Кто эти люди?
***
— То есть, хотите сказать, что не помните ничего о своих родных? Доктор Лэнтис постукивает по столу ручкой, выжидая от меня чего-то, что можно было бы записать в карточку. Всё тот же привычный взгляд с долей наигранной заинтересованности — то ли привычная вежливость, то ли рабочая этика не позволяет доктору полностью показывать, насколько ему на самом деле плевать. Мы снова переглядываемся, оказавшись в полной тишине, и я уже по привычке киваю в ответ. А врач, кажется, уже и привык, что любые слова из меня надо вытаскивать клещами. — Это довольно странно, ведь не так давно я видел, что к вам приходил родственник, — спрашивает он, вскидывая брови. — Брат, если я не ошибаюсь. — Разве? — Я поднимаю взгляд к потолку, чтобы отвлечься от разговора и подумать. Пытаюсь вспомнить, что происходило в ближайшие дни. В голове полная неразбериха, пусть даже за время жизни в лечебнице событий, нагружающих её, стало меньше. Но всё же в каше из собственных мыслей и воспоминаний ничего, что подтверждало бы слова доктора, я не нахожу. — Не помню, чтобы ко мне вообще кто-то приходил в последнее время. — Вот как… — задумчиво протягивает м-р Лэнтис. И наконец чиркает что-то в карточку. Ещё пара минут тишины. Доктор о чём-то размышляет, прожигая взглядом только что написанное. Вдруг на его лице мелькает вспышка какого-то озарения, и он снова обращается ко мне: — Знаете, Натаниэль, у меня возник небольшой вопрос. Не подумайте, что я в вас сомневаюсь, но… Быть может, вы недавно менялись таблетками со своим соседом, Тринадцатым? Или он просил вас выпить их за него? Порой в лечебнице такое бывает, что пациентам не по душе назначенный им комплекс… Я снова отрицательно качаю головой. Не совсем понятно, в чем пытается изобличить меня доктор, но я этого явно не делал. — Уверены? — переспрашивает он. — Уверен. Мужчина пожимает плечами и дописывает что-то ещё. — Спасибо за честность. Это был сарказм? Нет, не уверен, что это в его духе. Хотя в последнее время понимать людей мне становится всё сложнее — может, моё впечатление о докторе и вовсе в корне неправдиво… Но кое в чём сомневаться мне всё же не приходится: все остальные в лечебнице смотрят на него как на восьмое чудо света. Санитары всегда здороваются, медсестры любят потрещать о нём, главврач пьёт с ним чай во время обеда… И все как один млеют от его вежливости, даже не задумываясь о том, что это всё может оказаться не более чем пылью в глаза. Поэтому либо ошибаюсь я, либо спятил весь мир вокруг меня. — Натаниэль? — Сквозь пелену мыслей я слышу голос врача. Обычно он обращается ко мне, когда я перестаю слушать. — Да? — отвечаю я, отгоняя мысли в сторону. — Опять не слышали, что я сказал? — с усталым выдохом протягивает доктор и покачивает головой, смотря на наручные часы. — Впрочем, уже не суть. Мы в любом случае на сегодня закончили. Наконец-то. Каждый сеанс высасывает все силы, пусть даже я и ничего толком не делаю. Но общаться с людьми в принципе утомительно, а тут ещё и вынуждают постоянно поддерживать разговор. Некомфортно. Я поднимаюсь и направляюсь к выходу. Доктор ещё говорит что-то вдогонку, но это лишь пустые канцелярские фразы. Он говорит их всем и каждому, и я ума не приложу, зачем они слушают. Наверное, это форма этикета. До неприятного ласковый голос доктора теряется за хилой деревянной дверью. Каждый раз только за пределами комнаты получается осознать, какая же всё-таки странная атмосфера царит в рабочем месте лекаря. Кабинет мистера Лэнтиса —единственное место во всей больнице, где не пахнет медикаментами и моющими средствами. И препаскудно воняющим обедом дежурных медсестер. В комнате всегда висит легкий флёр какого-то фруктового чая — скорее всего того, что стоит в стакане с кипятильником на тумбе в углу. Но под этим запахом я уже успел научиться чувствовать что-то терпкое. Алкоголь… Коньяк. Вероятно, кем-то подаренный. Может, секрет извечной любезности и вселенского спокойствия самого уважаемого доктора этой лечебницы кроется именно в нём. А ещё в комнате всегда светло, как у ворот в чертов рай. Среди всех кабинетов и палат на солнечной стороне именно в это окно лучи бьются по-особенному настойчиво. И как назло единственное препятствие на их пути — извечно распахнутые жалюзи. И в этом потопе солнечного света сидит сам доктор, словно ангел на облаке. Странная картина. Здесь всё слишком странно… — Я же говорил, а? Лучший способ найти Натаэля — бродить по коридорам, пока не найдёшь его стоящим в раздумьях у первой попавшейся стенки! — Голос Тринадцатого появляется просто из ниоткуда. А следом за ним возникают и руки, сжимающие меня за плечи. Все мысли улетучились. О чём я вообще думал? — А ты быстро просёк его. — Кето щёлкает у меня перед носом, пока другой близнец рассматривает меня с нескрываемым любопытством. В ответ на похвалу Тринадцатый лишь с довольной ухмылкой кивает, словно сделал что-то чертовски важное. — И зачем же вы меня искали? — задаю вполне логичный вопрос. Прогресс после терапии? — Мы не искали. Мы шли в столовую на обед. — Тринадцатый хватает меня под руку, давая понять, что отказ от еды не примет. — И ты теперь идёшь с нами. Я всё правильно понял: выбора мне не дали. Просто поставили перед фактом. Впрочем, я не люблю принимать решения. Спасибо, что приняли его за меня. К нашему приходу столовая уже полнится психами — всех согнали со своих насиженных мест в палатах. Из-за этого найти свободное место затруднительно. Но близнецы уверенно ведут меня с Тринадцатым куда-то в угол зала, подальше от скоплений дураков обычных и дураков в халатах. — Столик. — Котэ презентует нам наше место для обеда. — Пустой. — Кето зазывает нас пригласительным жестом. — Повезло, — подвожу итог я. Тринадцатый же времени не теряет и садится за стол, где уже расставлены порции. На миг в голове мелькает мысль, что раз здесь стоит еда, то место может быть занято, но никого из товарищей это не волнует. Овсянка. Снова овсянка. Серая, липкая, безвкусная и чересчур жидкая. С каждым разом закидывать её в себя становится всё труднее. Но не для ребят: они поедают кашу с такой скоростью и энтузиазмом, словно их больше никто в этой жизни не покормит. Тринадцатый заканчивает раньше нас всех и заводит светский разговор. — А ко мне сегодня предки приедут. — Парень говорит воодушевленно, едва не хвастается перед нами. Впрочем, хвастаться есть чем: ко мне-то уже вряд ли кто-то приедет. — Да ты что! — Близнецы одновременно бросают ложки и забывают про обед. — Впервые за всё время! — Да ну, до этого они звонили… Довольно часто. — Тринадцатый пожимает плечами. — Просто они слишком заняты чтобы приехать, вот. — Настолько заняты, что не едут к собственному ребенку? — Я встреваю в разговор от чистой скуки. — Как-то не слишком благородно. — Заткнись, ты их не знаешь, — отмахивается приятель. — А ты знаешь? — Конечно, это же мои родители! — Ты же всё забыл. — Внезапно в голове что-то щелкает. И, судя по реакции, не только у меня. Тринадцатый меняется в лице, теряя прежнюю по-дурацки расслабленную улыбку. Близнецы лишь молча переглядываются, обмениваясь какими-то сигнальными подмигиваниями. Их безумно интересует наш разговор, но они, к удивлению, не встревают. — На что это ты намекаешь? — Тринадцатый бросает ложку, которую до этого скучающе вертел в руках. — А вдруг это не твои родители? — Не понимаю, зачем говорю это. Из зависти? Из любопытства? Или… — Откуда тебе знать? — А откуда знать тебе? Ты знаешь. Ты абсолютно точно знаешь. Знаешь больше, чем говоришь, я уверен. — Может, Тринадцатый, ты…И не забывал ничего вовсе?
Прежде чем я успеваю договорить, в моё лицо что-то на большой скорости врезается. С гулким звоном столовых принадлежностей я валюсь с табуретки на пол. Вместе со мной падает разбитая о мой лоб и испачканная в моей крови тарелка. — Драка! Драка! — восклицают близнецы, но их голос в голове уже похож на тяжёлый гул. Слышится шарканье больничных тапочек и скрежет металла по полу. Тринадцатый надвигается на меня, а я не спешу подниматься. В его руках — тяжелый стул, на котором он только что сидел. Удар. Металлические прутья бьют по позвоночнику с огромной силой, которую прикладывает псих. Ещё удар. Где-то внутри слышится хруст, заглушаемый разливающейся по всему телу болью. И ещё. Голова начинает кружиться от оглушения по затылку, а к горлу покатывает тошнота. Весь мир превращается в серую кашу, такую же, как была в разбитой тарелке. Я поднимаю помутненный взгляд на Тринадцатого, который яростно бросает стул в сторону, насытившись внезапным приливом агрессии. Но нет, он не злится. В его глазах страх. Страх, который расползается по всей серо-голубой радужке и делает взгляд стеклянным. Я не умею бояться — а он боится. Страшится до дрожи в пальцах, которую не в силах унять. — Приятно познакомиться, Натаэль. — Последнее, что я слышу от Тринадцатого, пока его уводят санитары. В столовой суматоха. В голове пусто. Внезапно хочется спать…***
— Натаниэль? Натаниэль, слышите меня? Сначала в нос бьёт резкий запах. Колющий, словно иголки. Нашатырь. Следом за ним — прямиком в глаза свет. Зачем я очнулся… Среди небытия вырисовывается размытый силуэт человека с персиковыми волосами. Доктор Лэнтис. — Жить будет, — с улыбкой констатирует врач, как только я начинаю подавать признаки существования. Осматриваюсь, едва двигая взглядом, чтобы не вызвать волну головокружения. Переполненная людьми столовая сменилась на тесную комнату с привычными белыми стенами. Я у себя в палате. Соседняя кровать пустует — Тринадцатого здесь нет. — Раз жить будет, то волноваться не стоит. — Стоящая позади врача медсестра плотно закупоривает баночку нашатыря. — Вы всё равно за ним посматривайте. — М-р Лэнтис отстраняется и расправляет плечи, смахивая спутанные волосы. — Я бы остался и сам, но меня ждут другие пациенты. Не подведите меня, хорошо? — Ну что вы, — смущенно отвечает работница.Ты выиграла.
Скоро меня хватятся. Не приведи Господь, ещё начнут искать, а потом запрут без возможности выбраться. Лучше поспешить и прийти самому. Пока, леди ангел. Не скучайте тут без меня. Вы всегда кажетесь такой грустной, а на ваших щеках часто слезы из дождевых капель. Кого вы оплакиваете? Своих детей? Расскажите мне о них в следующий раз.***
Я уже почти у входа в лечебницу. Всего пара шагов сквозь заросли сосен в импровизированном сквере — и я буду на пороге. Но мои планы прерывает пара людей, движущихся в мою сторону. Лучше пережду. Не хочу никому попадаться на глаза. Я скрываюсь в тени густой хвои, а двое подходят к лавочке, стоящей неподалёку. Женщина и мужчина ближе к сорока годам — похожи на супружескую пару. Они садятся на скрипящие от напора доски и один за другим тяжело вздыхают. Выкрашенная в блонд дама совсем не по-дамски раскидывается на сидении и достаёт из кармана брюк пачку сигарет. Знакомый бренд. Не знаю, где видел. Повертев папиросу худощавыми пальцами с покрашенными в вырвиглазный красный цвет ногтями, она протягивает руку к мужу, без слов приказывая дать огоньку. Мужчина кажется чертовски уставшим и разочарованным. Судя по внешности, он даже не из этих краёв. Низкий, плотный, с тёмными волосами и каким-то странным, будто прищуренным взглядом. Подперев голову рукой, он поджигает сигарету пламенем дешёвой пластиковой зажигалки. — Совсем он осунулся. — Мужчина качает головой, смотря куда-то вдаль. — Даже не узнаёт нас. — Да прикидывается поди. — Мадам делает затяжку, даже не смотря на собеседника. — Вспомнит, никуда не денется. Неужто пресловутые гости к Тринадцатому? Видимо, даже после случившегося ему дали повидаться с роднёй. Повезло. — Может, ему даже лучше ничего не помнить. Не будет больше таких фокусов выкидывать, — продолжает дама, — я чуть сама на тот свет не отправилась. — Но почему-то ты чуть не отправилась лишь тогда, когда он очнулся. До этого ты казалась абсолютно спокойна, словно ничего не случилось. — Я была в шоке, знаешь! — Женщина толкает мужа в плечо. — Не тебе меня судить, Феликс. — Феррис, — поправляет её мужчина. — Впрочем, я уже привык. — Сам же имя сменил — привыкай. — Она выдыхает клубок белого дыма. — Да и для меня ты всегда останешься Филом. — Мы столько лет женаты — и всё ещё просто Фил? — Просто Фил. — Называй как хочешь. — Феликс отворачивается. — Не дуйся. Как маленький ребенок, ей-богу. — Женщина недовольно качает головой и выдыхает новую порцию пара мужу в лицо. — Я просила тебя поговорить с доктором о том, чтобы его выписали поскорее. Ты поговорил? Мужчина ёрзает на лавке, дёргает плечами. Видимо, вопрос ему не понравился. — Я не буду его забирать. Он сломлен, ему нужно это лечение. И… Ему не нужна эта работа, Агнесса. Это только наша проблема. — Ты сбрендил?! — Жена вскакивает, едва не роняя сигарету. — Всё, жить надоело? Феликс рефлекторно ежится, отодвигаясь на другой конец лавки, словно ожидая чего-то более физического, чем крик. — Ты ведь могла найти и другой путь. Зачем было втягивать ребёнка в такие опасные и грязные игры? — И это то, что я получаю вместо спасибо. — Агнесса скрещивает руки на груди и злостно усаживается обратно. — Ты без пяти минут сидел на нарах, я тебя вытащила. Искала эти деньжищи где могла! Что ещё тебе было нужно?! — Почему ты не взяла деньги в банке? — Думаешь, я не ходила? Я обошла все банки в городе — и в каждом, сука, в каждом мне отказали, слышишь? У меня одной недостаточно дохода, чтобы покрыть долг. И поручителей нет. Квартира стоит копейки, её не взяли в заставу. Такой ответ ты хотел услышать? Или, по-твоему, я не пыталась? Агнесса бросает ещё не дотлевшую сигарету на асфальт и прячет лицо в ладонях, согнувшись в три погибели. Муж тянется, чтобы погладить её по спине, но в последний момент одёргивает руку, передумав. — Я осталась тогда одна. Одна, Феликс. Никого не было рядом, чтобы помочь мне. — Голос женщины дрожит, словно она сдерживает всхлип. — Я бы никогда не пошла на такую авантюру, если был бы более безопасный вариант. А так они предложили мне деньги быстро и без процентов… В первый месяц. — И ты согласилась? — А что мне ещё было делать, придурок?! — Агнесса возвращается обратно в состояние ярости. — Откуда мне было знать, что они потом придут и возьмут всё, что посчитают достойным продажи, и задницу сына заодно? — Тише. — Феликс требовательно берет жену за руку, пытаясь успокоить. — Вдруг кто услышит. — Ты просто не понимаешь меня, Фил. — Она одергивает руку, отворачиваясь. — Тебе всё кажется так просто, но у нас нет другого выхода. Ни ты, ни я не сможем столько насобирать. А так… Сумма хотя бы не растёт каждый месяц. Оба умолкают. Видимо, прекрасно понимают правоту всего сказанного женщиной. — С каждым днём, пока он здесь, мы на шаг ближе к могиле, Фил. Либо он, либо мы. — Агнесса вздыхает. — И они же его не убьют. Он… Всё ещё будет с нами. — Но пока они не знают, что он здесь. Никто не знает, что он жив! Это наш шанс, Агнесса! — Если они решат, что он мертв, то у нас уже точно не будет никаких путей отступления. Тогда мы точно трупы. Феликс молча и с явным трудом обдумывает услышанное, а затем обречённо кивает: — Я поговорю с доктором в следующий раз. — Рада, что у тебя ещё остались мозги. — Агнесса поднимается, давая понять, что разговор окончен. — А теперь домой. Фил поднимается следом за женой, и они молча плетутся к воротам. Я засиделся. Мне не положено было этого слышать, но я почему-то дослушал до конца. Теперь надо поторопиться. Стоит мне сдвинуться с места, как я тут же врезаюсь в кого-то. Поднимаю взгляд — знакомая голубая шевелюра. Тринадцатый непонятно сколько времени уже стоит рядом, сжимая в руках тонкое женское пальто, вероятно, оставленное матерью. Он проводит родителем взглядом и даже не моргает. Просто тупо смотрит пустым затуманенным взглядом, словно в трансе. — Тринадцатый? — Я зову сопалатника, но тот даже не обращает на меня внимание. — Надо… Ещё немножко поработать. — Тринадцатый бросает пальто на землю и в попытке почесать шею крепко впивается в неё ногтями. — Надо больше работать. Парень разворачивается и медленным шагом идёт в сторону больницы, продолжая монотонно бубнить себе под нос. Не обращая внимание на потерянную вещь, я следую за ним. — Надо больше работать. Больше, больше, больше работать. Работать.Больше работать.