Я, Довакин

В следующие полторы недели Аргис редко видел Берхейд и мало говорил с ней. Письма Балгруфу и Туллию всё же были составлены и отправлены по назначению. Хотя при Аргисе их не читали вслух, он ни за что не поверил бы, что вопрос о судьбе Корира Винтерхолдского занимает в любом из них больше пары строчек. Почти каждый день Аргис ходил в город — глянуть обстановку, поговорить с воинами да поупражняться с мечом и щитом. Кроме того, для Довакина несколько раз приходили послания — из Солитьюда и от Предвестника Соратников. Народ скоро привык к новому ярлу и присутствию Легиона, к тому же товаров на рынке и в лавках стало намного больше — Восточная Имперская Компания проворно развернулась здесь, и виндхельмские и данстарские купцы не отставали от своих давних соперников. Но очень скоро, когда с приближением Огня Очага пришли ночные заморозки и лютые ветры, ходить через мост по два раза в день стало совсем не здорово, так что Аргис почти перестал покидать Коллегию. Не зная, чем себя занять, он заобщался с поварами и слугами, кроме того, среди служанок, кроме Илвы, нашлась ещё одна, по имени Рагни — обе говорили с ним весьма тепло и ласково, часто спрашивали про войну, Маркарт, Легион, но особенно про архимага. Он рассказывал не больше, чем дозволила бы Берхейд — девицы же настойчиво не отставали, похоже, соревнуясь, кто больше выведает. Давно пора было затащить любую из них вечерком к себе в светлицу, и он уже собрался это сделать, но Берхейд словно почуяла неладное. Выловив в одном из коридоров, ухватила за ворот и прошептала на ухо: — Ты, я вижу, скучаешь тут. Не вздумай оприходовать какую-нибудь служанку. — Да ты что говоришь, тан? — Эти две овцы набирают вечером бадью в моих покоях. Они не должны отвлекаться, понял? — Проверяешь меня, значит? — Нет, просто девицы болтливы. И не хочешь же ты разбить одной из них сердце? Мы скоро уезжаем — в долгое путешествие вдвоём. Потому что нам давно пора домой. Её губы так и требовали жаркого поцелуя. И Аргис, прижав её к ближайшей стене, обхватил ладонями непокорную голову и крепко приник к губам. Бесконечно долго они не отрывались друг от друга, а тишина звенела вокруг. Потом где-то близко послышались шаги, и Берхейд вырвалась и со смехом убежала прочь. Каждодневный хмурый дождь быстро сменился мелким мокрым снежком, а потом и пушистым снегопадом, ледяные ветры завывали в переходах, опавшую листву во дворе замело белым покрывалом, а солнце надолго скрылось за непроглядными тучами. Прошёл без трёх дней месяц их пребывания в Коллегии. Тем же вечером Берхейд позвала его к себе. В покоях сильно пахло грибами, тиной и чем-то ещё — только что здесь варили зелья. Она сидела за обеденным столиком, и яркий колдовской огонёк плясал над головой. — Завтра мы отправимся в Солитьюд, хотя объявлено, что в Вайтран по южной дороге. Так что не трепи об этом прислуге, ясно? — Яснее не бывает, тан. — Хочешь посмотреть несколько любопытных грамот? Она положила на середину стола несколько бумаг. Аргис сел напротив и пролистал предложенное: — Те самые свидетельства против Ульфрика и Мавен? Где они лежали? — Хранились у Фаральды. Ты, конечно же, опять скажешь, что я зря доверяю альтмеру. Но в этих покоях их никак нельзя было оставлять. Сундук Фаральды — самое надёжное хранилище в Скайриме. Читай, если любопытно. — Да, я опять скажу, что ты зря доверяешь альтмеру. — Фаральда родилась в Скайриме, никогда не ездила на Саммерсет и вообще южнее Имперского Города. Служит здесь уже больше двух сотен лет. И ни разу не проявила ко мне ни капли злонамеренности. Ты видел, как она обходится здесь со всеми и как общается со мною. Пока я странствую вне Коллегии, она надёжно держит прислугу и учеников в руках, да и всему этому учёному клубку змей не позволяет перегрызться. — Ну и что? — А то, что она — самый сильный маг Разрушения в Скайриме, один из сильнейших в Империи. Намного мощнее меня и всех остальных в этих стенах и южнее. — Может, у Талмора тысячи таких же. Что толку от тебя, неё и двоих драконов? — Нет у них ни тысячи таких, ни даже десятка, довольно. Читай. Она поднялась, обошла стол и, бережно обхватив ладонями его голову, запечатлела на макушке поцелуй. Аргис нетерпеливо схватил её за руки, выронив все бумаги, но она отстранилась и ушла к своим зельям. Мавен Чёрный Вереск обращалась к Астрид из Тёмного Братства и в одном письме спрашивала весьма доброжелательно, но туманно о делах и своих заказах, в другом требовала немедленного выполнения оплаченного договора. В общем, всё понятно. А вот талморские записи об Ульфрике были куда более занимательны, хотя в общих чертах обо всём этом он давно знал. «Положение: актив (несговорчивый), бездействующий, одобрение уровня Посланника. Описание: ярл Виндхельма, предводитель восстания Братьев Бури, ветеран Имперского Легиона. Условия: Ульфрик впервые попал в поле нашего внимания во время Первой войны против Империи, когда был пленён во время боёв за Башню Белого Золота. На допросе мы узнали о его возможной ценности (сын ярла Виндхельма), и он был назначен в качестве актива следователю (теперь Первый Посланник Эленвен). Его заставили поверить, что сведения, полученные от него на допросе, оказались решающими при захвате Имперского города (на самом деле, город пал до того, как он сломался); а затем ему позволили бежать. После войны была установлена связь, и он доказал свою ценность в качестве актива. Так называемый Маркартский Инцидент был особенно важным с точки зрения наших далеко идущих задач в Скайриме, хотя в итоге Ульфрик полностью отказался от прямого общения. Настоящие данные: прямое общение частично возможно (только в самом крайнем случае), но в общем актив должен рассматриваться, как спящий. Пока гражданская война идёт в настолько неопределённом виде, мы должны оставаться в стороне. Происшествие в Хелгене являет собой пример исключения — очевидно, смерть Ульфрика резко повысила бы вероятность победы Империи и, тем самым, нанесла бы ущерб нашему общему положению в Скайриме. Примечание: совпавшее по времени нападение дракона на Хелген всё ещё пристально расследуется. Очевидный вывод заключается в том, что тем, кто стоит за драконами, также выгодно продолжение войны, но это не означает, что их намерения совпадают с нашими. Победы Братьев Бури также следует избегать, однако, даже настолько незаметная помощь должна быть тщательно отмерена». (1) Прочтя, отодвинул бумаги. — Настоящий норд убил бы себя или предпочёл бы умереть под пытками, а не раскалываться и бежать, чтобы потом затеять свару по указке эльфов. — Нельзя убивать себя — боги не одобряют. И каждый норд обязан стремиться в Совнгард — в то войско, что ожидает последней битвы. А как ты поступил бы на его месте? — Я же сказал. — Будь ты единственным наследником своего отца-ярла? — Это не помешало ему навсегда отправиться к Седобородым — и всё равно потом уйти от них. — Ты сейчас старше его тогдашнего почти на десять лет. — И что с того? — Как бы тебе и мне когда-нибудь не припомнили, что ты в Маркарте выжил и при Маданахе, и при Ульфрике. Ну да пустое. — Ты слишком снисходительна к одному из них, вот что. — Однако же, оба пали от моей руки. Она медленно вздохнула, раздувая ноздри и не отрывая взгляда от его лица. Потом как-то вдруг незаметно и неслышно приблизилась. Прошелестела: — Ты уже клялся мне в верности, и я не стану просить об ещё одной клятве. Но помни, Аргис. Никогда не предавай меня. Никогда, слышишь? Она обхватила его ладони своими, несильно сжала. Наклонилась к нему: — Иначе я вырву и сожру твоё сердце. Дотянусь, как далеко ты ни ушёл бы, куда ни скрылся бы. Будь верен — и умрёшь счастливейшим из людей — и в самых преклонных летах. — Я — твой меч и твой щит, тан. — Помни, кто я. — Помню, Шезаррин. Так они простояли некоторое время, потом она отпустила его. Потирая помятые ладони, он наблюдал, как она собирает и уносит в сторону бумаги — и никак не мог понять, что за чувство его сейчас неотступно терзало. Наконец, спросил: — Доставим их Туллию, так? — Верно. Давно обещаны ему. Но эти бумаги могут оказаться и подлогом, и полуправдой. Однажды я спрошу об этом Эленвен — когда она уже не сможет солгать, — она вновь приблизилась, на сей раз держа в руках какую-то блестящую штуковину. — Я не очень понимаю людей и меров. Но ложь и страх чувствую всегда. Помни и о моём зверином чутье. Похоже, этим вечером она надышалась паров от зелий и была немного не в себе. Иначе откуда такая откровенность? — Погляди. И протянула ему то, что держала в ладони. Это оказался круглый прозрачный камень размером с кулак Аргиса. Тёплые отблески свечей играли на множестве его граней, вспыхивали и угасали. — Это алмас, иначе называемый диамантом или гелозией. Самый дорогой, редкий, прочный и чистый камень на свете. Таких огромных ещё никто не находил и не видывал. — И откуда он взялся? Из двемерских пещер? — Уголь древесный. Проще всего создать алмаз из уголька. Проще, чем золото из железа, — она вытянула руку вверх и покрутила камушек в ладони — тот зашёлся белыми и цветными вспышками, переливами цветов и света. — Толфдир научил меня обращать уголь в прозрачные каменья. Никто больше не знает этого способа. — И зачем тебе этот камень? — Увидишь, — она положила драгоценность в алый бархатный мешочек и оставила на столе. Аргис поднялся и подошёл вплотную: — Мне надоело ждать. Она рассеянно глянула в ответ, а потом взвизгнула, когда Аргис подхватил её на руки. — Слуги услышат. — Не позовёшь — не придут. — Нирия здесь постоянно шляется… — Испепелишь её. — Да! — алчно выкрикнула она и рассмеялась. Аргис нетерпеливо кинул её на постель и рухнул рядом. Их губы жадно встретились, дыхание сорвалось в общий стон. Нависая сверху, он запустил руку под юбки, к её горячим трепещущим бёдрам, другой рукой стискивая грудь. — Ну же… — чуть не рыдая от нетерпения, она притянула его, сжимая коленями бока. Аргис наконец вошёл — почти сухое горячее нутро неохотно расступалось, наверняка было больно, но это волновало обоих в последнюю очередь. Одежда улетела на пол рядом с постелью, а полог так и остался распахнут. Прерывистое дыхание на щеке и шее, стоны в самое ухо, цепкие жёсткие пальцы на плечах. Он отвечал, крепко сжимая её бёдра, с рычанием двигаясь резче и глубже — глухой болезненный стон прозвучал ему в ответ. Долгие минуты спустя, немного насытившись, они перевели дыхание, и Берхейд перекатилась на живот. Тяжело навалившись и как следует придавив её к ложу, он прошептал ей в шею: — Довольна? Она не отвечала, не в силах сдержать тихих стонов и всхлипов, особенно сладких, когда он налегал сильнее. И прикусила ладонь, как часто делала, чтобы не закричать. Ускоряясь, он сам едва сдерживал стоны, наслаждение от каждого толчка делалось все острее, сжимало живот раскалёнными тисками и кружило голову. Приблизившись к наивысшей точке, он резко вышел, чтобы залить семенем её напряжённую спину. Она тихо сдавленно всхлипывала, сотрясаясь мелкой дрожью, и мокрая от пота кожа блестела в тёплом сиянии свечей. Он упал рядом, переводя дыхание, и они потянулись друг к другу за поцелуем. Потом, кажется, полчаса или час спустя, она безжалостно вытолкала его восвояси, велев до рассвета собраться в путь. Мутная хмарь над морем и городом висела с вечера, к утру сделавшись лишь непрогляднее. Они ступили на мост, когда робкие лучи солнца едва начали пробиваться сквозь чуть истаявший туман. Волшебный огонёк плясал перед Берхейд, так что ненадежные камни почти не терялись в тумане. Они зашли и в Длинный дом попрощаться с легатом и ярлом Кралдаром. Севан Телендас, даже если его хоть сколько-то занимало, не стал спрашивать, куда они направляются. Зато Мейлур Селот принялся чопорно заверять: — Желаю вам благополучия в дороге, архимаг. Выражаю надежду, что все ваши начинания окажутся успешны и принесут радость и преуспеяние… Ярл оборвал его: — Мейлур, уймитесь. Все видят вашу радость. В тронном зале обнаружился незнакомый альтмер, который занимал кресло во главе стола напротив ярла. Впрочем, с Берхейд они явно виделись не впервые, приветствуя друг друга по имени. Очередной выходец из Коллегии, значит, как и почти все придворные маги. На конюшне ярла путники взяли четверых приземистых мохноногих лошадок; двоих слуги поспешно нагрузили кормом, сколько те могли унести, а также свернутыми палаткой и спальниками. Аргис выехал первым, привязав повод гружёной лошадки к своему седлу. Промозглый холод разогнал людей по домам, лишь немногие встретились на главной городской улице. Несмотря на рыночный день, базарная площадь оказалась почти пуста. Нахохлившиеся торговцы кутались в плащи и даже не зазывали покупателей, лишь уныло прохаживались вокруг своих палаток с кое-где укрытыми дерюгой или холстиной товарами. Имперские дозорные тоже старались не высовывать носов из-под капюшонов, а голоса их приветствий офицерам быстро глохли в тумане. Когда город скрылся в серой пелене за спиной, а дорога сделала несколько поворотов, они остановились на краткий привал, а потом Довакин вывела своих лошадок вперёд и поскакала быстрее, чем прежде. Всегдашняя её нетерпеливость, которую Аргис замечал, стоило им лишь пуститься в путь, возрастала с каждым поворотом. Мимо проходили редкие путники, ехали всадники и гружёные телеги. Звуки терялись в тумане, мир сузился до расхлябанной колеи впереди и еловых ветвей и зарослей снежноягодника и можжевельника по краям. Наконец, Аргису надоело высматривать дорогу в нескольких шагах под ногами лошадей и шарахаться от встречных ездоков: — Да Крикни же, тан! Дороги не видать. Та лишь отмахнулась. — Быстрее ж поедем, строптивая ты женщина, — но он знал, что спорить бесполезно. Довакин так и не разогнала туман, пока они не свернули на горную тропку к Саарталу и не поднялись по ней на приличную высоту. День давно перевалил за середину. Крик ворвался в царящую над миром белесую муть, затерялся в ней. Горы вернули едва слышное искажённое эхо, но очень быстро погода начала меняться, как менялась всегда после этих Слов, брошенных в небеса. Туманы истаяли, обнажив тёмные горы да припорошенные мокрым ноздреватым снежком придорожные заросли и поросшую по краям жухлой травой неширокую мощёную тропу. Со светлого неба промеж далеких горных кряжей взглянуло предзакатное солнце. — Охота же тебе мокнуть в тумане. Лошадей простудим. — Этот Крик я дарю горам и открытому небу, а не еловым шишкам. — Да неужто? — Ты дубинушка. Если разогнать туманы, то быстрее мороз ударит и вместо дороги получится каток. — Хм, да, твоя правда, тан. Они устроили привал на небольшой прогалине в отдалении от тропы, осмотрели, досуха обтерли и покормили лошадок, потом привязали их и сняли сёдла. Наломали веток, набрали подмоклого валежника и лапника для костра. Магическое пламя не боялось сырости, так что костерок живо разгорелся, будто составленный из сухого хвороста. Солнце давно спряталось за горами, и сумерки медленно опускались на тихую землю. Шесть дней спустя, после медленного пути по узким тропам на дне пустынной долины меж горными кряжами, утомительного слепящего света солнца и снегов, они вышли к морю. Лошади ступали с усталой осторожностью и не быстрее пешехода, особенно когда земля пошла вниз, к студёным водам. Снежный покров истончился уже в половине дня пути от моря, и сквозь него проступили тёмные острые камни и редкие заросли колючих жухлых трав, а холодный солоноватый ветер вольно гулял по округе, трепал гривы и шерсть лошадей и мех на шубах путников. Идя пешком, Аргис обошёлся бы добрым медвежьим или саблезубьим плащом да шапкой, но в седле было куда холоднее. Неохватный простор раскинулся под серыми небесами, и море едва слышно гудело далеко внизу, но уже отсюда можно было увидеть, как оно нешироко вдаётся в берег, а по левую руку на север уходит гряда камней, и седые горы полуострова плывут в туманной дали, по правую же тянется вода, и ближний большой остров за нею виднеется далеко-далеко, на самой границе с небом. — Вероятно, где-то здесь первые из людей ступили на тамриэльскую землю, — объявила Берхейд, без труда перекрывая голосом шум ветра и птичий гомон. Указала рукой куда-то вдаль, за морские просторы. — Там, далеко за большой водой, за грядами земли, что оправляют этот залив, в сердце скалистых берегов скорбного острова вырублена гробница Исграмора, Предвестника всех нас. Мало в Скайриме столь величественных упокоищ. Словно сама кровь древней Атморы гудит в стенах её, а мхи и камни дышат тем же воздухом, каким дышали первые люди этого мира. — Довакин и там побывал. — Мы принесли Вутрад Исграмору. Охотница Эйла, Вилкас с братом Фаркасом. И я. Смешная и нелепая история. Нас встретили не драугры — призраки. Духи первых Соратников. Не стану рассказывать, сколь доблестно проявили себя близнецы, но у нас с Эйлой появился вечный повод их высмеивать. После того, что там произошло, ни одному из них уж не стать Предвестником. Эйла не позволит, и я тоже. Но и Эйла — более чем достойный Предвестник, хотя и не сдержана порой. — Так они до сих пор в ваших рядах? Расскажи, за что высмеиваете их. Аргис хотел бы во всех подробностях узнать, как проявили себя в битве с призрачными воинами незадачливые братцы, но Берхейд почему-то наотрез отказалась рассказывать об этом. Они пустили лошадей немного быстрее — рыбацкий посёлок на холме приближался невыносимо медленно. Не больше двух десятков хибарок, дымящие трубы, костерки перед домами, развешенная на верёвках рыба. В отдалении от домов, у маленькой пристани стояли лодочки и шхуны. Наверняка сюда заходили и китобои. Несколько местных жителей вышли навстречу гостям, и Аргис спросил, есть ли в поселке рыбная мука на корм лошадям и тёплый кров для путников. Мука нашлась — наверняка заготавливали для тех, кто в летние месяцы путешествовал в этих краях верхом. Разумеется, нечего было и думать о продаже лошадей в приморском поселке. Рыбаки подсказали, что с другой стороны полуострова можно сесть на торговый корабль. Хотя Берхейд совершенно наверняка знала всё о здешних дорогах, не раз хаживая к морю Призраков и вдоль берегов, всё же не спешила вмешиваться в разговоры с местными. За небольшую плату нашлись в поселке и постели в общей клети многолюдного дома, и тёплое место для лошадей. А назавтра, выдвинувшись с рассветом, путники уже к полудню добрались до соседнего посёлка — почти не отличимого от первого, но с более широкой пристанью. Из трёх кораблей один нынче готовился отплыть в Данстар, а оттуда в Солитьюд. Два дня спустя Аргис и Берхейд сошли на данстарскую пристань, ведя лошадей под уздцы. Заваленный снегом город в кольце гор пах дымом печей и плавилен, мыловарнями, рыбой и солью, по мосткам и берегу сновали моряки, грузчики, торговцы и шлюхи. Не меньше трёх десятков кораблей качались на волнах у причалов. Выдался ясный морозный день, так что прилавки большого припортового рынка ярко пестрели товарами со всей Империи. — Хоть какой-то толк от нашей победы. При Братьях Бури здесь было совсем как в Винтерхолде — толком никаких товаров, только соль да рыба!