***
В восемь утра понедельника я направляюсь в студенческую библиотеку. Единственное, что я нахожу — толстый англо-тибетский словарь в потертой мягкой обложке. Открываю его и выдыхаю: меня встречает мелкая россыпь непонятных, похожих друг на друга символов. Я могу потратить месяца в попытках перевести фразу, но все же — это лучше, чем ничего. Возвращаюсь в комнату и кладу словарь под подушку. Мне бы явно не помешало поспать, если не хочу возвращения этой несносной мигрени. Обессиленно падаю на кровать и закрываю глаза. — Дэнни, ты не собираешься на учебу? — Том, на этой неделе я не собираюсь ходить в колледж. У меня есть дела поважнее. — Как скажешь. Я постараюсь отмазать тебя перед старостой, если хочешь. — Надо же. А я думал, что наш Том зубрила. — Тебе действительно не помешало бы отдохнуть. Ты в последнее время какой-то дерганный. Я продолжаю лежать с закрытыми глазами и ничего не отвечаю. Спустя пять минут слышу мягкий звук его шагов и скрип закрывающейся двери. Сон словно снимает рукой: чуть полежав в безуспешных попытках уснуть, я достаю словарь и открываю ноутбук. Спустя полчаса у меня появляется жгучее желание разбить свой ноутбук об стенку. Все запросы в Гугл увенчиваются гимнастикой тибетских монахов или советами по здоровью. Максимум — информация о тибетских погребных ритуалах, но о них я уже читал в библиотеке ранее. Продолжаю сканировать блог своего убийцы, но больше не замечаю ничего полезного. Ту фразу я заботливо переписал на листик еще утром, но на первых двухстах страницах словаря я не нашел ни одного похожего символа. Даже близко. Между поисками я периодически проваливаюсь в неспокойный, полный кошмаров сон. Впервые мне снится не моя смерть под колесами машины, а тибетские символы — они сплетаются в угрозы, манят меня куда-то за собой, душат какой-то неведомой силой. Ближе к вечеру мне начинает докучать Том. Я задумываюсь над тем, не попросить ли у него помощи с переводом фразы; но у меня нет сил на сотни вопросов, которые я получу после. Спустя несколько часов я просто решаю его игнорировать — все попытки Тома меня расшевелить вызывают жуткое чувство раздражения. — Дэнни, ты меня пугаешь, — выдает он, уткнувшись в свой комикс. — Сходи подыши воздухом хоть. Идея не самая плохая: я выхожу на балкон и сажусь прямо на холодный пол. Мысли все так же не хотят собираться в кучу и разлетаются в стороны, словно мухи. После первой аварии я ощутил все: начиная страхом, непринятием, отчаянным желанием выбраться, заканчивая полным опустошением, яростью, паникой. Сейчас я ничего не ощущаю, и эта пустота отчетливо звенит в моей груди. Я потерял все, что мне было ценно и дорого, потерял самого себя, в конце концов. Я никогда не желал умереть, тем более так сильно, как сейчас; уйти — было бы самым главным подарком для меня. Я устал. И только поэтому — должен найти выход. Зацепка уже есть, нужно только потянуть за нить. Включить голову. Нет ничего нерешаемого — я повторял себе это, словно мантра, с самого начала, и возвращаюсь к этому сейчас. Я снимаю с себя клеймо сумасшедшего и просто хочу покончить со всем этим. Позже — с собой. Мне нет места в этом чужом, искаженном мире. Наблюдаю за видом, который мне открывается, и медленно выдыхаю. Кажется, поменялось всё, до последней крохотной улочки; и от этого становится тошно еще больше. А может — я просто уже не помню, как было изначально. Эта каша до сих пор сидит в моей голове. Наверное, сейчас я непоколебимо уверен только в своем имени. В комнату я возвращаюсь с чувством полной решимости и непоколебимости. С новыми силами сажусь за словарь, и сижу за ним до тех пор, пока с напряженных глаз не начинают течь слезы. Я лежу с закрытыми глазами пять минут и берусь за работу снова, я в сотый раз проверяю блог, я захожу на каждый чертовый сайт в надежде, что я попросту что-то упустил. Я просто должен, я…***
Устало моргаю, и веки тут же отдаются жгучей болью. В комнату вползает мягкий утренний свет. Кажется, я потерял счет во времени: не уверен, что я просидел за словарем одну ночь. Ощущение, будто я сидел вечность, и как итог — два расшифрованных слова. — Дэнни? Вздрагиваю и оглядываюсь. На пороге стоит Кейти, и я удивленно принимаю сидячее положение. С кровати падают какие-то конспекты и записки. — Привет. Не ожидал тебя увидеть. Сестра пристально смотрит на меня на протяжении нескольких минут. Начинает растерянно подбирать упавшие листы. — Что за каракули? Это китайский? — Почти. — С приходом сестры я начинаю осознавать, насколько я измотан. — Почему ты здесь, что-то случилось? — Мне пожаловался на тебя Том. Он говорит, что ты с понедельника ничего не ешь и штудируешь какую-то книгу. На него вообще не реагируешь. Почти не спишь. — Какой сегодня день? — Пятница, Дэнни. Сегодня гребаная пятница. Я принесла для тебя сэндвич. Съешь его прямо сейчас. Я просидел над всем этим пять дней? Господи. — Завтра суббота, — выдавливаю я. — Ну, это логично. Рада, что твой мозг окончательно не расплавился. Ешь. Кейти садится рядом. Пихаю в себя сэндвич насильно — несмотря на пятидневную голодовку, аппетита нет совершенно. Сестра с надзирательским видом контролирует, чтобы я съел все до последней крошки, а затем раскрывает объятия. Я их принимаю — и на какой-то момент моя пустота внутри заполняется чем-то приятным и теплым. — Твои синяки — это нечто. Что с тобой такое, Дэнни? У тебя проблемы? — Ох, Кейти, я в полной заднице еще с начала марта. — Марта? Ты был в отличном состоянии в марте. Почему не сказал мне ни слова? Ни мне, ни Тому? Мы бы тебе помогли, ты же знаешь это. И, Господи, что за странная книга? — Мне надо перевести одну фразу с тибетского, — отвечаю устало. — Не уверен до конца, но мне кажется, что в ней зашифрован ответ. — Ответ на что? Дэнни, я тебя не понимаю. Ты странный. — Кейти, ты не поймешь. Пожалуйста, иди домой. Я обязательно приведу себя в порядок и посплю. Кейти резко поднимается, и копна ее длинных волос падает на плечи. В этой реальности она определенно взрослее, чем там, где были живы родители. — Ну уж нет, ты расскажешь мне. — Я в замкнутом круге. Понимаешь? Каждую неделю происходит одно и тоже. Одно ужасное событие. И я не знаю, как разорвать этот круг, потому что мне надоело. — Давай я тебе помогу перевести фразу, — Кейти пожимает плечами. — Если тебе станет от этого лучше и легче. Я открою словарь онлайн. Я снова заключаю Кейти в объятия, и в какой-то момент осознаю, что с меня вот-вот хлынут слезы (чертов нытик, ты никогда ведь не плакал). — Пообещай, что ты не бросишь меня, Кейти. Кажется, сейчас меня способна понять только ты.***
Она ночует у меня в комнате и уходит в субботу ближе к четырем часам. Я очень не хотел, чтобы Кейти уходила — к тому моменту мной уже начал полностью овладевать дикий, животный страх. Но ей надо было бежать, и как итог — я один в пустой комнате субботним вечером. Мы действительно немного расшифровали фразу; но середина, самая нужная и необходимая середина, не находилась нами в словаре, как бы мы ее не искали. Еще час я просто тупо смотрю на то, как идут часы, и страх все сильнее начинает протекать по всему телу. Я уже и забыл, как это — в последнее время я убегал от Форда и чувствовал себя, словно белка в колесе. И вот то самое чувство — безнадежности, обреченности, отчаяния, оно душит меня и заставляет подняться с кровати. Что ж, мы давно не виделись с мистером Миллером. Словно в тумане, я выхожу на улицу и медленно шагаю в сторону Ориндж-авеню. Он действительно ни капли не изменился, как я и предлагал. Чертово место. С собой я зачем-то взял словарь и свои конспекты, сложив их в рюкзак. Я определенно точно знаю, что все мои вещи исчезают со смертью, но я все же это сделал. Что я хочу? Не знаю. Ответ я так и не нашел, хотя сидел в книгах едва не до потери пульса. Надеюсь, в воскресенье я проснусь пободрее — и возьмусь за все это с новыми силами. Я должен найти разгадку, кроме того, я свято верю в ее существование. А пока… Кажется, где-то вдали я уже слышу знакомый звук мотора. Кидаю рюкзак у Кинг Стор и сажусь прямо на бордюр. Где-то внутри кармана вибрирует мой телефон, и я удивленно его нахожу. Это Кейти. «Знаешь, пока мы с тобой расшифровывали эту фразу, мне почему-то на ум пришел наш с тобой дедушка. Помнишь? Он всегда говорил одно очень интересное выражение… Мол, если ты хочешь разорвать круг, иди против течения в самое начало». Господи. Точно. — Любой круг имеет начало, — заканчиваю я, и осознание бьет по мне волной. — Точно! Я подрываюсь на ноги и дрожащими руками открываю карту на телефоне, но через секунду распластываюсь на асфальте под тяжелыми колесами Форда.***
Я просыпаюсь резко и взволнованно. Даю себе время отдышаться — один глубокий вдох, второй; разминаю виски подушечками пальцев. Кажется, у меня все еще болят ребра. Беру в руки телефон и тут же ищу Кейти — мне нужно выяснить, помнит ли она что-либо за фразу дедушки и помощь в переводе. Около пяти минут листаю контакты, но ничего не вижу. Захожу в последние смс — она ведь мне писала перед смертью; но там тоже пусто. Чертыхаюсь и поднимаю голову. Комната. Я не в общежитии. Это другая комната. Очень маленькая, тесная — дай бог квадратов на десять, с одинокой кроватью и маленьким пластиковым окном. Я выдыхаю и подхожу к окну, долго и тупо всматриваясь в пустынные улицы Таллахасси. Ощущение пустоты меня не покидает, и я возвращаюсь к контактной книжке в телефоне. Кажется, нет и половины моих контактов. Алана. Тома. Кейти. — Только не это, — выдавливаю я, и оседаю на пол у кровати. По щекам ручьем текут слезы, но впервые мне не стыдно за свою слабость. Я просто плачу. Долго, около часа, обняв свои колени. Появляется инстинктивное желание убежать прочь, но я словно прикован к этому полу и к этой железной кровати. Успокоившись, я снова беру в руки телефон и открываю карты. Около десяти минут ищу Апач-стрит в сплетении неизвестных и чужих мне улиц. Если хочешь разорвать круг — иди против течения в самое начало. В шесть вечера. В субботу. Начало находится на Апач-стрит, ровно на том самом месте, где я не спас мальчишку. Я разгадал загадку.