Карма

      Луна сегодня такая… странная. Полная и огромная, будто самая настоящая планета, ещё и голубоватая от морозного тумана. С каждым днём она опускается всё ниже к небосводу, и сейчас уже кажется, что её тяжёлый шар прилёг на сухие ветки голых деревьев. Может, если сейчас выйти и прислушаться, то можно будет услышать, как трещат стволы под напором её внушительного веса.              Красивая сегодня ночь, да. Я уже давно так не лежал и не любовался ночным небом в безмолвии спящего мира. В основном из-за того, что по ночам меня при помощи разнообразных препаратов заставляют спать. Чаще всего это вполне себе работает, хотя я всё равно предпочитаю своим гротескным снам бодрствование в стабильной ночной тишине. Я ничего не делаю, лишь лежу и наблюдаю, думая о чём-то совершенно отстранённом, пока в голове есть хоть капля ясности. А сны… Сны всегда только выматывают, пусть тело и получает от них какой-то мнимый прок.              Но всё же есть в настоящем моменте небольшой минус. Вместо привычной гробовой тишины я вынужден слушать неразборчивое бормотание со стороны соседней койки. Днём Тринадцатый молчит, зато по ночам постоянно ворочается и словно пытается наговориться за весь день. Пока что я не смог разобрать ни слова, пусть даже его словесный поток и напоминает человеческую речь. Он говорит что-то на непонятном мне языке, а я так ни один иностранный и не выучил… А учил ли? Не могу почему-то вспомнить ни одного школьного предмета. Кажется, воспоминания опять стираются из моей головы.              — Эй, Тринадцатый. Спишь? — шёпотом спрашиваю я в надежде, что мои тихие слова проберутся к Тринадцатому сквозь оболочку его же ворчания.              — Меня выписывают завтра, — парень говорит внезапно довольно внятно и чётко, словно его разум кристально чист.              — Вылечился? — я пытаюсь говорить без сарказма, но словно сама обстановка подстрекает вложить в вопрос неприятный смысл. Сколько людей я здесь уже увидел, а ни один из них даже близко не подавал надежды на выздоровление.              — Не, я буду приезжать раз в недельку капаться. — Сминая подушку под своей шеей, Тринадцатый запрокидывает голову назад и смотрит на потолок с тонкими нитями трещин. — Просто… Я не могу торчать здесь вечно, да? Родители говорят, что я должен жить обычной жизнью вопреки всяким причудам.              — Наверное, все бы здесь хотели так. — На миг я пытаюсь представить, что было бы, если бы такой шанс предоставили мне. Но вместо какой-то картинки получаю лишь туман, в котором едва ли могу что-либо разобрать. — Ты рад?              — Не знаю, — пожимает плечами сосед, — я не знаю, чего ожидать от внешнего мира.              — Потому что ничего не помнишь? — И вот опять я сыплю каким-то сарказмом.              — Ага. — А ему хоть бы хны.              Минута молчания. Кажется, мы оба над чем-то задумались. Я — о том, как это всё повлияет на меня: я хотя бы на некоторое время останусь в палате один, но без какой-либо защиты близнецы меня сгрызут слишком быстро. О чём думает сам Тринадцатый — для меня загадка.              — Это же мы с тобой не увидимся больше. — Он поворачивает ко мне голову и смотрит под почти что неестественным углом, будто что-то выискивает. — Знаешь, принцесса, я буду по тебе скучать.              — Просил же не называть меня так. — Я отворачиваюсь к стене, не желая распинаться на жалкие слова взаимности. Моя жизнь — сплошная скука, и глупо полагать, что я буду скучать о ком-то больше обычного.              — Но тебе очень идёт. — Игнорируя моё желание окончить разговор, Тринадцатый перелезает на мою койку и толкает меня в плечо, заставляя повернуться лицом. — Принцесса.              — Прекрати.              — Принцесса. — Тринадцатый лишь улыбается в ответ. Ну что за невыносимый идиот.              Я снова отворачиваюсь. Его бесполезно пытаться унять. Лучше уж просто игнорировать и дождаться, когда ему дойдёт до головы, что надо завязывать.              — Да ладно тебе, я ведь просто напоследок. — Парень наваливается на меня, пытаясь взглянуть в глаза уже со стороны стены.              — Задушишь! — На какой-то момент я действительно теряю весь воздух в лёгких и едва не превращаюсь в лепёшку. Всё-таки у этих тощих костей под пижамой есть неплохой такой вес.               Тринадцатый скучающе цокает языком и приподнимается, давая мне больше пространства. Но слезать полностью не спешит. Он нависает надо мной, закрывая собой даже огромную луну за окном. Сидит и смотрит прямо на меня, склонив голову, пока его длинные секущиеся патлы неприятно щекочут мои щёки. Игривость и дурашливость сменяется задумчивостью. Что он такое во мне увидел?              — Знаешь, раз уж уезжаю… — Тринадцатый проводит рукой по моей щеке, не то смахивая собственные волосы, не то просто щупая кожу. Его пальцы опускаются вдоль шеи, вызывая волну неприятных мурашек. Кто-то совсем позабыл о понятии личного пространства. — То сделаю всё, что хотел бы. Чтобы не было желания возвращаться. Поможешь мне?              — А я-то тут причём?              У меня уже нет сил даже повернуться на другую сторону или столкнуть эту тушу с себя, а тут ещё помогать с чем-то заставляют. Но, кажется, он уже принял решение, а моё мнение едва ли учитывается.              — Не переживай, с тебя вообще ничего не требуется. — Тринадцатый играется ногтем с пуговицей на моей ночной рубашке, а затем ловко расстёгивает её. Сквозь открывшийся кусочек тела ночная прохлада пробирается под всю пижаму.              — Хрен с тобой тогда. — Я лишь скучающе наблюдаю, выжидая следующих действий. — Дерзай.              Но Тринадцатый больше ничего не предпринимает. Он снова застыл, лишь молча наблюдая. Думает… Долго думает. Я пытаюсь считать в его взгляде хоть какие-то намерения или намёк на то, что происходит, но… Они пустые. В них нет ничего. Нет искры, нет чёртиков, нет задорности… Застывший пустой взгляд окутанных тьмой серо-голубых глаз.              — А сам-то ты делать что-то собира…              Я резко оказываюсь впечатанным в стену. Кажется, в плече что-то хрустнуло. Или, может быть, это треснул слой штукатурки. Как же много всё-таки халявной силищи в этих его тощих руках.              — Я не могу. — Тринадцатый спешно поднимается и направляется к своей койке. Прежде чем я успеваю отлипнуть от стены, он уже лежит на отведённом ему месте, с головой накрывшись одеялом.              Я что-то не так сказал, да?              — Эй, — обращаюсь я к другу, потирая ушибленное плечо. — Ты чего это?              Никакого ответа. Неужели уснул? Нет, так быстро не может. Значит, говорить не хочет. Редкость.              — Ну и чёрт с тобой.       

***

      Наша палата мне всегда казалась донельзя пустой и не обжитой. Но когда разбросанные по ней вещи Тринадцатого оказались сложены в одну-единственную сумку, я понял, что нет предела стремлению к абсолютной пустоте. И теперь здесь ещё и неуютно.              Уже, пожалуй, бывший сосед трижды перепроверил, всё ли забрал, но всё равно ушёл с неуверенностью. Пожалуй, забрать отсюда всё никогда не получится — какая-то частичка нас навеки будет привязана к этим шатким койкам.              … Или же он парился об этой пачке сигарет, оставленной на подоконнике. Пользуясь тем, что теперь меня вряд ли осудят за прикосновение к чужим вещам, я хватаю упаковку и осматриваю её содержимое.              — Всего одна? — Я с долей разочарования достаю последнюю папиросу. А я-то думал, что сыскал сокровище.              Ну и какой мне прок от одной сигареты? Если скурю её сам, то только открою себе путь в яму зависимости перед близнецами, которые снабжают сигами весь корпус. И выменять её ни на что не получится, когда всё те же треклятые близнецы могут дать сразу полпачки. Наверное, всё же стоит отдать её законному владельцу.              Я прячу сигарету обратно в упаковку и выхожу из палаты. На посту опять нет никого, кто остановил бы меня — а ведь ещё даже не время обеда. И даже мои не совсем тихие шаги по коридору не привлекают ничьего внимания. Ладно, мне же лучше.              Тринадцатый всё ещё стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу и перекладывая сумку то на правое плечо, то на левое. Морозный утренний ветер сечёт прямо в лицо, но парень даже не пытается от него спрятаться, хотя у его куртки есть пусть и искусственный, но вполне пушистый мех. Да и бледным рукам с посиневшими от холода венами не помешала бы пара перчаток. Но, видимо, Тринадцатый надеется, что уедет отсюда быстрее, чем успеет полностью околеть.              — Не замёрз ещё? — Я подхожу к приятелю, спрятав пачку с сигаретой за спину.              — Вы только посмотрите, кто решил меня провести. — Тринадцатый натягивает на лицо улыбку, хотя примёрзшие мышцы едва ли хотят слушаться.              — Ещё чего, — хмыкаю я. — Почему ты ещё не уехал?              — Да вот что-то предки опаздывают.              — И долго ещё ждать?              — Мне бы самому знать.              — Может, это позволит согреться? — Я наконец показываю принесённую вещь.              — А, так вот что ты здесь забыл. — С лёгкой усмешкой Тринадцатый качает головой, бросив беглый взгляд на потерянное. — Не, мне не надо. Вряд ли предки обрадуются такой находке у меня, так что забирай себе. Так я хотя бы буду знать, что она в надёжных руках.              — Ну и зачем мне только одна сигарета?              — Не знаю. Придумай сам, принцесса. — С тихим смешком он взъерошивает мои нечёсаные волосы. — Ну всё, покеда.              Калитка со скрипом открывается, и в неё заходит уже знакомая мне парочка. Кутаясь в облезлую лисью шубу, женщина спешным шагом подходит к сыну и, помедлив долю секунды, обнимает его. Тринадцатый пытается сделать что-то в ответ, но та слишком быстро отстраняется. Что-то от их встречи теплее не стало.              — Вещи все собрал? — Феррис забирает из рук сына сумку.              — Да, пап.              — Что-то вы припозднились, господа. — Рушащуюся на корню семейную идиллию прерывает привычно ласковый голос доктора Лэнтиса. Боюсь подумать, что он здесь забыл.              Завидев врача на пороге лечебницы, Фил кротко кивает в знак приветствия и отворачивается, делая вид, что его больше интересует сумка, чем разговор. А вот Агнессе, кажется, язык так и чешется вывалить кому-то своё ворчание:              — Да дорога к этой вашей больнице в сплошное болото превратилась – ни пройти, ни обойти, ни вброд перейти! Ужас какой-то. А самый короткий путь вообще через лес! Бродить этими чащами себе дороже.              — Ну что вы на лес наговариваете, мадам. Там очень даже красиво. И я как раз направляюсь туда. — Доктор наконец оказывается в поле моего зрения, пусть и понимаю я это не сразу: вместо привычного белого халата он одет в болотно-зеленоватого цвета плащ, а за высокими сапогами даже не заметно плотных штанов на смену дорогим брюкам. Но даже попытка приблизиться к подобию лешего не может скрыть лощености и чистоплюйства, которыми от мистера Лэнтиса всегда несёт за километр. — Вот рискнул даже взять на сегодня отгул, чтобы успеть до конца сезона охоты. А то так за всю осень не подстрелил и бедной утки.              — Охотой увлекаетесь? — Феррис смеряет мужчину взглядом с долей скептицизма.              — Грех не увлечься, когда лес прямо под рукой, — издаёт тихий смешок тот, замечая внимание к своему виду. — Да и мне от отца его залюбленное до последнего винтика коллекционное ружьё досталось. Он бы по меньшей мере сердечный приступ схватил, если бы оно у меня покрылось пылью.              — Семейную традицию продолжаете… Отец должен гордиться вами. — Фил мечтательно улыбается, смотря на собственного сына.              Мистер Лэнтис лишь улыбается в ответ, не говоря больше ни слова. Сложно сказать, что скрывается за этой многозначительной тишиной.              — А что же вы, пешком сюда добирались? — Доктор внезапно меняет тему, сбрасывая с себя обязанность рассказывать что-нибудь о себе. — В прошлый раз же на машине добирались. Хонда белая не ваша ли была?              — Мы её…              — В ремонте она! — Агнесса встревает в разговор раньше, чем муж успевает что-то сказать. — Что-то там с двигателем, да, Фил?              — Да, не на ходу она сейчас. — Феррис лишь успевает прокашляться и словить намекающий взгляд жены.              — То, может, вас до остановки подбросить? — Мистер Лэнтис достаёт связку ключей и выбирает среди них автомобильные. — Заеду тогда в лес с южной стороны.              — Премного вам благодарны, мистер! — Агнесса тут же хватает свою семейку под руки, готовясь ввалиться в чужую машину. — Пойдемте, мальчики.              Ни отец, ни сын не смеют говорить ничего против. Тринадцатый, кажется, вообще потерял возможность издавать звуки в присутствии родителей. Пока те болтали с доктором обо всём на свете так, словно тот для них лишь старый знакомый, он даже не шелохнулся, не дёрнулся, не попытался вставить свои пять копеек или хотя бы сказать, что уже превратился в сосульку. Ох уж эти разговоры взрослых.              Я прячусь за массивной входной дверью до того, как кто-нибудь из взрослых мог бы заметить, что их непреднамеренно подслушивали всё это время. Для многих людей вокруг я кажусь невидимым, но всё же я бы не хотел, чтобы они на меня натыкались. Быть неосязаемым призраком куда лучше, чем непосредственным участником разговора.              Ах да, я забыл попрощаться. Впрочем, Тринадцатому это вряд ли было нужно.       

***

      Луна уже не кажется такой круглой. Кажется, маленькую часть её сбоку съела ночная тень. Теперь она какая-то неправильная, несимметричная, ещё и положена на бок, словно вот-вот свалится с неба. Но хотя бы лес не кажется таким уставшим от того, что она умостилась на его острые верхушки. Возможно, он просто уже уснул достаточно глубоко, чтобы не ощущать ничего на себе. И её падения он тоже не почувствует. Может, даже спрячет огромное светило в своих густых ветвях, чтобы оно смогло поспать вместе с ним.              В палате тихо. Даже чересчур. Если бы не собственное дыхание, я бы наверняка подумал, что оглох. Тишина настолько плотная, что в ней, кажется, можно услышать мои мысли. Как хорошо, что здесь никого нет.              Я закрываю глаза, пытаясь полностью оторваться от мира. Ни звуков, ни картинок — только пустота и собственные мысли. Может, в такой обстановке можно даже попробовать уснуть.              — Натаниэль.              Я резко открываю глаза. Осматриваюсь по сторонам — никого. Поднимаюсь с кровати и тщательнее исследую комнату. Точно никого. Но я ведь слышал.       

Где ты?

      Я прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь, пытаясь понять, не мог ли это быть звук из коридора. Там тихо. Ладно, критический подход к ситуации не помог — но, видит Бог, я хотя бы попробовал. Нет, ошибки быть не может. Я слышал её.       

Покажись.

      Но где же она сама? Я не ощущаю её присутствия. Ни в комнате, ни за дверью, ни за собственной стеной. Она есть… Но её всё ещё нет. Неужели это — результат лечения?              Пытаясь собраться с внезапно появившимися в сонной голове мыслями, я подхожу к окну глотнуть свежего воздуха. Как хорошо, что не так давно Тринадцатый сумел как-то отковырять в нём под многолетним слоем краски щеколду. Теперь его можно втихаря открывать, пользуясь тем, что на нём нет решётки. Старые завесы предательски скрипят, грозясь выдать меня с потрохами. Но, кажется, никто не слышит, и уж тем более не видит моей своевольности.              На периферии взгляда мелькает что-то красное. В ночном пейзаже, где всё окрашено одними лишь черными да серыми оттенками, подобному точно не место. Я поворачиваю голову в сторону и всматриваюсь в то место, где, по идее, и было это странное алое пятно. Она.       

Я ждал тебя.

      — Кассандра?              Чтобы рассмотреть её поближе, я залезаю на подоконник и высовываю голову из настежь открытого окна. Не помогает. Она всё ещё размытая и нечёткая, словно окутана туманом. В попытке приблизиться ещё сильнее, я совершаю фатальную ошибку — вылезаю почти целиком. И, конечно же, теряю равновесие и валюсь на сырую землю.       Ладно, теперь пути назад уже нет. Раз уж я на улице, то надо подобраться как можно ближе. Я поднимаюсь и, отряхнув с колен землю, между теней деревьев мелкими шажками приближаюсь к туманному мареву. Ещё немного…              Яркая вспышка. Я едва успеваю скрыться за широким стволом яблони, прежде чем свет фар зальёт весь двор лечебницы. Из сторожевого поста выходит работник и открывает ворота — кажется, привезли нового пациента. Посреди ночи?              — Что за люди! — Слышится скрипучий голос охранника. Он не так уж и близко ко мне, но сквозь тонкий ночной воздух я слышу его вполне отчётливо. Значит, и мои попытки сейчас шелохнуться тоже будут слышны. — Мистер Лэнтис, вы?              — Да-да, я. Не бейте тревогу. — Доктор выходит из автомобиля, а затем вытаскивает с заднего сидения ещё кого-то укутанного в плащ. Судя по длинному платью под слоем верхней одежды, какую-то девушку.              — Опять она?              Доктора, кажется, такое отношение не очень устраивает. В потоке света заметно, как он неодобрительно качает головой.              — Мисс Батчелор сегодня часом не на смене?              — Да где там! — восклицает сторож. — Уволилась же.              — Как уволилась? — искренне удивляется доктор. — Ещё недавно же со мной на консилиуме была, да и прибавку к зарплате хотела…              — Да не, ушла. Задрала нос и сказала, что с этой работой скоро сама голову потеряет… Бабы, что с них взять.              — Прискорбно… — Доктор Лэнтис качает головой. — А кто есть тогда?              — Да товарищ ваш, де Вильфор, дежурит сегодня. Сейчас позову!              — Кто? — Мужчина внезапно срывается с места, едва не выронив свою спутницу. — Погодите, не надо звать! Да и он мне не…              — Что за крики посреди ночи? — В освещённом светом фар тумане вырисовывается ещё одна мужская фигура. Видимо, останавливать охранника даже не было смысла. — Пациентов ещё разбудите.              — Аврелий! — Мистер Лэнтис мгновенно меняет панику в голосе на сладкую гостеприимность с примесью смеха для разрядки ситуации. Какой же всё-таки мастер смены лиц. — Какая встреча.              — Какая приверженность работе – на часах полночь, а вы уже на рабочем месте. — Мужчина издаёт смешок, подхватив волну заданного собеседником настроения, но быстро возвращается к серьёзному тону: — Так что у вас случилось?              — Пустяковое дело – вас не касается.              — Пациентку вот привезли! — Сторож встревает в разговор, хотя никто его не просил. Судя по всему, он здесь часто вмешивается в вещи вне его обязанностей.              — Пациентку? Посреди ночи? Вы лично? — Отчеканивая каждый вопрос чётко, с долей скептицизма, будто на допросе, де Вильфор склоняется над девушкой без сознания. — Занятная у вас охота, Рафаэль.              — Он уже не первый раз её сюда привозит. — Кажется, я могу физически почувствовать желание доктора Лэнтиса заткнуть болтливого старика. — Стабильно девочка раз в месяц буянит и к нам залетает.              На какое-то время во дворе наконец повисает тишина: де Вильфор обдумывает услышанное, лишь негромко хмыкая, Лэнтис лишь глубоко дышит, пытаясь совладать с эмоциями, а старина сторож наконец додумывается уйти обратно на свой пост.              — Не знал, что у вас есть такая… Постоянная клиентка.              — Нет-нет, клиентка не моя. Нельзя лечить знакомых, вы же прекрасно знаете. — Доктор Лэнтис издаёт глубокий вздох. — Ничего, ей только парочку дней здесь посидеть – и снова всё будет отлично.              — Что же с ней такое, хм? — Сложив руки за спину, мужчина подходит почти вплотную – то ли чтобы рассмотреть пациентку, то ли чтобы взглянуть знакомому в глаза. — Не поделитесь? Как приятель приятелю хотя бы.              Некоторое время мистер Лэнтис молчит, видимо, обдумывая, делиться ли тем, что знает, чем бы оно ни было.              — Пойдёмте в приёмную. В карточке всё увидите.              Доктор сильнее прижимает девушку к себе и направляется ко входу в лечебницу, пока за ним размеренным шагом ступает и его коллега, не говоря больше ни слова.              Наконец-то я перестаю быть заложником этой дурацкой сцены. Угораздило же меня вылезти именно тогда, когда собралась куча народу. Я успел замёрзнуть, вымазаться в мокрой траве с грязью и заработать отметины на ладонях от прижимания к жёсткой коре. И напрочь позабыл, зачем вообще вылез. Ну его к чёрту — нужно возвращаться назад, пока не поздно.       

***

      Пусть после произошедшего ночью я спал как убитый, но чувство хронической усталости и бессилия поутру никуда не делось. Как бы много времени я не проводил в глубоком сне, мне никогда не избавиться от этой вялости, от которой просто хочется свалиться в могилу и больше не двигаться.              Близнецы успели откровенно заебать одним своим существованием ещё с утра, поэтому я снова прячусь от них в своём единственном тайнике. Статуя стоит всё так же неподвижно и клонит голову к земле. На улице уже взялись нехилые морозы и, наверное, ей тоже холодно. Может, под слоем этого твёрдого камня она дрожит и трясётся, как и я. Увы, у меня нет под рукой ничего, чем можно было бы её укрыть.              В кармане всё ещё лежит несчастная одна сигарета из пачки Тринадцатого. Я так и не придумал, что с ней делать дальше. Может, просто выбросить? Всё равно толку никакого, а так хоть избавлю свою голову от этой давящей на неё дилеммы.              Но Тринадцатый хотел, чтобы она была в надёжных руках. Считаются ли мои руки надёжными, если я её выброшу? И есть ли у меня достаточно совести, чтобы всё же оправдать его желания?              Чёрт с ним, я скурю её. Так я буду знать, что хотя бы не упустил возможность. Меня не волнуют ни предостережения в плане возраста, ни страшные картинки на упаковках, ни шансы обрести зависимость. Но и какого-то энтузиазма тоже нет. Остальные подростки, когда кладут свою первую папиросу в рот, наверняка думают, что они чертовски взрослые и крутые, раз могут позволить себе такую выходку. Я же просто надеюсь, что эта жалкая капля никотина как-то приглушит всю гадость в моей голове.              Вот только для этого её надо поджечь. А зажигалку Тринадцатый, увы, не посеял. Кажется, я всё-таки попал в ловушку, выход из которой идёт только через близнецов.              Ладно, мне же нужна просто зажигалка. Достать её не должно быть сложно. Пусть даже если мне придётся по собственной воле идти на контакт с другими людьми. До чего я докатился… Или поднялся?              Холод начинает пробирать до костей. Как бы я не любил сидеть неподвижно у ног молчаливого ангела, но такими темпами я и сам превращусь в статую. Но подышать воздухом сейчас выпускают уже куда реже, и так быстро заканчивать прогулку тоже не хочется. Как сложно принимать выбор самостоятельно, когда под рукой нет никого, кто схватил бы за шиворот и поволок в нужном направлении. Наверное, я всё же пойду. Спасибо за компанию, леди ангел.              Пока я сидел в каплице, на улице начал пролетать снег. Первый в этом году. Снежинки ещё совсем маленькие, но быстро кружащиеся, словно настоящие насекомые. Летом мухи чёрные и жужжащие, а зимой — белые и молчаливые.              Земля уже укрыта тонким слоем снега, словно чистым покрывалом. А я топчусь по ней, по-варварски оставляя чёрные следы подобно кляксам. Но возле тропинки они пересекаются с ещё чьими-то — такими же небольшими, с выраженным каблуком. Женские туфли.              Одним мимолётным взглядом я слежу в направлении следов, чтобы увидеть, куда они ведут. Тонкая верёвочка отпечатков на снегу длится ещё пару метров, а чуть дальше стоит и их владелица.              Среди снегопада её силуэт едва различим. Белая рубашка по землю, серебристые волосы до колен и светлая-светлая кожа рук — она вся словно слеплена из этого свежего снега. Ещё и длинная, словно сосулька. И, наверное, такая же холодная. Но есть в ней что-то знакомое…              В попытке поймать снежинку девушка поворачивается ко мне в профиль. Белые пушистые реснички и алые глаза, которые с лёгким прищуром рассматривают узоры на миниатюрном кусочке льда в руках. Я узнаю этот взгляд. Неужели…              Разве это может быть она? Я точно помню, что она всегда была в алом, да и волосы были короткие. А эта вся белая и почти что прозрачная, словно весь красный цвет из неё вымыло потоками недавних ливней. Та была будто перепачканная кровью, которую наверняка сама и пролила, а эта словно даже внутри не имеет ни одного кровеносного сосуда. И только роза в волосах делает её ею. Та самая, Проклятая. Только у неё она ещё томится в бутоне чёрных лепестков — не расцвела.              Может, я опять вижу знакомых в незнакомцах? А может, у меня опять разыгралось воображение? А может, там и вовсе никого нет?              Я так давно не видел галлюцинаций, что уже не знаю, могут ли ещё мои глаза меня обманывать. Но если это действительно лишь уловка моего разума, то она должна рассеяться при прикосновении. Нужно просто попытаться легонько коснуться…              — Ой. — Девушка издаёт тихий вздох, когда моя ладонь касается её плеча. Мы встречаемся удивлёнными взглядами, пока я стою во внезапном ступоре.       

Почему ты осязаема?

      — Кассандра? — выдаю я почти неосознанно и едва слышно. Я окончательно потерял контроль над ситуацией, и теперь хочется лишь провалиться сквозь землю.              — Обычно я коверкаю чужие имена… Но ты успел раньше меня. — Она с недоумением хлопает своими белыми ресничками, а затем внезапно приветливо протягивает свою тонкую руку. — Александра, если быть вернее. Но мне нравится твой вариант.              — Александра? — Вот теперь я точно ничего не понимаю. Чистое нихуя.              — Можно просто Сандра, наверное, — улыбается мне собеседница, — всё равно же и то, и то кончается на один манер. Сандра, просто Сандра, да.              — Сандра… — Зачем я вообще повторяю за ней?              Александра обходит вкопанного меня по кругу, внимательно рассматривая. Щупает мой похабно завязанный бант на шее, который я ношу по абсолютно непонятным мне причинам. Красный атлас выскальзывает из-под её пальцев, что вызывает у неё тихий смех.              — А мы с тобой что, встречались где-то? — Девушка поднимает на меня испытывающий взгляд. — В женском отделении меня все девочки знают, но тебя я не видела никогда.              Никогда не видела?       

Ты — не она.

      Не мог же я снова ошибиться… Или мог?              Пока я стою набрав в рот воды, к порхающей возле меня девушке приближается ещё кто-то. Судя по стойкому аромату чая, не кто иной, как сам доктор Лэнтис. Что-то в последнее время я слишком часто вижу его вне рабочего места.              — Кто это тут мёрзнет? — Мужчина накидывает на плечи Сандры серый шерстяной плащ, а затем гладит по голове, словно малое дитя.              — Я не замёрзла, честно. — Она пытается вернуть плащ обратно, но тот лишь сильнее укутывает её в одежду под её же насмешливо-недовольные возгласы. — Ну Рафаэль!              — Ничего не знаю. — Доктор издаёт смешок и разворачивается, готовясь уходить. — Заводите новых друзей, Натаниэль? Похвально, очень похвально.              Я лишь провожаю мистера Лэнтиса взглядом, всё ещё не говоря ни слова. Сначала мне просто было нечего сказать, а сейчас я уже просто растерял желание говорить что-то в такой несуразной ситуации.              — Так вот откуда ты меня знаешь. Впервые вижу кого-то из его пациентов. — Сандра качает головой, стряхивая запутавшийся в волосах снег, а затем поправляет высокий воротник плаща. — Знаешь, всё-таки он прав. Холодно как-то. Давай, может, пойдём внутрь?              Моего устного согласия Александра не дожидается. Я плетусь за ней едва перебирая ноги, а она порхающей походкой несётся вперёд. Даже походка одинаковая.              Возле порога своего корпуса замечаю две знакомые светловолосые фигуры. Близнецы пыхтят уже по второй сигарете у крыльца — похоже, из курилки их выгнали. Кажется, у меня было к ним какое-то дело… Точно, зажигалка.              — Ты куда? — Голос Сандры остаётся позади, пока я быстрым шагом приближаюсь к ребятам.              — Эй, двое из ларца, одинаковы с лица! — говорю я, набрав побольше воздуха в лёгкие.              Близнецы тут же поднимают на меня свои как всегда слегка дурачковатые, но пугающие взгляды.              — Смотри-ка, это же тот самый! — Кето толкает брата в бок.              — Да-да, тот карлик! — поддакивает тот.              — Мне зажигалка нужна. У вас есть? — спрашиваю я сразу, чтобы не тянуть резину.              — Есть! — Кето достаёт зажигалку.              — Две! — Котэ достаёт вторую.              — Отлично. — Я протягиваю руку. — Дайте мне одну.              — Не-ет! — Близнецы тут же прячут обе зажигалки, словно те — их величайшие сокровища.              — Но у вас же две.              — У нас две, да. Одна мне, — начинает Котэ.              — И одна мне, — продолжает Кето. — А если мы дадим тебе одну, то у нас останется одна и нам не хватит!               Впервые вижу, чтобы математика не дружила с логикой.              — Я ведь отдам. Мне лишь один раз поджечь.              — Нужно жечь – своруй спички с кухни. — Кето мотает головой.              — Чтобы мне досталось от той страшной поварихи? Нет, спасибо.              — Тогда просто дай нам – и мы подожжём. — Котэ протягивает ко мне руку.              — А в чём разница? — Я достаю сигарету из кармана и протягиваю близнецу, даже не подозревая, что эти дураки могут меня облапошить.              — А вот такая! — Он выхватывает сигарету у меня и с мерзким смехом отбегает, попутно закидывая её в рот и поджигая.       — Чтоб тебя… Верни! — Бросаюсь за ним, но околевшие ноги меня подводят. Котэ отбегает всё дальше, и я не в силах его догнать.       

— Отдай.

      Парень внезапно падает наземь, зацепившись за собственную штанину, и начинает громко кашлять. Кажется, подавился своей добычей. Кето срывается с места и бежит к брату, ещё громче чертыхаясь. Что это вообще было?              Краем глаза я вижу Сандру рядом с собой. Она легонько дёргает меня за рукав и спрашивает:              — Зачем он забрал твою вещь?              — Что ты наделала?! — верещит Кето, поднимая взгляд на мою спутницу.              Та лишь недоумённо переводит взгляд то на меня, то на близнецов.              — Я не… Я ничего не делала, честно.              — Я что, не вижу? — он не успокаивается. — Белое отродье с красными глазами! Так ведьма своих детей клеймит! Ты – ведьма!              — К-какая я… — Девушка ёжится от неприятных слов и делает шаг назад, мотая головой.              – Ведьма!              — Я не… — снова пытается возразить она.              — Ведьма! Ведьма! Ведьма!              — Прошу, перестань! — Сандра закрывает уши, говоря всё громче, чтобы перекричать парня.              — Ведьма! Ведьма! Ведьма! Ты – ведьма!       

— Прекрати!

Но она — это ты.