Особенная

Он никогда не удивлялся, когда она неожиданно приходила и звонила в дверь. Даша скупо подставляла щёку для формального поцелуя, а Антон всегда пытался вложить в невинный цём все свои чувства, что подтверждались оттопыренной ширинкой. Его руки всегда чуть дольше и сильнее, чем положено, прижимали её тело к себе. Он до зажмуренных глаз вжимался лицом в её волосы, вдыхал её запах, пытался словно вобрать её всю в себя через одежду. И она каждый раз закатывала глаза, словно уже жалела, что пришла. Так было и в этот раз. Настал самый чёрный день года. На его жене, никакой к чёрту не бывшей, — чёрный пиджак, чёрная рубашка и свободного покроя чёрные брюки. Волосы сколоты на затылке, а он так любит их распущенными, волнами спадающими на лицо и плечи. Карие глаза встретились с синими. Даша подняла голову и смотрела прямо в лицо Антону, который продолжал придерживать её за талию. Он не улыбался, словно боялся спугнуть её. А раньше Зайцев ничего не боялся никогда. Но теперь его нет, как нет и самой Даши, как нет и их детей. Были только воспоминания, что всегда заскакивали неожиданно и застигали врасплох, всовывая ледяные иглы под лопатки. Живы были только худо-бедно воспоминания о прошлом. А ведь раньше Зайцев мог стянуть шорты вместе с бельём на поле. Хотя потом он имел пару неприятных минут наедине с Беляевым-старшим. Мог оббежать круг по стадиону, натянув майку на лицо. Мог трахать Дашу стоя в учительской, не закрыв дверь. Прямо на большой перемене, когда мог войти даже ученик младших классов. Но за все разы лишь однажды вошла Леся. И Антон всегда улыбался. А теперь словно перегорел. От них ничего не осталось. И Даше даже не было жаль. — Я не думал, что ты захочешь прийти. Я… я рад, что ты здесь. Даша чуть оттолкнула его руки и прошла в прихожую, на ходу расстёгивая пиджак. — Я мечтала бы оказаться где угодно, только не здесь, но в жизни у нас чудовищно мало выбора. Он поднял глаза к потолку, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Даша прошла на кухню и вымыла руки под краном. Она всегда так делала с момента аварии, словно ещё раз показывая, что это больше не её дом. Антон прислонился к дверному косяку и рассматривал женщину, которая раньше принадлежала только ему. Он скучал, чёрт, он так сильно скучал по ней. — Ты ел, Антон? — Нет, — он не мог продолжать и сказать ей, что в эти дни тоже не может есть. Это было чудовищно ненормально. Стопка водки, накрытая чёрным хлебом возле фото пятилетнего ребёнка с чёрной лентой. При живых, молодых и непьющих родителях. Третий год подряд в этот чёрный день у Даши дрожали пальцы, бешено колотилось сердце, и слёзы непрерывно текли из глаз. Они сидели рядом на диване. Антон пытался ковырять вилкой салат, но кусок в горло не лез. Даша даже не запачкала вилку в еде. Просто сидела и тупо вглядывалась в лицо своего сына на фото. Они молчали. Было бы странно говорить сейчас о школе или чём-то ещё неважном. По сравнению с Костей и Олей всё было неважно. Этот день принадлежал их детям. Только им двоим. И только это и объединяло этих двоих совсем уже чужих людей, сидящих волею случая на одном диване в одной квартире. На столе были расставлены игрушки. Детские машинки и коллекционные модели. Боже, какая чудовищная несправедливость. Её сын, что уже в свои пять хотел быть гонщиком, погиб на мокрой трассе. Разбился в ДТП. Боже! На Косте был ярко-красный гоночный костюм. Парень улыбался от уха до уха. Улыбка была такая же, как у Антона, пока не наступил тот роковой день, и он не разучился улыбаться. И светлые волосы мамы. Даша плакала беззвучно. Время от времени отрывала руку от талии Антона и утирала слёзы тыльной стороной предплечья. Бывший муж прижался подбородком к её макушке, вдыхал запах её волос. Держал в руках и молился, чтобы вот так просто просидеть с ней на одном диване, который, кстати сказать, когда-то они выбирали вдвоём, как можно дольше. Хотя бы ещё минуту. Сегодня они будут только вдвоём. Леся и Игорь Сергеевич больше не сунутся к ним в годовщину, нарвавшись пару раз на Дашу в худшие её дни, а кроме них вроде бы и некому. Кому какое дело до Даши и её утраты? Где-то в глубине души она понимала, что и её вина тоже есть в том, что теперь она одна. И только Антон Зайцев. Как и почти десять лет назад. Вот только Рай стал Адом, хотя сейчас у них двоих есть больше, чем было десять лет назад. Но куда важнее того, что мы имеем, то, чего у нас нет. Алекс отпил виски из рюмки, что ему дарила ещё мама на двадцатилетие. Монитор отображал историю его переписки с Мэри. И уже не в первый раз у него возникло острое желание нажать на «Делит» и стереть всю жизнь их отношений. И он не знал, отчего ему было так грустно и холодно. В квартире 24 градуса тепла, а он едва не дрожит в реглане, до рези в глазах вглядываясь в лицо любимой. Раздумывая, уж не последний ли это день их отношений с Мэри Колин? Было уже без двадцати восемь, когда Алекс решил набрать Катю чтобы расставить всё точки над «и». Кажется, он понял, что именно произошло, что Катя, которая так сильно и страстно отдавала себя ему прошлой ночью, утром вернула ключи. Когда он включил ноут, то сразу загрузился «Скайп», их с Мэри переписка. И тот последний диалог, где его невеста писала, что собирается на Украину. Катя просто приревновала, или разочаровалась, ведь вечером он сказал ей, что у него никого нет. Он звонил ей и выжидал все гудки вплоть до автоответчика, но Катерина Анатольевна упрямо игнорировала его. Больше всего он боялся её слёз. Когда Даша плакала, он ни о чём не мог думать. И даже рефлексы ему отказывали. Он целовал её и прижимался к ней всем телом, но возбуждение никак не наступало. Антон начинал нервничать, ведь Даша так сильно ненавидела, когда он не мог. Она просто выходила из себя. А ведь он даже таблетки выпил. И это было для него слишком обидно. В тридцать лет стать, по сути, импотентом. У него вставал только на Дарину Киселёву, да и то не всегда. Хотя он предпочитал именовать это любовью. Когда осечка произошла в первый раз, он испугался, да и она тоже. Антон утром поспешил к урологу и прошёл все анализы, опасаясь, что это может быть последствием аварии, когда милиционер отбил ему мошонку ударом ноги, но, к счастью, анализы опровергли это. Он был здоров и мог иметь детей. У него не было физических проблем с потенцией, дело было в психике. Врач прописал ему витамины и лёгкие стимуляторы, но даже с ними он не всегда мог. Дело было в нервах и том, что он боялся разочаровать Дашу, что иногда выливалось в то, что он просто боялся саму Дашу. А потом он стеснялся покупать таблетки. Однажды он оказался в медпункте у Оли — школьной медсестры — после сильной ссоры с Дашей. И тогда отчаяние накрыло его с головой. Это была первая годовщина смерти детей, и Даша обозвала его импотентом. Антон опомнился уже тогда, когда рассказал Оле о своих проблемах. И тогда она стала сама доставать ему лекарства. Она пообещала, что никогда и никому ничего не расскажет, и, как ни странно, сдержала слово, ведь даже Белозёрская до недавнего времени понятия не имела, что он бывший муж Дарины. Он целовал обнажённое плечо Даши и пытался простимулировать эрекцию массажем. Даша прижималась к нему обнажённым бедром, поглаживая его грудь. — Ну же, возьми уже меня. — Сейчас, Даш, сейчас любимая. Он хотел поцеловать её в губы, но она увернулась, подставляя шею. Некстати пронеслось в голове, что шлюхи не целуются в губы. — Антон, да трахни меня уже, наконец. — Сейчас, Даш, я пытаюсь. Боже, а ведь раньше у него всегда стоял на неё, даже на обеде с её родителями, даже в автобусе, даже на паре у самого нудного и старого препода. А вот теперь ему необходим афродизиак. Или моллюски, орехи, что-то ещё, печёнка, какие-то ещё другие морепродукты. Жаль, что он не пьёт алкоголь. Можно ещё порно смотреть, но Даша такое не признаёт. А просто музыка уже не помогает, да и сейчас она явно лучше не сделает. Наверное, после сорока ему поможет только виагра. Боже, на годовщине погибшего сына его тридцатитрёхлетний отец будет слушать музыку, чтобы просто трахнуть маму. Господи, что же это за наказание? — Антон, блин, всегда так с тобой, даже этого не можешь. — Ну не обижайся, ну Даш, ты же знаешь, что я хочу… — Не чувствую я, что ты хочешь. Он взял её за руку и прижал к члену. — Помоги мне, пожалуйста. Блин, зачем они вообще это всё затеяли? В годовщину… Голова начинала кружиться, она опять не пила лекарство и за целый день даже не измеряла уровень сахара. И возбуждение требовало незамедлительной разрядки, уже не принося удовольствия. А Антон тормозил! — Даш, а можешь сделать мне?.. — Нет, Антон, не хочу. Не будет она сосать ему, она его больше совсем не любит. Бывший муж опустил плечи, и в синих глазах колыхнулась обида. Пусть обижается хоть до усрачки. если бы не он, у неё сейчас всё было бы в жизни по-другому. Она была бы счастлива с ним — молодым и красивым футболистом, а не задроченным учителем литературы и импотентом. А ведь она ещё так молода! Антон поднял её на руки и перенёс на кровать. Нужно удовлетворить хотя бы её, пока она не устроила скандал. Он провёл мокрым языком по пальцам, а потом прижал их к губам Даши. Но она не поддержала его, не разомкнув губ. Антон проглотил обиду и сам смочил их слюной. Он не понимал, почему сегодня не действуют даже таблетки. Этот грёбаный позор он мог пережить только вместе с Дашей, но они уже очень давно не были вместе. — Антон, мне больно. Он действовал очень нежно, входя только двумя пальцами, хотя в лучшие их времена в неё помещались все четыре. Он поцеловал её живот, обводя языком шрамы. Даша беззвучно плакала, но он не знал, что сейчас делает не так. А, быть может, он всё делал не так. — Антон, прекрати пожалуйста, мне больно. Даша повысила голос, но он не хотел, чтобы всё сейчас закончилось. Чуть шире раздвинув ей ноги, он прижался губами к её нижним губам, продолжая ласкать пальцами. Плечи Даши сотрясал плач. Раньше они бы как-то решили эту ситуацию и уснули бы, обнявшись, но теперь всё было по-другому. Даша резко оттолкнула его ногой в живот, не сильно, даже не оцарапав ногтями, — а просто обидно. — Антон, уходи. — Куда? — тупо спросил он, проведя руками по лицу. — Куда хочешь, меня это мало волнует, просто оставь меня. — Даша, сейчас ночь и мне некуда идти. Она резко поднялась и стала собирать свои вещи, раскиданные по полу. — Ну что ты делаешь, останься до утра, я посплю на балконе на диване. Она уже натягивала рубашку. — Я не останусь, — голова кружилась, чуть размывая очертания предметов. — Я не хочу видеть тебя. — Даш, ну чего ты? Из-за секса, что ли? У него был совсем несчастный вид. — Нет, просто ты мне противен, Антон, я не могу с тобой. — Даш, прошу тебя… — Хватит! Она схватила сумку и, порывшись среди вещей, вытащила ключи от его квартиры. — Исчезни из моей жизни, Антон, это последнее, о чём я прошу тебя. Бросив ключи ему под ноги, она пошла к двери. Антон стоял, не в силах просто продолжать дышать. Это был конец, и он не имел понятия, как его пережить. Наверное, если она сейчас уйдёт, он просто падёт замертво. Сердце просто-напросто не выдержит, ведь когда-то давно он отдал его ей. Швырнул под ноги, а она не оценила. И теперь Даша Киселёва действительно бросала его. Это было даже страшнее, чем в зале суда. Она была преисполнена решимости. Лучше уж сдохнуть на лавочке у парадного, чем в объятиях Зайцева. Дышать было трудно. Даша боялась, что без лекарства сейчас не обойдётся, а у неё его даже нет с собой. Но, быть может, на улице ей станет чуть легче. И уже в коридоре у неё случился спазм. Даша схватилась за живот и едва удержалась на ногах. Из глаз брызнули слёзы. Она почувствовала, что задыхается. — Даша, дыши, тебе надо дышать, сейчас укол сделаю, у меня есть инсулин. Боже, зачем ты держишь его? Она не хотела думать об Антоне, хотела, чтобы сейчас рядом был Алекс. Пусть бы он делал ей уколы, чёрт с ним. Пусть бы он отлизывал ей. И пусть бы его губы звали её «Даша». Но рядом торчал только проклятый Антон, который даже успел уже натянуть джинсы. — Даш, руку, посмотри на меня. В его пальцах был шприц с инсулином. Она почувствовала, что её сейчас вырвет. — Не трогай меня. По щекам текли слёзы от боли и обиды. Она мечтала оказаться сейчас где угодно, только не рядом с этим человеком. Он придерживал её за талию. Каждый её чёртов приступ заканчивался так. И всё повторялось по-новому. Антон придерживал Дашу за талию, пока она судорожно вдыхала кислород. Он слишком хорошо знал, что будет дальше. Сейчас она соберёт вещи и навсегда покинет его квартиру. На улице два часа ночи. Уже суббота. Ну куда она пойдёт одна? До её дома слишком далеко. Надо хотя бы вызвать такси. — Даш, я прошу тебя, останься до утра. Он хотел любым способом сохранить их отношения. Пока она хотела сжечь все мосты. — Нет, нет, и ещё раз нет, Антон! Я ухожу, и не пытайся больше искать меня. Он бессильно опустил руки, отпуская её. Предпринял ещё одну попытку: — Даш, пожалуйста. Она застегнула пиджак и отложила шприц с лекарством на полку под зеркалом. Антон не успел понять, что именно в этом жесте его насторожило. У Даши было такое выражение лица, словно она резко выздоровела, и ей больше никогда не будет нужен инсулин. Тишина была мёртвой. Антон стоял, засунув руки в карманы и просто тупо бессильно смотрел, как Даша надевала туфли и застёгивала сумку. — Давай я хотя бы провожу тебя. — Нет, — и её взгляд с высоко поднятой бровью. — Отстань уже от меня. — Я такси вызову. Даша закатила глаза и резко развернулась к нему лицом. Он шёл за ней, и она едва не налетела на него со всего размаху. — Антон, чёрт тебя подери! Я сказала, отъебись от меня. Навсегда! — Её карие глаза находились максимально близко от синих глаз бывшего мужа. Антону было тяжело осознавать, что это действительно их последний раз. Но это было так. Пора было отпустить Дашу, хотя он и не мог этого сделать. Вот такая патовая ситуация. Ни он, ни она. Но Даша была не из тех, кто о чём-то просит — она просто брала, чего желала сама, и уходила с гордо поднятой головой. — У меня к тебе одна-единственная просьба. Ты должен пообещать, что исполнишь. Её глаза вглядывались в его лицо. Кажется, Антон понимал, о чём она попросит. И не мог дать ей этого. Но должен был пообещать, ведь это она просила. — Да, Даша. Она приложила ладонь к его груди. — Между нами было много чистого и светлого, но этого уже никогда не вернуть. Я не хочу окончательно разрушать всё, что было хорошего. Я прошу тебя, Антон, ради меня, ради памяти наших детей, пообещай. Он тяжело сглотнул и почувствовал, что на глаза набегает влага. Ладонь Даши по-прежнему прикасалась к его обнажённой груди. Кажется, он должен бы быть счастливым. — Забудь меня и живи дальше, у тебя ещё всё может быть хорошо, — услышал он её тихий голос. А потом она взяла его руку в свою и прижала к губам в последний раз. Сухие губы поцеловали пальцы, а потом Даша в последний раз взглянула на Антона, закинула на руку сумку и шагнула за порог, захлопнув за собой двери. Антон обессиленно упал на пол в коридоре и закрыл лицо руками, прижал ладонь, что ещё хранила запах Даши и её тепло, к губам. Закусил руку, позволил слезам пролиться. Но слабость прошла за минуту. Вспомнились слова Игоря Сергеевича о том, что за неё нужно бороться. Антон подорвался на ноги и накинул на голое тело первую попавшуюся толстовку. Схватив ключи, он вылетел в парадное, надеясь хотя бы убедиться, что Даша нормально доберётся домой. Он успел нагнать её только через квартал. Теперь их разделял светофор. Дальше был подземный переход, по которому и днём-то было не очень комфортно ходить, а что уж говорить за ночь… Антон хотел крикнуть, чтобы Даша не спускалась в подземку без него, но по скоростной магистрали летели машины, и он не хотел перебегать дорогу, ведь права у него и так конфисковали, запретив водить пожизненно, и за любое нарушение он может снова угодить в тюрьму. — Эй, закурить не найдётся? Антон подсознательно напряг мышцы, надеясь, что малолетняя шпана испугается его фигуры, но сегодня точно был не его день. — Дядя, к тебе обращаются, ау?! Антон засунул руки в карманы, и только сейчас обнаружил, что забыл телефон дома. Пальцы сжали ключи, и он развернулся, чтобы посмотреть в глаза ночным курильщикам. Он не успел заметить, кто был за спиной. Сразу позади стояли двое. Он успел достать руку с ключами, когда ощутил, как в лицо ударила струя из баллончика с газом. Он начал задыхаться. — Бабки есть? Через силу он покачал головой. — А если поищем? — Блин, если начнут бить, то сломают рёбра и могут покалечить. И Антон ощутил страх. Такой же, как когда сержант милиции взялся за брезент на накрытом теле на междугородной трассе. И как когда доктор сказал, что опасается за сознание его жены. — Давай телефон. Голоса принадлежали подросткам. Какие-то недоучки, что могли числиться только в ПТУ, ну или контингент типа Щербаня из 10. И он — начинающая звезда спорта. Успешный молодой футболист, отличный муж и любящий отец. А теперь нет ничего этого. Только боль в глазах и под черепом, да слёзы из глаз. И силуэт Даши, что одна посреди ночи спускается в нелюдимый переход. Стук её каблуков. Это будет последним, что он запомнит. Его бросила жена. А потом сознание помутилось, когда к затылку прислонилось что-то железное. В пятницу вечером Андрей Воробьёв ложился спать только после того, как убеждался, что Леся Артёмовна добралась домой. И его ничуть не смущало, что рядом с ней шагал её муж, который и занимался обеспечением её безопасности. Сегодня он тоже сидел на турнике с ногами, ожидая, пока Леся и муж пройдут мимо него, обнявшись и держась за руки. А через какое-то время в квартире на четвёртом этаже загорится свет. Наверное, бабушка уже сильно волнуется. Ведь он либо уже вернулся бы домой, либо остался ночевать у друзей, но тогда бы он позвонил и предупредил. А так он просто надеялся, что она уже уснула и не ждёт его. На телефоне сел аккумулятор, и Андрей не мог бросить пост. Ведь Леся с мужем зажигают свет на пару минут и снова тушат его. А ему необходимо было знать, что она дома и в безопасности, поэтому он боялся отлучаться. Он едва не заснул и не грохнулся с турника, когда заметил, как во двор входит завучка из школы. Часы показывали почти полчетвёртого утра. Наверное, Леся и муж забурились в ночной клуб, хотя обычно они возвращались из кино часов в одиннадцать. Андрей сунул руку в карман, мечтая получить эксклюзивные кадры завучки, явно пьяной, так как ноги женщины явно были не в ладах с головой, когда вспомнил, что телефон сел. Тут он с ужасом подумал, что будет, если Киселёва заметит его здесь ночью. Хотя, интересно, что она сама тут делает в такое время? Дело приняло совсем скверный оборот, когда Киселёва задрала голову и уставилась в те же самые окна на четвёртом этаже, куда пялился и он сам. Неужели она хочет добавить Лесе пару дополнительных уроков, и это не подождёт до утра? И тут случилось что-то совсем скверное: Киселёва подошла почти вплотную к спортивной площадке. Андрей раздумывал, стоит ли уже надевать капюшон, когда она пошатнулась и едва не упала. Он присвистнул и едва не выдал себя. Киселёва была пьяной в дупель. Он попытался включить телефон, но тот даже не засветился. Андрей принялся незаметно отодвигаться в противоположный конец перекладины, подальше от завучки, боясь попасться ей на пьяные очи. А потом он заметил, как женщина упала коленями на асфальт. Он спрыгнул на землю, понимая, что она уже точно не узнает его. Киселёва вырвала и закашлялась. Андрей стал пятиться к тёмным кустам, откуда можно было незаметно уйти со двора. Кажется, сегодня ему не суждено увидеть Лесю. Блин, через три часа надо снова валить в школу, рабочая суббота, да ещё и дурацкий субботник. Интересно, как Киселёва будет собирать мусор, если среди пакетов от еды и презервативов будут попадаться бутылки от водки? Было бы круто, если бы она обблевалась при всех. Завучка-алкоголичка. Он развернулся и побежал домой. На завтра ещё надо было сделать алгебру, а то вдруг эта мегера вызовет. Оставалось только надеяться, что с Лесенькой и её мужем, ладно уж, всё в порядке, а то мало ли маньяков в городе, вон даже тот же, который Лолку похитил. Давление было низким. Голова не просто кружилась, а раскалывалась, словно в неё вонзали раскалённые иглы. Она уже почти жалела, что оставила у Антона инсулин. Укол бы точно не повредил. Она не отдавала себе отчёт, почему ноги принесли её к дому Леси. Быть может, ей нужен был просто кто-то близкий и родной, хотя бы из прошлого. А может просто случайно, по старой привычке, пришла к дому бывшей подруги. Или просто захотела увидеть Лесю. Чтобы попросить прощения. Поплакать на плече. Захотела, чтобы кто-то обнял. Но Леси и Вити не было дома. А может просто спали. Кажется, она уже чувствует себя полной дурой, что припёрлась сюда ночью, но ей больше некуда идти. Алекс Беляев отключил телефон, хотя она набирала его два раза. Тушь растеклась от слёз. Живот сильно болел, отдаваясь в промежность. Дашу тошнило так сильно, словно это был токсикоз, а не диабет. Ноги подкосились, и она упала прямо на асфальт. Её вырвало, и она расплакалась от бессилия. Вот так прожила жизнь, а даже позвонить некому. Кажется, всё дошло до логического конца. Она потеряла всех, кого любила. И даже то, что она так стремилась бросить Антона, уже не приносило удовлетворения. Ей было почти жаль его, ведь когда-то она любила. А он любил её до сих пор. И у него по-прежнему были самые красивые глаза. И от этого ей было ещё больнее. Даша еле поднялась и дошла до лавочки. Ей больше некуда идти. Домой она не дойдёт, она даже не уверена, что знает, где живёт. И ей очень плохо. На глаза снова набежали слёзы. Назад пути не было, а впереди тоже была пустота. Кажется, всё дошло до логического конца. Жаль, что ей требовалось три года страданий, прежде чем она поняла, куда изначально вела её жизнь. Ей не было места здесь — везде чужая, и себе самой тоже не нужна. Она должна найти в себе силы для последнего рывка. Утром Катя проспала и опоздала на работу. Когда они с Никой вышли из машины, на парковке их ждал Алекс. — Катя, я звонил тебе четыре раза, почему ты не снимаешь? — Доброе утро, Александр Игоревич! — Привет, Ника, иди, пожалуйста, в школу, нам нужно поговорить с твоей мамой. — Я уже не маленькая, сама разберусь, что мне делать. Катя вышла из машины и достала телефон. — Ника, иди в школу, на перемене увидимся. Она скорчила гримасу и всё же подчинилась. Алекс мигом очутился возле Кати, и его пальцы сжались на её локте. — Что случилось? Она выглядела уставшей и разочарованной. Словно он стал ей чужим. — Давай выясним отношения чуть позже, там отец сейчас собрал срочное собрание. Что-то случилось с Зайцевым, и Киселёва куда-то пропала. Он думает отменить субботник. — Пойдём скорее! И уже она тянула его за руку. Они вбежали в учительскую со звонком. Взгляды всех присутствующих были обращены на них. Только сейчас Катя заметила, что всё ещё тянет Алекса за руку. Она разжала пальцы. — Коллеги, я рад, что вы всё же пришли. У меня нехорошие новости. Игорь Сергеевич расслабил узел на галстуке и посмотрел на Алекса и Катю. Нина и Инна сидели возле компьютера. Сергей стоял возле стеллажа с журналами. Леся переминалась с ноги на ногу возле календаря. В руках она теребила влажную салфетку. Кажется, биологичка была на грани истерики. — Игорь Сергеевич, что случилось? — Катерина Анатольевна, наш учитель попал в больницу с открытой черепно-мозговой травмой. Леся всхлипнула. — На Антона Зайцева напали ночью, и он ничего не помнит, но доктор подозревает у него сотрясение мозга. — Что случилось? — Он не помнит ничего, только говорит, что закурить попросили. Подростки какие-то. Алекс обошёл стол и сел возле окна. — И ещё одна проблема. — Директор снял очки и повесил на нагрудный карман. — Дарина Петровна не вышла на работу и не отвечает по телефону. Наверное, субботник нужно отменять… Все молчали. — Нет, отчего же? Давайте я подменю Дарину пока что. Субботник проведём, коллеги вот мне помогут, — Катя обвела собравшихся рукой. Директор кивнул. — Ладно, проводите тогда, Сергей и Саша пусть вам помогут. И Лесю Артёмовну возьмите ещё, ей на свежем весеннем воздухе будет лучше, чем в душном классе. Ну, а Инна пусть тогда биологию у 6-А проведёт. Игорь Сергеевич был доволен собой, но почти не мог скрывать беспокойства за своих коллег. К Зайцеву он сходит чуть попозже, прихватит ещё пару ребят, а вот что делать с Дариной Петровной? Он не мог никому рассказать о своих переживаниях. У него слабое сердце, Саша сразу будет бить тревогу, да и у них с Дариной отношения не очень сложились. Антон попал в больницу, а если кто и мог понять Дарину Киселёву, то только он. И тут Игорь Сергеевич понял, что за то, чтобы просто увидеть Дашу, по крайней мере живой, он готов многое отдать. И сердце сбилось с ритма. Если он увидит её, то он сам найдёт ей деньги на лечение. Он сильно переживает за неё. Да она ему почти как дочка, только если бы не её колючий характер. И он не мог понять, отчего ему так тревожно.