Tightrope

      Ночной коридор ярких огней вдоль дороги — так в её родном районе проходят празднества большой величины. А внеочередное представление в цирке Финеаса Барнума как раз теперь относилось к их числу.       Слух приятно щекотали мягкие переливистые звуки акустической гитары, сливающийся в единое с тихим женским голосом. Вдоль Энн-стрит они шли большой гурьбой — в такие моменты как никогда чувствовалось единение всего честного народа.       Маринетт возвращалась вместе со всеми. Ее иссиня-чёрные волосы, собранные в высокую красивую прическу, маняще переливались в свете факелов вокруг. Она восторженно смотрела по сторонам, удивляясь всему и всякому, улыбалась случайным прохожим, раздавая бродягам оставшуюся выпечку, которую не удалось продать.       Адриан наблюдал за ней со стороны, следуя за её хрупкой фигурой в тени, словно вор. Она не замечала его внимательного взгляда, изучающего каждое её движение; она была поглощена чем-то совершенно другим, магическим и пьянящим, способным осчастливить проще и сильнее бочонка хорошего эля — лучшими проявлениями человечества.       Агрест бессильно вздохнул. Она была столь чиста и невинна, что не видела обратной стороны медали; это то, с чем неизменно и постоянно сталкивался сам Адриан. Людская злоба, зависть, косые взгляды, тычки пальцами и неиссякаемая бранная речь на все лады.       С одной стороны, Адриану хотелось открыть ей глаза; показать, что все не так радостно, как ей представлялось. С другой — он был рад, что пока весь мир для неё сокрыт под полупрозрачной светлой поволокой, надежно защищая её от темных силуэтов, существующих на обочине этого мира.       Почему, среди прочих лиц, именно Маринетт привлекла его внимание? Адриан и сам не знал. На его выступления приходили посмотреть сотни, а может, и тысячи людей — он не был уверен до конца, — но ничьих черт он не мог различить с высоты своего полёта — только её.       Он даже стал опасаться, что ненароком разобьётся: так сильно и неумолимо было это внезапно возникшее влечение, сродни магнетизму и силе притяжения. Прыгая с вышки, не имея при себе никакой страховки, кроме нескольких верёвок, достаточно прочных, но, все же, не стальных, только он один из всех присутствующих знал, что кошки далеко не всегда приземляются на лапы.       Не говоря уже о том, что у Адриана все же были руки.       Его жизнь, полная риска и опасности, против жизни скромной работящей девушки — он, наверное, с ума сошёл. Пытался не обращать на эту девушку внимания, но все тщетно: словно мотылёк, он летел на свет, и этим светом была необыкновенной внутренней и внешней красоты девушка — дочь местного пекаря.       Адриану становилось стыдно за самого же себя: быть таким грязным, недостойным, но все ещё желать её всеми фибрами своей чёрной кошачьей душонки. Одним легким движением руки он мог разбить её хрупкий светлый мирок, и обязательно сделает это, если поддастся сладостному искушению аквамариновых глаз.       Это было эгоистично с его стороны, но Адриан ничего не мог с собой поделать: это все она, Маринетт, виновата, что захватила все его мысли одной своей легкой улыбкой. Она — наркотик, от которого человек-кот не мог отказаться.       Но чувствует ли она тоже самое?       Порой, встречаясь с ней взглядом во время своего выступления, Адриан явно видел искренний восторг в ее горящих глазах. Она тянула к нему руки, смущалась, отворачивалась, заливаясь нежным румянцем, когда Адриан подходит к ней ближе, чтобы ненароком коснуться её бархатной кожи.       Но ей, приличной девушке, нечего делать с цирковым артистом, который не знает стабильности и родного дома. Он исколесил половину Америки, их труппу ждали в Европе, но подойдёт ли такая жизнь ей, не отъезжавшей от отчего дома более, чем на пару миль в ближайшую деревню?       Маринетт тем временем помахала рукой знакомой швее и отделилась от общего парада народа, отправляясь домой. Она не переставала улыбаться каким-то своим мыслям и вела себя более, чем беспечно, учитывая, как опасно было молодой девушке бродить одной в кромешной темноте рабочего городка.       Адриан невольно сделал шаг навстречу ей, выходя из своего открытия. Маринетт, увидев перед собой незваного гостя, отступила назад, и на её прелестном личике застыл неподдельным ужас, когда она прикрыла рот ладошкой.       Кот усмехнулся. Он испугал её? А чего он ещё хотел? Сам же знал, как небезопасно было ей находиться здесь, в этой пустынной улочке вдали от главной площади. Конечно, она будет осторожна. Кинется прочь, лишь пятки будут сверкать, оставляя Адриана, этого глупого кота, далеко-далеко позади, с разбитым сердцем.       — Тш, не бойся, — он оскалился, осторожно подходя ближе. Ничего не мог с собой поделать — цирковая привычка, выработанная им годами. Он подкрадывался к ней, как хищник к своей добычи, а она, маленькая дурочка, и не думала бежать от него. Смотрела завороженно, застыв на своём месте, окаменев от страха. — Я тебя не обижу.       Когда на его лицо перестала падать тень, Маринетт узнала его. Рассеянно захлопала ресницами, словно маленькая, нашкодившая девочка, и привычно покраснела. Она смешно прикрыла рукой щеку, отворачиваясь, будто знала, что вся в румянце и надеялась своим неловким движением скрыть это.       — Это… ты? — она спросила тихо, будто боясь спугнуть. — Я… будто бы чувствовала, что ты появишься.       Адриан недоуменно почесал за поддельным кошачьим ушком:       — Да? — в темноте показались его белоснежные зубы с аккуратными клыками, как у вампира. — Тогда, это честь для меня, принцесса, лицезреть вас вне цирковой арены.       Он изящно поклонился, словно делал это сотни раз на балах аристократий. У Кота была приятная, но слегка помпезная манера речи. Маринетт никогда не слышала, чтобы так говорил кто-то из горожан.       Чувствуя себя чертовски неуютно, она сделала неуклюжий реверанс, заставляя Кота зайтись в безудержном хохоте. Маринетт тут же нахмурилась и выпрямилась, как по струнке, оскорбленная до глубины души такой реакцией.       — Принцесса, не стоит так четко следовать протоколу, — он обошёл девушку со спины, мимолётно касаясь оголенных плеч руками в кожаных перчатках. От его прикосновения стало немного щекотно, но Маринетт сдержалась, не подала виду: лишь слушала своё отчаянно бьющееся сердце, которое, кажется, вот-вот и выпрыгнет из груди, затянутой легким, но в тоже время тугим корсетом. Кот развёл её руки в стороны, провёл пальцами по напряжённому позвоночнику, заставляя выпрямить спинку. — А теперь сделай небольшой шаг назад и склони голову.       Этот реверанс получился у неё намного лучше.       — Но… как? — она вытянулась, как по струнке, когда чужое тепло покинуло её тело. Кот отошёл от неё на несколько шагов, но все ещё находился где-то за спиной. Маринетт ощущала его взгляд у себя на затылке.       — Ох, миледи, только практика и ничего, кроме практики, — в голосе Кота отчетливо слышались насмешливые нотки.       Маринетт резко развернулась на каблучках, надеясь застать его врасплох, но Кот даже не пошевельнулся, лишь лениво прислонился к стене ближайшего дома и бесстыдно продолжал сверлить её взглядом.       — Сэр Кот Нуар, — Маринетт сложила руки на груди, стараясь изобразить крайнюю степень негодования. — Вы искали встречи со мной для того, чтобы поиграть в гляделки?       — О, миледи, для вас просто Адриан, — заметив её попытки подражать его манере речи, он не смог снова сдержать смеха. Такая забавная, эта Маринетт Дюпэн. Серьёзная и собранная, и одновременно такая интересная, непосредственная… изумительная. Красивая. Сияющая, словно луна на ночном небе. Именно такой была в глазах Кота эта девушка.       — Что, просто Адриан? — она недоуменно сжала губы, и её чуть детское лицо приобрело ещё более забавное выражение.       — Просто. Адриан, — подтвердил Кот.       Маринетт была очарована его мягким тембром голоса. До встречи с Адрианом никто из мужчин не мог её заинтересовать в достаточной степени, но он… возможно, своей непохожестью на неё, он полностью занял все мысли, с той самой первой встречи, когда Маринетт впервые пришла на цирковое представление Барнума.       — Принцесса, смотреть на вас — действительно услада для моих глаз, но вынужден признать, пришёл я действительно по другому поводу.       Маринетт невольно отпрянула, когда за одно мгновение лицо Адриана оказалось совсем близко от её; девушка могла почувствовать его рваное дыхание у себя на губах. Она зажмурилась, ожидая вполне себе логичного развития событий. Но прошла секунда, две — и ничего не произошло, лишь рука Адриана трепетно заправила за ей ухо выбившуюся из высокой причёски непослушную прядь волос.       — Последнее представление отгремит завтра, в десять часов вечера, — он понизил голос, переходя на бархатный баритон. — А ночью наша труппа покинет город, отправляясь к ближайшему порту, чтобы пересечь океан.       Это было сродни удару под дых. Маринетт отшатнулась от него, как ошпаренная. От чарующей атмосферы, что окружала их до сего момента, не осталось и следа — она треснула, как разгоряченная посуда на морозе.       — И я тебя больше никогда не увижу?       Адриан увидел слёзы в её глазах. И этого самому стало так паршиво, что он растерялся — ещё не было на его памяти такого, чтобы из-за его отъезда плакала девушка.       Поддавшись внезапному порыву, он заключил её в свои объятия. У Маринетт не было возможности отпрянуть. Она и не собиралась: лишь уткнулась носом в шершавую хлопчатую рубаху.       — Принцесса, у меня есть идея получше, — хрипло, не веря, что это говорит именно он, словно какой-то невидимый дух на время занял его тело, заставляя совершать безумства.  — Поехали со мной.       — Что? — Маринетт отстранилась. Она даже в самых смелых своих мечтах не могла себе представить, чтобы сбежать из отчего дома. Как же без неё будут справляться мама и папа? Кто будет стоять за прилавком их маленькой уютной пекарни с утра до позднего вечера? А как же подъемы в 5 утра с первым лучами? А ароматный запах свежей выпечки? А Алья, приходящая к ней поболтать каждый день, чтобы прикупить свежего хлеба для своей госпожи?       — Прямо здесь и сейчас я предлагаю тебе сделку, — Кот приподнял указательным пальцем её подбородок, но Маринетт не позволила себе снова попасться в капкан этих необыкновенных зелёных глаз: отвернулась, закусив губу. — Ты уходишь со мной, а я освобождаю тебя от монотонной работы и стен, что тебя держат.

«Я не собираюсь гоняться за тобой, надеюсь, ты это понимаешь…»

      — Но как же… — она запнулась, — как же вся моя жизнь здесь? Что со мной станет?       — Променяй эту обыденность на нечто красочное, — продолжал он её сладко уговаривать. — И если это — сумасшествие, так добавь её каплю в свою жизнь.       — Я не могу оставить родителей! Они не смогут без меня!       В сердцах брошенное замечание, адресованное самой себе. Но кого она обманывала. Кот знал — ей это осточертело.       — Ты можешь разыгрывать благоразумие, — он потянулся в карман, доставая свою маску для представлений. Часть красивого лица теперь была скрыта ровно на половину, добавляя его образу ещё больше загадочности. — А можешь рискнуть всем и увидеть…       Из соседнего дома, словно потакая Адриану, зазвучала чья-то дерзкая гитара. Адриан усмехнулся, будто бы все произошедшее было запланировано им с самого начала, и подал руку девушке, призывая следовать за собой. Маринетт нерешительно приняла её, и они вместе двинулись по темным улочками.       — Не хочешь ли ты расстаться с этой скучной ролью? Потные и грязные работяги, которые все время ошиваются вокруг вашей пекарни, надеясь выловить тебя, чтобы пригласить на свидание… или зажать в темном переулке, не предоставляя тебе права выбора? У меня есть все, что тебе нужно. Так что почему бы нам не прокатиться на другую сторону?       Маринетт резко дернула его за руку, останавливая. Морща свой курносый нос, она возразила:       — Не хочу тебя расстраивать, но этого не будет, — не отпуская локтя Кота, она обошла вокруг него, подхватывая его лукавлю улыбку, играя, заманивая, создавая иллюзию сопротивления. — Я вполне довольна своей жизнью, поэтому, наверно, мне лучше уйти.       Адриан подался вперёд, подыгрывая, притягивая её ближе, но девушка пятится назад — вот чертовка! И откуда в дочке пекаря столько харизмы и женской хитрости? Адриан готов был признаться, что и эта сторона Маринетт сразила его наповал.       — У меня есть все, что мне нужно, поэтому я не хочу прокатиться, нет-нет, — она смеётся и убегает, а Адриан — за ней; они меняются ролями. Теперь в этой игре ведёт именно она. — Меня любят горожане, и здесь — я на своём месте. Разве ты не видел? У меня все отлично, поэтому я не хочу увидеть эту твою «другую сторону».       Адриан пожал плечами, будто бы сдаваясь:       — Ты действительно собираешься провести так остаток своих дней? Унаследовать от отца пекарню, выскочить замуж за какого-нибудь пьянчугу да нарожать ему кучу детишек?       — Если я свяжусь с тобой, обо мне будет болтать весь город, — делает она свой ход. — Униженная и оскорбленная, я просто стану одним из клоунов в вашем цирке.       В глазах Адриана промелькнула тень боли; Маринетт тут же было собралась взять свои слова обратно, но она исчезла так же быстро, как и появилась:       — Я подарю тебе свободу мечтать. Разрушь ты уже эти стены, оно того стоит, — он решительно посмотрел на неё, и девушка поняла: шутки кончились. Он говорил как никогда серьезно. Протягивая в этот последний раз свою руку, он предлагал ей все, что у него было, без остатка. — Но, конечно, выбор за тобой.       Кровь прилила к ушам Маринетт. Сейчас или никогда. Либо она примет его руку и навсегда покончит с рутиной, сбежав с любимым человеком, либо будет жалеть до конца своих дней о том, на что когда-то не решилась по собственной глупости.       Дрожащая ладонь легла в кожаную перчатку, и Адриан сжал её крепко-крепко, давая понять: она упустила свой шанс вернуться к обычной жизни. Теперь она целиком и полностью принадлежала ему.       — Но, помни, ты обещал мне яркую жизнь и свободу, — как бы между прочим заметила Маринетт, но уже без былого напряжения. Все стало так легко, так понятно, что и не разберёшь — где была правда, а где — ложь. Но отступать было некуда. И эти счастливые зелёные глаза напротив, они светились мягким огнём, согревая, обещая беззаботную и радостную жизнь. Такую, к какой стремилась Маринетт, каким бы безумством это сейчас ни казалось.       Родители поймут: папа и сам когда-то решился на такой шаг. Разве пойдёт он против счастья своей дочери?       Маринетт почему-то была уверена, что нет.       А пока она неслась по темным переулкам, следуя за человеком, который обещал показать ей другой, отличающийся от её собственного, мир; и ветер свистел в ушах, а им в след улюлюкали уставшие работяги, возвращающиеся с завода.       Маринетт было плевать. В одно мгновение за её спиной словно выросли крылья. Она поддалась искушению.