Infinity

Я резко открываю глаза, тяжело выдыхая, пытаясь успокоить учащенное сердцебиение; но вижу лишь светлое пятно, расползающееся возле моей кровати. Что происходит? Быстро моргаю, тру веки руками, но пятна не уходят, и комната, словно кадр без фокуса, плывет перед моими глазами. Приподнимаюсь на локтях, но тут же снова падаю на кровать. — Эй, Дэнни, полная дезориентация в пространстве? Насмешливый голос, словно так и должно быть, словно это привычное дело, словно она здесь дома. Хочу что-то ответить, но девчушка меня опережает, бубня что-то про сестринский долг и доброе сердце, и через секунду мои руки чувствуют холод металла. Проходит несколько мгновений, прежде чем я понимаю, что держу очки. Судорожным и неловким движением натягиваю их на нос, и все вокруг резко приобретает фокус. Пришелец оказывается рыжеволосым и с чуть заметными подростковыми прыщами. Глаза — серые (как у мамы, как у моей мамы, Господи), по-доброму насмешливые. — Что бы я… делал без тебя, — едва выдавливаю хоть какие-то членораздельные звуки, из последних сил удерживая в себе вырывающийся крик. Девочка хмыкает и быстро уходит из моей комнаты; я успеваю заметить ее нелепую мешковатую пижаму с Микки Маусом (такое вообще еще позволяют надеть на себя подростки?) Сердце выдает бешеный ритм, впивается в ребра тупой болью; крик застревает где-то в горле. Сестра? Пытаюсь подавить в себе нарастающий страх — я ведь знал, что так будет, я знал, что нахожусь в бесконечном круге, я знал, что мир вокруг меня снова перевернется с ног на голову. Нужно привыкать к тому, что все незыблемое рассыпается под ногами песком. Меняется.Что совсем бессмысленно в панике листать свои старые фотографии, ведь со стопроцентной точностью на мне будут очки, а на каком-то теплом семейном фото выскочит новоиспеченная несуществующая сестра. Не уверен, что хочу это видеть — запечатленное искаженное прошлое, так что я поднимаюсь на ноги и бреду в ванную. Долго смотрю на свое отражение — слава богам, я не похож в этих очках на ботаника. Бережно их снимаю и массирую глаза, но пятна, как и тогда утром, не исчезают. Затем подставляю руки под ледяные потоки воды. Наблюдаю, как краснеет кожа, сцепляю зубы, когда холод становится невыносимым, обрызгиваю ледяными каплями лицо. На кухню я спускаюсь тихо, медленно, считая каждую ступеньку под своими ногами; из последних сил хватаюсь за перила (ты должен, Дэнни, должен, должен). Она уже сидит там, на моем месте, и мама отрезает ей большой кусок пирога (чертового мясного), и я падаю на свободный стул со звучным выдохом. Папа вопросительно выгибает бровь. — Не выспался, — отвечаю на немой вопрос отца, и тот вновь переводит взгляд на свежую газету. — Вы бы еще в семь утра на завтрак звали. Чай обжигает десна, язык; но я продолжаю пить кипяток мелкими глотками, совсем не чувствуя вкуса. Завтрак с родными превращается в пытку, сущий ад, и… — Ты куда-то спешишь? … и мое тело парализует волной странных болезненных ощущений. Я старался не обращать на нее никакого внимания, игнорировать сводящее с ума ее присутствие, затем — сбежать куда-то из дома. Но она говорит, она обращается ко мне, я существую для нее. — Кейти, перестань. Ты же знаешь, что он всегда так пьет чай. Кейти? Вздрагиваю, едва удерживая рукой чашку и обжигая тонкую кожу на пальцах. Нет же, мама знает, что я никогда не пью горячий чай, и варварски разбавляю его холодной кипяченой водой. «Кто так пьет чай? Это же идиотизм какой-то», — медленно выводит в голове чей-то знакомый голос. Пытаюсь вспомнить, кто же так говорит, но мысль уходит от меня, как только я ее нахожу. Тупая головная боль мешает думать. Я устал. «Наш Дэнни так пьет чай, конечно же». Так говорил… Это мог быть кто угодно, разве есть какая-то разница? Ведь все меняется со скоростью света. Но так говорил Бен. — Алан, — мягко произносит мама, а по моей коже пробегает табун мурашек. — Ч-что? Меня резко вырывает из своих мыслей ее голос. Головная боль неодобрительно покалывает. — Алан звонил, — терпеливо повторяет мама, а в ее голосе звенит обеспокоенность. — Ты ведь не отвечаешь на мобильный, сынок. Он заглянет к нам сейчас.

***

Мой старый друг приходит раньше, чем я успеваю расковырять свои остатки пирога. Дает пять Кейти (Бен, ее ведь не существует, Бен), кивает моим родителям и, кажется, отказывается попить с нами чай. Я с радостью принимаю его просьбу прогуляться, чувствуя, что нахожусь на самой грани: молча иду за ветровкой, так же молча выхожу из дома под хлесткие удары мартовского ветра. Меня угнетает наше неловкое молчание  — но в мыслях звенит пустота, и на ум не приходит ни одна привычная тупая шутка. Но Бен прерывает ее первым. Мы доходим до перекрестка Ориндж-авеню и Юг-Монро-стрит, когда нам, наконец, удается схватиться за тоненькую нить разговора. — Я бы выпил пива, — аккуратно начинает Бен. Он выглядит довольно странно. Не припомню, чтобы Бен когда-либо так тщательно подбирал слова. — С удовольствием, — на самом деле, я бы выпил чего и покрепче. Странно, что после всего происходящего меня ни разу не посетила мысль до беспамятства упиться дешевым виски. — Почему бы нам не сходить в Taco Bell и не встряхнуть стариной? — Может, хоть мексиканская кухня поможет тебе прийти в себя, Дэнни? — Цены в этом месте такие же большие, как и твои уши, друг мой. Но не откажусь от тако под пиво, раз на то пошло. Про себя отмечаю, что шутка Бена не вызывает ни единой эмоции, и вымученно улыбаюсь в ответ. Да, до ужаса хочется пива. А еще, пожалуй — совсем не хочется домой. Когда мы садимся за столик и делаем заказ, молчание вновь нависает над нами, словно плотный угнетающий купол. Бен напряжен и серьезен. Его пальцы мнут потрепанную салфетку. — Господи, зачем ты ее мнешь? Ты словно тринадцатилетняя девчонка на своем первом свидании, — в голову сразу же приходит Кейти, и чувство страха накатывает на меня новой волной. Что за… — Пустое, — коротко бросает Бен. — А ты-то в порядке? — В полном, — ненавижу лгать, но в последнее время я делаю это регулярно. Иначе меня бы давно заперли в психушке. — Алан, ты… хорошо знаешь мою сестру? — Приносят пиво, и я нервно делаю первый глоток. — Кейти? — глаза друга немного расширяются от удивления. — Нет, первый раз вижу. Сердце, кажется, уходит в пятки, пульс ускоряется до максимума, дыхание — сбивается и становится болезненным. Неужели… — А что, Дэнни? Твоя сестра неровно дышит ко мне? — короткий смешок, затем — глоток пива. — У нас обычные отношения, ты ведь знаешь. Чувствую, как замедляется ускоренный пульс и возвращается на место сердце. Алан-Бен, оказывается, непревзойденный мастер сарказма. — Так к чему этот вопрос, старик? Молчу, судорожно пытаясь найти хоть какой-то ответ. Бен просверливает меня долгим, пристальным взглядом; кажется, к нему снова возвращается та странная серьезность. Не выдерживаю его взгляд и утыкаюсь в свой бокал пива. — Я просто… — Ничего не говори, — резко перебивает меня Бен, и я поднимаю глаза. — Послушай, ты в последнее время довольно странный. Такое ощущение, словно ты с Луны свалился. Пропускаешь колледж уже неделю. Задаешь до чертиков странные вопросы. — Да, случилось кое-что, — едва киваю. Давлюсь слишком горячим тако, совсем не ощущая вкуса. Я не могу ему сказать, в чем дело: я бы с радостью, но у всей этой херни нет логического объяснения. Да и вряд ли он поверит. Любой нормальный человек не поверил бы. Судорожно поправляю очки: они мне до одури мешают. Алкоголь немного бьет в голову, и я делаю новый глоток. Приятная прохладная горечь растекается по горлу. — Случилось кое-что странное, что я не могу рассказать. Мне страшно, Бен, понимаешь? Но это все пустяки. Пройдет. — Ты снова назвал меня Беном, — сухая констатация факта. — Хорошее имя, все дела, но, чувак, ты забываешь, как меня зовут? Мысленно награждаю себя пощечинами. Это все алкоголь, развязывающий язык, и… — Плохой день выдался, всего-то. — Ты ведь сказал, что что-то происходит. — Забудь. Бен вымученно улыбается. Замечаю, что он даже не притронулся к своему тако, но быстро опустошил бокал с пивом. — Сложно забыть, когда с твоим другом происходит какая-то фигня. Дэнни, я… Короткий щелчок пальцем и новый бокал пива. Мой друг пьет его залпом. — Я видел то видео, о котором тебе говорил. Авария на Ориндж-авеню, припоминаешь? Стул подо мной, кажется, начинает плыть: набираю полную грудь воздуха, чувствуя, как болезненно замирает сердце, боящееся услышать ответ. — Что ты там увидел? — Тебя. Знаешь ли, тебя неплохо так размазало по асфальту. А затем ты исчез. Я смотрел это видео не один десяток раз. Я молился, чтобы это был не ты. Но твою походку, старина, не спутаешь ни с чей другой. Закрываю глаза, выпуская наружу ту боль и эмоции, которые я так долго прятал. Тело прорезает густая дрожь. — Вот уже третью неделю я наедине с этой чертовщиной, — говорю тихо и как-то отстранено. Я попадал под ту же машину на Ориндж-авеню, ровно возле Кинг Стор, уже три раза. Боже, неужели я говорю это кому-то? Неужели… — Погоди, чувак. Я закажу еще пива. Ты ведь не будешь плакать, нет? — напряженно спрашивает Бен.  — Закройся, — я почему-то чувствую, как меня наполняет легкость. — Мне нужно выплеснуть это на кого-то. — Мне почему-то кажется, что одним восстанием из мира мертвых твой рассказ не ограничится. Ну что ж, Дэнни, я весь во внимании. Благодарно смотрю на друга. Слова льются до странного легко и просто, уменьшая тупую боль и страх. Да, я был прав, нормальный человек вряд ли в это поверит. Но Бен ведь ненормальный, не так ли?