Карма

      Поверить не могу, что это происходит наяву. Вляпался так вляпался.              Мы с Тринадцатым уже полчаса сидим на корточках, ожидая возможности вылезти из тайника. Ноги уже занемели и затекли, а сменить позу будет слишком шумно, ведь нас окружают лишь шуршащие коробки. А охранник всё стоит и курит сигарету за сигаретой, даже не собираясь возвращаться к себе в будку. Видимо, продал дьяволу свой здравый смысл в обмен на стальные лёгкие и бесконечные папиросы в пачке. Он с упоением вдыхает каждый глоток табачного дыма, а на выдохе протягивает тихое «ништяк», вслушиваясь в музыку, что доносится из его конуры. Видимо, он в этой медитации застрял надолго, а мы — вообще навечно.              Близнецов не видно уже прилично времени. Мы отправили их наводить суету — то, что у них получается лучше всего, — в щитовой, но, видимо, что-то пошло не так. Ума не приложу, что можно делать там так долго. Мы, конечно, провели им инструктаж о том, что надо делать, чтобы не быть поджаренным электрическим током, но я не удивлюсь, если они всё проигнорировали. Впрочем, я был бы такому исходу только рад.              — Да сколько же можно? — шипит Тринадцатый, шевеля одними лишь губами.              У него явно кончается терпение. Но желание успешно сбежать всё же удерживает его на месте неподвижным. Не знаю, насколько его ещё хватит. Кажется, пришло время полагаться на кого-то более надёжного, чем близнецы.              Я толкаю уже почти уснувшую в коробке Александру в бок и молча указываю взглядом на охранника. Та тут же испуганно мотает головой, не желая подставляться под удар, но, увы, среди нас всех именно она с наименьшей вероятностью получит по первое число за такой финт. Тринадцатый помогает нам разрешить вопрос и просто опрокидывает коробку, отчего девушка выкатывается на траву.              — Ой, я не заметила, какая неуклюжая… — Александра в спешке отползает от нас подальше, как только замечает на себе взгляд охранника.              — Эй, подруга, ты тут что забыла? — Мужик зажимает сигарету в уголке губ и делает шаг навстречу, но девушка тут же вскакивает и на трясущихся ногах подбегает к нему сама.              — Я это… во сне ходила. Н-наверное. — Даже не знаю, играет ли нам сейчас на руку её чрезмерный испуг. — Не знаю, как тут оказалась.              — Так не пойдёт. Иди-ка сюда, девуля. Не боись, не съем, — хрипло хохочет он, щуря свой единственный зрячий глаз, и открывает дверь в свою конуру.              — Что вы собираетесь делать?.. — Сандра бросает беглый взгляд на нас, и Тринадцатый в качестве поддержки показывает ей большой палец.              — Да скажу кому-то, чтоб тебя забрали. Или пусть хоть хахаля твоего позовут.              Дядька скрывается в будке, и мы тут же выбегаем из укрытия. Сандра остаётся стоять как вкопанная, совершенно растерявшись в такой ситуации, а Тринадцатый снова жестом показывает ей продолжать в том же духе. Мы скрываемся уже за машиной, и я начинаю в спешке перебирать все ключи в связке, пытаясь найти подходящий.              — Алё, Петра! — я слышу, как орёт охранник в телефонную трубку, а затем замолкает на пару минут. — … Как свет пропал? Да ебанарот… Да не ори ты, у меня тут… Заебала. Да иду я, щас!              Значит, близнецы со своей задачей справились. И, судя по их макушкам, мелькающим среди кустов, оба даже выжили. Теперь дело за малым.              — С вами, бабами, всегда проблем не оберёшься… — вздыхает мужик и выходит из будки с разваливающейся сумкой всякой всячины для ремонта всего на свете. — Пойдешь, значит, со мной, подруга.              — Давай скорее, иначе мы её потеряем! — подгоняет меня Тринадцатый.              — Дай лучше нам! — Кто-то из ниоткуда взявшихся близнецов выхватывает у меня ключи, засовывает первый попавшийся в замок и тут же открывает дверь. Дуракам всегда несказанно везёт.              Пока охранник ещё возится у поста, все быстро заваливаются в машину. Тринадцатый садится на задние сидения, оба дурачка усаживаются за руль, а меня заталкивают на место рядом с водительским. Я оказываюсь крепко прижат к дверке, ведь целых две туши занимают абсолютно всё пространство спереди и располагаются абсолютно по-идиотски, пытаясь сделать так, чтобы один нажимал педали, а другой дёргал передачи на рычаге.              — Вы хоть умеете водить? — спрашиваю я между прочим.              — Да не, права нам так и не выдали! — смеётся Котэ, включая зажигание и тут же газуя так, что машина с рёвом срывается с места.              — Как же вы тогда собрались…              — Насрать! — орут оба близнеца в унисон.              Только каким-то чудом автомобиль выезжает во двор, ничего не сбив по пути. Ветки деревьев с жутким скрипом скребут по крыше, и на какой-то момент я задумываюсь о том, что таким образом мы целыми до места назначения. Либо же целыми не останутся те, кто окажется в радиусе хотя бы километра от нас. И на очереди первый кандидат: я уже вижу в зеркале, как охранник в панике роняет свои вещи и бросается к нам.              — Туда, к посту! — резко командует ребятам Тринадцатый и на ходу открывает дверь.              — Хочешь сбить охранника? — переспрашивает один из них.              — Да нет же!              Близнецы всё же заворачивают впритык к итак шаткой будке, едва не взяв её на таран. Тринадцатый вываливается из салона почти полностью и хватает оторопевшую Александру, затаскивая внутрь. Захлопнув дверь перед носом у сторожа, он крепко сжимает девушку в объятиях и кричит:              — А теперь гоните!              Близнецы воспринимают это как вызов себе и возможностям тачки. До визга колёс вжимают педаль газа и мчатся прямо в закрытые ворота. Я в последний момент успеваю закрыть глаза, чтобы не видеть этот ужас, но жуткая тряска от столкновения не обходит меня стороной. Меня подкидывает на месте, и я лишь успеваю ухватиться за ремень безопасности, чтобы поскорее пристегнуться. Я не знаю, как мне он поможет, но с ним у меня шансов выжить хоть немного прибавится.              Позади нас уже караул. И пусть без света сторож не мог нажать тревожную кнопку, но его громкой ругани оказалось достаточно, чтобы поставить на уши всю лечебницу. В заднее зеркало я вижу, как люди понемногу собираются во дворе, и одним из первых на порог выбегает доктор Лэнтис. Что ж, мы сегодня украли всё, что у него только было. Жаль, очень жаль.              — Сандра! Снежинка моя! — кричит он так громко вслед, что даже заглушает рёв машины.              Александра из чистого любопытства высовывает нос. Наверное, в этот момент она уже сто раз пожалела о том, что согласилась, но пути назад уже нет. Вот что бывает, когда идёшь на поводу у своего бреда. Что ж, теперь она в одной лодке с теми, кого никто не ждёт, но и возвращаться им уже нельзя.              — Кто-то нам объяснит, зачем мы её взяли? — вопит Кето.              — Без неё эта затея бы ещё на месяц бы затянулась! — заступается за девушку Тринадцатый, пусть и видит её во второй раз в жизни.              — Баба на борту — к беде!              — А мы и не на корабле, — отмахивается он, а затем как ни в чем не бывало протягивает Сандре руку для знакомства: — Тринадцатый.              — А-Александра, — запинаясь мямлит она.              Тринадцатый, явно не знакомый с какими-то джентльменскими жестами, по-простецки пожимает девичью ручонку, встряхивая её с куда большей силой, чем стоило бы. Но Сандра, уже потрясённая за день и куда более из ряда вон выходящими вещами, просто смеётся в ответ. Как минимум ей немного отлегло от души.              — Куда мы теперь? — спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку.              — Куда-то, — пожимает плечами Тринадцатый, пока близнецы слишком заняты дракой за право включить магнитолу. — Пока дорога и бензин есть, то едем куда глаза глядят. Авось куда-то и приедем.              Обнадёживает.       

***

      А дорога всё не кончается.              Пусть мы выехали ещё в сумерки, но сейчас на улице уже глубокая ночь. На небе даже не видно луны, которая освещала бы нам путь, а фары едва помогают разглядеть хоть что-то впереди нас. Впрочем, видеть-то особо нечего: под колёсами лишь дорога с кучей выбоин, а по сторонам деревья, что проплывают мимо нас монотонной картинкой, которую кто-то прокручивает за кадром.              Лес всё не кончается.              Мы никуда не сворачивали, но так никуда и не выехали. Опознавательных знаков по дороге нет, а даже если бы и были, то близнецы явно их бы не заметили. Мы просто едем вперёд, как и планировали. Но впереди лишь повторяется всё то же, что было позади. Деревья, деревья, деревья… Мне кажется, они за нами следят. Они стоят неподвижно, но провожают нас взглядом, когда мы проезжаем мимо них.              Мы даже не встречали по пути никаких животных. Такое ощущение, что всё живое в лесу вымерло, а сам он в затянувшейся коме. Мы и сами, наверное, бредём в беспробудном сне, в котором сколько бы ты ни пытался бежать, но ни капли не приближаешься к цели. Возможно, нас водит кругами какой-то леший. Всегда были популярны истории, в которых люди сутками блуждали среди зарослей, ведь их по кругу водила какая-то непонятная сила. Наверное, мы уже давно в этой ловушке. А может, мы уже в чреве какого-то демона и просто видим заевшую картинку последних минут перед нашей смертью.              Погода заметно испортилась. Начал мести крупный мокрый снег, который с каждой минутой становится всё гуще. За окном бушует ветер, который лишь крепчает. Его даже не сдерживает обилие ветвей вокруг — он лишь всё сильнее треплет их, словно псина ненавистную тряпку. Лобовое стекло уже почти полностью залеплено, а дворники справляются лишь отчасти. Ещё и противно скрипят от того, что к ним уже примёрз снег. Это единственный звук, который я сейчас слышу помимо гудения мотора.              Тринадцатый с Александрой уже давно спят. В начале пути, когда наше перепуганное луковое горе наконец пришло в себя, они долго трещали обо всём, заглушая радио, которое оказалось тем еще отстоем. Наверное, за время пребывания в лечебнице я попросту отвык от подобных средств, а потому его музыка была мне лишь неприятным шумом на фоне. Но теперь радио молчит. И они тоже молчат. Молчат даже близнецы, хотя это вещь из ряда невозможного.              Все устали. Я тоже устал. Хотя, по сути, ничего за время пути и не сделал. Разве что выключил магнитолу. Наивно полагал, что без неё будет легче. Но без этих странных мелодий на фоне мы все быстро попали под влияние всякой дури, которую нам шепчет лес. Я не до конца могу разобрать, что он пытается говорить. Но в каждом скрипе и шуме явно заложен какой-то смысл. Возможно, он вежливо угрожает нам и просит развернуться и убраться прочь; может, он поёт нам колыбельную и терпеливо ждёт, пока все уснут. Но, к удивлению, я вовсе не хочу спать.              Я неотрывно слежу за дорогой, даже если там особо ничего и не меняется. Близнецы уже явно ничего не соображают, лишь крутят руль, чтобы колёса ехали более-менее ровно. Я же пытаюсь уловить хоть какой-то ориентир, который мог бы пригодиться. Пока безрезультатно, но у меня нет особо надежд, которые могли бы за столько времени пошатнуться. Я просто жду хоть чего-то.              Оказывается, это что-то ждало момента, когда я потеряю бдительность. Ведь именно в тот момент, когда я всего на миг прикрываю глаза, чтобы расслабиться, на дороге появляется что-то стоящее внимания.              У обочины стоит фигура, похожая на человеческую. Дальние фары засвечивают её, превращая лишь в призрачный силуэт. Я пытаюсь всмотреться в неё, чтобы понять, не мерещится ли мне, но тряска машины лишь мешает мне это сделать. Не помогает и то, что мы стремительно к ней приближаемся.              Фигура движется, зачем-то выходя на проезжую часть. Я бы подумал, что кто-то просто переходит дорогу, но… человек останавливается прямо у нас на пути. И оборачивается. Я наконец могу рассмотреть и лицо, и одежду, и закинутое на плечо ружьё.              — Доктор Лэнтис?              В голове слишком много вопросов: начиная от банального о том, что он здесь делает, и заканчивая тем, как он вообще нас догнал. И почему он не спешит отойти в сторону, если видит, что прямо на него мчится машина… Наверное, узнал свою. Что ж, такой уверенности в ситуации можно только позавидовать. Либо же ужаснуться полной готовности так легко распрощаться с жизнью от руки полностью безответственных водителей.              — Тормозите. — Я дёргаю Котэ за рукав куртки.              — Ещё чего! — упирается он.              — У меня уже ноги затекли возиться с этими педалями! — добавляет Кето.              — Мы сейчас человека собьём. Тормози.              — Его проблемы! — Он лишь добавляет газу и одновременно сигналит, но это не имеет на пешехода никакого эффекта.              Расстояние сокращается слишком быстро, чтобы успеть что-то придумать. Я лишь всматриваюсь в безмятежные глаза доктора, который, кажется, вообще не обеспокоен ситуацией. Он покорно стоит на месте и словно лишь ждёт, когда же наступит роковой момент столкновения. И тогда наша поездка будет официально завершена.              Какой-то внутренний инстинкт не даёт мне смириться с ситуацией. Я неосознанно тянусь к рулю и, спихнув ладонь Котэ с него, резко выворачиваю аж до упора. Второй близнец тут же спешит затормозить, теряя контроль над ситуацией, и я ощущаю, как зад машины начинает заносить. Все детали в кузове визжат от нагрузки, автомобиль стремительно идёт креном. Одной рукой мне никак не получается вырулить, а потому наш курс идёт в чащобу, прямиком на столкновение с деревом. Путаясь колёсами в непроходимых диких кустарниках, машина становится ещё более неуправляемой.              — Что ты наделал?! — вопят близнецы в один голос.              А я напоследок лишь вижу, как доктор улыбается ещё шире, наблюдая за ситуацией. Весело ему, видите ли.              В следующий миг мы догоняем дерево и врезаемся, наконец останавливаясь. Я чувствую, как ремень врезается едва не в сами мои внутренности, пока инерция вовсю тянет тело выпорхнуть из железной коробки. Потом меня резко тянет в противоположную сторону, и я с разгона прикладываюсь затылком в какую-то металлическую часть сидения. Перед глазами темнеет.              Может, мне таки стоило не вмешиваться.       

***

      Каким-то образом я ещё жив. В тело понемногу возвращаются ощущения — руки и ноги, кажется, на месте. Немного затекли, но в целом работают. Пожалуй, я отделался довольно легко, даже без легкого испуга.              Пытаюсь открыть глаза. Натыкаюсь взглядом на потолок машины и мельком замечаю трещины на лобовом. Поворачиваю голову — близнецов на водительском сидении нет, и напротив них стекло вынесено полностью. На помятом капоте целая куча багровых разводов, а за ним виднеется часть руки кого-то одного из них. Видимо, они вывалились при столкновении и превратились в мешанину из тел. Меня же от такой участи худо-бедно спас ремень.              Перевожу взгляд в другую сторону. В окне мелькает знакомая едва голубая макушка. Тринадцатый что-то возится с дверной ручкой, дёргает её на себя, но та не поддаётся.              — Натаниэль! — В окне показывается и Александра; заметив меня, она радостно хлопает в ладоши. Я замечаю на её лбу налившийся кровью синяк: видимо, при столкновении она врезалась прямиком в рычаг, ибо по форме очень похоже. — Живой! Живой!              — Тут дверь заклинило, мы вытащить тебя пытаемся. — Тринадцатый стучит по стеклу. — Может, ты попробуешь как-то с другой стороны вылезти? Сзади всё не так сильно покорёжило.              — Давай, мы поможем тебе вылезти!              Я отстёгиваю ремень, чтобы наконец не быть прикованным к одному месту, и медленно проползаю между сидений. В голове от таких резких движений тут же начинает кружиться, но я пытаюсь всё же как-то лезть дальше. С задних уже просовываюсь ближе к открытой двери, где меня уже ждёт Александра. Я хватаюсь за её ручонку, и она усердно пытается меня вытащить, но сил у неё меньше чем у мухи. Поэтому Тринадцатый хватает за шкирку нас обеих и оттаскивает от машины.              — Ну как, цел? — Он ставит меня на место и отряхивает от мелких осколков стекла.              — Вполне.              — Вот и отлично… — вздыхает друг, отряхивая руки.              Я чисто для галочки осматриваю их обоих, чтобы проверить на наличие повреждений. У Сандры ничего, кроме ссадины на голове, и нет, а вот у Тринадцатого туго замотана рука — видимо, неудачно ею о что-то черкнулся. И, судя по всему, замотана она тканью с подола юбки его новоиспечённой подружки — у неё как раз виднеются потрёпанные нитки от оторванного куска. Беда сближает. Особенно когда вы оба те ещё жертвенные дурачки.              — Значит, дальше втроём пойдём. — Тринадцатый поправляет бинты на голове, которые окончательно взлохматились вместе с волосами.              — Втроём? А они что? — киваю в сторону близнецов, хотя в целом догадываюсь об ответе.              — А они всё. Доездились.              Александра молчит и пытается не смотреть на машину. Почему-то она выглядит виноватой, хоть и даже не прикасалась к рулю. Возможно, она всегда берёт все беды на себя. А может, привыкла, что их вешают на неё.              — Идём уже. — Тринадцатый берёт нас за руки. — Уже утро, скоро есть захочется.              А на улице и вправду уже светло. Но солнца нигде не видно: небосвод полностью закрыт, а само небо затянуто тучами ещё с ночи. И противный снег никуда не делся. Всё падает и падает, заметая следы нашего происшествия. Уже толстым слоем засыпал машину и комок из тел, зажатых между ней и деревом. Надо выдвигаться, пока он не заморозил и нас.              Мы выпутываемся из кустов и уже пешком бредём вдоль дороги, с которой нас снесло довольно далеко в чащу. Я смотрю на следы, оставшиеся на засыпанном за ночь асфальте. Снег немного припорошил колею, оставленную колёсами, но в целом её ещё можно различить. Недалеко от неё видно и ещё чьи-то отпечатки от обуви. Значит, там и вправду кто-то был. Но куда-то подевался.              — Что там такое? — Тринадцатый тащит меня за руку, не давая стоять на месте.              — Ничего интересного, — отворачиваюсь. — Пошли.              Днём дорога кажется не такой страшной. Она всё такая же бесконечно долгая, но по ней ощущается передвижение: за нами остаются целых три дорожки следов, деревья сменяются на какие-то другие, а вскоре на горизонте и вовсе появляются опознавательные знаки. Похоже, пешком мы доберемся дальше, чем на машине.       

***

      Лес уже давно не спит. Деревья шумят и от ветра колышутся, словно пытаются ухватить своими острыми, подобными костлявым пальцам старой ведьмы ветвями стаю мелких снежинок в воздухе. А может, они тянутся к нам, чтобы загрести в цепкие объятия. Может, это просто лес так указывает нам путь — неважно, правильный ли. Мы в его чащах лишь гости, и только ему решать, хочет ли он, чтобы мы здесь задержались, петляя, или поскорее вылезли куда-то за его пределы.              Следуя за его голосом, спустя час скитаний получаем хоть какую-то за это награду. Место, хоть чем-то отличающееся от приевшихся пейзажей. Место незнакомое, находящееся черт знает где и как далеко от лечебницы.              — Железная дорога? В лесу?              И вправду железная дорога. Вот наклонившийся в сторону знак, вот неработающий ржавый светофор, который должен извещать, когда этот участок дороги лучше не пересекать. Рельсы усыпаны снегом так густо, что видно лишь их выступающую над землей часть и немного гравия по бокам. Видимо, тут сегодня ещё никто не проезжал. А судя по тому, как близко подползла к дороге всякая дикоросль, то тут в принципе ездят нечасто. И во время поездки слушают отвратную какофонию, в которой вместо нот лишь скрежет ветвей по корпусу паровоза.              Но всё же лес никак не может захлестнуть это место полностью. Эти рельсы — рубец на его земляной коже, который уже никогда не затянется. Может, они даже мешают ему дышать, пережимая кислород, словно цельнометаллический ошейник. Но лес не скинет его сам, а потому лишь приучается жить давясь. Железная дорога рассекает чащу, и теперь уже не кажется, словно этим зарослям нет конца. Лес оказался лишь запутанным клубком, который кто-то разрезал напополам, чтобы посмотреть внутренности. И теперь видно, где у какой нитки конец.              — Если есть рельсы, то где-то и станция должна быть, правда? — Тринадцатый выпрямляется, за новой идеей забывая об усталости.              — Технически, по обе стороны должны быть станции, просто какая-то из них ближе, а какая-то дальше, — пожимаю плечами.              — То давайте по рельсам и пойдем. Так мы быстрее куда-то выйдем, чем если будем петлять по дороге, которая, скорее всего, выйдет в какое-то поле.              — Или заблудимся ещё сильнее.              — Я устала… — Александра кладет голову мне на плечо, обнимая за руку. По пути она не проронила ни слова, пытаясь экономить силы, но с её хлипкими ногами в балетках было очевидно, что для неё ступить более десяти шагов в день будет чертовски выматывающе. Впрочем, так было бы с любым пациентом: не считая тех, кто от психоза лезет на стены, они за день едва проходят по километру вместе взятые. Для меня сонливость и усталость являются полной нормой, поэтому я просто пытаюсь не обращать на них внимание, пока мы не доберемся хоть куда-то. Но Сандра, очевидно, так сделать не может.              — Все мы устали. — Даже Тринадцатый, который своими длинными ногами шагает дальше и быстрее, тоже выглядит готовым сесть на любую поверхность и больше никогда не подняться. — Поэтому идём более коротким путём. Не обсуждается.              Обсуждать никто и не думал. За столько часов пути направление стало уже вовсе несущественным, ведь всё, что у нас было — лишь сам факт того, что мы куда-то бредём. И пока перспектива всё же найти какой-то пункт предназначения ещё нам светит, мы будем идти ей навстречу. Неважно, в какую сторону.              А впрочем, нашим амбициям приходит конец сразу же после первого шага.              Громкий хлопок. Что-то то ли завалилось, то ли схлопнулось, то ли выстрелило. Звук проносится дрожью по земле под ногами. Тринадцатый, оторвавшийся прилично вперед от меня, валится наземь: то ли испугался звука, то ли от неожиданности зацепился за рельсы, то ли что-то ещё. Он кряхтит, пытается подняться, но почему-то безуспешно. Сандра спешит к нему, чтобы помочь, а я же, как полагается последнему зеваке, оборачиваюсь на звук. Зря.              — Нашлась пропажа. — Ветер доносит до меня отголоски надколотого баритона.              До меня доходит, что я слышал этот хлопок когда-то раньше. Так звучит антикварное ружьё — холёное до блеска, как и его хозяин, и призванное охотиться за дичью в окрестностях этого леса. А пока мы в лесу, то, наверное, и сами являемся ничем больше, чем зверями на улов. И охота за нами была открыта ровно в тот момент, как мы выехали за выломанные ворота психбольницы.              В белом тумане метели я смутно, но вижу человека, который медленно ступает к нам, словно боится спугнуть добычу. Вижу и его растрепанные персиковые волосы, в которых запуталось уже приличное количество снега из-за отсутствия какого-либо подобия шапки. Доктор Лэнтис одет вовсе не по погоде — явно спешил догнать нас, а потому так и выскочил в белом халате. А следом за доктором маршевой походкой плетётся и ещё кто-то увесистый.              Ситуация обрела самые негативные краски в мгновение ока. Наверное, надо было быть готовым к такому исходу, но вряд ли можно приготовиться к подобному. Это была не более чем рулетка — пересечёмся мы или нет. А может, и вовсе лишь дело времени.              А ведь я почти начал надеяться, что всё получится.              — Чуточку промазал, какая жалость. — Доктор подходит совсем близко к нам, цокая языком. И бежать от него уже никто не будет. — Ну, нельзя же оставлять добычу недобитой, верно?              Он бесстрастно пожимает плечами и впритык наводит ружьё на того, кто и стал его добычей. Тринадцатый лишь успевает поднять голову и ощутить на своем затылке металл дула, как воздух сотрясает ещё один выстрел. Таков удел жертвы.              Я отвожу взгляд в сторону, и натыкаюсь на Господина де Вильфора. Тот как вкопанный стоит на месте и лишь плотно поджимает губы, никак не вмешиваясь в ситуацию. Сжимает руки в кулаки, пока в голове слишком много мыслей, но все равно не делает ничего. От него спасения ждать не стоит.       

Безнаказанное убийство.

      Александра с громким визгом отбегает в сторону, бросая Тринадцатого, которого так усердно тащила подальше от колеи. Я смотрю ей в глаза, но она уже явно не видит никого и ничего, кроме того, кто стоит перед ней. От страха её трясёт, словно последний лист на осине, а уже почти что непроглядная, морозящая кости метель лишь усугубляет ситуацию.              — Снежинка моя, — Рафаэль отбрасывает в сторону ружьё и разводит в стороны руки, словно приглашает к объятиям. — Куда же ты запропастилась, дорогая? Как тебя сюда занесло?              — Я… Я хотела… Я собиралась… — мямлит Александра. Видимо, она пытается повторить заученные в голове отговорки, но в такой момент они никак не могут пробиться сквозь дрожь в её тонком голосе. Что ж, у меня для неё оправданий нет.              — Бедная моя девочка, как же легко сбить тебя с пути. Нельзя верить всем в этом мире, милая. — Мужчина качает головой, словно мать, которая ласково ругает непонятливого ребенка. — Позволь мне уберечь тебя от опасностей. От всего-всего плохого в мире. Ты заслуживаешь только самого лучшего, моя снежная девочка.              Доктор протягивает руку, легонько подзывая к себе, пока сам стоит на месте. Всем видом пытается показать, что не намерен вредить. Вьюга ледяными розгами сечёт воздух, но от него исходит так много тепла, что даже она становится бессильной. Взгляд у него столь любящий и блаженный, что недалеко и подумать, что это стоит настоящий святой. Такому невозможно отказать.              Александра трёт замерзшие пальцы и все ещё не двигается, словно не до конца верит, что никто не будет ругать её. И вправду как провинившееся дитя. Девочка прямиком из колыбели из сладких грёз.              — Ну же, — тонко приободряет мужчина.              Сандра делает первый шаг. Затем так же несмело и второй. На лице доктора улыбка становится лишь шире, пока девушка послушно приближается. Но в её походке с каждым шагом что-то меняется. Она ступает на металлическую перекладину между рельсами и останавливается, больше не собираясь двигаться.              Её лицо становится безмятежным, избавленным от любого намёка на страх. Она опускает покрытые инеем ресницы и глубоко вдыхает. Ветер треплет её волосы и порванное платье, но её это больше не заботит. Её даже не берёт дрожь от стужи. Ветер уносит её звонкий смех, когда она широко разводит руки в стороны:              — Да лучше уж сгинуть.              Я вижу, как улыбка в мгновение ока покидает лицо доктора, а безмятежность сменяется напряжением. Он бросается навстречу, но его останавливает де Вильфор, ухватив за то, что осталось от аккуратно собранного хвоста. Крепко сжимая волосы в кулаке, он делает несколько шагов назад, отходя от рельсов.              — Любовниц в постели будете так таскать! — в паническом возмущении вопит Лэнтис, пытаясь выпутаться.              Аврелий всё так же без каких-то аргументов отпускает, но лишь когда оба оказываются на приличном расстоянии от железной дороги. Любые ругательства глушит громкий гул, что лишь крепчает. От него начинает звенеть в перепонках.              Я замечаю, как снежинки на ветру начинают блистать, отражая свет фар. Сандра смеётся громко-громко и улыбается широко-широко, так и не открывая глаз. Она сияет вместе с снегом, ничуть не уступая ему в белизне. В последнюю минуту перед столкновением она уже выглядит как призрак.              Локомотив пролетает перед глазами чертовски быстро. Я даже не успеваю посчитать, сколько в нем было вагонов. Гул утихает. А вместе с ним замолкает и метель.              На рельсах остаётся алый шлейф, подобный россыпи лепестков от роз. Снег расцветает: впитывает кровь, наливаясь грязным оттенком вишневого. От неё остаётся только виднеющийся вдали силуэт на земле. А может, это лишь груда снега. Она и сама лишь снег. Улетела с вьюгой.              К моим ногам ветер заносит невесомый бутон розы, к которому прицеплена тоненькая ленточка. Видимо, сорвало с её волос. Я поднимаю цветок и отряхиваю от снега. На лепестках застыли капли студеной крови, которую я тоже пытаюсь стереть пальцами. Но пятно лишь расползается, и черный бутон багровеет, рассыпаясь в руке. Роза благоухает, живее всех живых.       

Пора закрывать глаза.