Два месяца спустя
Мы пытались… Мы отчаянно, не покладая рук, пытались начать сначала, забыв всё, что было «до». И первое время даже казалось, что у нас получается. Но нет, ни капли. Каждую чёртову ссору мы возвращались в самое начало нашего пути. А всё потому, что как бы я не пыталась — не могла снова полностью довериться ему. Хотя я так сильно этого хочу, ведь до безумия люблю его… Но такого доверия, как вначале наших отношений, уже, вероятно, никогда не будет: чаще всего я буду задавать Тайлеру сотню вопросов, после которых ещё буду сомневаться в правдивости ответов. А его это раздражает. Я вижу, как он хочет вернуть былое и как много делает ради этого. Но уже ничего не будет, как прежде, и мы, конечно, оба в этом виноваты.Он слишком много раз обманывал, а я слишком много раз прощала.
Поэтому мы до сих пор пытаемся начать сначала, ведь оба понимаем, что не можем друг без друга… Наркотики… эту дрянь он до сих пор не бросил, а я… я смирилась. Да-да, смирилась. Со временем ко мне пришло осознание того, что, это же зависимость, от этого не так уж и просто избавиться. Конечно, я не прекращала попыток убедить Тайлера в том, что ему всё же стоит обратиться за профессиональной помощью, но у него всегда был один и тот же ответ. И вот снова я пытаюсь объяснить ему, что так нельзя. И вот мы снова ссоримся в его окутой мраком квартире. Я понимаю, что повышенным тоном и активной жестикуляцией я ему никак не помогу, потому решаю поменять подход. — Тайлер, ну прошу тебя, — произношу я, аккуратно касаясь ладонью плеча стоящего спиной ко мне Тайлера. Он молча смотрит в окно ещё около двух минут, а я не убираю руку с плеча, показывая ему, что жду ответа. — Сколько раз мне нужно повторять одно и тоже? — раздражён. — Я не буду идти ни в какой рехаб! — слишком резко поворачивается, перехватывая мое запястье и крепко сжимая его. Вены на мощной шее выпирают, пульсируя. Сжал зубы, делая скулы ещё более выразительными. Злой. — От меня, блять, родные родители откажутся, если узнают! — слишком неожиданно переходит на крик, пугая меня. Перед глазами сразу же появляются картинки из прошлого, того страшного утра, когда он впервые поднял на меня руку. Я ведь до сих пор не могу спокойно находиться в той чёртовой ванне. Его рука на моём запястье ещё сильнее сжимается и я уже тихо шепчу то ли от страха, то ли от боли: — Мне больно, отпусти. Тайлер ослабевает хватку, а вскоре и вовсе отпускает. А после как-то виновато пятится назад и медленно опускается на пол. — Прости, — виноватым, осипшим голосом шепчет он, — Хейли, ты же знаешь моих родителей. Знаешь, насколько они верующие, они не простят меня. Никогда не простят, понимаешь? — подымает голову и наши взгляды встречаются. Отчаяние, боль, ненависть, вина, сожаление — всё это я вижу в его бездонно-карих глазах. И снова я иду навстречу ему, приземляясь рядом с ним. Он поворачивает голову и нежно обхватывает мой подбородок, — Я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня, малышка. Мне так больно, когда я приношу вред тебе, но я не могу контролировать себя, эта дрянь так сильно поменяла меня… — Тай… — я хотела перебить его, ведь прекрасно понимала, к чему он клонит, но Тайлер не дал мне этого сделать. — Дай мне договорить, — просит. И эта его невероятная искренность заставляет меня моментально замолкнуть, кажется, он давно хотел сказать это. — Ты — единственный человек, который остался со мной, и чем дольше ты находишься рядом со мной, тем больше тянешь себя на дно, — наклоняется ко мне и соприкасает наши лбы, следующие слова произносит мне прямо в губы: — И я тому вина. Я не хочу этого, не хочу. Единственное мое самое большое желание — чтобы ты была счастлива. — Тайлер, — двумя руками обхватываю его лицо, — Мне не быть счастливой без тебя… — первая поддаюсь вперёд и осторожно целую. Его руки через мгновение стремительно спускаются вниз и крепко сжимают талию, я же запускаю свои в его темные густые волосы. Поцелуй с каждой секундой становится всё более страстным и развязанным. Одежда постепенно летит в сторону. И вот мы уже будто в пьяном бреду, страстно целуемся на полу, не в силах оторваться друг от друга.Будто, мы — кислород для друг друга.
***
Моральная усталость превращается в физическую, и именно поэтому я еле-еле плетусь домой по улице, которую уже окутал мрак вечерней поры. Оттягиваю приход домой, как только могу, ведь прекрасно знаю, что там меня ждёт обозлённая мать и бабушка, которая будет, как всегда, защищать любимую внучку. Я привыкла к вечным упрекам матери в мою сторону, но не виню её. Понимаю, что она любит меня и своими криками хочет вразумить меня: на носу экзамены, взрослая жизнь, а я только и делаю, что «шатаюсь чёрт знает где вместе со своим ненаглядным». Какой бы заезжанной эта фраза не была, но сердцу не прикажешь. И я, несмотря ни на что, буду рядом, буду продолжать бороться за солнце над его головой. За своими мыслями я и не заметила, как оказалась перед железной дверью нашей квартиры. Достаю ключи и даже не успеваю их вставить в скважину, как дверь передо мной неожиданно резко открывается, едва не задевая меня. Хорошо, что я успела отскочить. — Явилась, не запылилась, — раздражённо бросает миссис Франк, скрестив руки на груди. Я, игнорируя её слова, обхожу мать и захожу в квартиру, принимаясь снимать верхнюю одежду. — Дочь, — звонко хлопает дверью. — Твой отец каждый месяц пересылает нам деньги, которые я трачу на твоё обучение. А ты даже не удосуживаешься явиться хотя бы на одно занятие в неделю! — срывается на крик мать. И тут я вспоминаю, что сегодня у меня по расписанию было дополнительное по истории, о котором я благополучно забыла. Не знаю, что ответить матери, поэтому делаю абсолютно отрешённый вид, снимая обувь. — Я со стенкой разговариваю, Хейли Франк? — подходит ближе ко мне и становится передо мной, заглядывая в глаза. Видимо, до сих пор ожидает ответа. — Мне нечего тебе сказать, — единственное, что произношу я и после поспешно ухожу из коридора в свою комнату. Закрываюсь, на случай если вдруг маме взбредёт в голову продолжить наш разговор. Хотя я, кажись, всем своим нутром дала понять, что не хочу разговаривать об этом. Я ни в коем случае не собираюсь забрасывать учёбу, по крайней мере школьную программу точно. С репетиторами я уже обложалась… Обессиленно падаю на кровать и, лёжа на спине, устремляются взгляд в потолок. Я устала. Устала. Просто хочу, чтобы всё это закончилось. Хочу, но сама же для этого ничего не делаю. Сама себя ещё больше тяну вниз и никто, никто кроме меня в этом не виноват.Тайлер научил меня, как надо любить, как быть любимой, но не рассказал, как можно остановиться…
За своими мыслями я даже и не заметила, как мои веки начали медленно опускаться и вскоре я уснула. Сон был непродолжительным и я была вынуждена снова открыть глаза, ведь кто-то аккуратно взял меня за руку. Как только мир перед глазами перестал плыть, я увидела перед собой сидящего на корточках старшего брата. Того самого брата, который был моей опорой и защитой в детстве, а потом просто забыл обо мне, когда съехал от нас со своей девушкой. Мы стали с ним видеться только по семейным праздникам, хотя раньше не могли и дня друг без друга. Перестали разговаривать обо всём на свете, а ведь раньше делились друг с другом всем. Всё то, что было так важно для меня, исчезло в один момент по его желанию. И он стал моим первым, настоящим разочарованием в жизни. К слову, разница у нас в шесть лет. — Привет, — натягивая улыбку, говорит он. Кажется, братец пытается выглядеть дружелюбно, боится отпугнуть. Но я уже однажды обожглась об этого человека, потому даже его улыбка кажется фальшью. — Уходи, — холодно бросаю и поворачиваюсь на другой бок, не желая видеть его. — Хм… — задумчиво тянет он, — Я понимаю, что вряд-ли ты сейчас хочешь со мной разговаривать, но просто выслушай меня, хорошо? — произносит всё медленно, будто даёт мне время на осмысление. И в его последнем слове было столько надежды на моё согласие, что я не смогла отказать: — Хорошо, Марк, — я поворачиваюсь обратно к брату, — Я слушаю, — и смотрю ему в глаза, мне хочется увидеть и понять, будет ли он говорить со мной действительно искренне. — Прости меня за то, что я перестал интересоваться твоей жизнью. Я — ужасный брат, я знаю. — Да нет, — не сдерживаюсь и перебиваю парня на полуслове, выплёскивая всю злость, которая годами копилась во мне: — Ты стал отвратительным братом, когда переехал четыре года назад и забыл о моём существовании, а до этого был ничего такой. — Я же сказал: прости, — цедит сквозь зубы, сжимая кулаки. Кажется, он на себя злится, но это не мешает ему обратно продолжить свою размеренную речь: — Я пропустил твой самый важный этап в жизни — взросление, бросил тебя. Буду честен: осознание того, что я что-то делаю не так пришло час назад, когда мама вся в слезах рассказала мне всё, начиная от твоего ухажёра, заканчивая тем, что ты забросила себя, — брат осторожно тянется рукой ко мне, наблюдая за моей реакцией, я не отталкиваю его, нет. Я продолжаю настороженно слушать всё, что он говорит мне: — И знаешь, сейчас, видя тебя в таком состоянии, я начинаю винить себя в том, что позволил тебе довести себя до этого. В твоих глазах нет былого блеска, в твоих движениях нет энергичности, ты забила на учёбу. Так нельзя, — осторожно гладит меня по ладони, в то время как в моих глазах начинают собираться слёзы. — Сейчас я уйду, чтобы ты могла осмыслить всё, что я сказал тебе, — Марк наклоняется ко мне, продолжая держать мою руку. — Эти слова всё, что я могу сделать для тебя. Больше никто, никто, Хейли, кроме тебя самой не сможет помочь тебе. И, как только ты это поймёшь – ты вернёшься к прежней жизни. — оставляет поцелуй на моём лбу и уходит так же тихо и неожиданно, как и появился. Всё, что он сказал — так искренне, так правильно, он словно открыл мне глаза… Он прав, чёрт возьми, прав! И я не знаю, от чего сейчас у меня начинается самая настоящая истерика – то ли от его искренности, то ли от осознания того, до чего я на самом деле довела себя. Слёзы ручьём начинают скатываться по моим щекам, руки неконтролируемо начинают трястись, и я, кажется, роняю ночник, разбивая его вдребезги, когда в попытках встать в кровати хватаюсь за прикроватную тумбочку. На ватных ногах я подхожу к зеркалу и смотрю на себя, долго рассматриваю лицо, свой взгляд. И вижу, что даже под слоем косметики видно, насколько я истощена. Взгляд уставший, изможденный, просящий о моральной поддержке и помощи. Только у кого я прошу эту помощь? Это моя душа, мои чувства и только я могу помочь себе. Я с заплаканными глазами, трясущимися руками, да ещё и с разбитой душой ненавистно шепчу самой себе, глядя в зеркало, в эти обессиленные глаза: — Я больше не хочу быть тобой.