Взаимопомощь

      Сынмин c Хёнджином это между собой совершенно не обговаривали вообще-то, но они оба негласно пришли к совместному выводу, что с их сделкой придется повременить. Оба были хороши: покалеченный, избитый Сынмин, которому ну никак не стоило тренироваться после таких-то ударов в живот, ну и Хёнджин со всё ещё перебинтованной рукой, что явно не смог бы писать конспекты.       Чонин всё по-прежнему сверлил взглядом широкую хёнджинову спину, несмотря на то, что Сынмин говорил ему перестать делать это. Но Ян отказывался униматься и шипел при любом упоминании Хвана настоящим злым котом. На это было очень забавно смотреть, потому что Чонин сам по себе мухи без надобности не тронет, и выглядит он до того безобидно, что его враждебность кажется в какой-то степени даже милой. Но вот таким был этот паренек — любой, кто навредил дорогому ему человеку, становился автоматическим врагом номер один.       Вообще, Чонин очень хороший и добрый человек. В детстве у Сынмина не было друзей, да и в средней школе тоже. И только когда он поступил в Сеул в эту старшую школу, Ким начал находить общий язык хоть с кем-то. Сначала с Чаном, что помогал ему освоиться, не только потому что обязывали полномочия президента, но и потому что Чану в принципе нравилось проводить время с Сынмином. Потом Бан познакомил его с Минхо и Уджином, тоже состоящим в студенческом совете. Ну, а затем на голову Кима свалился этот очаровательный мальчишка в брекетах — солнышко Ян Чонин. С ним Сынмин сдружился настолько, что казалось, что они были знакомы всю жизнь, и даже в прошлой были рядом уж точно.       Они рассказывали друг другу свои самые тайные секреты. Сынмин честно говорил о том, что, кажется, порой ненавидит своих родителей, как бы это ужасно не звучало. Он тогда думал, что Чонин осудит его, это ведь родители, какие бы они не были, их нужно любить и уважать. Но Чонин на удивление понял его и ни капли не осудил. Также, как и Сынмин его, когда узнал, что Ян немножечко гей и немножечко влюблен в Бан Чана.       Чонин, пусть и не выделялся особенной силой и в передряги по максимуму старался не лезть, так как ненавидел драки, ради Сынмина всегда рвался в бой первым, вооружившись самой толстой книгой в рюкзаке. Причем буквально. Помнится, когда Кима задирали старшеклассники, намереваясь отобрать у него деньги, на помощь в ту же секунду прибежал совсем не отличающийся силой и габаритами Чонин. И побили вообще-то тогда в итоге обоих, оставив без денег в карманах, но главное, что они были вместе. — Он тебя побил, значит, а теперь ходит, как ни в чем не бывало, — фырчит, как лисёнок, Чонин, увидев на том конце коридора смеющегося с Чанбином Хёнджина. — Да успокойся ты уже, — хмыкает в ответ Сынмин, взгляда своего не отрывая от учебника по химии. Контрольная по химии была важнее. — Не успокоюсь. Зло должно быть наказано. — Но не пойдешь же ты сам его наказывать. Ты себя в зеркале-то видел? — смеётся Сынмин, тыкая друга в его худые ребра. — А я тебе покажу, — гордо вскидывает носик Чонин и направляется прямо к футболистам. Сынмин хватает его за рубашку, пытаясь остановить, но тот отдергивает его руку и продолжает идти. — Черт, Чонин, не надо, — уже порядком испугавшись за друга, повышает голос Сынмин. Он до сих пор помнит, как однажды разозлившись, Хёнджин агрессивно прижал его к стене, перед этим буквально ударив об неё. Но друг уже ушел на достаточно большое расстояние. Сынмину ничего не оставалось, кроме как поспешить за ним, нервно поправляя очки на переносице. Если кто-то посмеет обидеть его лисенка, он этим самым учебником по химии пришибёт любого.       А Чонин, на ходу доставая из рюкзака бутылку сладкой шипучей газировки, активно её взбалтывает. А после, проходя как раз мимо Хёнджина с Чанбином, якобы спотыкается и открывает крышку, отчего напиток приторно-оранжевого цвета фонтаном разбрызгивается вперед, прямо на стоящих парней. Пока те стоят в шоке, Чонин делает виноватое личико и лепечет что-то наподобие «ой-простите-извините».       Сынмин старается сдержать свой рвущийся наружу смех и лишь хихикает незаметно в кулак, чувствуя гордость за своего хитрого лисенка. А затем он замечает краем глаза справа от себя Чана, что смотрит на эту картину, улыбаясь своими очаровательными ямочками. Ким делает пометку в голове рассказать позже об этом Чонину и делает уже шаг навстречу другу, чтобы забрать его и уйти в класс, но тут президент студсовета опережает его и сам первый подходит к парням. — Ох, Хёнджин, Чанбин. Что это с вами, парни? — говорит он притворно удивленным голосом, а затем поворачивается к замершему от звука его голоса Чонину и с улыбкой протягивает ему ладонь. — Ты в порядке? — Сейчас будет не в порядке. Какого хрена, пацан? — рычит Чанбин. Большая порция липкого шипучего душа досталась ему, что весьма Чонина разочаровало, но тот был в черном и было не особо видно. А на Хёнджине была белоснежная футболка, теперь причудливо окрашенная мокрыми оранжевыми пятнами. Чонин бы отпраздновал победу, да только вот теперь ему было не до этого совсем. Его краш, первая любовь, и собственно человек, из-за которого Ян осознал свою ориентацию, сейчас стоит над ним с протянутой рукой и улыбается, словно ангел. Чонин что, ударился головой, когда нарочно спотыкался, умер и оказался в раю? — Блин, ты мне футболку должен, мелкий, — раздраженно произносит Хёнджин, осматривая весьма дорогую, между прочим, вещь. А Чонину вот вообще не до него. Он осторожно хватается за Чана и поднимается, стараясь не умереть от бушующих эмоций. Потому что он держит руку Бан Чана, господи! Это его награда за наказание зла? — Отстань от него. Вы видимо оказались в ненужном месте, в ненужное время, — просто произносит Чан. А Сынмин замечает, как тот незаметно для остальных подмигивает его другу. Похоже, Чонин всё. Выпал. Придется потом откачивать. — Так это мы теперь ещё и виноваты? — давится своим возмущением Чанбин. — Никто не виноват. Не надо делать из этого лишние проблемы. Разошлись и забыли об этом, — чуть повышает голос Чан. И от его лидерских ноток в голосе все тут же повинуются. А Чонин умирает, кажется, всё ещё держа президента студсовета за руку. Так трепетно и нежно, что у Сынмина сейчас очки треснут от умиления. — Если они потом будут докапываться, говори мне, хорошо, Чонин-и? — когда уходят футболисты, говорит Бан, повернувшись к Яну. А тот, не в силах что-то сказать, лишь много-много раз кивает, отпускает его руку и кланяется низко, выражая благодарность. Чан посмеивается, треплет его по волосам, и проговаривая что-то вроде «милашка», уходит. Сынмин тут же спешит к другу и подхватывает его за локоть. — Дыши, дружище. Главное, дыши, — тихо смеётся он. — Он знает мое имя, — пищит Ян, а Сынмин, не в силах больше выдержать это анимешное поведение друга, усмехнувшись, уводит его под локоть на следующий урок. — Пойдем, милашка. Твой сенпай никуда не денется, а нам на химию надо.

***

      С того знаменательного дня великой вендетты Ян Чонина проходит пару дней. Ян всё ещё ходит счастливый донельзя, вспоминая улыбку Бан Чана и прожевав своим «он прекрасен» Сынмину весь мозг. Впрочем, не только Сынмину, но и Феликсу, с которым у них был проект совместный по той же самой химии. В обеденный перерыв эти двое как раз таки уходят вместе готовиться, а Сынмин бы и не прочь пойти вместе с ними и помочь с чем-нибудь, да только вот у него в желудке со вчерашнего обеда ни крошки во рту не было, ему бы подкрепиться немного. Поэтому Ким сидит один на лавочке во дворе школы под деревом и понемногу клюёт еду. Всё равно ведь много есть нельзя после ударов в живот, врач сказал, что нужно соблюдать какую-то диету. — Привет, — неожиданно подсаживается к нему Хёнджин, когда с обедом уже было покончено и Ким принялся читать «Большие надежды» Чарльза Диккенса. Сынмин сразу замечает, что рука парня больше не перебинтована. — Привет, — выдавливает из себя парень в ответ, поправляя очки. — Мне сняли повязку. Уже сегодня на тренировки ходил, — говорит Хёнджин, задрав вверх голову и смотря на небо, где проплывающие облака медленно тянулись по голубой глади. — Ну и как? — хмыкает Сынмин, делая вид, что всё ещё очень занят чтением. — Отлично. Ничего не болит, всё шевелится. Я же спортсмен, на мне быстро заживает, — продолжает Хёнджин, а Ким тянет лишь монотонное «мм». — А как твоё состояние? — Ходил в больницу. Не по своей воле, конечно. Просто Минхо хён из студсовета потащил, заявив, что знает, какие у тебя удары, и что лучше провериться на всякий случай. Мол «мало ли, вдруг у тебя разрыв селезенки», — Хёнджин неловко прикусывает язык. Точно. Они ведь с Минхо дрались однажды. Но это совсем другая и слишком долгая история. — Ну и что там сказали? — Прописали небольшую диету и сказали не допускать какое-то время перегрузки на мышцы брюшной полости, — Сынмин пожимает плечами, и все же поднимает взгляд от страниц книги на Хвана. — Вот как… — только и тянет Хёнджин. — В таком случае, ты не сможешь пока заниматься. Ну ладно…       Сынмин ведь не дурак. Он прекрасно чувствует, что Хёнджин точно хочет что-то сказать. Это было видно по его нервно бегающим туда-сюда глазам и длинным пальцам, что всё время дергали браслет на запястье. А ещё по закушенной нижней пухлой губе. Не то, чтобы Сынмин рассматривал, просто… — Ты так внезапно подошел ко мне. Тебе что-то нужно? — наконец спрашивает он. Хёнджин шумно вздыхает и, судя по всему, собирается с мыслями. — У меня скоро контрольная по физике, — наконец выдыхает Хван, смотря в глаза серьезным взглядом. — И мне ни в какую нельзя сдавать пустой листок и получать два. Мне нужно хоть раз получить балл выше. Наша сделка ведь всё ещё в силе, просто тебе пока нельзя заниматься. А мне вот просто жизненно необходимо. — Хорошо, — просто кивает Сынмин, всё-таки откладывая книгу в рюкзак. — Где встретимся? — Пойдем ко мне? — произносит Хван, и Ким смотрит на него, как на умалишенного, отчего парень спешит объясниться, вскидывая руки в защитном жесте. — Ты там не подумай ничего. Не буду я к тебе лезть. У меня же мама дома, ты что. — Ну смотри у меня. Если я приду и окажется, что она «куда-то срочно уехала и мы дома одни», я тебя там же лишу твоего детородного органа, — строго чеканит Сынмин, нахмурив свои бровки. И, Хёнджин наверное вообще отбитый, но даже сейчас, когда паренек недовольно хмурится и стальным голосом говорит такие вещи, он считает его миленьким и забавным, из-за чего даже позволяет себе тихо рассмеяться. — Вот адрес, — Хван протягивает стикер с уже написанным на нем адресом и клеит его на обложку «Больших надежд». — А ты подготовился, я смотрю, — хмыкает Сынмин, смотря на стикер, — а если бы я отказался? — Я знал, что этого не случится. Потому что одному щеночку скоро тоже нормативы сдавать, помни об этом, — щелкает Кима по носу Хёнджин, поднимаясь и удаляясь обратно в здание школы в приподнятом настроении.

***

      Добирался по нужному адресу Сынмин долго. Хёнджин жил весьма далеко от его квартирки, да и от школы тоже. В милом таком райончике, какие обычно показывают в фильмах. Ну, знаете, эти крыши из черепиц, несколько этажей в домах, идеально ухоженные сады и газоны, изящные заборы, переплетающиеся узорами, . Сынмин хотел бы в таком вот месте жить когда-нибудь в будущем. Гулять с собакой, поливать газон, забирать по утрам газеты, которые почтальон всегда оставляет без опозданий. Прекрасная идиллия.       Дом Хёнджина отличался от других тем, что забора у него не было. Просто идеально подстриженный газон по обе стороны от выложенной декоративным камнем к самому крыльцу дорожки. Сынмин, переведя дыхание и зачем-то поправив свой свитер бежевого цвета, осторожно позвонил в звонок.       Дверь открылась неожиданно, отчего Сынмин, рассматривающий узор на ручке и красивое красное дерево, немного опешил, растерянно поднимая взгляд вверх. Там в проходе стоял Хёнджин в серых свободных штанах и чёрной мешковатой футболке, с по-домашнему растрепанными темными волосами. Но всё той же кривой ухмылочкой на лице. — У тебя сейчас такой вид растерянный. Что, долго добирался? Успел потеряться? — хмыкает Хёнджин, а Сынмин раздраженно закатывает глаза. — Мама твоя хоть дома? Ты меня не обманул? — только и говорит Ким, потому что не убедившись в этом, он порог этого дома не переступит. — Хёнджин-и, сынок, кто там пришёл? — раздается вдруг изнутри дома женский голос. — Как видишь, она дома. Заходи, — кивает головой Хван, отходя и пропуская парня внутрь. — Мам, это ко мне пришли помогать с учебой. Я же говорил тебе. — Ох, уже? — тут же слышится взволнованное копошение, а затем из одной из комнат, которая, судя по запаху, идущему из неё, является кухней, выбегает женщина в фартуке.       Первая мысль, возникшая в голове Сынмина при виде хозяйки дома, была: «вау, она красивая». Вторая мысль: «Хёнджин очень похож на неё». Миссис Хван была прекрасной женщиной лет сорока/сорока пяти, с самой ласковой и красивой улыбкой на свете, тёмными волосами, уложенными в аккуратную дульку, а ещё орехового цвета глазами. У Хёнджина были такие же, только темнее, отдающие каким-то даже чёрным оттенком. — Здравствуйте, — Сынмин тут же вежливо кланяется. — Ох, здравствуй, мой мальчик. Ты друг Хёнджина? — лепечет миссис Хван.       Сынмин застывает немного сконфуженно. Друг? Не сказать, что они друзья, от слова совсем. Знакомы всего пару недель, а уже успели столько гадостей друг другу наговорить. Но ведь не скажешь же женщине, что «нет, мы вообще-то ненавидим друг друга, просто приходится помогать, чтобы спасти свои задницы». Нет, Сынмин вообще-то мальчик воспитанный (просто не со всякими грубиянами), поэтому он натягивает улыбку и говорит, что: — Да, мы друзья. В параллельных классах учимся. — Вот как. Хёнджин говорил, что ему придет помогать кто-то, но он не говорил, что этот «кто-то» будет настолько милым, — миссис Хван улыбается и по ней видно, что она еле сдерживается, чтобы не потрепать Кима за его пухлую щечку. Хёнджин и сам бы потрепал, не раздражай его этот ботаник своим отстойным характером. Да и Сынмин, если честно, ему палец ведь откусит. — Спасибо большое, — улыбается Сынмин, и ощущает, как его щеки начинают покрываться легким румянцем. От глаз Хёнджина это, разумеется, не скрывается. И ему кажется, что это выглядит очаровательно. Уж лучше, чем когда Сынмин смотрит на него так, словно он в прошлой жизни Ганди убил. — Я не знал, что у Хёнджина такая красивая мама. — Сразу понятно, в кого я такой красавчик, да? — пихает парня в бок Хван, подмигивая. А тот смотрит на него абсолютно хладнокровным и недовольным взглядом, из-за чего Хёнджин искренне поражается: куда делась та милая розовеющая булочка? — Ну, насчет тебя не знаю, но миссис Хван определенно прекрасна, — Сынмин вновь переводит всё свое внимание на хозяйку дома и сладко улыбается женщине, отчего та мягко смеется, все-таки не сдержавшись и потрепав парня по его щеке. — Что мы стоим? Проходи на кухню, Сынмин. Попей чаю, — говорит женщина и Сынмин почти что поддается искушению. Он так давно не ел домашней корейской еды, а из кухни так вкусно пахло. В последний раз для него готовила что-то подобное мама Чонина. — Нет, спасибо, я не голоден. Мы лучше побыстрее закончим с Хёнджином, чтобы я смог уйти пораньше. Видите ли, живу я достаточно далеко от вашего дома, — оправдывается Сынмин. Миссис Хван понимающе кивает и говорит своему сыну, чтобы тот был внимательнее, когда Ким объясняет, и не задерживал его понапрасну. А затем, пожелав им удачи, вновь уходит на кухню порхать над едой.       Комната Хёнджина находится на втором этаже и дизайн у неё довольно примечательный. Сынмин отметил приятного мятного оттенка стены, письменный стол и полки бежевого цвета, большую мягкую на вид кровать, два шкафа с одеждой, широкое окно, а ещё отдельный уголок, где за стеклянной дверцей ещё одного шкафчика стояли в ряд награды: кубки, медали, грамоты. Осматривая комнату, Сынмин также замечает небрежно висящую на дверце крайнего шкафа белую футболку, на которой красуются оранжевые пятна. Видимо чонинова газировка не отстиралась. Хёнджин же, заметив, что Сынмин смотрит на некогда белоснежную вещь, плюхается на свою кровать и говорит: — Не пойму, чего твой друг на меня взъелся. — Какой друг? — включает дурачка Ким, подходя к письменному столу, стоящему у окна, а затем снимая с себя рюкзак, из которого он неспешно достает учебник вместе с тетрадью. — Ну, тот лисёнок с брекетами. Он прям очень агрессивно против меня настроен, — говорит Хван, внимательно следя за медленными действиями отличника. — Не понимаю, о чем ты, — парирует Сынмин, листая страницы, дабы найти нужный параграф. — Та атака газировкой, к примеру. А еще он всегда меня плечом задевает, проходя мимо. И смотрит так, как ты на меня смотришь, когда я тебя раздражаю. Ещё он однажды в коридоре уронил мне толстенную книгу на ногу, — жалуется Хёнджин, поднимаясь и садясь за письменный стол рядом. — Он просто считает тебя мудаком, — хмыкает честно Сынмин. Хвану бы помотать пальчиком и сказать, что «ай-яй-яй, хорошие мальчики не выражаются», но Ким ему вены циркулем вскроет скорее всего. — А не ты ли повлиял на его мнение, м? — Нет, — спокойно отвечает Сынмин, — это ты сам выстроил себе такую репутацию в его глазах, когда попросил подыграть тебе тогда. Не забывай, что для как минимум семерых человек, избил меня именно ты.       Хёнджин замолкает. Как же он ненавидит эту сынминову способность. Способность заткнуть любого и при этом заставить чувствовать себя до безобразия тупым. Хёнджину совсем не нравится. Он привык выходить победителем, всегда и везде. Но Сынмин всегда беспощадно ставит ему шах и мат, даже до того, как Хван дотрагивается до своих фигурок. Он чувствует себя беспомощным рядом с этим непростым пареньком. И наверное именно это сподвигло его прикопаться к этому парнишке в их первую встречу. Хёнджин пытался хоть немного почувствовать над ним свое превосходство. — Давай приступим к физике, — произносит тем временем Ким и Хёнджин неловко кивает. Сказать-то все равно нечего.       Как оказалось в итоге, Хёнджин совсем не тупой. Не настолько, насколько предполагал Сынмин. В том смысле, что он обладает довольно утонченной логикой, которая позволяет ему понять законы физики, просто если привести пример из жизни, а не объяснять сложными и длинными теоремами. К тому же Хёнджин, что было приятным удивлением, очень хорошо считает. Ему только объяснить, каким образом решается та или иная задача, да формулы показать надо (из которых Хёнджин знал разве только что формулы скорости, времени и расстояния; Сынмин, узнав об этом, едва не взвыл), а дальше тот сам быстро высчитывал. Проще говоря, мучиться особо не пришлось, Ким думал, все будет намного хуже. Разве что тем для объяснения было много. Учитель Пак сказал, что контрольная на повторение всех тем ещё со средней школы, так что разбирать пришлось многое и подолгу, ведь Хван порой лениво ложился на стол и напрочь отказывался думать. В такие моменты приходилось тыкать в него иглой циркуля (Хёнджин был прав, когда предполагал, что отличник использует данный предмет, как оружие).       Один раз парни даже устроили перерыв, когда миссис Хван вошла с подносом, на котором были две кружки кофе с большим количеством сливок и до безумия вкусные кексы с вишневой начинкой. Сынмин всё больше влюблялся в хёнджинову маму. И всё не мог понять, как у этой прекрасной женщины может быть такой ужасный сын.       Закончили парни к вечеру, когда за окном только-только стемнело. И Сынмину по-хорошему бы домой быстрее идти, чтобы избежать проблем с транспортом, поэтому он быстренько собрался и спустился вниз. Хёнджин, лениво шаркая босыми ногами по мягкому ворсистому ковру, шел за ним. — Спасибо, миссис Хван, кексы были очень вкусные. Но мне уже пора, поэтому я пойду, — говорит Ким, низко кланяясь женщине на прощание. — Ох, приходи к нам ещё, мальчик мой. Я рада, что у Хёнджина есть такой умный и поддерживающий друг, — от последнего предложения оба парня неловко ведут плечом, хмыкая. Да, конечно. Поддерживающий. А главное друг. — Джинни, сынок, мы ведь не отпустим Сынмина в такое позднее время одного. Проводи его, — вдруг говорит миссис Хван, и не принимая никаких возражений, подталкивает сына к двери. Тот хочет возмутиться, что «ну мам, он и сам дойдет», но миссис Хван сверяет его таким строгим взглядом, что он вздыхает и послушно плетется за Сынмином. Он свою маму знает. Не отстанет же.       На улице совсем уже стемнело. Из освещения были лишь фонарные столбы по дороге на остановку, куда Сынмину и было нужно. А там остается только сесть на автобус и ехать до своего дома с одной пересадкой. Парни шли в глубокой тишине, лишь изредка прерываемой трением подошвы об асфальт или чьего-то шумного вздоха. Вечерний, практически ночной холодный ветерок нагло забирался под одежду, заставляя поежиться и немного ускорить шаг. А на небе не было видно ни луны, ни большей части звезд. Лишь так, местами, мелькал маленький огонёк. Да и то не факт, что это была звезда, а не очередной спутник или самолет. — Знаешь, у тебя такая простая жизнь, — говорит Сынмин, внезапно разрушая тишину и задумчиво всматриваясь в небо. Хёнджин тут же смотрит на него непонимающе, а тот даже и не смотрит в ответ. Идет, задрав голову, а после отчего-то опустив взгляд вниз, стал рассматривать свои кеды. — Просто плывешь по течению, не особо заморачиваясь о будущем и не переживая о каких-то бытовых проблемах. Ты… Просто живешь. Жуешь кексы, приготовленные твоей мамой, тусуешься с друзьями… — Ты это к чему сейчас? — хмурится Хёнджин. Ему совсем не нравился этот разговор. — К тому, что у тебя всё так легко и просто, что это немного сбивает меня с толку. Потому что в жизни-то не так. Я привык по жизни думать обо всем, а таким людям, как ты, будто плевать на всё, и я честно этого не понимаю. Это немного… Не знаю… Беспечно, что ли? — а вот это уже было чертовски обидно. И весьма злило, между прочим. Кто Сынмин такой, чтобы говорить это? — Хватит. Ты ошибаешься, — говорит строго Хёнджин и останавливается. А Сынмин, сделав еще пару шагов, понимает это и останавливается тоже, оборачиваясь. Он наконец вскидывает голову, смотря из-под линз очков Хёнджину в глаза. Они замирают вот так в паре метрах, стоя под фонарным столбом, что помогал увидеть друг друга в этих сумерках. Но ни один не мог прочесть и понять мыслей другого. — Ты ничего обо мне не знаешь. Кажется, что я живу легко? А ты попробуй встать на мое место. Тебе никогда не понять, как я извожу себя на тренировках, чтобы никого не разочаровать. Ты не знаешь, как мне страшно перед соревнованиями, потому что боюсь не оправдать возлагаемых на меня надежд. И как, не зная этого всего, ты умудряешься говорить что-то о том, что я живу слишком легко и беспечно? — Хёнджин шумно выдыхает и сжимает кулаки, впиваясь злым взглядом в Сынмина. — Я немного не об этом. Разумеется, ты беспокоишься о себе. О том, как бы тебе не проиграть, как бы сохранить свой статус. Но тебя совершенно не волнует остальное, ты думаешь только о том, что касается тебя лично. На остальное тебе глубоко наплевать. Потому что у самого тебя вся жизнь крутится только вокруг того, что ты видишь сам, — Сынмин на вид абсолютно спокоен, но говорит он это таким холодным тоном, что Хёнджина лишь больше злит и выводит из себя. — Да, я думаю только о том, что касается лично меня, потому что не вижу смысла изводить себя по всяким пустякам, подобно тебе. Ты-то у нас молодец, да? Думаешь постоянно обо всем, накручиваешь себя и сам же от этого страдаешь… И знаешь что, Ким Сынмин? Зато я в своей, как ты выразился, простой и беспечной жизни, испытываю огромное количество эмоций и чувств. В отличии от тебя, что заперт и потерян в своих этих занудных правилах и мыслях, я свободен, — в тусклом освещении фонаря Хёнджин замечает, как лицо Сынмина искажает обида и боль, но он все равно продолжает. — Знаешь, если мне на жизненные ценности, как ты говоришь, плевать, то ты и вовсе их и не замечаешь. Да что там. Ты о них даже не знаешь ничего! Они не высчитываются по каким-то формулам, и ты не познаешь их, если будешь постоянно накручивать себя. О жизни нужно не думать, а проживать её! В этом твоя проблема, Ким Сынмин. Ты просто не умеешь жить. — Да как ты смеешь! — срывается на крик Сынмин, не выдерживая. Хёнджин не уверен, но ему кажется, что глаза у парня отчего-то блестят. — Как ты смеешь упрекать меня в этом? Как будто я виноват в том, что у меня такая жизнь. Ты не задумывался о том, что это не я запер себя в клетке, а меня заперли когда-то насильно?! Не задумывался, что мне просто не дали выбора?! И ты хоть знаешь, как, черт возьми, сложно сидеть над учебниками до ночи, зубря эти упомянутые тобой формулы, горбя спину, напрягая зрение и отчаянно стараясь не уснуть?! Хоть знаешь, как тяжело постоянно обо всем думать, тревожиться и не иметь возможности расслабиться ни на секунду?! Разумеется, что нет. Тебя и твоей репутации же это не касается. Ты ни разу не пытался даже задумываться о других, о ком-то помимо своего окружения. Но знаешь, что я тебе скажу? Это чертовски тяжело — жить так, как я. Тебе не понять… — Также, как и тебе, вечно замороченному какими-то проблемами, которые ты сам себе выдумал, не понять меня и моего образа жизни, — перебивает Хёнджин. — Я не могу понять, как у тебя язык поворачивается говорить такие слова, ни капли меня не зная и не имея даже малейшего понятия о моих проблемах… — Ты меня тоже не знаешь, Ким Сынмин. Но это не помешало тебе навешать на меня ярлыков, даже не разбираясь. — Прекрасно, почему бы нам тогда не прекратить всё это и не разойтись? Я не хочу больше иметь дело с кем-то, кто позволяет себе так небрежно отзываться о чужой жизни. — А я не хочу больше даже видеть того, кто не понимает меня и даже не пытается разобраться во мне, веря в тот бред, что сам про меня придумал. — Вот и отлично! — выкрикивает Сынмин, а затем разворачивается и уходит, а Хёнджин, закатив глаза и со злости пнув асфальт, разворачивается обратно домой.       Оба с неприятным комом в горле от обиды и злости добираются до дома. Обоим было паршиво настолько, что даже когда они лежали в кровати, мозг перематывал такой неприятный для них разговор. Сынмину обижался на то, что этот Хван Хёнджин, даже не подумав о причинах такого его поведения, назвал «запертым в своих занудных правилах и мыслях». Хёнджин же злился, что этот ботаник в очках сам загоняется по поводу и без, а его, даже не зная толком, посмел назвать «беспечным».       И только человек с нейтральной стороны, взглянув на обоих, мог сказать, что виноваты были оба в одинаковой степени. Потому что нельзя говорить что-то о человеке самом или его образе жизни, не разобравшись в нем или его судьбе. У каждого свои причины поступать так, как они поступают. Каждый ведет себя так, как считает нужным. Все уникальны в этом отношении. Да только вот попробуй теперь это объяснить двум упрямым язвам, по максимуму избежав жертв.       Миссия сродни невыполнимой.