Детское время или "маленькая" проблема

      Всё произошло слишком быстро.       Он даже не успел осознать ситуацию и испугаться.       Просто почувствовал сильный толчок в спину и в следующий момент упал на тротуар, сильно содрав ладони и коленки. Визг тормозов, какой-то шум, треск, чьи-то крики — всё смешалось в одно. Не сразу пришло осознание, что случилось, поэтому вдруг обступившие его люди несколько дезориентировали. Кто они? Что им от него нужно было?       — Детка, ты в порядке? — какая-то женщина опустилась перед ним на колени, обхватив его руками за плечи и взволнованно заглядывая в глаза.       Эдвард скривился. Голова раскалывалась от шума, руки и ноги болели, и по ним стекала кровь; хотелось плакать. Женщина, поняв, что вряд ли дождётся от малыша внятного ответа, осторожно прощупала его конечности, грудную клетку, затем аккуратно повернула к себе спиной. Эдвард не очень понимал, зачем это, ведь кроме боли от содранной из-за падения кожи ничего страшного с ним не случилось, разве что перепугался не на шутку, поняв, что на него летит автомобиль. Но ведь полковник оттолкнул его, значит, всё в порядке. Верно ведь?       «Полковник?»       Мысли формировались медленно, ещё медленнее приходило понимание, что именно случилось. Полковник. Полковник увидел, что на него несётся автомобиль и рванул вперёд, отталкивая на безопасный тротуар, а сам? Если он оттолкнул Эда, осталось ли у него время самому избежать удара? Сердце забилось быстрее, а к горлу подступила тошнота. Несмотря на всё больше проявляющееся детское мышление, Эдвард прекрасно понимал, что время до столкновения опекуна с машиной шло на секунды и… Полковник никогда не демонстрировал акробатические трюки, а скорость реакции хоть и была на высоте, тело вряд ли могло успеть освободить дорогу за столь короткий промежуток.       И люди не столпились бы вокруг и не кричали, если бы всё было хорошо.       Руки задрожали, горло свело спазмом и стало трудно дышать. Нужно было обернуться, но липкий страх сковал тело, не позволяя шевельнуться. И женщина. Женщина крепко держала за плечи и шептала что-то успокаивающее, при этом не позволяя посмотреть назад. Люди, столпившиеся позади него, бесконечно переговаривались и что-то кричали друг другу. Паника витала в воздухе, казалось, её можно было брать в руки и резать ножом.       — Кто-нибудь, вызовите скорую!       — Уже позвонила!       Два голоса особенно выделились из шума толпы, и Эдвард понял, что всеобщая паника начинает захватывать и его. Шок постепенно проходил, уступая мозгу право осознавать реальность. И реальность эта была совершенно не такой, какой бы мальчику хотелось её видеть.       «Нет. Нет, не верю!»       Это ведь не обязательно был полковник, верно? Скорая вполне могла понадобиться водителю: судя по скрипу тормозов и глухому удару, тот во что-то врезался. Может, в дерево? Ведь не обязательно это должен был быть человек! Но деревьев на дороге никогда не было, а люди стояли совсем рядом, в нескольких шагах. Это… Это вряд ли было дерево. Краем глаза мальчик заметил подбежавшего к толпе мужчину, голос которого раздался совсем рядом. Эдвард закрыл уши, не желая слышать, но каким-то образом самый страшный вопрос пробился сквозь пальцы, как и не менее страшный ответ.       — Что? Что там произошло?       — Офицера сбили.       «Нет! Нет-нет-нет! Нет!»       Слёзы поползли по щекам, сердце зашлось где-то в горле, а наружу вырвался полустон. В некотором роде это было похоже на нытьё, но Эдварда в тот момент не особо оно волновало. Вывернувшись из цепких рук обнимавшей его женщины, мальчишка бросился в толпу. Ему нужно было увидеть Роя, убедиться, что он жив, что он…       — Н-нет, не…       Растекающаяся по асфальту кровь, куски изорванной формы, развернувшаяся поперёк полосы машина и лежащее наполовину под ней тело. Ноги полковника находились под капотом и рассмотреть их не было возможности, а вот состояние верхней половины тела начальника повергло мальчишку в ужас. Первое, что бросилось в глаза — залитое кровью лицо и вывернутая под неестественным углом рука. Военная форма, видимо, разорвалась на груди, так как китель был расстёгнут и завёрнут за спину, открывая обзор на некогда белоснежную рубашку. Теперь же на ней чётко виднелось растущее пятно крови. Опекун не двигался и вообще не подавал никаких признаков жизни. Эдвард рвано выдохнул и сделал шаг вперёд.       — Полковник!       Мальчишка не успел коснуться бывшего начальника — чьи-то руки уверенно перехватили его под подмышки и подняли в воздух. Он отчаянно забрыкался, но отпускать его явно не собирались.       — Пусти меня! Полковник! Рой!       — Тш-ш-ш, не смотри. Скорая сейчас приедет. — Поймавшая его женщина оказалось той самой, которая минуту назад склонилась над ним, проверяя на наличие травм. Несмотря на попытку успокоить, её слова ничуть не помогали зашедшемуся в истерике Эдварду, который сейчас хотел лишь оказаться возле опекуна и убедиться, что он хотя бы дышит. Если дышит — значит живой, а об остальном пока думать не хотелось. Ни о полученных мужчиной травмах, ни о том, что теперь будет с ним самим, ни о том как рассказать всё команде полковника и Альфонсу, ни о чём-либо ещё. Страх затопил сердце, и единственное, чего хотелось, это убедиться что полковник жив. Просто жив.       Сирена известила о приезде скорой помощи, и толпа спешно расступилась, пропуская врачей к офицеру.       Что было дальше Эдвард так и не узнал — женщина унесла его подальше от места происшествия, не позволяя увидеть, что врачи делали с Мустангом. Но обострившийся в критической ситуации слух уловил голос врача и короткую фразу, смутно похожу на «разряд». Эдвард почувствовал, как всё внутри сжалось и замёрзло: неужели?.. Он не был уверен, что выдержит, если полковник умрёт при таких дурацких обстоятельствах. Зачем он полез на дорогу, зачем полковник кинулся его спасать? Он ведь не дал мужчине ничего кроме испорченных нервов и обидных слов, так зачем всё это? Почему этот дурак кинулся оттолкнуть его, зная, что рискует сам? Он ведь не любил Эда, так ради чего?       «Ты, Ал и команда — вы все моя семья. Поэтому не позволю, чтобы кто-то из вас умер раньше меня, особенно вы двое!»       Кажется, именно так выразился полковник, когда отчитывал Стального за покорёженные здания и полученные травмы, из-за чего мальчишка был вынужден две недели проваляться в госпитале. Эдвард закрыл лицо руками, понимая, что всё это время считал заботу Мустанга поддельной, на публику, а потому раздражался каждый раз, стоило мужчине заикнуться о его безопасности. А Рой не играл. Он действительно переживал за него, такого идиота. Заботился о нём, его безопасности. Настолько, что не раздумывая бросился под колёса автомобиля чтобы спасти.       Слёзы полились с новой силой, и Эдвард не сразу заметил, что начал всхлипывать, периодически хныкая в голос.       — Он ребёнка спасал, его тоже осмотрите, доктор!       Голос женщины на некоторое время вывел Эдварда из мыслей, и он опухшими глазами посмотрел на мужчину в бордовой униформе, на грудном кармане которой виднелся белый крест. Лицо врача мальчишка не запомнил — не до того было — а вот его серьёзные глаза и аккуратно ощупывающие его тело руки — очень. Уверенность и скорость, с которой врач провёл его осмотр и вынес вердикт «кроме ссадин ничего нет» заставил Эдварда несколько успокоиться: если этот доктор так быстро всё определил, значит был опытным, а значит, полковник был в надёжных руках. Верно ведь?       — Полковник. Он как? — В перерывах между всхлипами выдавил из себя Элрик и затаил дыхание, жутко боясь услышать страшное «умер». Глаза врача как-то грустно блеснули, но он по-доброму улыбнулся, положив ладонь на макушку Эда и легонько взъерошив.       — Живой. Но мы должны быстро отвезти его в госпиталь, чтобы всё было хорошо. Поедешь с нами? Нам нужно знать, кто он и кому из взрослых можно сообщить об… аварии.       Мальчишка яростно закивал и, утирая никак не прекращающиеся слёзы, начал вырваться из рук женщины, намереваясь вернуться на землю. Но врач сделал что-то удивительное: вместо того чтобы позволить ему бежать к карете скорой помощи, взял его на руки и сам понёс к автомобилю. Извернувшись, Элрик успел увидеть, как двое фельдшеров погрузили Мустанга на каталку и завезли в машину. «Всё будет хорошо. Всё хорошо. Хорошо».       Вопреки ожиданиям, к Рою его снова не пустили и всю дорогу Эдвард провёл на переднем сидении на коленях врача, вытянув шею в попытках разглядеть за угрюмыми фельдшерами опекуна. Получалось не очень, и единственное, что мальчишка действительно смог увидеть от Мустанга — это его руку. Здоровую (наверное), не ту, что была странно согнута. К ней тянулся провод капельницы или ещё чего, но всё остальное было скрыто телами медиков, занавеской и приглушённым светом. Противное пиканье какого-то аппарата давило на нервы.       Чтобы отвлечь мальчика от переживаний, а заодно заполнить необходимую информацию о пациенте, врач принялся задавать вопросы и вносить ответы в специальный бланк. Многого ребёнок поведать не смог, но имя, возраст и контактный телефон знакомых офицера дал. Это уже было что-то.

***

      Посмотреть на полковника ему так и не дали.       Эдвард съёжился на металлическом стуле в паре шагов от огромной двери, за которой исчез опекун и в которую его не пускали. Слёзы, истерика, ураган мыслей — всё это уже прошло, оставив лишь звенящую пустоту внутри и чувство безнадёжности.       Эдвард не любил больницы.       Эти места всегда у него ассоциировались с кровью, болючими уколами, всезнающими медсёстрами и… смертью. И непонятно, откуда взялось последнее. Их с Алом мама умерла дома — да, от тяжёлой болезни, но не в больнице. Отец вообще кинул на произвол судьбы и до сих пор от него ни слуху ни духу, а других знакомых, которые могли бы скончаться в больнице просто не было. Даже Хъюз погиб в телефонной будке ещё до приезда скорой, а не на хирургическом столе. Эдварда передёрнуло, стоило осознать, что именно он подумал. Мальчик тяжело вздохнул, вытер кулаком вновь потёкшие слёзы и поморщился, когда кожа вокруг глаз заболела. Он плакал и тёр её неизвестно сколько, поэтому не было ничего удивительного, что пошло раздражение. Мимолётно он подумал, что полковник бы отпустил какой-нибудь шутливый комментарий на эту тему, но только сформировавшаяся улыбка быстро погасла. Что, если полковник больше никогда не захочет говорить с ним? Или, ещё хуже, не сможет?       Эдварду приходилось слышать про состояние «овоща», в котором человек всё понимал (наверное), но не мог ни говорить, ни видеть, ни самостоятельно себя обслуживать. Мальчишка передёрнул плечами и замотал головой, яростно отвлекая себя от таких мыслей. Нечего хоронить полковника раньше времени! Он обязательно выживет! Обязан! Он ведь так хотел стать во главе Аместриса!       — Эдвард?       Сиплый женский голос прервал поток его мыслей, и Эдвард вздрогнул. Он был уверен, что продиктовал врачу номер офиса полковника, а значит, снять трубку могла только Риза Хокай. Скорее всего, она же сюда и приехала. Но вот голос, хоть и явно был женский, совершенно не походил на голос старшего лейтенанта. Слишком убитый. Тихий.       Мальчишка неуверенно поднял голову и почти сразу опустил глаза в пол. Это действительно была лейтенант. Но её вид кардинально отличался от того, каким он привык её видеть. Всегда строгая, собранная, уверенная теперь она напоминала потерявшегося ребёнка, не знающего, куда идти и к кому обращаться. Светлые волосы выбились из заколки, кожа вокруг глаз покраснела и выдавала пролитые слёзы, а китель явно был надет наспех, так как верхние кнопки были застёгнуты неправильно. Краем глаза Эдвард заметил, что сжатые в кулаки руки девушки подрагивали.       — Е-его опери-рируют. — вышло скомкано и почему-то с заиканием, но суть до Хокай он донёс.       Старший лейтенант поджала губы, едва заметно кивнула и мешком опустилась на сиденье рядом с мальчиком. Уперев локти в колени, девушка закрыла лицо руками. Эдвард почувствовал себя ещё более некомфортно. Риза Хокай никогда и никому не показывала своих слабостей, особенно перед самым юным членом команды. Но именно в этот момент, когда Элрик безмерно нуждался в уверенности взрослого, она была на грани.       «Если бы с Винри что-то подобное… Нет-нет, ни в коем случае! Но я бы тоже не смог нормально… ну…»— подростковая часть сознания завладела мыслями, немного успокаивая. Он понимал состояние Ризы. Понимал и, как бы не хотелось признаваться самому себе, полностью разделял её чувства. Несмотря на вечную грубость и дерзость, он успел привязаться к Рою Мустангу. И как подросток, и — тем более — как пятилетка.       Перед глазами всплыли моменты их совместного времяпрепровождения: как Мустанг учил пользоваться печатной машинкой, когда стало ясно, что с техникой Стальной не дружит, как — рискуя собственной работой — подыграл ему перед генералитетом, свалив вину за разрушенные здания на несуществующего террориста, как орал на него за его выкрутасы, когда оставались тет-а-тет. Воспоминания подростка-Стального претерпели некоторые изменения после трансмутации, и часть их «запряталась» глубоко в подсознание, если вообще не исчезла. Эдвард не был уверен, какая из теорий верна, но надеялся на первую. Во всяком случае, всё супер-важное он, вроде, помнил; зато только-только созданные воспоминания были свежи и исчезать не собирались. Шутки в госпитале, злая тётка из социальной службы, поход в дельфинарий, мячик, шахматы, то, как Рой сидел с ним во время ветрянки, заставлял пить морсы и мерять температуру, как мазал ему волдыри и отпускал забавные шутки и многое другое. Их последнюю ссору он тоже помнил. И свои слова, брошенные по неосторожности в порыве гнева и желании причинить боль.       — Простите меня!       Риза отняла руки от лица и смущённо посмотрела на мальчика.       — За что ты извиняешься?       — Это из-за меня полковник… — Эдвард поднял глаза к потолку и закусил губу, понимая, что сказать правду, признаться во всём оказалось куда тяжелее и страшнее, чем он думал. Когда старший лейтенант всё узнает, она будет в ярости. И другие члены команды тоже. Они не захотят больше общаться с нахальным мальчишкой, который только и может, что создавать проблемы. — Если бы не я, он бы не…       — Эдвард, ты ни в чём не виноват, — Хокай сглотнула и осторожно, будто бы не будучи уверенной, приобняла мальчика за плечи. — не только полковник, но я и остальные тоже бы рискнули, если бы это означало спасти тебя. Мы все тебя полюбили.       От откровения девушки Элрику стало только хуже. Он не заслуживал столь доброго отношения. Создавал этим людям одни только проблемы и всячески кривлялся на любое их замечание, в то время как они терпеливо сносили всё это и считали нормальным броситься под машину чтобы спасти его. Это было глупо, это… странно. Неправильно!       — Но я специально полез на дорогу! Мы с ним поругались! — голос Эдварда сорвался на крик, и мальчишка вскочил со стула, впившись взглядом в опешившую Хокай. — Я не послушался, а он сказал, что накажет, и я разозлился! И когда он хотел увести домой, вывернулся и бросился бежать! Я видел машину, но хотел, чтобы он испугался. Ведь если бы я поранился, виноват был бы он! А он бросился за мной! И я помню, что сказал до этого! Я сказал: «чтоб ты сдох!». А теперь его оперируют и врачи не знают, выживет ли он! Я слышал, как они говорили!       К концу признания по щекам ручьём текли слёзы, но мальчишка совершенно их не замечал. На душе стало немного легче, но вместе с тем пришла пустота и страх. Противный страх, что вот теперь Риза Хокай узнала его настоящего. Из-за него её любимый человек оказался на операционном столе и не было никаких гарантий, что он вообще выживет. Когда во время одного из совместных заданий полковника ранили, Хокай пришла в ярость и спустила в сторону стрелка всю обойму. Преступнику несказанно повезло, что после первой пули он успел спрятаться за стеной. Эдвард сглотнул, горло сжалось и мальчик потупил взгляд. Он понимал, что девушке нужно время чтобы всё осознать, но в одном был уверен точно: когда это случится, Хокай спуску ему не даст. И, как бы он ни храбрился, полностью подготовить себя к этому не мог. Но раз уж начальник не мог воздать ему за все оплошности, то его верная адъютант наверняка справится с этой задачей. Когда нужно, Риза Хокай была твёрдой и решительной. И, как бы больно ни было осознавать, он более чем заслуживал получить по голове.       — Значит, ты решил выскочить на проезжую часть только чтобы Рой почувствовал себя виноватым, пострадай ты?       Эдварда передёрнуло от того насколько безжизненно прозвучал голос старшего лейтенанта. Девушка подняла на него мокрые глаза и, казалось, посмотрела прямо в душу. Не ругала, не накинулась с кулаками и подзатыльниками, как должна была, а просто сидела на холодном стуле и смотрела. Мальчишка облизнул пересохшие губы, но это мало помогло. Кое-как собравшись с силами, Элрик кивнул.       Риза изо всех сил старалась держаться, но эмоции захлёстывали и сильно давило молчание врачей. Насколько она знала, оперировали полковника уже четвёртый час, и какие-нибудь вести должны были быть. И Эдвард. Она не была специалистом в чтении мальчика — с этим виртуозно справлялся Мустанг — но то что он приукрасил историю была уверена. Не мог Стальной алхимик (пусть и бывший) так обесценивать собственную жизнь. Просто не мог. Не после того, как цеплялся за неё всеми силами.       — Что ты недоговариваешь?       — А?       Эдвард удивлённо моргнул, не уверенный, к чему шёл разговор. Почему его не ругали, почему не ударили? Хокай ведь должна злиться на него: из-за него Мустанг попал под колёса! Так почему не ругает, почему молчит и так грустно смотрит?       — Я не недоговариваю, я… Полковник пытался подружиться, но мне не хотелось. Понимаете? Это моя вина, что он там теперь, — Эдвард указал себе за спину, на массивные двери, ведущие в операционную.       — Эдвард…       Скрип двери помешал Ризе закончить мысль.       — Рой Мустанг?       — Я!       — Мы за ним.       Эдвард высказался одновременно со старшим лейтенантом и стыдливо опустил голову, когда пожилой, уставший врач окинул его укоряющим взглядом. Каким-то образом он совсем забыл, что Хокай пришла сюда тоже из-за полковника. Получилось неловко.       — Мы остановили внутреннее кровотечение и собрали все переломы, но состояние тяжёлое. Он в реанимации, так что к нему нельзя… — врач поджал губы и как-то тяжело вздохнул, отведя глаза. Эдварду очень не понравился этот жест, в груди защемило. Мужчина поправил лацканы халата, снял и протёр очки, после чего вернул на нос. Искоса посмотрел на ловившего каждое его слово Эдварда и вдруг по-доброму ему улыбнулся. — После подобных ДТП на землю обычно падает мешок с костями и это просто чудо, что он жив. Это здорово. Потрясающая воля к жизни, плюс силы молодого организма! Но о карьере офицера ему, конечно, придётся забыть… Но это мелочи, так что не волнуйся. Всё будет хорошо, — доктор ласково потрепал Эдварда по волосам, после чего поднял глаза на Ризу: — можно Вас на минуту?       Хокай сглотнула, на мгновение зажмурилась, потом вся как-то подобралась и сосредоточенно кивнула. Сил на слова не осталось. По позвоночнику прошлась дрожь, но девушка старательно держалась прямо — Эдвард и так подозрительно прищурился, не хватало только усилить его беспокойство. Потому что несмотря на вечные ссоры и пререкания мальчик был привязан к полковнику, зависел от него и по-своему любил. Хватило того, что он и так винил себя за случившееся. Врач отвёл девушку в конец коридора, на достаточное от детского слуха расстояние. Атмосфера вокруг них как-то резко изменилась, и Риза поняла, что теперь этот мужчина не скажет ничего кроме правды. И, видимо, страшной правды.       К глазам подступили слёзы, горло сдавило, но Хокай держалась. Потому что вердикт ещё не озвучен. Потому что она должна оставаться сильной. Потому что когда-то она обещала Рою Мустангу.       — Не буду давать призрачных надежд: мы не можем гарантировать, что он выживет, но ребёнку я такое сказать не могу. Состояние стабилизировалось, но остаётся тяжёлым. Сильная черепно-мозговая; сломаны обе ноги, включая правую лодыжку — он может хромать всю жизнь; сломаны рёбра и лучевая кость правой руки. Позвоночник цел, что удивительно. Большая кровопотеря и возможная потеря зрения на левом глазу ввиду повреждения соответствующего отдела мозга. Но тут как карта ляжет — зрение может вернуться, а может и нет. Ушибы внутренних органов. В любом случае, молитесь, чтобы пережил ночь, иначе… — врач развёл руками и опустил глаза в пол, словно бы извиняясь, — сами понимаете, мы не всесильны.       Риза понимала. Понимала и оттого едва могла стоять, чувствуя, что тело вот-вот предаст её, ноги подкосятся и она упадёт. Она была готова к подобному, чувствовала, но услышать из уст врача оказалось в разы тяжелее. Словно в один миг отобрали надежду и, разорвав на мелкие кусочки, выбросили вон. Стук сердца сходил с ума, и девушке казалось, что не только она, но и врач и весь госпиталь может его слышать. Каким-то непостижимым образом ей удалось совладать с губами и голосом и выдавить слова благодарности. За то что врачи сделали всё что в их силах. За то что не обманывали. За то что сочувствовали — это было видно и в глазах доктора, и в глазах проходивших медсестёр.       Врач неловко кивнул в ответ, осторожно хлопнул по плечу, выражая поддержку, и, пройдя мимо застывшего на том конце коридора Эдварда, вернулся в отделение реанимации. Риза нащупала рядом со стеной пластмассовый стул, не смотря опустилась и принялась обдумывать, как сообщить новости мадам Кристмасс и Ванессе — приёмной матери и сестре полковника. Они должны были узнать.