Особенная

Алекс открыл блокнот и перевернул несколько страниц. Боже, сколько раз у него была возможность посмотреть, как отец начинал свой рабочий день, но он так ни разу ей и не воспользовался. И вот теперь втыкал в чистый лист отрывного блокнота на пружинах, как баран, думая, что скоро глаза сломает. Что он там сегодня должен срочно был сделать? Катя уже позвонила и отпросилась на два первых урока, попросив подменить себя Инну Фёдоровну. Алекс не возражал. Ещё бы кто его самого подменил. Мама Антона Сидоренка была какой-то перепуганной и зажатой. Лично Алекс сперва отправил бы её к психологу, а не к одиннадцатым классам, но у него был катастрофический напряг с учителями, поэтому выбирать не приходилось. — Итс вери гуд, Ю-л тичинг инглиш, коз ай-м со бизи… Юлия Владимировна нервно засмеялась: — Давайте пока по-русски, так привычней. Алекс слабо улыбнулся. Интересно, а детям она тоже будет английский по-русски преподавать? Он выдохнул: — Ок, еврисинг-с ОК, со, — тут он заметил выражение полной прострации на лице женщины и поспешил перейти на более привычный для неё язык: — Хорошо, надеюсь, у вас всё получится, но, в любом случае, пока вас заменить мне некем, будете работать. — И Тошенька, главное, будет под присмотром. Алекс пожал плечами. Кажется, изначально Катя тоже пришла в школу присматривать за дочерью, и во что это вылилось теперь? В кабинет директора постучали, и Алекс оборвал себя на полуслове. — Да, войдите. Юля испуганно прижала сумку к груди. В кабинет медленно вошёл Антон Зайцев. Алекс пожал протянутую руку, не обратив внимание на листок бумаги, что педагог держал в протянутой руке, словно щит, которым хотел отгородиться от всего мира. — Антон, у тебя что-то срочное? Зайцев посмотрел на женщину и неуклюже пожал плечами. При посторонних не хотелось открывать свои обстоятельства. — Ладно, слушайте, — Алекс встал из-за стола, — сейчас Антон Владимирович проводит Юлию Владимировну в учительскую и по дороге проведёт короткую экскурсию, а я должен встретить Кирилла Евгеньевича и нового педагога по физике. Антон кивнул, а потом вопросительно перевёл глаза на листок в своей руке. — Мне тоже нужно поговорить по одному… личному вопросу. Алекс коротко кивнул: — Зайдёшь после четвёртого урока. Тоха быстро преодолел четыре лестничных пролёта и оказался перед дверями в гинекологическое отделение. Пожилая женщина в бахилах возила грязной шваброй по мокрому линолеуму. — Куда без бахил? Свиньи, всё изгадили… Тоха ничего не сказал и не остановился. Быстро обошёл ведро из нержавейки с большими красными буквами посредине и повернул за угол коридора. Он едва не поскользнулся на мокром полу, вспомнив женщину, бубнившую себе под нос что-то про свиней, когда увидел Лолу, которая говорила с молоденькой девушкой в медицинском халате. — Лолка, привет! Он затормозил возле неё, скрипнув кроссовками, и протянул девушке скромный букет хризантем. Лолита Гавриленко попрощалась с медработницей и повернулась к Тохе, тут же угодив к нему в объятия. Она стала вырываться: — Тоха, пусти меня быстро. Он возил носом по её щеке, тёрся подбородком о волосы на макушке девушки. — Лола, Лолка моя. — Ничего не твоя! — ей наконец удалось вырваться из его рук, наступив несколько раз на белые кроссы, — опять этот веник припёр. — Ну Лол, ну я же так люблю тебя! Он продолжал придерживать её плечо. — Неужели так тяжело запомнить, что я люблю розы? Белые, как невеста! Ага, подумал Тоха, они не меньше пятидесяти гривен за штуку стоят, а тут весь букетик — тридцать пять у бабушки знакомой. Папа маме всегда у неё цветы покупает. — Лол, тебе же лежать нужно, зачем ты куртку надела? Лицо её пересекла гримаса злости: — Тоха, меня выписали, мне нужно домой, у меня там малые. Он почувствовал себя дурачком. Конечно, только теперь он заметил у неё в руке пакет с едой и грязной одеждой, а на плече — школьный рюкзак. — Давай я пакет понесу, — он протянул руку. — Не надо, я сама справлюсь, — она застегнула куртку и достала телефон из кармана. — Лол, я провожу тебя домой. — Тоха, ничего мне от тебя не надо, — она схватила его руку, чуть пихнула его, прижала к его груди букет хризантем, а сверху накрыла его рукой, — и цветы свои забери. Он отступил на пару шагов, чуть не потеряв равновесие, поскользнувшись на плитке. — Что случилось, Лол? Я обидел тебя чем-то? — Нет, — она ответила слишком быстро, — да. Тоха вопросительно смотрел на неё широко распахнутыми тёмными глазами. — Я звонила тебе, но у тебя всё время занято. Я не знала, что думать. Мне нужно было помочь с малыми и бабушкой, — она толкнула его в плечо, — ненавижу тебя! Тоха снова попытался обнять её, но она увернулась. — У меня телефон украли. — Ага, а фингалы от кулаков ты тональником замазал? Сидоренко машинально прикоснулся пальцами к ссадине под глазом. Он и правда всё утро маскировал лицо Лизиным кремом-основой под макияж. Простого тональника у его сестры не было и в помине. — Лола, мне жаль, мне правда очень жаль. Лола резко повернулась к нему. Глаза её блестели от закипающих слёз. Сердце Тохи сжалось в тугой узел. — Ты ужасно безответственный, Тоха. Зачем ты назвался отцом ребёнка? Ты ему не отец, он заслуживает лучшего, как и я. Прощай. Но Тоха не собирался так быстро отступать. — Лола, я всё исправлю, всё будет хорошо. Она смерила его презрительным взглядом. — Ты хоть раз был у меня дома? Ты интересовался, что нужно мне или бабушке? Если бы не Паша, Вадик бы садик пропустил… Девушка сорвалась на крик. Тоха опустил плечи. Паша… Здесь тоже этот такой идеальный Паша. — Всё, свободен! Лола закинула рюкзак на плечи и пошагала к выходу. Тоха кинулся вдогонку. Когда они поравнялись, Лола тихо сказала: — Ты ничем мне не сможешь помочь. Ты просто мальчик, а у меня трое малых на руках. И ещё четвёртый будет. Паша тоже не справится, но он хотя бы постарается. А ты, ты даже не можешь постараться. Тоха покраснел до корней волос. Потёр шею. Но Лола продолжала свой монолог: — Найди себе девочку из девятого класса, покупай ей мороженное на деньги папки, приводи на чай, познакомь с мамочкой. А лучше найди себе работу и сними квартиру, чтобы мог трахать свою девочку, сколько влезет. У нас ничего не получится, ты, Тоха, пока ничего из себя не представляешь. Ты не можешь даже о себе позаботиться… Слова Лолы ложились тяжёлыми глыбами на сердце. Тохе было обидно и неприятно, но он не мог не признать её правоту. Он и правда всего лишь мальчик. Хорошо, когда есть, что покушать и одеть, и думает об этом кто-то другой. Но она слишком сильно нравилась ему. — Лол, я что-то придумаю. Мы справимся, — он сжал её пальцы, но она быстро высвободила руку. — Меня Катерина Анатольевна домой отвезёт. А ты иди гуляй, уроки учи. А то папа ругать будет. Она опустила голову и медленно пошла по коридору. Тоха остался стоять, запустив пальцы в волосы. Из-за поворота резко выбежала Катерина Анатольевна. Тоха вяло подумал, что всегда, когда он видел учительницу экономики, та отчаянно куда-то спешила. Училка забрала у Лолы вещи, приобняла девушку за плечи. Лола позволила себя вести. Тут Катерина Белозёрская заметила Тоху. — Антон Сидоренко! Где ты должен быть и где ты есть? Быстро марш на уроки, сейчас у вас физика с новым педагогом. Тоха шумно вдохнул воздух и поплёлся за ними. Алекс судорожно пил уже третий подряд кофе большими глотками, не отходя ни на шаг от кофемашины. Он не мог унять дрожь в пальцах после разговора со Скоропадским. Этот самодовольный индюк снова намекал, что им не видать статуса лицея, как своих обкусанных собственноручно локтей. Вот же ж урод, фак хим! И эта учительничка новенькая уже плакала после урока у 11-А. Да, там те ещё детки. Но всё же, это был её первый урок. Ему не нравилась эта ситуация. В Америке дети тоже могли довести учителя, но их за это могли даже упечь в колонию, где им самое место, а здесь что?! И новый педагог по физике Алексу тоже не понравился. Так себе дядька — слишком гонористый, наверное, у него будут проблемы с детьми. И у детей — с ним. Алекс только успел подумать, что уже соскучился по Кате, когда в школьный двор заехала её Мазда. Он подождал, когда Катя выберется из машины и приветственно помахал рукой. Она перебросила сумку через плечо, закрыла машину, клацнув брелоком сигнализации, и направилась к нему. Он нажал несколько кнопок, заказывая для неё американо с молоком. Им предстоял долгий разговор. — Алекс, знаешь, Киселёва сказала, что Антон Владимирович отлично играет в футбол. Алекс сделал очередной глоток. Блин, меньше всего ему хотелось сейчас думать о футболе. Так же сильно он хотел вспоминать всуе Киселёву. Нужно ехать в больницу и забирать результаты кардиограммы отца. И голос врача по телефону Алексу совсем не нравился. А тут ещё этот факин футбал… Он рассеянно ответил невпопад: — Рад, что Киселёва играет в футбол, только пусть сначала ноги, тьфу ты, руки зарастут кожей, тогда — хоть в космос плавать… Катя чуть не подавилась кофе и расхохоталась. — Что случилось, Алекс? Он нервно пожал плечами. — Пока не знаю. Отцу плохо, из больницы звонили утром… Она прикоснулась рукой к его предплечью в попытке поддержать. Алекс выдавил мучительную улыбку. Алекс подумал, что этот блядский кабинет просто органически его не принимает. Наверное, Киселёва прокляла его, как Волан-де-Морт — должность преподавателя Защиты от Тёмных Искусств. Он снова пролил воду на брюки, когда поливал кактус отца. И все новости, что он узнавал в этом помещении, были отнюдь не радостными. И вот теперь он не хотел вставать, стесняясь мокрых брюк, но и сидеть на месте было невмоготу. Обычно он редко повышал голос, но теперь едва сдерживал рвущуюся изнутри ярость: — Мерде! Щит! Стюпид факин мерде! Блэйди идиот… Антон Зайцев напряжённо посмотрел себе через плечо, и только убедившись, что они в кабинете директора одни, осмелился прервать гневный монолог исполняющего обязанности директора: — Я прошу прощения, но я всю жизнь изучал только русский и украинский, с английским у меня туго… Алекс дёрнулся, словно ему влепили оплеуху. Нервно схватил бумаги из посольства, которые снова бортанули его о толстенный хер, и криво зафигачил их в бумажный конверт, в котором они пришли, хотя, лучше бы и не приходили вовсе. Антон Зайцев чуть заметно сжался в плечах, словно бы стал ниже. Алекс подумал, что Киселёва совсем мужика сделала кастратом — с такой-то фигурой ему бы лично было море по хую, а этот сидит и бледнеет, как третьеклашка. Джизес! — Антон, что ты хотел? У меня сейчас куча дел, сори, но я не настроен на нормальный разговор. Зайцев едва сдержал усмешку, подумав, что именно эту фразу он чаще всего слышал именно в этом кабинете. Сын Беляева был какой-то нервный и издёрганный, к тому же сам сказал, что не настроен на разговор. Что ж, чем хуже, тем, как говорится, лучше. Он тяжело вздохнул и протянул на директорский стол чуть помятый листок А4 в пластиковом файле. — Что это? — Алекс поднял бровь. Это было так похоже… на Дашу. Тёмные глаза англичанина быстро пробежали заявление. Алекс бросил бумагу на стол и встретился взглядом с Антоном. — Там всё написано. — Зачем ты решил уволиться сейчас? Подожди хотя бы до Нового Года, там будет проще работу найти. Антон вздохнул. — Я не из-за работы ухожу. Алекс смотрел на него оценивающе. Конечно же он понимал, что Зайцев уходит из-за Киселёвой. И что тут можно поделать? Но всё-таки спросил: — Ты уверен, что в этом твой выход? Антон опустил глаза и кивнул. — Так будет лучше. Алекс потёр переносицу и повернул голову к окну. Отец и Америка не научили его действовать в подобных ситуациях. Никто не объяснил, как следует поступить. И решил поступить, как велит сердце. Вечная мука — каждый день видеть того, с кем никогда не быть, но без кого не выходит жить и дышать. Он снова посмотрел на Зайцева. Хотел бы посмотреть ему в глаза, но тот низко опустил голову. И тут Алекс кое-что вспомнил. — Антон, я подпишу заявление при условии, что ты останешься до проведения этого грёбаного футбола и поможешь с подготовкой команды. Антон скривился, словно ему вылили колу со льдом на мошонку, и посмотрел на Алекса. — А без этого совсем никак? Алекс сжал пальцы в кулак и постарался придать голосу твёрдости: — Нет, я не могу тебя сейчас отпустить. Ты нужен… школе. Зайцев тяжело вздохнул и встал. — Когда матч? Макс Гармаш нашарил в заднем кармане ключи от входной двери и с третьей попытки попал в замок. Едва открыв дверь, почувствовал сильный запах алкоголя. Даня явно был дома. Явно такой же синий, как обычно. Боже, зачем Макс только отправил его на учёбу за границу? Он совсем потерял сына… Или он потерял его гораздо раньше. Первое, что бросилось в глаза, когда мужчина прошёл в кухню, были фотографии его семьи в чёрных дорогих рамках. Его покойная жена Оля, державшая за руку смеющегося Даню, тогда совсем ещё пацана. И сам Макс с копной густых тёмных волос, приобнимающий за плечи своих самых дорогих людей. Он обещал Оле незадолго до её кончины, что вырастит из их сына нормального парня, настоящего мужчину. И вот уже почти год, как он не может сдвинуться с мёртвой точки. В раковине валялись на боку три полупустых стакана, на дне которых испарялся его вискарь, старше Дани по возрасту. И этот малолетний засранец посмел испоганить такой напиток ради… чего собственно? Ради произведения впечатления на каких-то дешёвых несовершеннолетних подружек? Макс поднял из раковины стакан и залпом допил виски. Вот говнюк этот его сын. И только он один виноват в том, что Даня стал таким. Макс собрал фотографии и расставил возле декоративного камина. Ополоснул бокалы, заглянул в мусорное ведро, ища бутылку. Так и есть: вот она, родимая, пус-та-я. Даже он один столько бы не выпил. Он вцепился рукой в волосы. Виски немного дал в голову, подготовив его к разговору с сыном. Следов закуски он вообще не обнаружил. Холодильник тоже был пустым. Оставалось надеяться, что Даня не пил один из трёх стаканов, не соображал на троих, так сказать в одиночку. Это же за троих, выходит… Макс умылся над раковиной, намочив манжеты и воротник. Снял пиджак, бросил на угловой диванчик. Перед дверью в комнату сына остановился и прислушался. Тихо, только размеренный храп с той стороны. Пальцы сжались на дверной ручке. Его сын лежал поперёк дивана поверх покрывала. На полу прямо на светлом ковре валялись остатки еды — чипсы без упаковок, шкурки от бананов, обёртки от шоколада, фантики. Воздух был спёртым и сладковатым. Макс прошёл через комнату и распахнул окно. Что-то на столе сына привлекло его внимание. Он поднял пару комиксов и достал дорогие стильные мужские часы. Он уже видел их раньше. Был у Дани один старший друг из плохой компании. Кажется, Егор. И часы были точно его. И сколько бы Макс не советовал сыну прекратить общаться с этим плохим парнем, его хороший мальчишка упрямо таскался за гаражи и на заброшку. Макс бросил часы обратно на стол и повернулся к сыну. Даня спал, чуть морщась во сне от солнца, что нещадно было через окно. Макс подошёл к шкафу и достал тонкий плед. Уже собираясь накрыть им сына, он неожиданно замер, так и не донеся руку с пледом до дивана. Правая рука Дани была засунута глубоко в трусы под светло-серыми спортивными штанами. Даже во сне его шестнадцатилетний сын сжимал пальцами член. Под тканью спортивной одежды было отчётливо видно, что Даня обхватил головку. Чуть ниже кармана спортивок виднелось характерное пятно. Макс почувствовал, что его замутило. Он накрыл сына пледом под самую шею, чтобы самому не смущаться от стыда. Потом опустился на ковёр, прислонившись спиной к дивану и стал собирать остатки еды, скидывая их в пачку от чипсов ХХL. Во сне Даня заворочался. Сонные губы выдохнули в алкогольном бреду: — Папа, а когда мама вернётся? Макс тяжело вздохнул. Даня перевернулся на другой бок. — Пап, я люблю тебя и маму. Макс подобрал остатки пищевых отходов и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь. Сбросил всё в мусорник и вымыл руки горячей водой. Снова ополоснул лицо. Стал сбрасывать с себя одежду на ходу: сначала галстук скинул через голову, потом одной рукой расстегнул рубашку и содрал с себя, не расстегнув манжет. Уже входя в ванную расстегнул брюки и переступил через них, когда они перестали держаться на бёдрах. Включил воду погорячей и шагнул под душ в трусах. Подставил лицо обжигающим струям. Намылил голову Даниным шампунем. Попытался убедить себя, что слёзы вызваны попаданием мыла в глаза. Тоха Сидоренко осторожно закрыл дверь киоска и подбросил вверх руку, сжатую в кулак. После шести отказов он, наконец-то, получил первую в жизни работу. И даже разрешение родителей и приписное не потребовалось. Завтра после уроков у него будет первый рабочий день в качестве грузчика на овощном базаре. За полдня обещали платить сто пятьдесят гривен. По выходным можно выходить на целый день за триста. Для начала это не так уж мало. По крайней мере, им с Лолой и ребёнку должно хватить, пока он не доучится и не найдёт нормальную работу. Был бы телефон, чтобы позвонить Лоле и рассказать о том, что он сможет обеспечить её и ребёнка. Было уже достаточно темно. По ощущениям, часов десять. Антон быстро зашагал к дому. Не хватало ещё опоздать на ужин, тогда отец вообще может его под домашний арест посадить, а ему сейчас только этого не хватало. Завтра перед школой он пойдёт к Лоле и всё ей расскажет. Алекс снова был чертовски пьян. Катя пыталась высвободиться из его пьяных объятий, но куда там?.. Губы мужчины скользили по её плечам через одежду. Она уже не могла точно сказать себе, когда всё это началось. Когда он впервые приехал к ней после работы и остался на ночь. Когда она сама позвонила ему и сказала, что дома нет хлеба, поэтому, если ему не сложно, пусть заедет в магазин и купит. И плевать, что где-то в Америке его ждала невеста Мэри. Что у его отца были проблемы со здоровьем, и его уже почти месяц держали в больнице. И как-то незаметно стало плевать даже на то, что Ника почти переселилась к Кириллу и его любовнице. Что дочь даже ни разу не зашла домой за три дня. Был Алекс. Был Катя. Был секс. И ничего больше не имело значения. До утра. Алекс стянул с неё блузку, стал нежно покусывать торчащий сосок. пальцы Кати обхватывали его член, когда в кармане пиджака Алекса телефон отозвался вызовом по Скайпу. Он скривился, и член в руках Кати обвис, утратив твёрдость и упругость. — Прости, нужно ответить. — Да, да, я всё понимаю, — Катя выпустила его из рук и натянула на плечи одеяло. Алекс перевалился через бортик кровати, шаря руками в темноте по полу. Экран подмигивал фотографией Мэри. Алекс закатил глаза, но всё же поднял трубку. Голос Мэри радостно защебетал по квартире Кати: — Монинг, Свит Харт! Прости, что так лэйт, но я не могу себя сдержать просто… — Да, солнце, — выдавил Алекс измученным голосом. — Я только сейчас узнала, теперь я точно уверенна, но ты должен узнать прямо сейчас! — Мэри, у нас здесь полночь, до утра это подождать не может никак? — Нет, бэйби, я хочу сейчас. Алекс чуть улыбнулся и кивнул в темноту комнаты, словно бы желая приободрить Катю. Но она уже почти не видела его сквозь сонно прикрытые веки. Голос Мэри взорвался радужным фейерверком: — Совсем скоро ты станешь фазэ! У нас будет бэйби, и мы будем самой-самой хэппи-фэмли! — О, Господи, — простонал Алекс и прикрыл глаза ладонью. Сон слетел с Кати, словно над ухом разорвалась свето-дымная граната. Мэри оглушительно хохотала в телефон: — Котик, скажи, что ты рад. Алекс изо всех сил ебал собственный мозг, стараясь вычленить хоть одну подходящую для такого случая фразу среди череды матов на английском, русском, испанском и даже французском языках. Но усилиях всё никак не увенчались успехом. — Мэри, послушай, я сейчас не могу найти слов, — и здесь он был кристально-честен, — я перезвоню тебе, когда смогу всё обдумать. Кажется, она обиделась. Перед тем, как бросить трубку, девушка всхлипнула. А потом в ухе Алекса отдались гудки отбоя. Он свёл ноги вместе и медленно повернулся лицом к Кате. Она сидела очень прямо и, когда он повернулся, резко включила свет на прикроватной тумбочке. — Катя, я сейчас не знаю, что сказать, но, очевидно, что сегодня уже ничего не будет… Хм, а до этого ему казалось, что он сильно-сильно пьян. Она продолжала смотреть на него широко распахнутыми глазами. — Я сейчас уйду, мне нужно побыть одному. Катя медленно встала с кровати и стала собирать с пола его вещи. Потом подошла к нему и опустилась перед ним на корточки. Протянула одежду, заглянула в глаза. — Уходи. Алекс облизнул пересохшие губы: — Катя, пожалуйста, я приду завтра, и мы обо всём поговорим. — Нет, Алекс, не приходи больше. Он встал, стал натягивать трусы, танцуя на одной ноге от потери равновесия. В животе глухо заурчало от выпитого алкоголя. — Я люблю тебя, — он выпалил это быстрее, чем успел удержать слова, сорвавшиеся с языка в полумрак спальни. Катя прикрыла рот ладонью. Отрицательно покачала головой и попятилась к выходу из спальни. — Катя, пожалуйста… Он протянул руку к ней и сделал пару шагов, когда запутался ногой в рукавах свисающей из-под ремня рубашки, которую он не успел натянуть на плечи. Грохнулся животом на ковёр, едва успев поднять голову, чтобы не разбить нос. Он слышал, как защёлкнулась дверь в ванную, как задвинулся с металлическим звоном шпингалет. Как приговор. Катя включила воду и залезла в пустую холодную ванную. Струя воды била в акриловое дно. Она закрыла глаза, обхватив себя руками за плечи. Слёзы потекли по щекам, размазывая тушь. Как она могла ему поверить? Как могла быть такой наивной дурой, что вновь доверилась мужчине? Вспомнила перекошенное насмешливое лицо Скоропадского, когда он поинтересовался откуда у Ники такая дурацкая фамилия — Тихонова? И Катя тогда сказала ему, что Тихонов был достойным человеком. Она не обманула тогда своего бывшего. Иван Алексеевич Тихонов был её педагогом по экономике малых предприятий. Вернее, сперва он был её учителем в десятом классе. А потом он устроился преподавать в тот вуз, где Катя стала первокурсницей. Он развил и обосновал теорию оборота денежных средств на малых бюджетных предприятиях, его формулы до сих пор использовались при расчёте оборотности стартового капитала. И она любила его, как родного отца. Любила его не как родного отца. Любила его больше, чем… И однажды осталась после лекции… А потом он стал её научным руководителем и помог написать и защитить кандидатскую по микроэкономике. И он был единственным в её мире мужчиной, который заботился о ней. А четыре года назад его не стало. И сегодня была его четвёртая годовщина. И в этот день Катя всегда ощущала себя сиротой. Катя заткнула дырку пробкой для ванны и почувствовала, что как ступни погрузились в воду. Она умыла лицо и зарыдала в голос. Все стоящие либо бросили её, либо уже умерли. И Ника так и не знает, от кого ей досталась фамилия. А Тихонов не знал, что Катя украла его фамилию для своей дочери от другого человека.