Грязно-белое, фальшиво-золотое

      В роковой день Миврина, едва открыв глаза, поняла: ничего не получится. Всё пойдёт прахом — мечты и планы, охота и ловушка. Они с Еро проиграют. Капитан — раунд в своей игре с Лисом. Она, Миврина Арано — всё.       Дождь, зарядивший с вечера, и сейчас шуршал по крыше её фальшивого дома. Глухо стучали тяжелые капли по разбухшим от сырости доскам. Скреблась, выгрызая пол под пёстрым ковриком, мышь. Молчаливый Узул, фальшивый жених, склонился над котелком с пригоревшей кашей. Миврина лежала, не открывая глаз, и думала об игровой доске. Игроки обмениваются выпадами — и ненужные больше фигуры отправляются… Куда, интересно? На кладбище проигравших фигур? В тёмные воды Румаре с камнем на шее? Обратно в Лейавин, где такой вот дождь — каждый даэдров день?       Дождь закончится, сказала себе Миврина. Закончится, оставив после себя липкую вязкую грязь, которая киснет в Портовом районе неделями и всё никак не застынет сухой коростой. Успела даже огорчиться: уборки в доме будет невпроворот; каждый входящий притащит её на сапогах, эту вездесущую грязь городского дна. А бело-золотая башня, умытая, будет сиять над ними всеми в недосягаемой голубой вышине, роняя на город пятна света, похожие на фальшивые монеты.       Всё закончится, поправила себя Миврина. Так или иначе. А, значит, грязь на гнилом полу фальшивого дома — уже точно не её проблема.       Она запретила себе думать о провале. Её холодная, чистая голова — то, что сейчас нужно им обоим: и самой Миврине, и её капитану. Значит, она будет собранной и спокойной. А дурные мысли и тревожные сны — происки даэдра… Хотя, скорее уж, расшатанные нервы. Ничего более.       — Доброе утро, — не оборачиваясь, сказал Узул, безошибочно угадав, что она проснулась. — Я не стал тебя будить, ты в последние дни сама не своя. Заходил Кристоф, сказал ждать к обеду гостя.       — Хорошо, — отозвалась Миврина, садясь на постели. Заколола волосы наощупь: высоко и гладко, как обычно. — Выкинь своё варево, я сама приготовлю. И котелок перед уходом помой.       Если Миврина чему и научилась в гильдии — так это передавать послания. Она не сомневалась, что узнает о визите мастера-вора к Кристофу заранее и успеет предупредить Еро. Вряд ли счёт шёл на минуты — не станет дуайен сразу избавляться от горячей добычи, да и заказчик наверняка предпочтёт выждать хоть немного. Но чем меньше доверять случайности — тем лучше. Они не рисковали без нужды и продумали запасной вариант: друзья Лекса в Чейдинхоле должны были сразу после того, как станет известно о краже из графской крипты, передать весточку по своим каналам. Возможно, капитан уже знает. Правда, не так точно, как она: Узул, сам того не зная, замкнул цепочку. К обеду.       Сегодня в полдень ловушка захлопнется.       Под дождь выходить не хотелось. Миврина, проводив Узула, помаялась, бесцельно бродя по дому, но всё-таки вышла наружу. Прошлась по грязи, не обращая внимания на льющуюся сверху воду, и побрела к причалам. Матросы всегда что-нибудь продавали по дешёвке, порой даже и не совсем гнильё. А ещё там, возле доков, всегда отирался стражник — больше для виду и в светлое время суток.       По странному стечению обстоятельств все последние дни наряды в Портовый район получали только те стражники, которым капитан Лекс безоговорочно доверял.       Миврина и в самом деле купила солонины, жёсткой как подошва, и ломаных твёрдых галет в вощёной непромокаемой бумаге. Прошлась дальше и взяла у несчастного взъерошенного каджита листок «Вороного курьера» — обычно обитатели дна использовали газеты для растопки каминов и печей, но сегодня ей «Курьер» пригодится для другого: отвлечься от навязчивых мыслей. Проходя мимо скучающего стражника, Миврина обронила кошелёк. Тот, наклонившись, брезгливо вытащил его из лужи и протянул, держа двумя пальцами, ей.       — Спасибо, — равнодушно кивнула Миврина и добавила, неловко улыбаясь: — Вот, задумалась, что на обед приготовить.       Стражник пожал плечами и поплёлся — нога за ногу — в сторону городского острова. Миврина даже не обернулась, только натянула промокшую шаль на голову и поспешила домой.       На крыльце сидел мужчина. Вальяжно облокотясь о перила, он читал «Курьер» — словно бы устроился не на трухлявых влажных досках под протекающим навесом, а в собственном родовом поместье отдыхал в кресле у камина, лениво проглядывая свежую, специально для него слугой доставленную газету. Миврина замерла: незнакомцы в трущобах встречались нередко, но этот вёл себя… по-хозяйски как-то. Мелькнула мысль, что он и есть обещанный Арманом Кристофом гость. Тот самый, что должен был привезти статую графини Индарис.       Незнакомец — определённо незнакомец, память на лица у Миврины была неплохая — посмотрел на неё поверх газеты и улыбнулся. Если и правда от Кристофа, то сейчас он передаст ей привет от… в этом месяце, кажется, от фонда защиты снежных троллей.       — Я просто дождь тут пережидаю, — он пожал плечами, встретив её пристальный взгляд. — Не отвлекайся, красавица, и не обращай на меня внимания.       Миврина вздрогнула. Отчего-то опять обдало ледяным колючим предчувствием беды. Любой пустяк сегодня царапал оголившиеся нервы.       — Здесь тебе не постоялый двор, — копившееся с утра раздражение наконец нашло выход. — Иди-ка пережидай в другом месте, если неприятности не нужны.       Незнакомец усмехнулся и легко поднялся. Сложил, не торопясь, недочитанную газету, сунул под мышку и отвесил Миврине издевательски-галантный поклон. Спустился с крыльца, едва не задев её плечом, и, насвистывая, пошлёпал по грязи, не обращая внимания на дождь.       Миврина со смешанным чувством стыда и раздражения посмотрела ему вслед. Она и сама не понимала, что на неё нашло — будто бы этот бедолага в чём-то провинился. Впрочем, всех жалеть — жалелки не хватит. Миврина, отвернувшись, зашла в дом и как-то незаметно сама для себя почти сразу выкинула незнакомца из головы.       Солнца за тучами было не видать, и время текло бесконечно. Рагу из солонины давно поспело в горшочке, «Вороной курьер» прочитан трижды, а возле маленького оконца хижины, кажется, уже отпечатались на полу следы от её туфель — всё бегала, выглядывала, не захлопнул ли Еро ловушку…       Вести принёс Узул. Вошёл, грохнув дверью, прошлёпал — натащив, конечно, грязи на сапогах — прямо к столу. Обычно добродушный, спокойный орк явно был взбешён.       — Гоблиновы отродья, — рявкнул он в ответ на встревоженный взгляд Миврины. — Лекс припёрся. Весь район оцепил со своими псами легавыми, требует выдать ему Армана Кристофа.       — А где Кристоф? — Миврине не пришлось изображать тревогу, скорее уж наоборот: скрывать, как трясутся руки, и старательно контролировать голос, добавляя равнодушия.       — Да то-то и оно, — вздохнул Узул. — Где-то здесь прячется. Да ещё, говорят, горячий товар он уже получил. Чутьё, что ли, у этого Лекса?       «Чутьё его напротив тебя сидит, Узул. И даже помочь сейчас ничем не может, только ждать»       — Пойду выгляну, — Миврина поднялась. — Может, услышу что.       — Услышишь, — скривился Узул, — как Лекс со своими шавками Кристофа ищет. Сиди уж лучше. Сами, глядишь, придут. Настроен наш блажной капитан серьёзно, похоже: под каждый камень заглянуть собирается.       Миврина, не слушая, поднялась. Хоть бы одним глазком посмотреть…       Из-за двери глухо, невнятно донеслись голоса. Вроде бы Еро что-то говорил, звонко отзывалась Метредель, кто-то присвистнул, засмеялся.       Миврина почувствовала, как подгибаются ноги, дошла, пятясь, до стола и тяжело упала на стул, вцепившись тряскими пальцами в жёсткую спинку.       Короткий, чёткий удар в дверь. И ещё один. И ещё.       — Именем закона, откройте. Стража Имперского города.       Узул нехотя поднялся, потрепал, проходя мимо, Миврину сочувственно по плечу. Улыбнулся своей жутковатой орочьей улыбкой, оскалив клыки, и распахнул дверь.       На пороге стоял Еро… Нет. На пороге стоял капитан Лекс. Доспехи блестели от дождя, а лицо казалось каменным. Взгляд, которым он обвёл лачугу, не выражал ничего — и даже на ней, Миврине, не задержался, словно она была мебелью.       — Госпожа Арано, это ваш дом? — холодно спросил он, входя.       Миврина кивнула. За его спиной, как ей показалось, собрался чуть не весь Портовый район: заглядывали, перешёптывались, пялились на неё в упор. Лекс обернулся, собираясь закрыть дверь, но Метредель тенью поднырнула под его руку, вошла; за босмеркой, осмелев, протиснулись ещё несколько человек.       — Я… я тут живу, — призналась Миврина. — Можно сказать, что мой дом. Да. А что…       — А это ваш буфет? — Лекс, не глядя на неё, обогнул широкую кровать. — Откройте, пожалуйста, госпожа Арано.       Слова застыли у Миврины в горле. Она заозиралась, понимая, что всё, всё рушится… но не понимая, как и почему.       Взгляд Метредель сочился злым, ядовитым торжеством.       «Держать, только держать лицо, Миврина, это какая-то ошибка… Нет, это сон, кошмар, надо только проснуться…»       — К… капитан?..       — Мне сообщили, что украденная вещь может находиться у вас, госпожа Арано. Если вы невиновны, вам не о чем волноваться. Просто откройте буфет.       Он был совсем чужой.       Они все были чужие. Скалились — кто насмешливо, кто — с неприкрытой злобой. Они затравили, окружили, ворвались гудящей толпой в её — не её — дом, и ждали, оскалив крысиные зубы, финального акта.       Миврина уронила голову на руки, уже зная исход.       — Бюст, — сказал Лекс. — По всем приметам — украденный из гробницы Индарисов бюст графини. Госпожа Арано, я вынужден вас арестовать.       — Ай-ай-ай, подруга, — Метредель поцокала языком, обдавая притворным сочувствием как едкой кислотой. — Я-то думала, ты одна из нас… честных граждан. А ты, оказывается, спуталась с кем не следовало бы.       Мелкая тварь смеялась им в лицо, обоим. Еро застыл каменной статуей, и Миврина впилась взглядом в его холодные, чужие глаза… Злость, отчаянная ярость погибающего поднялась в ней горячей волной.       — Идиот, — выдохнула она. — Еро, ты идиот! Кому ты поверил?! Наверняка кому-то из гильдии! Ты засветил меня, и теперь… Я была верна тебе! Я рассказывала всё, что могла узнать!       Ну, хотя бы чего-то она добилась: Лекс дёрнулся, как от пощёчины, вздрогнул… Осталось упиваться хоть такой реакцией — вот только переживал капитан больше за провал своей охоты, чем за неё.       — Может быть, ты права, — холодно сказал Еро. — Может быть, тебя подставили. Или ты с самого начала вела свою игру, водя меня по ложному следу. Но в любом случае, Миврина, ты теперь бесполезна. Серый лис знает, что ты — мой информатор. Ты же не думала, что я буду долго доверять такой как ты?       «Информатор». Слово стало камнем, и камень повис на шее. С таким только в Румаре с моста, в холодную, как глаза капитана, воду — и забыть навсегда грязь белоснежных камней, фальшь столичного золота…       «Бесполезна». Конец игры, Миврина Арано. Битая пешка — с доски долой.       «Такой как ты». Всё встало на свои места, всё обернулось неприкрытой правдой. Безжалостной правдой, в которой безупречные офицеры стражи не путаются с воровками. А если путаются — то только в интересах дела; и наверняка сжимаются от омерзения, когда…       — Ты не можешь меня выбросить как грязную тряпку, Еро, — выдохнула Миврина. — Ты не можешь!       Холодное, отстранённое «могу» прошлось по сердцу, как удар кнута.       Осталось только вскинуть голову, так высоко, чтобы не видеть ни насмешки, ни злости — и выйти за ним следом. Спасибо, что хоть не в кандалах.       Когда она поднималась по каменным ступеням, не видя пути перед собой — капли дождя, а не слёзы склеили ресницы, остудили пылающие щёки — в спину ей прилетел камень.       Лекс, уловив движение — или заметив, как она споткнулась, сбившись с шага, — развернулся. Уставился на самозваную свиту, молчаливо торжествующую крысиную стаю Портового района, собравшуюся поглазеть на то, как предательницу с позором уведут в тюрьму. На свершение своей воровской справедливости.       — Следующий бросок будет расценен как нападение, — чётко, взвешивая слова, сообщил он всем сразу. Стражники подобрались, сразу насторожившись: тихая ярость капитана передалась и им. — И я с удовольствием арестую ещё кого-нибудь.       Его внушение подействовало — камни больше не летели. Но слова… Слова, которые Миврина не могла не слышать, били куда больнее.       Еро шагал молча, и Миврина видела только, как он в тихой ярости сжимает кулаки. Поверил, что она вела свою игру за его спиной? Бесился, что гильдия провела их обоих? Хоть бы взглядом одним дал понять, полсловечка бы сказал… Может, когда они покинут владения гильдии?..       — Отведите арестованную в тюрьму, — сказал Еро стражникам, едва они прошли маяк. — Я подойду позже.       Она ждала.       Ждала, свернувшись на соломенном тюфяке в крохотной камере столичной тюрьмы. Ждала, жадно вслушиваясь в шаги надсмотрщиков, позволяя себе пьянящую, ядовитую горечь надежды. Ждала, забываясь тяжелым недолгим сном.       И он приходил — в забытьи. Просил прощения. Не Лекс, бесстрастный, закованный в броню своих доспехов, а Еро, её Еро, улыбающийся и смущённый, растрёпанный и счастливый. Миврина бросалась к нему, захлёбываясь слезами, и то целовала отчаянно, прощая за всё прошлое и будущее сразу, то в ярости раздирала ногтями красивое лицо, выцарапывала из глазниц любимые глаза… И просыпалась, выныривая из грёз в стылый полумрак одиночной камеры.       Она расколотила глиняную миску с едой и сбила о стену кулаки. Она то ругалась грязно, по-трущобному, требуя у надсмотрщиков немедленно позвать Лекса, то срывалась на жалобный вой, умоляя о том же. Она прошла насквозь выжигающую изнутри вечность, бездну между надеждой и отчаяньем.       И к концу первых суток в тюрьме, сидя в углу и уткнувшись лицом в колени, вспомнила бело-золотую башню.       Никто не мог её разрушить, никогда — снаружи. Только изнутри башня могла пасть. Только сама башня властна стать разрушенной.       И впервые белое золото, безжалостный камень столицы дал Миврине кое-что ценное.       Урок.       Она успокоилась и очистила голову. Извинилась перед надсмотрщиками и попросила новую миску взамен разбитой. Напилась воды с привкусом тухлинки. Пригладила волосы, оправила платье.       И перестала ждать.       — Миврина Арано, — голос настойчиво вклинился в некрепкий, но целительный сон. — Госпожа Арано, вставайте.       — На суд? — равнодушно спросила она.       За двое суток она действительно стала равнодушной. Неподдельно-равнодушной.       — Н-не совсем, — замялся пришедший за ней стражник. Не надсмотрщик, отметила Миврина мельком. Жался в тюрьме, чувствовал, наверное, как давит на плечи отнюдь не белый — грязно-серый — камень тюрьмы. Изнанка столицы, её настоящее лицо, без прикрас и фальши.       — Суда не будет, — смущаясь, пояснил стражник. — То есть… Он был. Слушанье закрытое… было. Вас приговорили к… к ссылке, госпожа Арано.       Равнодушие на миг дало трещину, почти раскололось, оставляя Миврину снова голой и беззащитной. Ссылка… Не увидеть больше столицы, проклятой прекрасной столицы. И его.       Бело-золотая башня может лишь сама себя разрушить. Только изнутри.       — Хорошо, — кивнула Миврина. — Куда?       — Я не имею права… Не могу сказать, — замялся стражник. Вздохнул, глядя на неё, помолчал, выжидая, когда надсмотрщик отопрёт решётку-дверь. Протянул руку почти галантно — Миврине не хотелось думать, что она выглядит просто-напросто слишком жалкой, не способной устоять на ногах.       — Я слышал, куда-то в Илиак.       — Хорошо, — снова кивнула она. Будто автомат, ходящий и говорящий, но пустой внутри. Не чувствующий, не думающий. Почти не чувствующий — даже выжженные дотла, разбитые вдребезги, бело-золотые мечты держали крепко.       «Может быть, хоть краем глаза увижу… Хоть попрощаться же он придёт?»       Не пришёл.