я буду без тебя делать? — он прикусил губу до крови и зажмурился: чёртовы слезы стояли на самом краешке век и нельзя было сделать ни одного движения, чтобы смахнуть их. — Ты нужен мне… — сейчас Майкрофт как никогда осознал, насколько лёгкими для него были даже выматывающие переговоры с представителями Северной Кореи, России: там слова сами собой приходили на ум, а тут… Разум, годами отучаемый от выражения чувств, не мог состыковать слова в предложения, не мог найти подходящее сочетание букв для того, чтобы описать то, что творилось в душе Майкрофта. — Вернись… Ему было немного страшно и непривычно находится в полной темноте, завёрнутым словно в вату. Тело ощущалось очень странно — оно вроде было, но в то же время его не было. Грег не помнил сам, сколько времени пытался пошевелить хотя бы пальцем или открыть глаза. Темнота иногда накрывала его, и всякая связь с миром терялась, как терялась и способность мыслить и осознавать себя. Но потом темнота рассеивалась, уступая место своеобразным сумеркам, в которых то один, то другой, появлялись какие-то образы. Но потом уходили и они и сознание возвращалось, и всё ощущалось очень ясно и чётко. Так происходило много раз подряд. Сначала казалось, он попросту ещё не пришел в себя от наркоза как следует, но чем дольше он слышал монотонное пищание сердечного монитора, прислушивался к тому, как автоматика подавала в его лёгкие воздух, тем больше он понимал, что это уже не последствия наркоза. Это было то страшное и странное состояние, о котором он слышал в каком-то бесконечном сопливом сериале своей бывшей жены. Это состояние называлось коротким, но таким тяжёлым словом — кома. В момент, когда Лестрейд осознал это, он испытал ужас. Он лежал и ощущал происходящее в палате, чувствовал, как к нему прикасаются медсестры, чтобы поменять катетер и поставить капельницу, сделать нужный укол, слышал, о чём они говорили… Но лучше бы он не слышал этого! От этих разговоров хотелось выть и кричать. Вернее — от невозможности дать медсёстрам понять, что он тут, с ними, и всё понимает и чувствует! — Странно всё же, — говорила, похоже, медсестра в годах, — хоть он и старший инспектор, но не возьму никак в толк, откуда вдруг эти врачи и почему такое распоряжение? — Ты же видела… — ответила другая, явно приезжая, видимо из Ирландии. — Приезжал тот мужчина в костюме, я слышала, полицейские говорили что-то про то, что они были знакомы. — Для простых знакомых такого не делают… — Грег ощутил, как руки медсестры, затянутые в перчатки, осторожно начали массировать кисти его рук. Тот мужчина в костюме! Грег не сомневался в том, кто это мог быть! Майкрофт приехал, Майкрофт… Он искал в своих мыслях ответ и не мог его найти: почему вдруг старший Холмс проявил такую заботу о нём? Разум, естественно, говорил о том, что причиной всему был Шерлок, но сердце, выдававшее время от времени рваный ритм, упорно твердило, что причиной этому был он сам — Грегори Лестрейд. Чем больше проходило времени, тем больше Грег хотел, чтобы всё уже наконец-то закончилось. Состояние полусна, в котором он находился, выматывало. На нервы давило осознание того, что как бы он ни хотел выбраться из этого состояния, у него ничего не получалось, тело не слушалось его. Словно это было совсем не его тело. Иногда он начинал чувствовать боль и — парадокс — был даже рад этому. Она позволяла ему понять, что он всё ещё жив, напоминала о том, что он пока ещё среди людей, а не в том сумеречном и чёрном мире, в котором он не ощущает ничего, кроме животного страха и холода, что порой охватывал его. Но боль быстро проходила: слышались шаги медсестры, потом тихий щелчок кнопки — увеличенная доза наркотического обезболивающего поступала в вену. И когда боль уходила, снова становилось страшно: вдруг этот покой уже стал вечным? Вдруг его сознание упустило момент, когда тело перестало жить?! Понять, сколько времени он так провёл, Лестрейд не мог. Как не мог знать, сколько ещё времени должно пройти прежде, чем он сможет хотя бы пошевелить веками. Но однажды… Он слышал, как к кровати подошёл кто-то другой, не врач — те подходили быстро, решительно, шуршали листами бумаги и от них всегда как-то по-особому пахло, а тут… Этот посетитель подошёл медленно, нерешительно, и от него повеяло нотами амбры, сандалового дерева, жасмина… Да, он знал этот аромат, и от сомнения не осталось и следа, когда раздался этот вкрадчивый бархатный голос с нотами — кто бы мог поверить! — грусти. И прикосновение — обжигающее, живое, влекущее! Так хотелось в этот момент поднять руку, удержать пальцы Майкрофта, чтобы ещё немного насладиться этим касанием, так хотелось слушать и дальше его голос и то, что он говорит! Но, словно по воле насмешки судьбы, он слышал и чувствовал всё это в один из тех моментов, когда его сознание покоилось в сумеречной зоне и слов как таковых не было, были лишь интонации. Прошло совсем немного времени, и Грег понял, что не заметил, как прикосновение прекратилось, как такой нужный и важный ему голос стих и он снова слышит лишь писк сердечного монитора. А потом он понял, что в палату вошло сразу несколько человек, явно начавших готовить его к транспортировке в какую-то закрытую клинику. Снова стало страшно. Куда транспортировка? Что за закрытая клиника? Для безнадёжных больных? Он чувствовал, как к его груди приклеивают другие датчики, как заменяют капельницы и переводят на какой-то мобильный аппарат искусственной вентиляции лёгких. За те секунды, что понадобились медсестре чтобы отключить один и подключить другой аппарат, он попытался сделать самостоятельный вдох, но с ужасом понял, что у него не получается. Грудь не слушается мозга, мышцы словно забыли как это — сделать вдох. Потом сквозь волну паники, что охватила его, он слышал лязг дверей лифта, грохот каталки по коридорам. Неожиданно он ощутил на коже холод, хотя его и закутали во что-то тёплое и везли очень быстро. Каталку с ним подняли, загрузили в машину скорой… Нет, не скорой: Грег услышал, как запускается двигатель вертолета, а потом машина поднимается в воздух. Полет был недолгим. Всё время, что они находились в воздухе, его кто-то держал за руку, но это было чужое прикосновение. Если бы он мог, он бы отдёрнул руку. Вертолет чуть тряхнуло, когда он садился. Потом снова был холод и грохот колёс каталки, мелодичный сигнал дверей лифта и снова знакомые ощущения — его подключали к новым приборам, — и в этот раз Грег специально ждал момента, чтобы попытаться сделать вдох и… кажется, у него получилось, вернее, почти получилось: лёгкие напряглись, мышцы груди напряглись, капля воздуха попала в лёгкие, и тут же ей вдогонку отправилась щедрая порция воздуха, которую протолкнул аппарат. Суета в палате быстро закончилась, и снова наступила тишина, прерываемая лишь писком. Но… Грег понял, что поменялся не только звук писка, но ещё и то, что теперь его окружала не сплошная темнота, которую он видел под веками, а какой-то неясный свет, который время от времени мелькал перед глазами. Словно вспышка молнии далеко-далеко на горизонте. Но чувство страха никуда не делось. Мысль о том, что ему не выбраться из ловушки, в которой он был, не хотела покидать его сознание. А ещё была боль… Боль в сердце, но не от швов, а от того, что он упустил, возможно, единственную возможность в своей чертовой жизни удержать Майкрофта! Но разве это могло быть правдой? Он ведь столько раз давал возможность старшему Холмсу сделать шаг ему навстречу, дать лишь намёк на продолжение и… и неизбежно наталкивался на отторжение. И мог ли Майкрофт так говорить? Могли ли его интонации быть такими мягкими, обволакивающими, любящими? Разум Грега метался в страхе — он в ловушке, ему не выбраться никогда из этого состояния, не узнать, было ли это правдой или галлюцинацией, которую вызвали лекарства и его умирающий рассудок. И было горько от того, что он не мог вспомнить что именно ему говорил старший Холмс. Одно дело интонации голоса, но другое — слова… Но раз Майкрофт пришел к нему один раз, то мог прийти и второй… И Грег ждал… Ждал, считая удары собственного сердца, когда разум был достаточно ясным, чтобы не путаться в цифрах. Один удар — одна секунда… Но Майкрофт не пришел ни через 43 200 ударов, ни через 86 400, ни через 129 600. Неужели даже сейчас его сознание играло с ним такие злые шутки, и он слышал и ощущал то, что хотел ощущать, а не то, что было на самом деле? Перевод в клинику Лестрейд пережил, и его состояние даже не ухудшилось. Это можно было считать хорошей новостью… Раз других не было. Майкрофт устало откинулся на спинку кресла и прикрыл на мгновение глаза: не хотелось, чтобы посторонние могли увидеть в них каплю переживания. Ноутбук известил своего хозяина о новом видео-вызове. Ответив на него, Майкрофт увидел на экране перед собой профессора Винтерса, ещё молодого мужчину немного восточной внешности со смуглой кожей и удивительно живыми глазами. Однако, несмотря на молодость, его талант уже давно был признан не только на туманном Альбионе. — Приношу свои извинения, мистер Холмс, что не смог приехать к вам, — начал врач, ближе придвинувшись к камере. Майкрофт сдержанно кивнул: — За время, которое вы потратили бы на поездку ко мне, вы могли сделать гораздо больше полезного для людей, — вежливо ответил он, чем вызвал улыбку профессора. — Мистер Холмс, я подробно изучил все данные по пациенту и готов сейчас озвучить вам свои прогнозы и планы. Как я понимаю, вы будете принимать решение о лечении? Холмс молча кивнул, всем своим видом показывая, что внимательно слушает врача. — Нужно решать, как быть с повреждениями позвоночника. Тянуть с этим нельзя: чем больше времени проходит, тем сложнее будет потом восстановление. Пациент нуждается в замене двух позвонков и фиксации повреждённых. Это очень сложные и крайне болезненные операции, но в свете того прогноза, который дал профессор Майер… Я не уверен, что хирургическое вмешательство может иметь смысл… Это серьёзная нагрузка на организм, и я не ручаюсь за последствия. Холмс поморщился: — Вы говорите мне это потому, что опасаетесь санкций с моей стороны, если что-то пойдет не так? — заметил Майкрофт некоторый испуг в глазах врача. — Вам что-то неясно из того, что вам уже передала моя помощница? — продолжил он усталым тоном. — Ваша задача — поставить на ноги этого пациента любыми средствами и с любыми затратами. Профессор нервно сглотнул, ему стало не по себе от того взгляда, которым наградил через веб-камеру Холмс. Конечно же, врач был наслышан об этом весьма странном и неприятном почти во всех смыслах мужчине, но профессионал в нём не мог не обращать внимание на очевидные вещи. — Мистер Холмс, я понимаю, что сейчас вы являетесь его контактным лицом, но я начал этот разговор для того, чтобы вы осознавали какие могут быть последствия. Подвергать его организм, когда он в таком состоянии, серьёзнейшим хирургическим вмешательствам… Мы с профессором Майером взяли на себя ответственность за его транспортировку, за поддержание жизни в этой клинике, но вы должны понимать, что мы не можем спрогнозировать, как он отреагирует на операцию. Тем более сейчас, когда полученные им ранения не зажили. — Но других вариантов нет, не так ли? — всё так же спокойно говорил Майкрофт, хотя ощущал, как внутри у него болезненно сжимается сердце. — Нет… Если допустить вариант, что он придёт в себя, то тогда его восстановление будет возможно лишь в том случае, если мы в ближайшее время проведём операцию на позвоночнике. Но всё равно… Мало того, чтобы он пережил операцию, она прошла без осложнений и все конструкции прижились. Нужно ещё, чтобы он пришёл в себя, чтобы начать реабилитацию. А в сегодняшнем положении… Профессор Майер всерьёз опасается, что последствия глубокой комы могут быть необратимы. Никакой положительной динамики по выходу из этого состояния нет, и чем дольше оно продлится, тем меньше у нас шансов, мистер Холмс. В этой ситуации медицина бессильна. Всё, что мы можем, — это поддерживать жизненные силы его организма, который оказался достаточно крепким, чтобы перенести то, что с ним произошло. Но выход из комы невозможен с использованием медикаментов. Это до конца не изученный ещё процесс, связанный исключительно с деятельностью мозга самого человека. Мы не знаем, когда он очнётся и в каком состоянии… Может быть так, что он до конца жизни, если придёт в себя, самостоятельно сможет лишь дышать и спать… Такое бывает с подобными пациентами… Холмс на мгновение отвёл взгляд, опасаясь, что профессор может что-то понять… Пришлось сделать вид, что он что-то читает на экране своего телефона, а потом набирает ответ. Минуты хватило на то, чтобы взять мысли и эмоции под контроль. — Сейчас мы не можем предугадать, что будет после операции, если он перенесёт её. Наркоз может усугубить его состояние. Может быть, в ближайшее время он выйдет из комы, но его двигательная активность будет ограничена и он не сможет выполнять те физиотерапевтические процедуры, которые будут необходимы для восстановления позвоночника. — Всем этим вы пытаетесь мне сказать, что не видите смысла в дальнейшем лечении? — наградил тяжёлым взглядом врача Майкрофт. Винтерс вздохнул: — Как врач я не имею права так говорить, но я должен вам четко объяснить, что шансов очень мало и риски огромны. — Но без этой операции он останется инвалидом? — Если когда-нибудь придёт в себя, то да, — сухо ответил профессор. — Доктор Майер анализирует его состояния, но пока те заключения, что он мне передал, не отражают положительной динамики выздоровления. А вы ведь знаете — он признанный эксперт в области изучения комы. Если вы так хотите, то мы проведём операцию, но вы должны знать, что это будет выстрелом вслепую. Со своей стороны я гарантирую, что сделаю всё что требуется для восстановления позвоночника, но в этой ситуации как никогда многое зависит от самого пациента. — Вы можете подождать немного? — осторожно спросил Майкрофт, ещё сам не понимая и не принимая ту мысль, что пришла ему в голову. — Два-три дня. Время играет против нас, я бы хотел убедиться, что исключено воспаление, которое может затронуть спинной мозг. Вы, я так понимаю, настаиваете на операции? — чуть нахмурил брови профессор. — Вы всё верно понимаете, профессор Винтерс, — чуть склонил голову старший Холмс. — Надеюсь на скорую личную встречу, — Майкрофт оборвал сеанс связи и откинулся на спинку кресла, сложив руки в фамильном жесте и коснувшись кончиками пальцев губ. Он понимал, что должно пройти какое-то время, прежде чем он сможет свыкнуться с мыслью, что только что пришла ему в голову, но… но этого самого времени у него и не было! Что там говорил о состоянии Грега профессор Майер? Что есть три возможных варианта того, что сейчас ощущает Лестрейд… А сам Адам склонялся ко второму, даже пытался найти того человека, который мог бы оказаться лекарством. А значит… Майкрофт понял, что на его губах играет нервная улыбка и сам он с трудом понимает, что сейчас собрался делать. Он хотел для Грега лишь лучшего. Хотел, чтобы у того в жизни всё было хорошо и обязательно, чтобы он через полгода или год не вспоминал о том, что произошло с ним. Потому что… Потому что Майкрофту казалось, что во всём этом есть и его вина тоже. Это не старший инспектор так неосмотрительно полез на рожон в дом с бандитами, это он, Майкрофт Холмс, не доглядел за ним, не приставил к нему наблюдение и охрану как к человеку, который был важен для него… И сейчас, когда сердце невольно сжималось от мысли о том, что возможное решение об операции могло оказаться смертным приговором для Лестрейда, Холмс как никогда чётко ощущал свою вину. Почему-то раньше принимать решения, которые определили бы жизнь другого человека, было проще. Даже когда они касались Шерлока. А сейчас… если он прислушается к опасениям Винтерса и Майера, то что будет? Время будет упущено, и тогда придётся жить с сознанием того, что это он обрёк Лестрейда на жизнь в инвалидном кресле, если тот вдруг очнётся. Полицейский точно не был бы рад такому положению дел и точно не обрадовался бы, если бы узнал, что это решение принимал Майкрофт. Поэтому сейчас он и пошёл на этот риск, надеясь, что организм всё ещё достаточно крепкий, что у Грега хватит сил ухватиться за ниточку жизни и вытащить себя из того омута комы, в котором он был, что он найдет в себе силы восстановиться… и дышать самостоятельно. И Холмс собирался помочь ему это сделать. Шерлок задумчиво смотрел на пламя камина, сидя перед ним на ковре, скрестив по-турецки ноги и сложив руки домиком. В голове медленной каруселью вертелись сотни листов документов, что он прочёл за сегодня. Собственно, эти самые листы сейчас живописной мозаикой лежали вокруг детектива разбросанные по всей гостиной. Сейчас Шерлок немного хмурился, обдумывая всё, что узнал, и почему-то в недрах его Чертогов всё явственнее маячила небольшая коробка с большой красной надписью, выведенной его неровным почерком: «Не раскрыто». Майкрофт не стал ничего говорить по поводу беспорядка в собственной гостиной — уже сам факт того, что младший брат этим вечером оказался у него дома и сидел обложившись документами с грифами секретности, говорил о многом — Шерлок бился над решением задачи, к которой понятия не имел, с какого бока подступиться. А раз он не утащил все бумаги на Бейкер-Стрит, значит в мозгах младшего брата наконец-то что-то вырисовывалось и он начал понимать масштабы грозящей им всем опасности. Младшему Холмсу не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что приехавший брат действительно вымотан. Он слышал это по его походке, по тому, как он вздохнул, пристраивая свой портфель на диван. Звякнуло горлышко бутылки с виски о стакан. — Плохая идея начинать ужин со спиртного, — тихо произнес Шерлок и услышал протестующе-раздраженный вздох старшего брата. — Хотя бы ты не доставляй мне головной боли, — Майкрофт тяжело опустился в стоящее рядом кресло, расстегнул пиджак и пригубил напиток. Детектив пробежал взглядом по фигуре брата. — Надо полагать, деньги на выход страны из ЕС всё же нашлись и мы не пойдем ко дну, — размышляя вслух произнёс он. — Но твое состояние сейчас вызвано не работой. Лестрейд? Ты был у него в больнице? Майкрофт покачал головой. — Нет, в последние дни не был. Его перевели в Правительственную клинику, — сейчас Холмс сам был не рад тому, что в младшем брате вдруг проснулась человечность: он не хотел говорить на столь личную для него тему. — Но я кое-что обсуждал с его лечащими врачами. Шерлок чуть покусал нижнюю губу, сосредоточенно глядя на старшего брата: после Шерринфорда Майкрофт всё чаще снимал перед ним свою маску Мистера Британское правительство, и это было… Странно? Он не привык видеть старшего брата просто человеком. Усталым и одиноким. — У тебя есть что-нибудь? — решил избавиться от повисшего молчания Майкрофт, пытаясь прочесть информацию на разбросанных листах. Шерлок вздохнул и задумчиво постучал кончиками пальцев по губам. — Пока ничего нет, — при этих словах у него на душе скреблись кошки. Холмс криво усмехнулся: такого ответа от младшего брата стоило ждать. Раз уж он сам не нашел ничего подозрительного, то чего можно было ожидать от консультирующего детектива? Он ведь не был умнее, да и опыта в подобных делах у него было не так много. — Выходит крайне странная вещь, Майкрофт, — чуть подался вперёд младший брат. — Я перечитал, проверил и перепроверил все досье твоих сотрудников, пообщался с некоторыми лично под самыми разными предлогами и ничего не увидел. Это просто люди со странностями, которые на них накладывает работа на тебя. Я взялся проверять их близких и их семьи. — Я уже заметил это, — улыбнулся краешком губ старший Холмс. — Полагаю, ты сегодня сотни раз потоптался на тайне личной жизни? Шерлок лишь усмехнулся в ответ: — Эти люди скучны и предсказуемы, несмотря на то, что их родственники и близкие друзья работают на тебя. Но я не могу найти и среди них возможные ниточки за которые нужно дёрнуть, чтобы выйти на кротов в Штабе, — Шерлок сжал кончиками пальцев виски, опустил голову и глухо произнёс: — Майкрофт, я не могу понять… Никаких подозрительных сообщений, никакой деятельности, которая не укладывалась бы в обычный алгоритм жизни всех этих людей, — он указал рукой на разбросанные бумаги. — Я не вижу в их переписке и истории действий в сети ничего, что отличало бы тот день от сотен других дней! Старший Холмс лишь вздохнул: — Я тоже не могу увидеть. Как далеко ты зашёл? Кого уже успел проверить? — Начал с близких родственников — супруги, родители, дети. Детей ещё не успел посмотреть, займусь этим завтра, а потом пойду по расширяющейся траектории, — Шерлок чуть покусал губу и с прищуром посмотрел на брата. — Среди той документации, к которой ты дал мне доступ я не нашёл дело Антеи. Оно мне нужно. — Зачем? Шерлок, ты можешь мне поверить — её родителей я проверял лично и несколько раз перед тем, как настолько приблизить к себе. — Однако я хочу сам посмотреть и проверить их, — спокойно сказал младший брат. — Можешь не волноваться: если я случайно раскопаю какой-нибудь скелет, про который мне, по твоему мнению, знать не обязательно, я сначала покажу его тебе. Майкрофт лишь поморщился. — Шерлок, зная твою тактичность… — Как я уже и говорил — я не собираюсь, если вдруг тебе пристрелят, отравят или взорвут, жить твоей жизнью, Майкрофт, — предельно серьёзно произнёс детектив. — Так что, будь добр, дай мне дело Антеи. Старший Холмс сделал небольшой глоток крепкого напитка. — Шерлок, ты планируешь одно, но даже я в этой ситуации не берусь ничего загадывать, — в его голосе просквозила горькая усмешка. — Завтра ты получишь дело Антеи. Шерлок довольно кивнул, молча поднялся, подошёл к столику с бутылкой и налил себе немного виски, чувствуя, что в душе у него поселилось бесконечное беспокойство за человека, который сейчас сидел перед камином и задумчиво смотрел на пламя. — Ты собираешься к Лестрейду в больницу? — спросил он, резко меняя тему разговора. — Да, собираюсь, — не стал уходить от ответа Майкрофт, понимая, что младший брат всё равно вычислит, если он туда поедет. — Я бы не советовал тебе навещать его, — сухо сказал Шерлок. — Моя охрана полностью исключает вероятность нападения на меня там… — Это хорошо, но я не об этом, — младший опустился в стоящее напротив кресло. — Мориарти… — он до сих пор вздрагивал при упоминании этого имени. — Он ведь хотел убить тех, кто мне дорог. Раз до тебя пока не могут дотянуться, то что мешает твоим врагам дотянуться до тех, кто близок тебе? Наши родители не пострадают, для меня ты самый лучший враг, а вот дальше… Тебе не кажется, что ты отступаешь от своих правил и последнее время показываешь слишком много чувств в отношении старшего инспектора? — Шерлок поморщился — на его вкус виски был слишком выдержанным и чересчур отдавал древесными нотами. Майкрофт смерил брата внимательным взглядом, чувствуя, как внутри немного сжимается сердце. — Хочешь сказать, что по мне что-то заметно? Шерлок фыркнул. — Для меня — да. И твои противники не идиоты, и тебя обязательно решат ослабить и выбить из колеи с его смертью. Старший брат вздохнул. — Именно поэтому я и предпочел одиночество, — тихо произнёс он больше для самого себя, чем для Шерлока. — В одиночестве я могу чувствовать себя в безопасности. — Но тем не менее ты позволил себе… — Я ничего себе не позволял. Ты прекрасно это знаешь. Лестрейд ни о чём даже не догадывается. Шерлок усмехнулся. — Да, я не сомневаюсь, что он искренне уверен в том, что ты презираешь его. — Исповедь завершена? — поморщился Майкрофт, расстёгивая пару пуговичек рубашки: или тема разговора или выпитый виски или жар камина заставили его лёгкие ощутить, что им немного не хватает воздуха. А может быть, это была просто дикая усталость. — Тебе не стоит проявлять личный интерес к нему. Если мы оба хотим сохранить ему жизнь, — сухо сказал младший брат, отчего старший лишь поморщился. — Я это и так прекрасно знаю, Шерлок… — А почему тогда ты в среду собираешься на три дня на внеплановое обследование в больнице, требующее госпитализации? — приподнял бровь младший брат. Майкрофт лишь мысленно выругался. — Как ты узнал? — Антея приезжала днём, я слышал её разговор, когда она договаривалась… — Шерлок отставил стакан на столик и подался вперёд. — Заметь, я с самого утра сижу тут и разбираюсь в этих документах. Я мог бы делать это у тебя в офисе, но был бы риск выдать всё кроту. Кто-нибудь заметил бы, с чем я работаю. Я мог бы делать это на Бейкер Стрит, но дело слишком опасное и я не хочу рисковать Джоном и Рози, если кому-то вздумается добраться до этих бумаг. Из-за всего происходящего ни ты, ни я не можем рисковать дорогими нам людьми. — Ты считаешь, что моё прикрытие будет недостаточным? — сухо спросил брат. Младший Холмс тряхнул головой, отчего кудри упали ему на глаза. — Обследование в самом начале года? После Шерринфорда ты ведь прошёл обследование. Это прокатит для членов Палаты Лордов, но не для тех, кому нужен твой труп. Майкрофт вздохнул и опустил взгляд на сцепленные пальцы. Шерлок хмыкнул. — Ладно, будем считать, что тут должна была быть моя едкая шутка про неравнодушие, — усмехнулся он. — Неужели ты стал серьёзнее? — встрепенулся старший брат. Детектив пригубил виски, задумчиво посмотрел на пламя камина. — Иногда мне кажется, что я начинаю понимать некоторые вещи, которые раньше были для меня или чужими или непонятными, и у меня не было желания в них разбираться, но теперь… — он умолк, снова глядя на огонь. — Ты стареешь… — Стареешь ты, — фыркнул в своем привычном стиле детектив. — Я взрослею, — он хлопнул себя по коленям и поднялся. — Мне пора домой. К Джону сегодня приезжает сестра, и я обещал ему посидеть с Рози вечером. Мне нужно быть дома пораньше, — Шерлок направился к двери. — Ничего не трогай в бумагах. Завтра я продолжу, — входная дверь хлопнула. Старший Холмс лишь покачал головой и одним глотком допил обжигающий лёгкие виски. Он старался открыть глаза вот уже бесчисленное количество раз. Грег сбился со счёта, сколько же в итоге раз он пытался хотя бы пошевелить пальцем, приподнять веки или сделать ещё хоть что-то, чтобы врачи увидели, что он не бесчувственное полено, опутанное проводами и подключённое к аппаратам жизнеобеспечения. Но результат всегда был одним и тем же, разве что те промежутки времени, когда всё для него погружалось в темноту, кажется, стали чуть короче. Но от этого легче не было. Если обычный человек мог встать и уйти, мог попросить заткнуться болтавших рядом медсестер, то Лестрейд был обречён выслушивать, как Анна поссорилась с Филом, а Джей опять полночи искала свою кошку. Но среди всей этой болтовни, что заполняла его палату время от времени, Грег улавливал и то, что волновало его очень и очень сильно. О какой операции говорили врачи? Почему эти двое врачей, которые всегда приходили к нему по несколько раз за день, были так насторожены и, кажется, уже считали его покойником? Лестрейд пытался прислушаться к своему телу, но оно не подавало ему никаких сигналов. Ничего: та боль, что он время от времени испытывал до того, как его перевезли в эту больницу, больше не возвращалась. В своей памяти он пытался вернуться в те первые дни после ранения и понять, что же у него в итоге болело… А болело у него всё тело, когда обезболивания переставало хватать. В момент, когда тихо скрипнула дверь палаты, Грегу показалось, что он услышал знакомые шаги. От этого звука сердце забилось чуть быстрее, о чём тут же сообщил монитор. — Что это? — прозвучал голос, от которого в груди резко стало теплее. — Возможно, он реагирует на что-то. Вероятно, в данный момент ощущает, что к нему пришли посетители, — второй голос принадлежал одному из врачей, кажется, его звали Адам. — Что-нибудь в его состоянии изменилось? — как же Грег обожал эти ледяные интонации. Пусть они были ледяными, пусть! Он был готов слушать этот голос дни и ночи напролёт. — Ничего… Электроэнцефалограмма показывает некоторую активность мозга в случаях, когда она и должна проявляться при его состоянии. Но должен подчеркнуть, эта активность слабее, чем обычно у подобных пациентов. Поэтому, мистер Холмс, может быть, всё же стоит ещё раз оценить все риски по поводу операции… Каким бы ни был щадящим наркоз, который мы станем использовать, он неизбежно отразится на его состоянии. — Но оставить его инвалидом на всю жизнь, если он очнётся, тоже не лучший вариант… Похоже, врач вздохнул, и Грег ощутил, как немного холодеют кончики его пальцев — если он всё верно сейчас понял, то его жизнь была в руках Майкрофта и тот настаивал на операции, которая была явно большим риском. Чёрт! Почему же никто не говорит ничего ему самому и не спрашивает его мнения?! — Если вы окончательно решили, то послезавтра мы сможем провести операцию, — спокойно и безэмоционально прозвучал голос врача. — Хорошо, проводите… — Может быть, стоит кому-то сообщить из его близких… — У него никого нет, как я и говорил, профессор, — резанул холодом интонаций старший Холмс. — Вы можете оставить меня с ним на пару минут? — Хоть на весь день, мистер Холмс. От присутствия близких людей ему может стать лучше. — Я не близкий ему человек, профессор… — тихо ответил Майкрофт, и Лестрейд услышал удаляющиеся шаги врача. То, что Холмс подошёл к его кровати, Грег понял по аромату его парфюма. После всех этих дней, когда он не ощущал никаких других запахов, кроме лекарств и довольно примитивных парфюмов медсестёр, запах старшего Холмса принёс ему буквально обонятельный оргазм. Но следом за этой вспышкой активности его сознания начала сгущаться знакомая темнота, и в другой ситуации Лестрейд ощутил бы, как слёзы обиды подступили к краю век — почему именно сейчас сознание опять было готово отключиться? Именно в момент, когда тот, кого он так ждал, пришёл к нему? — Я не могу знать, вспомнишь ли ты то, что я тебе скажу, Грегори, — тихо заговорил Майкрофт. — Но я должен это сказать тебе. Будь всё иначе, может быть, я бы проводил дни у твоей постели, но я не могу этого сделать, — глухая вата полусознания начала всё плотнее и плотнее опутывать Лестрейда. — Всё, что я могу сделать, — это попросить тебя выжить. Будь сильным, борись за свою жизнь, Грегори. Тебе предстоит через многое пройти, прошу, сделай это. Я верю в то, что у тебя достанет сил не сдаться и однажды ты выйдешь из этой больницы на своих ногах. Я знаю это. Сделай это для меня, — Грег ощутил, как тёплые пальцы Майкрофта коснулись его руки, а потом к ладони прикоснулось что-то холодное и металлическое. — Эта вещь важна для меня. Пускай она будет у тебя и даст тебе силы и веру в себя, чтобы ты смог вернуться в этот мир, — Холмс сжал его пальцы, заставляя сжать предмет, который тут же начал нагреваться. — Сделай это для меня. Удиви меня ещё раз. Один раз ты меня уже удивил, когда я понял, что мои чувства мне не подвластны и ты достучался до моего сердца… Борись за свою жизнь. Я обещаю тебе, я буду тебя ждать. Я приму тебя… Сейчас Лестрейд слышал не только голос Майкрофта, но и участившийся писк монитора, который, как он хотел верить, дал понять Холмсу, что его слова были услышаны. — Мистер Холмс, — прозвучал рядом голос медсестры, — сердцебиение слишком частое, мне нужно попросить вас выйти из палаты… Это может быть опасно для него. Близкий, но пока ещё чужой аромат отдалился от кровати, перебиваемый запахом какого-то лекарства и кофе. — Вы не могли бы проследить за тем, мисс Хоуч, чтобы его талисман был с ним всё время? Это ведь не противоречит правилам… — Нет, мистер Холмс, не противоречит, пока он не в операционной. Я прослежу за тем, чтобы он был с пациентом… Грег хотел ещё немного послушать дорогой ему голос, но чёртова темнота опустилась слишком резко. Майкрофт вышел из палаты, понимая, что сейчас его собственное сердце тоже отбивает рваный ритм в груди. Если бы его лечащий врач был в курсе этого, его бы просто так не выпустили из стен этой клиники. Он не думал, что так отреагирует на всё происходящее. Как будто бы Грег общался с ним. Майер ведь сказал: он может слышать всё, что ему говорят, но раз его сознание заковано в неподвижную оболочку, то как он может отреагировать на это? Наверное, только так Лестрейд сейчас и мог дать понять, что слышит его. Грег пообещал ему бороться? Хотелось верить, что да. И хотелось верить, что не напрасно Майкрофт решился на то, что сделал. Почему-то сейчас ему показалось, что четырёхлистный клевер будет гораздо нужнее Грегу, чем ему самому. Сейчас у него не было права рисковать. Возможно, сегодня был последний раз, когда он мог увидеть Грега. Живым… Если вдруг мировые светила медицины не справятся, если организм старшего инспектора больше не сможет бороться, то тогда… Вероятно, он не увидит его больше никогда, потому что на похоронах он точно не появится и у него не хватит духа затребовать фото из морга. А если операция пройдет успешно и полицейский пойдет на поправку, то тогда он не увидит его ещё многие месяцы. Одно дело дать человеку в коме спасательный жилет, а другое — строить общение с ним после выздоровления. Сейчас было важно пообещать ему то, чего он хотел, и плевать, что в реальности это не воплотится, ведь вряд ли поведение Холмса хоть на градус отойдет от уже выбранного им: «Мне плевать на вас, старший инспектор». А если вдруг Грег что-то озвучит ему из услышанного, всегда можно отмахнуться галлюцинациями, свойственными такому состоянию, или ещё какими-нибудь научными обоснованиями. Не будет никаких подозрений, никакого возможного риска, которому подвергнется Грег, если станет известно, что Майкрофт Холмс хоть как-то заинтересован в нём. Да и не в интересах самого Майкрофта сейчас ослаблять себя, показывая, что есть кто-то, кто ему дорог… Для любви время было очень и очень неподходящим. Именно поэтому сегодня был второй и последний его визит к Грегу. Сентябрь, 2019. Лондон, Англия. Толстый кожаный шнурок во сне неудобно съехал куда-то назад, и Грег навалился на него плечом, отчего он больно врезался в шею. Именно поэтому бывший старший инспектор почти проснулся, когда предрассветный сумрак его спальни разрезал звонок мобильного телефона. Лестрейд вздрогнул всем телом и несколько мгновений ощущал, как по спине пробегают волны мурашек. Ночные звонки никогда не приносили ничего хорошего. Как и раньше, он резко сел на кровати, схватил с тумбочки мигающий экраном гаджет и ощутил, как внутри всё переворачивается: зачем в такое время ему звонит Салли? — Слушаю, — хриплым со сна голосом поприветствовал он бывшую коллегу. — Грег… — голос женщины звучал устало и как-то… вымученно что ли? — Прости, что разбудила, но, думаю, тебе лучше знать, — кажется, ей было очень нелегко это говорить. — Только что сообщили, что в Темзе выловили труп мужчины. Мы сейчас едем туда, похоже, это Леонард… — Что?! — волосы на голове Грега зашевелились, а желудок скрутило болезненным спазмом. — Фото, которые нам скинули прибывшие первыми констебли, паршивые, но он очень похож… — Мне нужно там быть, — постарался как можно спокойнее проговорить Лестрейд. — Не лучшая идея… — Всё равно, Салли… Он был моим другом. Я не смогу сидеть дома! — бывший полицейский не сразу сообразил, что буквально кричит в телефон. — Скину тебе координаты в сообщении, — бесцветным голосом ответила инспектор и прервала разговор. Грег ещё пару мгновений смотрел на то, как медленно темнел экран телефона, после чего принялся быстро натягивать на себя одежду, не обращая внимание на то, как внезапно начали трястись его руки.