Особенная

Алекс откинулся в глубоком мягком кресле и вдохнул запах, знакомый с детства. Кофе без кофеина. Туалетная вода отца. Пластиковый воздух кондиционера. И смешавшийся со всем этим аромат вишнёвого дерева от офисной мебели, до блеска натёртой полиролью. Слава Богу, жизни отца ничего не угрожает. Правда недельку ему в стационаре полежать всё же придётся. И ситуацию со Щербанем удалось немного исправить. Пусть его отец проводит с ним воспитательные беседы. Благо, что у Щербаня-старшего хватает денег на откуп от полиции. Но осталась ещё как минимум одна большая проблема. И тут он был бессилен. В дверь раздался слабый стук. — Входите, — устало ответил, даже не поворачивая головы. Не хотелось никого видеть, но теперь его обязывало положение. На пороге стояла Катя, держа в руке два стаканчика с кофе. — Тебе надо немного взбодриться. Она подошла к нему вплотную и села на крышку стола. Алекс потёр глаза и отхлебнул кофе. — Без кофеина? Катя слабо улыбнулась и покачала головой: — С миндалём и корицей. — Спасибо, — он тоже слабо улыбнулся, удивляясь, как она нашла в себе силы чтобы первой прийти и даже позаботиться о нём. Она заговорила без вступления. Они взрослые люди. Достаточно близко знакомы. И у них на двоих слишком много общего. Обиды подождут. — Я поговорила с учителями и Кириллом. Расследование немного притормозят, всех интересует вопрос, где Киселёва. Алекс потёр морщину на лбу. — Я бы тоже хотел это знать. — Он обещал отцу. Да и найти её в любом случае надо, быть может, ей нужно медицинская помощь. — Антон обзванивает всех общих знакомых, он написал заявление и пригласил отца Антона Сидоренка. Готов дать любые показания. Алекс кивал и слушал. Почему-то на ум приходили только губы Кати, только мягкость её кожи, запах чистого тела после душа. А она говорила о безутешном Антоне Зайцеве, что по закону даже не числился Киселёвой близким человеком. Хорошо, что у него ещё приняли заявление о пропаже человека, ведь даже в такой демократичной Америке его бы послали подальше. Трёх суток не прошло. Даша всё же дееспособна, а родственниками они с Антоном уже не были. — Алекс, — она дотронулась до его руки. Это вышло так естественно, словно они и не ссорились, словно между ними не было всех тех неприятных моментов. Это просто было поддержкой. И он принимал её. С благодарностью, которую не выразить словами. — Катя, я не знаю, что могу сделать в этой ситуации. Они просто сидели друг напротив друга. Просто молча цедили крепкий кофе. И каждый думал о своём. У Кати завибрировал телефон. — Ника, дочка. — Мам, — голос дочери был недовольным. Катя задержала дыхание. Алекс рассеянно блуждал взглядом по её лицу. Её колено чуть соприкасалось с его плечом. — Я переночую у отца, ты же так сильно занята на этой своей работе, как всегда. Это не было вопросом. И у Кати не было возражений. Пусть в этот раз делает, что хочет. Сейчас ей важно быть здесь, с Алексом. В трубке отбивались гудки. Ждать её ответа и согласия Ника даже не собиралась. Часы показывали семь вечера. Объективно в школе дольше находиться не было смысла. Но они почему-то не спешили уходить. Быть может, не знали, как расстаться. Или чего-то ждали, следуя интуиции. — Я хочу выйти и пройтись. Составишь мне компанию? Катя слабо пожала плечами и встала со стола. Она была чертовски зла на Алекса, но сейчас нужно было отбросить все эмоции и взять ситуацию в свои руки. Небо затягивали осенние тучи. Было прохладно, но застёгивать куртку ещё не хотелось. Хотелось как можно дольше наслаждаться последним теплом ранней осени. Они шли, почти соприкасаясь плечами. Алекс допил кофе и выбросил стаканчик. На душе было мерзко. С одной стороны, он чувствовал вину перед Катей. Он так ничего и не объяснил ей за Мэри, но, с другой стороны, она не спросила ничего, — просто ушла. И ещё он старался сосредоточиться на Киселёвой, но, чёрт, как же далеко были его мысли от завучки. Он не хотел искать её. Он даже не понимал, чем может помочь в этой ситуации. По сути, должен он был только отцу, которому дал слово. И вот это снова и снова заставляло его вспоминать Киселёву. — Дарина, — говорит она и протягивает руку. — Алекс, ты не мог бы позаниматься со мной английским, — Киселёва сидит на парте и облизывает ярко-алые губы на слове «позаниматься». Боже, да она была ему почти противна. Он так сильно радовался, когда узнал, что она догадалась о его чувствах к Кате и как бы поостыла к нему. И вот спустя какое-то время отец сказал, что Дарина важна для него, что он лично очень хочет помочь ей. И что Алекс должен помочь ему спасти Дарину, которую, оказывается, и впрямь пора спасать. Не жизнь, а просто сказка. Катя молча шла рядом. Он бросал на неё косые взгляды, но не решался нарушить молчание. Старался переключиться на Дарину. Вспомнил, что должен, по мнению отца, спасти её. На ум тут же пришло воспоминание о том, как Лолита Гавриленко болезненно отреагировала на то, что именно они с Шайной нашли её тогда в лесу. Он знал, что Лола после этого долго обижалась на Пашу и упрекала его в том, что не он нашёл её, говорила, что он вообще не делал ничего, чтобы найти её. И всем тыкала Алекса в пример, называя своим героем. А Алексу всё это было не нужно и чуждо. Ему бы со своими чувствами разобраться, а тут ещё ученица, влюбившаяся из-за того, что посчитала, что он спас её. В сознании тут же спроецировалась ситуация с Гавриленко на Киселёву. Если он найдёт её, то она тоже голову потеряет от него. Снова. А ему это как не было нужно тогда, тем более не нужно и теперь. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Катю. Она облизнула пересохшие губы без помады. С ней было уютно молчать, но он хотел поделиться своими мыслями. Хотя бы какими-нибудь. — Я не знаю, выйдет ли у меня быть директором. Катя подняла глаза. Её пальцы едва не переплелись с рукой Алекса, но она успела одёрнуть себя. Она знает про его невесту. Точка. Они просто коллеги по работе, к тому же, теперь она его подчинённая. — Я думаю, что ты справишься. — Вряд ли эти все необходимые знания и умения передаются по наследству. Она улыбнулась уголками губ. — Я помогу тебе по мере своих сил. Алекс остановился от неожиданной мысли, едва пришедшей в голову. — Я могу сам выбрать себе завуча, или это будет решать Скоропадский? — Школа может подать кандидатуру, но, боюсь, что утверждать её будет всё же Районо. — Понятно. — Он пожал плечами и засмотрелся вдаль. Опять всё будет так, как захочет Скоропадский. — А ещё эта комиссия?.. — Катя смотрела ему в глаза, чуть выступив наперёд. — Что комиссия? Алекс не видел в том проблемы. Пусть найдут виновного и накажут, дети и сотрудники подверглись неоправданному риску. — Школу могут вообще закрыть. Могут наложить штраф. Кажется, пора ему заводить блокнот и начинать конспектировать. Столько проблем не умещаются в голове. Катя могла бы тоже многое сказать ему о проблемах. О том, что она не знает, как правильно поступать с Никой. О том, что её преследует Кирилл. О том, что она переживает из-за их отношений, которые, кажется, она сама так поспешно закончила. И, конечно же, ещё и Киселёва. Но она просто шла рядом и то и дело смотрела на Алекса, стараясь запомнить, как это естественно и правильно, — просто идти рядом с ним. Антон мерил шагами тёмный коридор своей квартиры. Как будто от того, что он будет стоять под дверью, в неё позвонят. Он даже свет не включил, а просто ходил вперёд-назад в темноте. Он не знал, что теперь делать. Раньше у него была хоть какая-то надежда. Он сто раз за день представлял себе, как Даша снова полюбит его. Рисовал себе счастливые картины их общего будущего. Мечтал, не зря же он был учителем литературы. Конченый романтик. Даша была склонна к суициду. А вот он не был, но сейчас он сильно жалел об этом. Он не был никому нужен. Не мог найти себе применение. Ну кому он нужен? Отчаяние накрывало с головой. Сна не было, — и в этом они были с Дашей схожи. Когда-то по молодости они могли до утра смотреть кино. А потом просто стоять, обнявшись, на незастеклённом балконе под косыми струями последнего летнего дождя в полночь. И вот теперь он остался один, но куда деть все их общие привычки? Он был и остался всё тем же Антоном Зайцевым. Вот только теперь он был никому не нужен. Привычки остались, но они были как бы одни на двоих с Дашей. А что теперь делать с ними одному? Он ходил к ней домой и звонил в квартиру, но, конечно же, её не было дома. И вот теперь он приплёлся к себе домой, признав поражение, окончательно потеряв надежду. Так и стоял в коридоре, упёршись лбом в дерматиновую обивку двери. Сквозь плотно задёрнутые шторы проникал слабый порыв ветра. Мягкие простыни нежно обвивали тело. Глаза закрывались под тяжестью век. В дверь снова звонили. Она решила, что никому не откроет, даже если бы пришёл Алекс Беляев. Голова болела. Рана на лице по-прежнему саднила. Общее состояние тоже было отвратительным. Даша раскинулась поперёк кровати, содрав с себя одежду. Она даже не помнила, как нашла дорогу домой. Как непослушные пальцы умудрились попасть ключами в замочные скважины. Помнила только, как злилась на Лесю, которой не было дома. Она знала, что приходила к подруге в последний раз. Жизнь странно перемешала всё, сотворив винегрет. Казалось, что больше десяти лет назад Даша скрупулёзно и тщательно выбирался для себя лучших людей и мечтала сохранить их рядом на всю жизнь. Но время беспощадно разделило их, выстроив на жизненном пути непреодолимые преграды, о которые разбились их казавшиеся прочными связи. И вот теперь каждый остался один на один со своим. Даша тонула в своём горе, которое никто не мог разделить. Антон захлёбывался в отчаянии. Леся безнадёжно грустила и винила себя. В чём-то её чувства походили на чувства Игоря Сергеевича. Директор тоже пытался сделать всех счастливыми и непомерно переживал, когда люди, вместо того, чтобы оживать, наоборот зарывались в отчаянии до самого дна. Даша так и не нашла ни разу времени, чтобы сказать Игорю Сергеевичу спасибо. И сейчас ей было почти стыдно. Хотя, с другой стороны, уж если кто и заслуживает сочувствия, то уж явно больше она, чем директор. И вот теперь она стирала с мобильного фото, просматривая каждое. Словно стремясь сознательно сделать себе больнее. Потом стала удалять контакты. Проще было бы просто-напросто утопить мобильник, но хотелось сознательно наказать себя ещё больше. Сил жить дальше не было. И ничего не было жаль. Три пропущенных от Белозёрской. Да пошла она на хер. Но лекарство всё же взяло своё — сознание медленно заволокло тёмной пеленой. Алекс проводил Катю до дверей квартиры. Он не знал, стоит ли пытаться продвинуться в их отношениях к большему, чем просто коллеги, которыми теперь они, несомненно, остались. Она первой сделала шаг к примирению: — Можем зайти, я накормлю тебя ужином. И, хотя этикет предписывал, что он должен отказаться, Алекс всё же шагнул в квартиру. Когда Алекс приехал утром на работу, было начало восьмого. На ступеньках школы, облокотившись о перила, стоял отец Антона Сидоренка. Алекс поставил машину и подошёл к мужчине. Они пожали друг другу руки. — Я пригласил журналистов, одна из них — близкая подруга Киселёвой, — отец Антона внимательно разглядывал лицо Алекса. — В 10 дадите пресс-конференцию. Я думаю, что пора подключать общественность, хотя, как Вы можете отлично понять, я ненавижу журналюг. Для Алекса это всё значило только одно: дела были плохи, и надежды оставалось всё меньше. — Почему Вы на меня так смотрите? — Я готов поспорить, что Вы не помните моего имени, Александр Игоревич. Пётр Семёнович. Он хлопнул нового директора по плечу и первым поднялся на крыльцо школы. Небо снова заволакивали тёмные тучи.