no homo bro

Когда Кирие вернулся из клиники Робин Гуда, Карамия сидел в одиночестве в полной темноте. В поместье никого не было видно до сих пор, по пути он встретил лишь Акселя, который выглядел ещё более отстранённо, чем обычно. Он кинул на Кирие какой-то странный взгляд, прямо около входа в кабинет, после чего кивнул на дверь, и ушёл, так ничего и не сказав. Кирие вздохнул. Глаз привык к темноте, и он заметил, что Карамия сидит на диване сцепив руки, даже без выпивки, хотя Кирие ожидал, что он напьётся до состояния, когда язык будет заплетаться на любом слове, а стоять ему будет сложно. Кирие думал, что когда вернётся, то ему придётся пинать ногами своего дона, который, скорее всего, уснул бы на полу, а потом придётся позвать Акселя, чтобы он дотащил его до кровати. Кирие думал, что так Карамия оправится после случившегося. Было бы хорошо, будь оно так. — Если ты так и будешь сидеть в темноте здесь, то вряд ли дойдёшь до выхода, - Кирие, осторожно шагая, дошёл до стола, где зажёг свечку. Почему-то это казалось сейчас наиболее уместным. – Или ты собрался здесь просидеть до самого утра? Было бы удобно, тогда точно бы не опоздал. Кроме того… — Как он? Кирие вздохнул. Он знает Карамию не первый год, даже не первый десяток лет, и уже понимает интонации его голоса, как свои собственные. Будь на его месте кто-то другой, то подумал бы, что он в норме. Но Кирие знал, что голос вот-вот сорвётся. И вранью он бы не поверил, каким бы убедительным Кирие не был. — Сказал мне убираться из клиники, - Кирие сел на диван, закинув ногу на ногу, стараясь выглядеть расслабленно. – И передавал привет тебе. Сказал, что при встрече всадит тебе нож в печень. — Правда? – На мгновение показалось, что Карамия усмехнулся. — А я сказал ему, что если он тронет моего дона, то имею полнейшее право его пристрелить. Для убедительности помахал ему перед носом винтовкой. Потом он меня выгнал, когда сорвался на истерику, - Кирие развёл руками. – Идиот, что сказать. — Да… Идиот… Карамия вздохнул, и Кирие предпочёл бы этого не слышать. Карамия редко давал слабину. Даже если ему приходилось тяжело, он всегда быстро брал себя в руки, чтобы стать опорой для других. Кирие удивляла всегда эта поразительная, но невозможно глупая сила. Кирие был куда менее чувствительным, чем он, поэтому переживал он меньше. Были у него свои переживания, те, которыми он не поделится ни с кем другим, но Карамия удивлял своей бараньей упорностью, с которой он поддерживал других. Наверное, это одна из причин, по которой он был их доном. Идеальный лидер. Даже если самому плохо, он никогда не тащил никого с собой на дно. Наверное, поэтому он сидел в одиночестве, вдали ото всех. Происшествие в церкви было ужасающим. Было много крови, криков и слёз. Карамия тогда как с цепи сорвался, впервые, за столько лет. Гамельн что-то ему кричал, но Кирие смутно слышал его крики – он был занят разбушевавшимся берсерком. Но одно он запомнил отчётливо, и, наверное, не забудет никогда. Когда Карамия уже оклемался, и они уходили из церкви, на его лице было непривычно холодное и жестокое выражение. Такое бывало раньше, да, и поэтому Кирие это так хорошо запомнил. Если обычно Карамия действительно пытался быть холодным, то тогда в его глазах было столько боли, что от этого непроизвольно сжималось сердце. Не видел этой боли разве что Робин, который был занят объятьями с истекающей кровью женой. — Я должен был ему помочь, - в конце концов, его голос сорвался. – Он столько раз помогал нам, и я… Должен был помочь ему. — Ты ему ничего не должен, - Кирие сел ровно, и тон поменялся на непривычно серьёзный. – То, что он делал раньше для нас – это его работа. Такая же работа, которую выполнял ты, когда оставил его. Тебе нужно было защищать жителей. Их жизни гораздо важнее, чем один лишь он. — Я мог ему помочь, Кирие. Я мог! – Карамия поднял голову, и Кирие дёрнулся. Свет свечи был совсем вялый, и горел на столе, подальше от них, но этого слабого света хватило. Карамия плакал. – Если бы… Если бы я отправил туда вас, и помог бы ему сам… Или приказал бы Акселю… Если бы… — Карамия! Кирие схватил его за плечи, дёрнул так, как никогда себе не позволял. Его прежние удары были не такими жестоким, можно сказать, больше шуточными. Сколько бы он не пинал своего дона, дёргал за волосы или давал подзатыльники, сейчас он был серьёзен. Потому что если раньше он бил Карамию, то сейчас ему приходится приводить в себя сломавшегося дона. — Посмотри на меня, бесполезный ты ублюдок, - Кирие дёрнул одной рукой его за волосы, когда тот попытался отвести взгляд, и силой заставил посмотреть на себя. – Ты сделал то, что должен был. Это не облегчит тебе ношу, но ты должен понимать, уж за столько-то лет должен был понять, но я тебе говорю это сейчас: ты, как дон, будешь всегда сталкиваться с этим. Тебе придётся убивать, предавать и переступать через других людей. Даже если пытаешься быть хорошим человеком, ты им не сможешь стать, потому что ты часть мафии, и ты будешь, должен переступать через других людей. – Кирие замолк на пару секунд, чтобы перевести дыхание, и убедиться, что Карамия его слушает. – Ты – тупой и никчёмный лев, но, кроме того, ты ещё и босс этого прогнившего места. И ты должен всех нас тащить за собой, и не на дно, потому что, если ты хотя бы попробуешь взять меня с собой, я клянусь, что отстреляю тебе всё желание это сделать. Ты будешь нас всех ввести вперёд, не вниз, Карамия, вперёд, и, когда придёт время, переступишь и через нас. Через любого из солдатов, через Акселя, через меня. Я не обещаю, правда, что не отомщу тебе, если ты это попытаешься сделать, но тебе придётся это сделать. У Карамии дрожали руки. Он сжимал их в кулаки, держа у себя на коленях, разжимал и снова сжимал. Кирие не хотел его слепо поддерживать. Он говорил правду, суровую правду, потому что чем быстрее этот идиот её примет, тем легче ему будет в будущем. Карамия отделял своё мнение и личную жизнь от работы доном, всегда умел это делать. Но он никогда не сталкивался с тем, что ему надо будет оставлять одного друга с умирающей женой, и никогда не думал, что ему придётся отлавливать одичавшего некогда собутыльника, хоть и формального врага даже до случившегося. Поэтому ему нужно смириться с этой мыслью. Поэтому Кирие никогда не обременял себя близкими знакомствами вне семьи, лишь поверхностное общение. Да даже внутри семьи у него не было никого, с кем бы он мог быть связан хоть какими-то… Узами. Дружбы, наверное. Так хотелось думать, несмотря на то, что ему совсем не хотелось сочувствовать Карамии. Не хотелось, а почему-то сочувствовал. — Как только ты начнёшь винить себя в чужих смертях – дороги назад уже не будет. Поэтому возьми себя в руки, тупая львина, и вспомни, зачем ты вообще добыл себе эту отважность, потому что от неё сейчас никакого проку, если ты собираешься сидеть сейчас здесь и рыдать как тряпка. Потому что Карамия нужен был всем сейчас. Семье, жителям, даже другим донам. У этого парня была харизма, было рвение вперёд, которому многие завидовали, но всё равно следовали за ним, гордо подняв голову. Потому что его позитив был невозможно заразителен. Потому что Кирие нуждался в том, чтобы рядом был с ним был Карамия – прежний Карамия, не этот. Потому что Кирие чувствовал себя ужасно, просто отвратительно, не в своей тарелке, когда рядом не было этого тупого, но сильного и тёплого, во всех смыслах этого слова, льва. Поэтому Кирие приходилось быть мягким временами и самому. Карамия был опорой для всех, но иногда были времена, когда это ему нужна была опора. Именно поэтому Кирие был его консильере, и поэтому именно Кирие сейчас сидит с ним. Потому что раз в несколько десятилетий Карамия имеет право на то, чтобы хоть в один вечер побыть Карамией, а не доном, и разрыдаться в плечо своему консильере, как дитя. И ни о какой отваге и речи нет, пока не наступит утро. Тогда Карамия снова станет доном, а Кирие снова будет жесток и резок по отношению к нему. А пока… В этот вечер они могут побыть кем-то другим, пока они одни, и видит всё это лишь тусклая едва горящая свеча на столе, что стоял поодаль от них.