***
Рейенис не ощущает внутри себя отвращения. Быть может, просто это чувство стало настолько знакомым, что она и не замечает его присутствия. Один глаз у Тириона черный, другой — зеленый. И, глядя на него, она вспоминает о Джейме, это легче и куда как приятнее, чем мысли о его отце. Но думать о нем долго не выходит — лорд Тайвин слишком близко, а ее брат был слишком маленьким, а мама — доброй. Рейенис о них не забыла. Она кусает губу и поправляет волосы. Тирион смотрит на нее и видит бледный шрам, тот почти незаметен, но он его видит. И пусть. Ей интересно, что еще он видит в ней, но не до такой степени, чтобы спросить. Они вообще почти не говорят, и Рейенис не собирается начинать. Под конец венчания она находит одно преимущество уродства мужа — ей не придется танцевать; это она делает еще хуже, чем молится.***
Сердце замирает, когда сир Джейме протягивает ей руку. Он улыбается насмешливо и чуть остро, и глаза его блестят. Несколько мгновений Рейенис глядит на тыльную сторону его ладони и не понимает. — Подарите мне танец, миледи, — произносит он со смешком и весельем в голосе. Рейенис знает, что если подарит, то веселиться будет не только он, но очень хочется. — Если ты, братец, конечно, не против? — в его тоне даже не слышится вопрос. Тирион улыбается, впервые за все это время. — Буду пылать ревностью и негодованием. Рейенис тоже едва не расплывается в улыбке, но останавливает себя, встает и вкладывает в протянутую руку сира Джейме пальцы, они дрожат. Она замечает, на себе взгляды всех присутствующих и не может вспомнить такого с тех пор, как ей было три. Это не лучшее сравнение, поэтому Рейенис сосредотачивает все силы на том, чтобы дышать правильно. И это у нее получается, в отличие от танца, в котором она чуть не наступает на ногу сиру Джейме. Тот улыбается, и (сегодня — какой-то день чудес, честное слово) в его улыбке нет насмешки. — Я поведу, — успокаивает он, Рейенис послушно кивает. Она чувствует себя пушинкой, которая качается на ветру, и ей это нравится. Его рука на ее талии прожигает кожу под тонкой тканью, и, может, там останется ожог на память. Глупее и счастливее Рейенис еще не была. Первую часть танца они молчат, Джейме позволяет ей подстроиться под его неспешный ритм — он явно мог бы кружить ее и быстрее, но сделал это для нее. И ей только совсем немного стыдно, потому что сейчас не до того. Рейенис будет корить себя за неуклюжесть после, а пока она наслаждается. — Мой брат — хороший человек, — она поднимает на него взгляд и видит его глаза — почти светлые, как у его отца, и будоражащие, ими хочется любоваться вечность. Рейенис смотрит лишь пару мгновений и отворачивается, потому что еще немного, и она бы не сделала этого. А надо. — Правда хороший, — успевает сказать сир Джейме за пару мгновений их зрительного контакта, и она чуть дергает углом губ. То, что он любит брата, она поняла еще за столом. — Ладно, — она знает, что надо бы сказать больше. И она хочет сказать, но выходит только еще раз кивнуть. Тирион Ланнистер может быть хоть сто раз отличным человеком, ее сердце уже занято: ненавистью к его отцу и любовью к брату. Последнее не приносит боли, и ей нравится. Она и не думала, что так его любит — сильнее, чем прежде, хотя они не виделись примерно год.***
На утро в ней чересчур много любви, ненависти и усталого интереса в том, что будет дальше. И судя по взгляду Тириона, ему никто не сообщил о Роберте и о ее падение с лестницы, Рейенис хохочет, откинувшись на подушки. Тайвину хоть сообщили? Она осознает, что ей придется регулярно общаться с ним и быть вежливой, и смех становится истеричным. Ее подмывает рыдать, но она хохочет.***
Отношения с Тирионом не сдвигаются с мертвой точки, общение просто не ладится. Рейенис понятия не имеет, что говорить ему, как правильно или убедительно соврать и что сказать вообще можно, она только учится этому. Прежде ей приходилось разговаривать редко, со служанкой, Джоном Арреном, Робертом, помощником мейстера в библиотеке и иногда — Оберином. И она всегда чувствовала, что ее что-то сдерживает, и чаще всего молчала или отвечала совсем уж коротко. Никто никогда не требовал от нее большего. Рейенис пытается вести себя, как прежде, но понимает, что долго так не продержится. Ей надо что-то менять, но она не догадывается, как и что.***
Ей шьют новое платье — красивое, таких у нее никогда не было — разве что свадебное, — ярко-алое с золотистой вышивкой. От беглого взгляда воздух выбивается из груди одним ударом, отточенным, неожиданным и чертовски метким. Рейенис снова испытывает то беспомощное чувство, когда все плывет перед глазами, а ноги подкашиваются, но, разумеется, она делает вид, что ничего не помнит, что платье ей нравится и материя потрясающей красоты, такая мягкая. А потом воет, глуша крики подушкой.***
Первое время Тирион постоянно норовит сделать ей ребенка, она молит Богов (без особой веры, скорее по привычке) не дать ей понести. И те — странно дело — не дают. И Тирион старается все лучше, он даже пытается доставить ей удовольствие, по крайней мере, Рейенис так кажется, она чувствует. Но вот только это не работает — спасибо, Роберт, никакого наслаждения. Хотя, может, так должно быть? После Тирион прячет от нее взгляд. Рейенис знает, что, несмотря на желание, он с удовольствием бы трахал какую-нибудь шлюху, а не ее, слишком уж много неловкости в их отношениях. Но Тайвин Ланнистер не дает. — Я тебя не ненавижу, — сообщает она Тириону однажды перед тем, как раздвинуть перед ним ноги. — Приму к сведению, — он усмехается и допивает кубок. Рейенис откидывается на подушки. — Спасибо, — уже иным тоном говорит он.***
Они спят вместе, во всяком случае поначалу. Потом она просит о личных покоях, и Тирион не отказывает. Кошмары снятся постоянно — из-за близости убийцы матери, из-за нахождения в кругу врагов. Из-за того, что теперь она чаще вспоминает о том, что когда-то у нее была семья, а потом ее убили. Полночи она лежит с открытыми глазами и не может уснуть - виной тому то ли неприятные мысли, то ли присутствие чужого человека в постели - а под утро просыпается от крика или от того, что Тирион ее будит. Он наливает ей вина и заставляет выпить — он всегда оставляет штоф на столе. Рейенис благодарна за это — это выглядит как забота, хоть на деле и означает «заткнись, засни, ты мешаешь мне самому спать». Хотя бы так. Где-то спустя полгода она привыкает.***
Оберин появляется в Утесе в первый же месяц ее брака. Несомненно, без предупреждения и тайно, это она понимает по его пыльной неприметной одежде. Он выглядит как наемник, и в этом читается вызов. Лорд Тайвин хмурится, и напряженность можно почувствовать, только посмотрев в его суровое лицо. Оберин усмехается, но его усмешке Рейенис не верит, уж больно она остра и ярка; он не настолько беспечен и расслаблен, насколько желает казаться. Немудрено. — Дядя, как я вам рада, — он подходит к ней быстрыми шагами и обнимает. Уже касаясь губами ее макушки, он негромко исправляет: — Тебе. И Рейенис утыкается лицом ему в плечо, притворяясь, что не замечает предупреждающий взгляд лорда Тайвина — не говори лишнего, девочка, ты же знаешь, никому из нас не нужны проблемы, и тебе первой, брак-то консумирован. Она не скажет, но так и охота поиграть на его нервах. Хоть это ей дано — возможность заставить его испытать страх. Объятия Оберина слишком крепкие, от него пахнет морем — солью, потом и солнцем — этот запах исходит от самой кожи. Он напоминает ей о матери и горчит сладостью аромата апельсинов. — Как ты? — шепчет Оберин, но в абсолютной тишине его слова слишком слышны. Лорд Тайвин деликатно кашляет за ее спиной. — Вы, должно быть, устали с дороги, принц Оберин, — судя по тону, он явно повторяет это не в первый раз — вероятно, пытался отправить Оберина «отдыхать» еще до его встречи с Рейенис, чтобы подготовить ее. Но ожидаемо не сработало. — Больше я устал от того, что мне излишне упорно не дают пообщаться с племянницей. Неужто вам есть, что скрывать, лорд Тайвин? Взгляд того — холодный и мрачный — явно предупреждает, что Оберин зашел слишком далеко. Но он лишь вызывающе улыбается. Рейенис сжимает его руку. — Не в отношении вашей племянницы, — отвечает он наконец. — Но подозреваю, что вам есть. — Вы путаете меня с Рейегаром Таргариеном, милорд, — скалится Оберин. — Или с Робертом Баратеоном, — он не называет его «нашим королем», и это значит слишком многое. — Ни красть девиц, ни устраивать бунты я не собираюсь. По крайней мере, сегодня.***
Оберин проводит с ней долгие недели, несмотря на то, что прием, оказанный ему в Утесе, менее, чем прохладный (но, разумеется, вежливый), и он это знает. Рейенис ловит каждое мгновение с жадностью оголодавшего, цепляется за него и боится отпускать, ей кажется, что скоро случится что-то плохое — расплата за счастье. Это чувство будет преследовать ее всю жизнь — она осознает. Она не помнит и мига без страха. Оберин перебирает ее волосы и обещает остаться так долго, как она сможет. Рейенис кивает и мало что ему рассказывает, просто улыбается. У нее все еще проблемы с разговорами — каждое предложение выходит с трудом, она тщательно подбирает слова, те словно застревают в глотке. И это, кажется, не лечится и не исправляется. Но леди Дженна, фыркая, обещает, что это изменится при особых усилиях, Рейенис кивает на ее речи. Рейенис не верит. Ни Оберину. Ни Дженне. Никому. Он уедет скоро — это очевидно, как то, что небо голубое, глаза Джейме зеленые, а Роберт — король. Не по своему желанию, так по принуждению. Он не может остаться надолго, и без того уже провел слишком много времени там, где обитают львы. Вскоре Рейенис сама попросит его уехать; когда ее попросит Тайвин Ланнистер, безусловно. — Тебе нужен лунный чай? — очень тихо спрашивает Оберин во время одной из их прогулок; Рейенис вздрагивает, вспоминая почему-то о Роберте, кусает губу и молчит. — Никакого лунного чая не хватит, — качает головой она и, убирая волосы с лица, старается улыбнуться. И эта улыбка лживая, как и почти весь ее запас. Она наконец-таки научилась убедительно улыбаться, когда хочется схватиться за нож или завыть. Но только Оберин ей не верит. — Притворщица, — выходит очень нежно, до странности грустно. И Рейенис понимает кое-что важное по скребущемуся чувству в груди — ненавидь меня, бей меня, только не жалей. Это хуже, делает слабой, напоминает о том, на что не нужно оборачиваться, и это невыносимо. Рейенис легко и заразительно смеется — смех часто избавляет от необходимости говорить. Как улыбка и кивки, но выдавить его сложнее.***
Оберин учит ее танцевать; Рейенис казалось, что она это делает уже неплохо, благо, лорд Тайвин (или не он, но, скорее всего, по его приказу) нашел ей учителя. Но Оберин тихо хмыкает, требует сыграть что-то поживее, протягивает ей руку и кружит. У нее сбивается дыхание, в грудной клетке бьется боль, но она чувствует счастье и легкость. И нет никаких отточенных «па», ритм, движения какие-то хаотичные, она наступает ему на ногу много-много раз, потому что не знает, что делать со своим телом. Но чувствует, что парит. И именно это Оберин намеревался ей показать. — Главное то, как, а не как правильно, ты танцуешь, — шепчет он ей на ухо. — В тебе должны быть свобода, изящество, чувства, — он хмурится спустя несколько мгновений, Рейенис делает вид, что не заметила «свобода». О, значение этого слова ей неизвестно — он прав.***
Оберин уезжает спустя месяц, Рейенис не плачет. И это уже достижение. Становится пусто и еще более неуютно, хотя дальше — некуда. Рейенис старается спрятаться ото всех в библиотеке, но ее, конечно же, не оставляют в покое. Тут все работает как-то иначе, и она слишком много всего должна — должна улыбаться, должна выслушивать просьбы, должна соответствовать, разговаривать с окружающими, заниматься танцами, молиться в Септе, носить ало-золотое платье (хотя бы раз в неделю, потому что надо) и не думать о брате и том плаще. И она даже справляется, но желание сбежать очень сильно. Бежать ей некуда. Можно попытаться, но разве что только к Неведомому. Убить себя сложно — она пробовала, и сейчас не хочет. Она хочет жить и быть счастливой, и вряд ли для этого нужно только подождать. — Любишь читать? — спрашивает однажды Тирион, когда они встречаются в библиотеке. Рейенис пожимает плечами, будто хочет убедить его, что ей все равно. — Возможно, — отвечает она и возвращается к Таргариенам — наконец-то о них можно читать, не надеясь получить за это удар и шрам на всю оставшуюся жизнь. Тирион тихо хмыкает и садится неподалеку. С тех пор им всегда есть, о чем поговорить, хоть иногда Рейенис притворяется, что не понимает, о чем он. Сама не зная, почему, может быть, она просто боится. Неловкость куда-то уходит, ничем, впрочем, не сменяясь.***
Ей удается урвать два спокойных года, если, конечно, годы, проведенные на Утесе Кастерли, можно назвать спокойными. Нельзя, но тут хотя бы нет Роберта, и к ней проявляют уважение (даже Тайвин Ланнистер) хоть и для одной только видимости. И у нее даже появляется друг; ему чуть больше семи, зовут Том, он сын одной из служанок и поначалу боялся ее, потому что драконы могут оттяпать палец и обжечь. Но у Рейенис никогда не было настоящих друзей, помимо Баллериона. А о нем лучше не вспоминать. Она умеет смеяться так звонко, что ее смеху верят; улыбаться, глядя прямо в глаза, даже лорду Тайвину, и, по словам Оберина, не возникает и мысли о том, что она хочет его удушить. Рейенис никогда ему об этом не говорила — о желании удушить, — но это само собой разумеется. Она сносно поет и танцует довольно хорошо, а еще она умеет говорить и врать-врать-врать, и ни один мускул на лице не дергается. И в какие-то моменты она даже познает, что такое счастье (без улыбки и ясных глаз сира Джейме, которые ей хочется увидеть так, что даже пальцы подрагивают), и не только тогда, когда раз в полгода приезжает Оберин. А потом приходит письмо из столицы с приглашением на турнир, и лорд Тайвин объявляет, что она поедет. Это же праздник в честь пятнадцатилетнего правления Роберта Баратеона, гори он в пекле, и свержения дома Таргариенов. Как там можно обойтись без последней Таргариен?***
В первую ночь она уговаривает Тириона не уходить; он смотрит на нее странно, потому что раньше она не просила его переспать с ней, и он понимает, что в этом не его заслуга. Он начинает догадываться, но Рейенис слишком плевать, что он подумает; ей страшно. Она чувствовала взгляд Роберта на себе весь день — ненавидящий и угрожающий. Он слишком давно не выказывал ей свою ненависть, и она скопилась. И Рейенис не хочет, чтобы она вновь излилась на нее. Но Тирион не возвращается второй ночью, зато приходит Роберт. И стража возле ее дверей — разумеется — его не останавливает, но лорду Тайвину, конечно же, донесут, поэтому ни единый крик не срывается с губ. На следующий день она обезоруживающе спокойна и улыбается так, что скулы сводит; смеется весело и делает вид, что ничего не случилось — все то, чему научилась на Утесе. А еще прячет синяки под глубокими рукавами ярко-алого платья, и это умение старое, словно выбитое на подкорке мозга, привычное и обидное. Но Рейенис веселится всем назло — это не мою семью убили пятнадцать лет назад, это не меня вчера изнасиловал Роберт, это не я выдана замуж за сына Тайвина Ланнистера, я счастлива. За всем этим она забывает, как сильно бьется ее сердце, когда сир Джейме приглашает ее танцевать. Он напоминает.***
Рейенис знает все оттенки зеленого по его глазам. И рядом с королевой они счастливые, особенные. И даже под злостью, насмешкой, спокойствием, горечью, радостью можно углядеть любовь. Рейенис не осуждает, конечно, только изредка спрашивает себя, чьих детей родила Серсея и знает ли Варис? Она боится, что он знает или узнает — не хочет его терять. Пусть даже его сердце отдано другой. Ей оно не нужно. (бесстыдная ложь) (но когда он не рядом, она может продолжать себе врать, что ей нужно просто изредка на него смотреть)***
Лорт Тайвин ставит перед ней стакан с травяным настоем, и Рейенис без его объяснений знает, что это — лунный чай. — Бастарда короля в своей семье я не потерплю, — все-таки говорит он. Рейенис сглатывает и улыбается — как будто она захочет этого бастарда растить. Из-за прошлого она просчитала ступени лестницы спиной и животом, и он об этом прекрасно осведомлен — элементарно не могло быть иначе. Пальцы, сжимающие стакан, отчего-то все же дрожат. Тайвин Ланнистер смотрит на нее, не мигая, ни у кого прежде Рейенис не встречала взгляд тяжелее — его глаза неживые словно выворачивают ее душу наизнанку. — Что случилось с теми стражниками? — спрашивает она, готовая поспорить, что больше их никогда не увидит. — Тебе не стоит об этом беспокоиться, — безразлично отвечает лорд Тайвин. Рейенис послушно кивает — ну, конечно, она и не сомневалась. И еще в одном она тоже не сомневалась (разве что поначалу, в первые дни свадьбы), но все-таки спрашивает. — Вы ведь все знали с самого начала? Лорд Тайвин пожимает плечами. Дескать а как же иначе? а ты-то как думала, девочка? Рейенис впервые усмехается ему в лицо — именно так она и думала. И ее бьет дрожь, потому что в его глазах — прямая угроза, хотя слова его спокойны и даже равнодушны. — Разумеется, мне сообщили об этом еще до свадьбы, — он смотрит, ожидая ее дальнейшей реакции, но Рейенис ни капли не удивлена. Сообщил, разумеется, не Роберт. Она быстрыми глотками осушает лунный чай. Тайвин Ланнистер не сводит с нее внимательного взгляда, а потом внезапно усмехается. — Что ж, значит, проблема в моем сыне, а не в тебе. Ничего удивительного. Уже в ее комнате ребенок окрашивает ее бедра красным, и накатывает осознание. Никто не спасет тебя, девочка.***
Вода жжется, легкие горят. Рейенис досчитывает до ста шести и выныривает. Она знала, что это будет сложно, но казалось, что в этот раз — не настолько. Она глотает слезы вперемешку со стекающей по щекам водой и сжимает плечи ладонями, чтобы не тряслись. Холодно. Она пытается сделать это еще три раза, но снова — не выходит. И это чертовски не справедливо, хоть убийство себя могло бы выйти у нее без лишних попыток научиться.***
Она долго сидит в Богороще, потому что там тихо, и смотрит на чардрево, спутанные корни которого заполнили пещеру. Когда-то помимо него тут были еще деревья, но то ли они умерли сами по себе, то ли — от корней чардрева. Ни одно растение долго не живет на Утесе, редкие деревья быстро умирают, так и не вырастая и не обретая силу, а садов тут и вовсе нет. Есть только Богороща со старым, изувеченным чардревом Рейенис думает отличная метафора. И ей интересно, что же случится на Утесе с ней, хотя ответ очевиден — у нее же нет такой поразительной тяги к жизни, как у чардрева.***
Известие о том, что Джон Аррен умер, прилетает на Утес, когда там гостит Оберин. Он хмурится, и даже усмешка не может прогнать озабоченность из его глаз — она просто не касается их, они остаются серьезными и сверкают странно мрачно. Рейенис спрашивает об этом тихо, едва слышным шепотом, когда они остаются одни. — Что не так? — Возможно, ты теперь невестка нового десницы, — отвечает Оберин. И тут уже хмурится она — как бы ее вместе с Тайвином не отправили в столицу. Ее едва не бросает в дрожь, и она утыкается носом в шею Оберина, отгоняя мысли. — Думаешь?***
Время показывает, что Оберин ошибался. Когда король собирается на Север, Рейенис, несмотря на разговоры слуг и придворной знати Утеса, пророчащих должность десницы Тайвину, знает, что она достанется Эддарду Старку. Да и сам Тайвин Ланнистер об этом осведомлен. Ей немного хочется узнать, задело ли его это или он даже не рассчитывал снова оказаться десницей. — Его Величество прислал мне приглашение поехать с ним на Север, — говорит Тирион, когда до его отъезда в столицу остается один день и все уже знают, что он отправится на Север вместе со свитой короля. — С супругой, разумеется, — он усмехается, сверкая глазами. — Ты, я полагаю, не горишь желанием встречи с его милостью? — А ты — воспитывать бастарда его милости? — она никогда не родит ребенка от Роберта, лучше уж умрет, а он не возьмет ее с собой — это уже понятно. Наверняка, написали Роберту, что она сильно больна или же на сносях. Тирион хмыкает.***
После взятия Тириона в плен она мало что понимает в закрутившихся событий, не потому что глупа, а потому что никто ничего не говорит. И только слуги шепчутся. А потом умирает Роберт, и Рейенис не знает, что чувствует в этот момент: облегчение или досаду на то, что это ничего не меняет, на то, что, по правде говоря, никакого облегчения нет. Она все еще марионетка в плену у Ланнистеров, и она ничего не значит. Лишь надежда становится сильнее; это глупо, но она еще верит, что когда-нибудь с армией наемников Визерис вторгнется в Вестерос, захватит Железный Трон и удержит его. Вряд ли она доживет до этого момента — она ведь не просто марионетка, а заложник. Но мечты — это единственное прибежище, что у нее осталось. На несколько дней приезжает сир Джейме, и по его густо-зеленым глазам она понимает, что он серьезен, несмотря на то, что рот его усмехается. Казнь Эддарда Старка выбивает ее из колеи, потому что Рейенис действительно жаль. Она помнит его серые глаза, помнит запах горящей плоти его отца и крик брата, помнит, как отец с легкой улыбкой произносил имя его сестры — Лианна. И помнит, что он вопреки всему спас ее, это ему обязана жизнью — тот, кто выносит приговор, сам заносит меч, Роберт. И она благодарна. Настолько, что во время службы в Септе в честь короля Джоффри ставит свечу Неведомому — за Старка. Вскоре уезжает и Тайвин Ланнистер, и Рейенис бы обрадовалась этому, но дышится по правде с трудом. В Богороще, куда она приходит, чтобы заразиться желанием жить от умирающего дерева, она молится, чтобы он не вернулся никогда. Не потому что верит в Старых Богов, в исполнение молитвы. Сейчас важна лишь сама молитва и то, что Рейенис ничего не забыла и не простила, конечно же, тоже. Только смерть Тайвина не принесет никакого облегчения, удовольствия, счастья. Рейенис это понимает — Роберт подтвердил. И есть только один выход — убить его собственными руками. Но она не может; никогда лорд Тайвин не представит ей удобного случая, никогда она не сможет сделать это за его спиной, никогда у нее не будет средств для этого. А еще она не уверена, что готова убить человека, даже такого ненавидимого.***
Вести приходят разные, но ей их, безусловно, никто не рассказывает; и Рейенис почти плевать, если бы кто-то умер, ей бы сказали. О том, что Джейме в плену, оповещают же почти сразу, и она лишь кивает со скорбным лицом; и ей будто бы все равно. Его голос и нервная усмешка преследуют ее по ночам; глаза у него тревожные и зеленее, чем в тот самый день много лет назад. Он что-то говорит, а она протягивает ему на руке маленькое красное солнце, вынутое из груди. Так отец называл сердце, она бы забыла об этом, если бы не песня, что накрепко въелась в память, потому что Рейенис запретила себе забывать хотя бы их. Леди Ланнистер вышивает, разговаривает с женами других лордов и рыцарей, утешает, улыбается, молится за павших и сражающихся воинов, за Джейме и совершенно ничего не может сделать. Душераздирающее чувство беспомощности; она бы отдала Роббу Старку все, что у нее есть, если бы это могло спасти его, однако у нее ничего нет — только жизнь и не ее золотые украшения. А это слишком мало. Джейме продолжает сниться. И она не знает, что хуже — эти сны или сладкие, словно мед, грезы о семье, оставляющие на утро горечь полыни во рту и не покидающие глаз слезы.***
Тириона освобождают, он становится десницей. Станнис проигрывает битву на Черноводной. Ланнистеры заключают союз с Тиреллами и с Мартеллами. О последнем ей не говорят, но письма от Оберина стабильно приходят хотя бы раз в месяц. Джейме сбегает из плена. Тайвин Ланнистер требует того, чтобы она прибыла ко двору, и Рейенис даже радуется, потому что скучала по Красному Замку; и она готова была бы променять пыль и холодную величественность Утеса на вонь и уют столицы. Там же уже нет Роберта. Ее зовут Санса; у нее красивые апельсиновые волосы, учтивая улыбка, муж — поседевший Лансель и глаза загнанной лани. Когда Рейенис видит ее в первый раз, то с трудом сдерживает порыв ее обнять. — Санса Старк, — произносит Тирион, но ей совершенно не требуются его слова — она и так понимает, потому что Рейенис чувствует. Рейенис только кивает. — Ее выдали замуж за Ланселя. — Познакомь нас, — просит она, и Тирион — или ей только кажется — понимающе фыркает.***
Тайвин Ланнистер приглашает ее к себе и, когда она входит, неприметно улыбается хорошего не жди, милочка. И Рейенис — словно внутренностями наружу. Ну что еще? Что на этот раз? Что за новый гвоздь? — Садись, — лорд Тайвин приурочивает к словам жест подбородком, указывающий на кресло напротив него, и становится серьезным — да одной только его улыбкой уже все сказано, и он это знает. Рейенис садится и расправляет складки на новом нежно-фиалковом платье, и Тайвин смотрит на нее. — Мне вовсе необязательно рассказывать тебе об этом, — говорит он так, и в углах его рта снова видится усмешка. Рейенис чуть вскидывает брови — мне бросаться благодарить, что ли? какая щедрость! — и ждет. — Это касается Визериса Таргариена, — выждав внушительную паузу, продолжает тот. И сердце больно сжимается, это странно, но стрела четко попала в цель. Чертовски метко. — Он продал сестру дотракийцам за армию. И те короновали его золотом, — Рейенис не ожидает того, что он скажет дальше, хотя «короновали золотом» звучит странно. Он молчит с пару мгновений. — Расплавленным золотом. Здесь должен быть громкий смех, и Рейенис почти слышит его. Но только Тайвин Ланнистер молчит.***
По утрам Рейенис не хочет подниматься с кровати, потому что не может найти себе достойной цели. Прошлая была глупой, но хотя бы была — дождаться, и это помогало. Но теперь ждать больше некого. Визерис мертв — и это безнадежно. О том, что сталось в дотракийской степи с Дейенерис, Рейенис старается не думать, потому что это явно похуже Роберта. Но ночью от этих мыслей и снов о мальчике, с которым они чаще ссорились, чем были дружны, с расплавленным золотом на голове не убежать. И Рейенис знает, что если утром не встанет и заснет снова, то встретит там Визериса, Эйегона, Дейенерис, мать и даже отца — и всех искореженных. Поэтому она встает. Наверное, поэтому.***
Рейенис знает, что дядя Доран не приедет в столицу. Оберин ей этого не говорит — мейстер Пицель читает ее почту, даже не скрывая этого, как делали в Утесе, и отдает письма с надломленной печатью, — но она научилась понимать дядю без нужных слов. И когда в должный срок новое письмо от него не приходит в Красный Замок, догадка подтверждается, и Рейенис улыбается. — Вы рады, что наконец познакомитесь с дядей, миледи? — спрашивает однажды леди Маргери, когда они вышивают вместе. И Рейенис едва не смеется. — Я уже знакома с ним, — отвечает она с легкой улыбкой, отрываясь от вышивки. — Принц Доран приезжал в столицу, когда мне было шесть лет, — Маргери кивает с понимающим видом, Санса выглядит очень бледной, хотя и тоже улыбается. — Но, разумеется, я буду безмерна рада его увидеть и узнать поближе.***
Приезд Оберина дарует надежду, непонятно на что, и радость. Рейенис шепчет ему в плечо «я знала, что это будешь ты», слышит, как он усмехается, и улыбается той самой Элларии, о которой он рассказывал. Она выглядит яркой и невыразимо свободной, Рейенис думает, что хочет такое же платье, чтобы Тайвин Ланнистер подавился (и умер). Оберину бы понравились ее мысли, но она решает — потом.***
Тирион приходит к ней поныть и с просьбой последить за тем, чтобы Оберин не вышел из себя, потому что ему обещан праведный суд на убийцами сестры. Тирион не говорит, что суд Ланнистеры не хотят устраивать, но Рейенис понимает без слов и, честное слово, не усмехается, глядя в его глаза, а послушно кивает. После она спрашивает, какого цвета платье ей лучше надеть на коронацию, и Тирион спешно уходит. За ним следом уходит и ее новая служанка. И Рейенис совершенно не находит это подозрительным.***
Она всерьез собирается надеть то самое дорнийское платье из лимонного шелка, которое подарил Оберин, пока однажды не ловит на себе пристальный взгляд юного короля Джоффри. А потом еще раз. И еще. Даже когда поблизости нет Сансы или Тириона. Она делает вид, что не замечает, и решает с платьем повременить. Если бы она не была уверена в том, что Джоффри — сын Джейме, отметила бы его схожесть с Робертом — во взгляде. И в том, что оба не стыдятся бить беспомощных девушек, оказавшихся в их власти. Санса ей ничего не говорила, зато Тирион рассказал.***
Когда Джоффри умирает, Рейенис смотрит на Тириона, потому что уже знает, кого обвинят в этом. И ей хочется выцарапать ему глаза, потому что он бы мог быть милым с племянником — это не самая невыполнимая задача на свете. Оберин же справляется, несмотря на то, что она — это она и никогда не говорит правды, помимо «я так рада тебя видеть». Она надеется, что в этом хотя бы не обвинят Оберина. И ее саму. И хоть это обходит их стороной. — Я не убивал его, — говорит ей Тирион. Она пожимает плечами, дескать ей все равно, и садится рядом. — Королева так не считает. Тирион горько усмехается; похожая усмешка появляется на лице Оберина, когда он говорит о Рейегаре Таргариене, и у себя Рейенис ловила ее при мысли о Роберте. — Она сделает все, чтобы тебя казнили. А твой отец этому вряд ли помешает, — это очевидно и без того. Тирион прикладывается к вину. — Что будешь делать со свободой, милая? — спрашивает он, странно улыбаясь. — Продашь украшения и махнешь на Летние Острова? Рейенис смеется — если бы, если бы это было так, я бы давно тебя убила, милый. — Выйду еще раз замуж. За Ланселя или за твоего отца, — выходит слишком отчаянно, весело и обреченно. Ее передергивает на последних словах. Тирион понимающе усмехается. Именно в тот день она просит Оберина стать его бойцом на суде поединком. И Оберин — а как же иначе — соглашается, потому что от королевы выходит Гора.***
Ей действительно кажется, что на этот раз все будет по справедливости. Но потом Оберин выходит на поединок, и сердце в груди сжимается. Рейенис боится надеяться на успех и только просит пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, но не Богов, а Оберина. Потому что в него она верит. Оберин падает. И Рейенис кричит так, что легкие рвутся в груди.***
Она может — пару мгновений — смотреть в глаза Элларии только после четвертого кубка вина, Эллария сама не трезва, поэтому не замечает. Рейенис думает ненавидь меня. Рейенис просит упрекай меня. Сама она себя никогда не простит, потому что в гибели Оберина слишком много ее вины — она хотела помочь Тириону и не выйти за его сраного отца. — Выпей, — Эллария толкает ей кубок с вином, и тот едва не падает. Рейенис придерживает его и тупо смотрит на то, как несколько капель стекают по ее пальцам. — Не нужно, — на одном дыхании говорит она. Эллария качает головой и неприятно улыбается, словно вмиг разучилась это делать. Рейенис смотрит в ее глаза, а потом на свой бокал, потому что взгляд у нее страшный и до ужаса пустой. — Еще как нужно. К вечеру она не может стоять на ногах, а наутро, когда объявляют об отправлении Тириона в Ночной Дозор, не понимает, что происходит. Может, поэтому, когда Тайвин Ланнистер сообщает о ее последующем браке с Джейме, она не смеется ему в лицо, хотя очень и очень хочется.