Грязно-белое, фальшиво-золотое

      Одна из услуг завела Миврину в Эльфийские сады. Дело было не из сложных: наняться служанкой в богатый дом, поработать неделю-другую и уйти под благовидным предлогом. Нет, её никто не просил воровать; напротив, вести себя следовало безупречно. Ну разве что проявить особый интерес к подвалу — заколоченным люкам в полу или, скажем, к шкафам с любопытными задними стенками… Миврине, не в первый раз выполнявшей такие поручения, понадобилось пять дней, чтобы найти тайный (даже для самих хозяев дома) ход. А утром шестого дня случилась — какая жалость! — небольшая неприятность. Хозяин дома, надменный, сухой и длинный, как корабельная мачта, альтмер, всего лишь мило беседовал с прислугой… Ничего же предосудительного в этом не было, вот только хозяйка почему-то предпочла потенциальную угрозу семейному благополучию в тот же день рассчитать. Порядочная девица Миврина Арано для вида позаламывала руки, даже пустила почти искреннюю слезу: хозяева, конечно, оба те ещё гадюки, но Эльфийские сады весной были на диво хороши… Впрочем, выходным пособием Гильдия обеспечивала щедро, свою задачу Миврина выполнила, и оставаться в этом доме дальше не было никакого смысла.       Однако некрасивая сцена оставила в душе неприятный, гнилостный осадок. Некстати вспомнилось — видимо, из-за раннего, чистого весеннего солнца и смутно знакомого запаха пышных фиолетовых цветов, — что скоро год, как она приехала в столицу. Сейчас смешно и грустно было думать, какой же наивной дурой она тогда была. Как строила планы, будто самого Талоса за бороду ухватила: дом, магазин, респектабельная жизнь… А на деле — дно, лачуга в трущобах и поручения от гильдии воров на самой грани законного, а то и за этой гранью. Полуостров Портового района от настоящей столицы отделял узкий мост с заброшенным маяком посередине; в неприукрашенной реальности между его гнилыми хибарами и белым золотом кварталов Эльфийских садов лежала бездна. Непреодолимая, как Обливион, и тёмная, как мрак забытых айлейдских катакомб.       Однажды, по зиме, Миврине передали просьбу: надо было встретиться невзначай в Храмовом районе с некой горожанкой — приметами её снабдили, не ошибёшься, — и словно между делом передать той послание. Слова хорошо засели в памяти: затвердила наизусть, боясь перепутать. «Ваш дядя Кристоф передаёт привет и просит напомнить, что будет после полуночи. Не ждите, ложитесь спать, но заднюю дверь оставьте открытой». Просто и безжалостно — а для самой Миврины никакого риска: всегда можно сказать, что обозналась, если что-то пойдёт не так. Но она не ошиблась, с первого раза угадав жертву. Красивая хрупкая бретонка в дорогом платье истово молилась в храме Единого, преклонив колени. Миврина навсегда запомнила, как вздрогнули её плечи от невинной фразы, будто от удара кнутом, как исказилось лицо… И сколько ненависти было в тёмных глазах, когда она, светски улыбаясь, благодарила за весточку от дорогого родственника…       И вот в тот вечер, в стылый, серый, бесконечный вечер на исходе месяца Вечерней звезды Миврина поняла: не выбраться. Почувствовала настоящую цену, которую заплатила за дружбу гильдии, крышу над головой, деньги в кармане… И плакала беззвучно, глядя в потолок фальшиво-своего дома: они не выпустят. Никогда. Вонзят и в неё, как в давешнюю бретонку, свои острые крысиные зубы, тенью будут маячить за плечом, не давая забыть о прошлом, несмываемой грязью останутся на руках, как ни прячь пальцы в дорогой шёлк перчаток… Гильдия не выпустит, требуя новых услуг в память о прошлом, со дна нет дороги к свету, а белое золото столицы навсегда останется фальшью, подделкой…       Узул гро-Грулам, единственный постоянный сосед по когда-то гостевой, а теперь уже её, Миврины, лачуге, тоже это понимал. Без слов понимал, тоскливо, обречённо, безнадёжно. Понимал, когда рассказывал всем и каждому, как выберется, найдёт приличную, честную работу, станет достойным своей замечательной Умог гра-Марад… В ту ночь они, два изгоя, упрямо грезящие недостижимым, грели друг друга на широкой постели, и из чувств между ними было разве только желание хоть ненадолго забыться… Узул называл себя женихом Миврины, но они почти всегда спали на широкой постели как брат и сестра, потерянные маленькие дети в чужом и страшном городе, и вместе молчали о несбыточном.       Но тогда была тоскливая зима пообтрепавшихся надежд, а сейчас буйная сиродильская весна вступила в свои права, заливая столицу душным и сладким запахом цветущих Эльфийских садов, и Миврина запретила себе унывать. Она по-прежнему хороша собой — зависть бывшей хозяйки, напыщенной альтмерки, льстила не меньше, чем липкий, раздевающий взгляд её жердины-мужа; она на стороне тех, кто выигрывает всегда, любыми средствами; она не дура — иначе не выжила бы год в неласковой, как мачеха, столице. И пусть пока — пока — в золоте она не купается, и респектабельные горожане Садов смотрят свысока, но всё будет.       Белое золото снова, как в первый раз, вскружило голову. И Миврина отдалась его зову: разглядывала товар на прилавках так, будто может себе позволить, просто не очень-то и хочется, покупала сладости у мальчишки-разносчика, улыбалась прохожим и жадно пила сладкий дух Имперского города.       Ощущение чужого взгляда, буквально прожигающего спину, появилось ближе к закату. Миврина зябко ёжилась, оглядывалась, но ничего подозрительного так и не заметила. Однако чутьё кричало об опасности всё настойчивее, в густых тенях мерещилось что-то неопределённое, но пугающее… Кутаясь в шаль — весенний вечер оказался неожиданно свежим — Миврина, чувствуя себя загнанной крысой, поспешила в сторону Портового района. В кольце городских стен, среди спокойных, чинных обывателей — притворяясь одной из них — было неуютно. Хотелось побыстрее домой, в замкнутый мирок портовых трущоб. Запереть дверь почти-своего дома, может, хлебнуть чего-нибудь покрепче или, если Узул в настроении, забыться с ним в кратком исступлении физического удовольствия…       Но между кольцом стен, где было хоть и неуютно, но людно, и безопасными трущобами ещё был изрядный кусок ничейной земли, тот самый, что казался шире бездны Обливиона. Извилистая тропинка начиналась за воротами, сразу за кольцом белых каменных стен, и спускалась почти к тёмной глади Румаре. Маяк на озере, похожий на ослепшего тощего великана, раскинул руки-мосты, связав ими Городской остров с Портовым районом. Там, за маяком и мостом, начиналась уже своя, понятная земля: там правила Гильдия, там была власть и воля Серого лиса. Только бы повезло добраться туда, встретив кого-то из своих или хоть редкого в трущобах угрюмого стражника…       Не повезло.       Ворота, ведущие из города к Портовому району, глухо стукнули за спиной; белое кольцо городских стен — с порядочными горожанами, патрулями стражи, уличными фонарями — осталось позади. Впереди лежал кусочек ничейной земли: уже не город, ещё не порт. Путь длиной меньше мили, если считать в шагах — но бесконечный, когда неясный страх с нечистой совестью пополам дышат в спину.       Миврина не успела дойти до моста, когда ворота снова открылись. Она оглянулась, но в сумерках не узнала вышедших за ней следом; заметила только, что их трое, и все, похоже, крупные мужчины. Один остановился, вглядываясь, и тоже её увидел; махнул остальным, показывая направление…       Метредель учила: если чувствуешь погоню — не беги. Иди так, будто ничего не происходит, не ждёшь опасности и вообще просто мимо проходила, знать ничего не знаешь. Но чутьё вопило уже в полный голос, сердце заполошно колотилось в груди, а в голове метались панические мысли: кто её преследует, почему, чего хотят?.. И вариантов, увы, было слишком много.       Миврина сорвалась на бег, отчаянно надеясь, что хоть у маяка будет кто-нибудь из своих. Преследователи тоже медлить не стали: один одышливо, визгливо, смутно знакомым голосом распорядился «ловить сучку». Оскальзываясь на влажных от росы камнях, Миврина, не разбирая дороги, летела к тёмной ленте моста.       Топот за спиной настигал, преследователи — как минимум двое — дышали в спину. Миврина открыла рот, чтобы закричать, но не успела. Грубая лапища схватила за плечо, разворачивая; камень предательски заскользил под каблучком, и она, больно вывернув ногу, упала. Её подхватили, вцепившись в волосы, заткнули рот её же собственной шалью. На глаза навернулись слёзы, Миврина задёргалась, но держали крепко, в четыре руки. Выставили, как строптивую скотину перед покупателем, грубо ухватив за подбородок и подставляя лицо под бледный свет Секунды.       — Она, что ли? — грубо спросил один из поймавших её. Голос был незнакомый: видимо, наёмный головорез.       Миврина глубоко вдохнула, приводя мысли в порядок. Не всё потеряно, если есть наниматель, который велел поймать, хоть и не особо церемонясь. Мог бы, например, распорядиться по-тихому прирезать в любой подворотне. А раз не распорядился и даже сам пришёл — значит, есть шансы отбрехаться… ну или ещё как-нибудь выкрутиться.       Тёмная тень закрыла звёздное небо. Лица Миврина разглядеть не могла, но фигура, голос, походка…       Неспроста, видимо, весь день ныла, как старая рана, растревоженная память о прошлой весне. Господин Лупус, её билет в столицу, обкраденный и одураченный почти год назад, оказался на редкость злопамятным мерзавцем.       — Миврина, дорогая моя, — просипел он. Видимо, планировал, что прозвучит угрожающе, но сбитое от бега дыхание и лишний вес подпортили впечатление. Лупус отдышался, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, сплюнул и продолжил уже ровнее: — Давно не виделись, сучка.       Будь у Миврины свободен рот — она бы наговорила в ответ. Но, увы, шаль, уже неприятно намокшая от слюны, позволяла только глухо, неразборчиво мычать.       Лупус разглядывал её с нескрываемым торжеством. Миврину скрутило от ненависти: этот свинёныш нанял двух головорезов, чтобы справиться с одной девицей, не магом и не бойцом даже! Выследил, наверное, а может, и случайно заметил, пока бродила сегодня по городу; но в любом случае времени он даром не терял.       Ну, а дальше… Дальше стало почти скучно. Лупус, упиваясь самодовольством, принялся объяснять, какая она дура и сука, и как она ещё пожалеет, что укусила протянутую руку помощи, и что она могла бы, и всё было бы, и что сама виновата, и что он никогда не прощает и не забывает…       — Украденных денег у тебя, конечно, давно уже нет, — вздохнул Лупус, и Миврина почти обрадовалась, что выступление заканчивается. — Но урок тебе, сучка, преподать надо. Ребята, — обратился он к наёмникам, — избавьте её от этих тряпок.       Платье на груди с силой рванули, и вот тут Миврина взвыла уже всерьёз. Платья было жаль, в её небогатом гардеробе оно было самое пристойное, в таком и в Эльфийские сады выйти не стыдно. Синий с вышивкой бархат лифа обвис тряпочкой, и, похоже, спасти его уже не удастся. Если бы могла, Миврина расхохоталась бы сейчас — нездорово, срываясь в истерический визг: испорченная одежда почему-то казалась куда большим злом, чем то, что свинёныш Лупус собирался сделать с её телом.       Лупус таки оказался не свинёнышем, а жалкой трусливой крысой. Постоял над ней, нерешительно теребя завязку на штанах, покосился на наёмников. Миврина без труда угадывала его крысьи мыслишки: при них пыхтеть и позориться он не хотел, а велеть уйти и оставить их с Мивриной наедине откровенно трусил.       — Ну её, шлюху, — вывернулся он, чтобы и от мести не отказываться, и лицо не терять. — Да её ж наверняка полгорода перетрахало… Но вы, парни, если не брезгливые, можете своё получить.       Его ещё больше располневшее за прошедший год, лоснящееся лицо искривила гримаса: то ли и правда отвращения, то ли извращённого, болезненого возбуждения.       — Ничего личного, красотка, — хмыкнул один из «парней», склоняясь над Мивриной и загораживая своей рожей небо. — Если будешь послушной девочкой, не покалечим.       — Но деньги всё равно отдашь, — в сторону, Лупусу, видимо, буркнул второй. — Сколько обещал.       Миврина зажмурилась и отвернулась. Грубые руки шарили по телу, а шаль затыкала рот всё ещё плотно, никак не удавалось выпихнуть её языком наружу. И ведь до слёз обидно было, что разложили её в нескольких шагах от тропинки — правда, за густым кустом, в почти непроглядной тени. Но если бы закричать, а кто-то в это время проходил бы мимо…       Наёмник, сопя, устроился между её широко разведённых бёдер. В поясницу больно, до синяков, упирался камень, и Миврина подумала, что когда этот верзила начнёт двигаться, острые грани в лохмотья располосуют и остатки платья, и кожу на спине.       — Тише, — вдруг прошипел Лупус.       Миврина открыла глаза и успела увидеть, как он пригибается, прячась за кустом. По дороге кто-то шёл — камни скрипели под чёткими, уверенными шагами. Отчаянная надежда вспыхнула внутри, и Миврина дёрнулась изо всех сил, целя коленом в пах распластавшемуся на ней наёмнику. Не преуспела, впрочем, зато словила такую оплеуху, от которой в глазах цветные пятна заплясали, а в ушах загудело.       — Вот сукин сын, — приглушённо ругнулся Лупус… И вдруг без предупреждения неожиданно прытко припустил в сторону берега, шлёпая по воде и петляя, как заяц.       — Гадёныш, стой! — уже не таясь, крикнул державший руки Миврины наёмник и дёрнулся следом за убегающими вместе с Лупусом деньгами за грязное дело.       — Потом найдём, — отмахнулся второй. — Разберись, кого там принесло.       Миврина, поняв только, что у неё появился шанс на спасение, хоть и призрачный, навострила уши.       — Именем закона, — сказал незнакомый голос. — Стража Имперского города. Что происходит, гражданин?       Шаль наконец поддалась, и Миврина, не особо надеясь, что затёкшие губы послушаются, завопила в голос, невнятно зовя на помощь. Не то чтобы она верила в стражу, но всё-таки…       От второй оплеухи она увернулась, кубарем перекатилась под ненадёжную защиту куста, прицелилась пнуть побольнее — но всем стало не до неё. Острой болью прошило лодыжку: подвернула, наверное, когда упала. Звуки потасовки и глухие редкие ругательства доносились словно бы издалека. Надо было бежать, воспользовавшись суматохой, но Миврина почему-то вцепилась в разорванное платье, пытаясь прикрыть грудь, и сжалась в комочек под кустом.       — С вами всё в порядке, госпожа? — спросил тот ненормальный, который поминал закон на ничейной земле, где даже ворьё Портового района свои правила вводить не осмеливалось. — Они… не успели вам навредить?       Миврина потрясла головой, открыла наконец глаза. Способность думать вернулась стремительно. Лупус, свинёныш, сбежал, а его наёмники… Один, кажется, не подавал признаков жизни, а в горло другого упирался меч нежданного спасителя.       — Не успели, — Миврина и сама удивилась, поняв это. — Но я ногу подвернула…       Спаситель вздохнул и, кажется, тихо ругнулся.       — Меч удержите? — твёрдо спросил он. — Надо позвать патруль, который у ворот. И, мне показалось, был третий.       Миврина встала на колени. На глаза попалась шаль, теперь, правда, больше похожая на грязную тряпку.       — Удержу, — не особо уверенно отозвалась она.       А если вдруг не удержит и всё-таки вскроет мерзавцу горло — то какой спрос с перепуганной девицы?       Стражник — если он вообще был стражником, форменной кольчуги на нём не было, он вообще был одет как обычный портовый работяга: кожаные штаны, светлая рубаха, некрашеный жилет из грубой парусины, — видимо, понял сам. Огляделся вокруг, тоже приметил шаль и, не опуская меча, потянулся к ней. Сноровисто связал несостоявшемуся Миврининому насильнику руки за спиной, склонился над вторым, проверяя, жив ли тот.       — Я быстро, — пообещал спаситель, повернувшись к Миврине. — Дождитесь, пожалуйста, госпожа. С оружием обращаться умеете?       Миврина кивнула: с какой стороны за меч браться, она имела представление, хотя нож или кинжал был бы удобнее.       Он вложил ей в руки свой меч — больше, пожалуй, для успокоения, чем для реальной защиты — и, не разбирая дороги, побежал по тропинке вверх, к воротам.       Миврина погладила оплетённую кожей простую рукоять. А если спаситель не вернётся? Что ей тогда делать? Но почему тогда меч оставил, не побоявшись, что украдёт и исчезнет?       А вот мысль о том, что её не посчитали воровкой, отрезвила. Дела со стражей, да ещё и у самых границ владений Гильдии, ей точно ни к чему. Она посмотрела вслед своему спасителю, но тот уже скрылся за поворотом. Минут, может, пять-семь ему понадобится, чтобы позвать патруль, да столько же обратно бежать… Опираясь на меч, как на трость, Миврина попыталась встать. Разорванное платье повисло, нога стреляла болью так, что не наступишь. Разве что на карачках ползти… Она перехватила одолженное оружие поудобнее — на манер копья — и пристально уставилась на своих поверженных мучителей.       Вернулся спаситель быстрее, чем Миврина рассчитывала. И, судя по тому, что пару мрачных стражников, пришедших с ним, отчитывал, как нашкодивших детей — был офицером. Капитаном, не меньше. Хотя и разгуливал ночами по Портовому району в обычной неприметной одежде.       Миврина, так и не выпустив из рук его меч, сидела под кустом, обняв колени, и смотрела, как патруль уводит арестованных головорезов.       — Вы молодец, — неожиданно сказал спаситель. Он тоже посмотрел вслед уходящим, а потом сел на землю рядом с Мивриной. — Отлично справились, госпожа.       Миврина против воли хмыкнула: справилась с тем, что сидела на земле, вцепившись в меч, и не пыталась уползти подальше? Но от похвалы, тем не менее, стало теплее.       — Вы правда не пострадали? — осторожно спросил он. Повернулся, посмотрел пристально в лицо, и Миврина некстати подумала, что, должно быть, выглядит ужасно: растрёпанная, грязная, с ноющей от оплеухи распухшей щекой. Пришлось закрыть лицо ладонями и отвернуться, изображая перепуганную растерянную горожанку… А вот полузадушенный всхлип вышел сам собой, и к тому же получился пугающе достоверным.       — Проводить вас к лекарю? — участливо предложил стражник. — Или домой?       Миврина вздрогнула. Вот только домой — в логово Гильдии — ей и не хватало явиться под руку со стражником! А с другой стороны — куда? Сама она не дохромает, да и этот… вцепился как клещ, спаситель скампов, теперь не отпустит, пока не убедится, что она в безопасности…       — Только не домой, пожалуйста, не надо, — зачастила Миврина. Запахнула на груди обрывки платья, чувствуя, как отчаянно приливает кровь к щекам — опять же, очень достоверно. — Там… меня не поймут, будут шептаться…       И ведь правду сказала — и осудят, и шептаться будут, да только вот не потому, что едва не стала жертвой изнасилования. А из-за того, кто её спас.       — Вы не виноваты, — решительно, даже зло сказал стражник. — И никто не посмеет обвинять вас, госпожа…       Спорить сил не было, и Миврина без колебаний воспользовалась своим секретным оружием — слезами. Нос сразу распух, губы тряслись, плечи ходили ходуном… Не прошло и минуты, как её обняла тяжёлая тёплая рука.       — Хорошо, госпожа, — вздохнул стражник. — Тут недалеко, в городе, есть постоялый двор. Проводить вас туда?       Миврина закивала. Рука с плеч исчезла, стражник отвернулся — и принялся раздеваться. Слова застыли в горле, и Миврина только смотрела на его широкую светлую спину, совсем золотую в свете лун.       Жилет он снова надел прямо на голое тело прежде, чем Миврина успела сообразить, чего ради это раздевание. А широкую светлую рубаху, смущаясь и глядя в сторону, протянул ей. И отвернулся, пристально изучая спокойные воды Румаре.       Растерянная Миврина кое-как соорудила из мужской полотняной рубахи и остатков платья… ну, приличной одеждой никто бы это не назвал, но не до привередничанья было. Подол, в отличие от лифа, почти не пострадал, только измялся и испачкался; прикрытый едва не до колен свободной светлой рубахой, он мог создать хотя бы видимость пристойности. О лице с наливающимся синяком и безнадёжно испорченной причёске, увы, такое вряд ли можно было сказать. Но выбирать не приходилось. Миврина попыталась встать, но охнула и снова опустилась на землю — нога болела чудовищно.       — Готовы? — тихо спросил стражник. Обернулся, пристально посмотрел на неё — и вдруг подхватил на руки, как ребёнка.       — Прошу прощения, госпожа, — пробормотал он, явно смущённый. — Но, боюсь, иначе мы с вами и до утра не дойдём…       Миврина пискнула, неожиданно почувствовав себя совсем молоденькой глупой девчонкой, и обхватила руками его шею. Разглядывать его из-под полуопущенных ресниц было интересно: по-имперски красивое, правильное лицо, светлая короткая щетина на щеках и подбородке, сжатые губы… и багровые пятна на скулах, выдающие наивное, почти трогательное смущение.       Она легко, даже с удовольствием позволила ему распоряжаться: так, на руках, и отнести в ближайший трактир внутри городских стен, договариваться с хозяйкой о комнате для неё, даже занести по лестнице и аккуратно, как стеклянную, положить на кровать. Всё это было похоже на какую-то сумасшедшую, полубредовую свадьбу, и щекотное хихиканье так и пробивалось наружу, но Миврина старательно страдала — и продолжала тайком разглядывать своего негаданного рыцаря.       — Госпожа?.. — тихо окликнул он, уложив её на постель.       Игнорировать настойчивый, хоть и неозвученный вопрос, дальше было просто опасно. Как и врать, пожалуй: Миврину могла вспомнить хозяйка постоялого двора.       — Миврина Арано, — представилась она. — Я… Ну, живу… В… э-э…       — Госпожа Арано, — серьёзно сказал стражник. — Мне нужно уладить дела с арестом тех, кто на вас напал. Пожалуйста, дождитесь меня, мне нужно задать вам несколько вопросов.       Миврина усмехнулась про себя: куда же она денется с вывихнутой ногой? Да и были у неё подозрения, какого рода вопросы спаситель хочет задать… Почувствовала, что не каменный, пока прижималась к его сильной широкой груди. И — не возражала ответить.       — Хорошо, — скромно потупившись, кивнула она. — А вы?..       — Капитан Имперского легиона Иеронимус Лекс, — представился её спаситель. И, к счастью, сразу же вышел, не успев разглядеть, как расширились глаза Миврины.