Взаимопомощь

      Сынмин сидит на кровати Хёнджина, мотая в воздухе ножками, пока сам хозяин комнаты занят чем-то там внизу. Всё было по плану: Сынмин пришел домой к Хёнджину, и они, притворяясь перед миссис Хван чуть ли не лучшими друзьями, натянуто улыбаясь друг другу и вообще делая вид, что они живут душа в душу, ушли заниматься наверх. Комната Хёнджина выглядела, пожалуй, как в типичных американских фильмах про подростков. Здесь не было идеальной чистоты, и многое лежало определенно не на своих местах (вот, например, что эта игрушка ламы забыла буквально на люстре? А эта футболка почему небрежно висит на дверце шкафа, вместо того, чтобы лежать аккуратно сложенной на полке?). Но всё же что-то здесь такое особенное присутствовало. Какая-то определенная атмосфера домашнего уюта. Комната Хёнджина была «живой». Она была словно наполнена каким-то особым чувством, которое заставляет чувствовать себя здесь так, будто ты на своем месте. И даже любые мелочи вызывали интерес. Сынмину, например, весьма хочется узнать о той же самой ламе.       Хёнджин возвращается в комнату с кусочками «наполеона» и вкусным лавандовым чаем. Пока они уплетали сладость за обе щеки, история о той ламе была всё же раскрыта. Удивительно, но это оказался подарок Чанбина на десятый день рождения Хвана (Сынмин был весьма удивлен тем фактом, что парни, как оказалось, дружат с детства). А на люстре игрушка оказалась из-за того, что вчера Хёнджин швырнул её в старшего брата. Промахнулся.       Позже парни всё же приступили к занятиям. Историю Сынмин весьма любил. Однако знал, что Хёнджину нужен такой, своеобразный подход. Не то, чтобы тот был совсем тупым. Скорее чересчур ленивым, когда дело касалось учебы. И Сынмин знал, что заставляя его сидеть над книжками, тысячу раз повторяя одно и то же чересчур заумное научным языком, он так ничего и не добьется. Хёнджина нужно заинтересовать, говорить с ним метафорами и просто, непринужденно. Тогда он и сам втянется незаметно. Поэтому к делу Сынмин тоже подошел не совсем серьёзно.       — Ну смотри, сначала Италия была за Германию. Объявила значит войну Франции и Великобритании, потом и СССР тоже. Но в конечном итоге она подписала мирный договор с антигитлеровской коалицией… — рассказывает Сынмин по памяти, чуть хмурясь.       — Предав тем самым Германию. Италия поступила, как шлюха. — перебивает его Хёнджин, хмыкая. Сынмин тут же кидает в него подушкой.       — Не говори так, идиот! Италия была вынуждена предать Германию, ведь когда Муссолини просил помощи у Гитлера, тот его тупо проигнорил. Да и в экономическом плане они были больше неспособны воевать. Многих итальянских солдатов расстреляли, потому что они отказались присягнуть на верность гитлеровской Германии! — восклицает Сынмин, активно жестикулируя руками.       — Вот представь себе, что Италия — девушка. Нацистский блок — парень, с которым она встречалась. Всё было нормально, но после этот парень стал относиться к девушке плохо. У неё на многое открываются глаза, она понимает, что он ужасный человек. А потом встречает другого парня, антигитлеровскую коалицию. У него правильные убеждения и он обещает ей защиту. Как думаешь, к кому уйдет девушка?       Хёнджин слушает, смотрит неотрывно на Сынмина, и сам не замечает, как начинает глупо улыбаться. Он хочет сказать себе, что смотрит так, дабы лучше понимать рассказ и эти интересные метафоры, а улыбается, потому что истории интересные. Но на деле же он смотрит так, потому что Сынмин, когда чем-то увлечен, просто прекрасен.       — Да ты тут дораму целую сочинил, — присвистнул Хван.       — Поверить не могу, что я сравнил политическую обстановку во второй мировой с отношениями… — бурчит Сынмин, качая головой.       — Хёнджин, отец с Минхёном вернулись! — раздается внизу голосом миссис Хван, и Сынмин подскакивает, понимая, что уже поздно и ему пора. Они вместе спускаются вниз по лестнице, и встречаются в прихожей с мистером Хваном и старшим братом Хёнджина. Мистер Хван выглядел статно, в костюме и очках, весь ухоженный с нитки и создавал впечатление человека, у которого в жизни всегда порядок. Хван Минхён же был таким же красавчиком, как и его отец, но более небрежен в одежде. Расстегнутая рубашка, черные джинсы и слегка растрепанная шевелюра. Оба были определенно красивы и очень похожи. А Хёнджин, как тот и рассказывал, походил больше на красавицу мать.       Сынмин здоровается, низко поклонившись, а затем тут же прощается, говоря, что уже поздно и ему пора. Но миссис Хван принимается уговаривать его остаться на ужин. Сынмин конечно отказывался, как мог, но после того, как Хёнджин незаметно прошептал ему на ухо «просто соглашайся, она умеет добиваться всего, чего хочет», ему пришлось сдать позиции.       Как ни странно, но в этой дружелюбной семейной атмосфере Сынмин совсем не чувствует себя лишним. Поначалу ему конечно было жутко неловко, и он, как потерянный щеночек жался ближе к Хёнджину, на что тот едва заметно улыбался, но после Сынмину удалось влиться. Брат Хёнджина, за разговором, даже поблагодарил его за то, что он помогает его мелкому «стать не таким тупым». И Ким рассмеялся искренне, ставя в голове галочку, что с Минхеном они точно найдут общий язык в обсуждении Хёнджина. Миссис Хван же, тепло улыбаясь, предлагала различные вкусности. Особенно Сынмину понравились умопомрачительные кексы с вишней. Он уплетал их за обе щеки ровно до того момента, пока женщина не убрала со стола все сладкое, объяснив это тем, что они перебьют весь аппетит перед горячим блюдом, коим являлась самое вкусное в жизни Сынмина овощное рагу. Однако когда от парня убирали тарелку с кексами, он ужасно мило надулся, что заметил только Хёнджин, и с улыбкой тут же стырил со стола парочку кексов.       — Сынмин, ты, наверное, очень любишь искусство? — внезапно спрашивает мистер Хван, с интересом глядя на мальчика.       — Да, очень. — кивает Сынмин, растерянно кидая взгляд на Хёнджина. Он вроде не говорил ему о своем увлечении искусством. Так откуда мистер Хван узнал об этом? — Но… Как вы это поняли?       — Я видел, как ты замер у картины в гостиной.       — «Подстриженные ивы на закате солнца», Ван Гога. — говорит тихо Сынмин, а мистер Хван улыбается довольно, кивая.       — Это моя любимая его картина, пожалуй, — говорит мужчина.       — Хёнджин, когда был маленьким, очень её боялся. — улыбается миссис Хван. А старший брат парня заливисто смеется.       — Я не виноват в том, что моя детская фантазия отчетливо видела в этих страшных каракулях не «подстриженные ивы», как вы выразились, а гребанные руки с длинными пальцами, которые в ужастиках показывают. — возмущается громко парень, а Сынмин тихо смеется.       — У нас в спальне ещё висит картина «церковь». Ее он тоже боялся почему-то.       — Эта церковь — вылитый дом с привидениями! Мне хён говорил, что в нём живут умершие души и следят за мной через картину.       — Минхён! — возмущается мать, всплеснув руками, а Сынмин тихо смеётся.       — Ладно, хватит. Что вы в самом деле. Это ведь искусство. А какая твоя любимая картина, Сынмин? — отец смотрит прямо на парня, и тот чувствует тепло внутри, ощущая себя частью этой семейной атмосферы. Ему не казалось, что он лишний. Его мнением интересовались, задавали вопросы, Минхён хён улыбался ему, а миссис Хван двигала к нему ближе тарелку с салатом, чтобы он доставал. И Хёнджин рядом уже не казался жутким дебилом и ему совсем не хотелось врезать. Ну, разве что чуть-чуть.       — Мне нравится «ночная терраса кафе». Она такая интересная. На одном полотне изображены разные люди и у всех своя история. Да и сама по себе картина очень красивая. — говорит Сынмин негромко. Мистер Хван одобрительно хмыкает. А мама Хёнджина негромко лепечет что-то вроде «какой он романтик, просто прелесть!».       — Почему-то я был уверен, что ты скажешь про «Звездную ночь». Все про неё говорят, у кого не спросишь.       — «Звездная ночь», несомненно, прекрасна. Но у Ван Гога есть и другие не менее прекрасные и по достоинству недооцененные картины. — уже чуть более смело говорит Сынмин. Минхён, переглянувшись с Хёнджином, многозначительно приподнимает брови, якобы говоря, что вау, малой шарит.       — Какие, например? — улыбается мистер Хван, с интересом глядя на парня и даже откладывая приборы.       — Ну, совсем не популярны его картины с изображенными на них цветами. А зря. Мне нравится, как Ван Гог их рисует. Так просто и утонченно. «Ваза с розами», «Подсолнухи» и, моя самая любимая, «Красные маки». Есть ещё «Цветущая ветка миндаля». Она простая, но очень нежная… — Сынмин осекается, когда понимает, что на него все смотрят. Особенно с изумлением смотрит Хёнджин. — Ой. Простите, меня что-то понесло.       — Ничего, милый. Мне понравилось. Сразу видно, что в душе ты чувствительная натура. — кивает мужчина, наконец прекращая расспросы об искусстве. Ужин прошел незаметно. — Спасибо большое за ужин. Было очень вкусно. — говорит Сынмин с мягкой улыбкой, низко кланяясь на прощание всей семье Хван. И вот он уже разворачивается, чтобы выйти, как…       — Я провожу его! — вызывается Хёнджин, подталкивая паренька к двери за плечи. Сынмин смотрит недоуменно: они ведь лишь притворяются друзьями, зачем Хвану это? Снова что-то задумал? Но Киму ничего не остается, кроме как натянуто улыбаясь, еще раз попрощаться со всей семьей и всё же выйти вместе с Хёнджином.       — Что ты задумал? — шипит Ким, когда дверь закрывается, но Хван всё продолжает его подталкивать за плечи в совершенно противоположную сторону от его дома.       — Ничего такого. Просто иди. Хочу отвести тебя в одно место.       — Назови мне хоть одну причину, почему я должен идти с тобой? — Сынмин останавливается, скрещивания руки на груди.       — Там очень интересно. Тебе понравится. Тем более, раз уж ты такой ценитель искусства, что меня конечно удивило. — Сынмин скептично приподнимает бровь в ответ на всё это и Хёнджин растерянно чешет затылок.       — Ну, в общем, пошли, там правда классно.       — Не шибко убедительно.       — Ну… Эм… У меня есть это? — Хёнджин вытаскивает из огромного кармана толстовки те самые кексы с вишней, и Сынмин еле сдерживает смешок. Но соглашается. Не то, чтобы его так легко подкупить. Просто в какой-то момент ему правда стало интересно, что же там Хёнджин собирается ему показать.       — Кем работает твой отец? — спрашивает Ким, пока они идут в неизвестном ему направлении.       — Он? Он банкир, — пожимает плечами Хван, а Сынмин удивляется.       — Банкир? Мне казалось, он работает в сфере искусства или что-то вроде того.       — Нет, он возится с чужими денежками, чтобы зарабатывать собственные. А искусство ему просто очень нравится.       — Здорово. И почему мои родители так не могут? В их понимании, чтобы человек преуспел, ему нужно сосредоточиться только в одном направлении и отдавать этому всему силы. Вот решил ты стать врачом — забудь о фотографиях, что тебе нравится делать, книгах не про медицину, забудь вообще обо всем. Будь только врачом.       — Это же пиздец как скучно! — возмущается Хёнджин. — И бред какой-то. Каждый имеет право развиваться всесторонне. И увлекаться тем, что ему правда нравится. Зацикливаться на чем-то одном — глупо.       — Зато так ничего не отвлекает, правда? — усмехается Сынмин.       — Зато так жить хуево, не так ли? — отвечает ему ухмылкой Хёнджин. А затем вдруг останавливается. — Мы пришли.       Сынмин осматривается вокруг, не понимая, к чему именно они пришли, ведь он не видит вокруг ничего особенного. Разве что какой-то огромный высотный дом. По виду заброшенный вот уже как много лет. Парень недоуменно хмурит брови, а потом следит за взглядом Хёнджина, и понимает, что тот смотрит прямо на эту чертову заброшку. Ну уж нет.       — Я не пойду. Даже не думай. — качает головой Ким.       — Но мы только пришли! Вот так вот сдашься на полпути?!       — Да. Моя жизнь, конечно, отстой полный, но я не хочу заканчивать ее вот так. Тем более с тобой.       — Да ладно тебе. Не умрешь ты здесь. Мы с детства тут зависаем с Чанбином и Джисоном.       — Мне это неинтересно. Я туда не пойду. — Сынмин уже разворачивается, чтобы уйти и желательно заглянуть в полицейский участок, чтобы заявить им о старшекласснике с маниакальными наклонностями, как вдруг слышит это провокационное:       — Неужели ты боишься? — «это всё провокация, Сынмин, не ведись». — Малыш Минни испугался? А ты хоть понимаешь, что признаешь себя сейчас трусливее семилетнего Джисона? Он сейчас-то трусишка, представь, каким он был в детстве. Но тем менее, он поднимался туда со мной и Чанбином. А тебе страшно?       — Заткнись! — рычит Сынмин, и проходит мимо Хёнджина, пихая его плечом и пролезая через ограждающую сетку, порванную в нескольких местах, прямо к пугающему зданию. Хван идет позади, ухмыляясь довольно.       — У меня такое ощущение, что ты привел меня сюда, чтобы убить, — говорит с опаской Ким, где-то уже на восьмом этаже. В какой-то момент он видит крысу и еле сдерживает свой визг, уже собираясь развернуться и убежать к черту.       — С чего ты взял? — непонимающе смотрит на него Хван, отчетливо видя страх в глазах парня и уже отчасти жалея, что притащил столь впечатлительного домашнего парня сюда.       — А зачем еще приводят в заброшку тех, кого ненавидят? — Сынмин правда старался звучать хладнокровно, но его голос то и дело срывается на высокие, почти писклявые ноты. Звучит довольно мило.       — Прекрати, я не такой монстр. Тем более, — Хёнджин останавливается и смотрит на Сынмина, думая, как бы сказать то, что хочет. Но просто молчит и поднимается выше.       — Тем более что?       — Тем более, что я вовсе не ненавижу тебя. — выдавливает Хёнджин тихо, — Ты помогаешь мне. А ещё прикрываешь порой. За это нельзя ненавидеть.       — Я был уверен в обратном. — только и говорит Ким. Он тоже весьма растерялся от таких внезапных слов.       — Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, твоё право, — хмыкает Хван и продолжает идти.       — Здесь жутко. — заявляет Сынмин уже на двенадцатом этаже, вглядываясь в разрисованные обшарпанные стены, на которых красовались стремные граффити.       — Да подожди ты, немного осталось, — отмахивается Хван, а Сынмин чуть ли не спотыкается на ступеньках, каким-то чудом устояв на ногах. Хёнджин пугается не на шутку, поэтому, чтобы не чувствовать себя потом в случае чего виноватым, берет на себя ответственность, со вздохом протягивая свою руку. Сынмин отнекивается, морща нос.       — Я ведь говорил, что не принцесса?       — Говорил, когда отказался от моей помощи. А потом тебя избили в подворотне. Если откажешься сейчас, будешь ходить с разбитыми коленями. Или, не дай боже, лбом. — Сынмин всё ещё горделиво задирает носик.- Ну давай уже. Нам обоим так будет спокойнее и безопаснее.       Раздраженно фыркнув, Сынмин все же вкладывает свою ладошку в руку Хвана, а тот обхватывает ее покрепче и ведет Кима дальше — выше. Несмотря на то, что время близилось к ночи и было достаточно прохладно, ладонь Сынмина была теплой и очень приятной на ощупь. А сам Ким чувствует на его костяшках небольшие рубцы шрамиков подушечками пальцев и хмурится. Он с самого начала знал, что Хван оторва, вечно ввязывающаяся в драки.       — Мы пришли. — говорит Хёнджин, когда они оказываются на самом последнем — пятнадцатом этаже, и он подводит Сынмина подальше от лестницы ближе к улице.       Хван машет рукой в сторону, показывая куда-то поодаль, а Сынмин смотрит лишь вниз. С высоты пятнадцатиэтажного дома, который к тому же заброшен вот уже столько лет, смотреть вниз было поистине жутко. Они стояли на, судя по всему, некогда бывшем балконе, который был таким старым, что создавалось впечатление, будто он сейчас рухнет. И они вместе с ним. Вниз. Куда-то туда, в кромешную ночную темноту. Сынмин от подобных мыслей начинает дрожать, в ушах гудит от ветра, а сердце в груди отзывается учащенным глухим биением. Страшно.       — Ты не туда смотри, — внезапно раздается на ухо, опаляя горячим дыханием. Хёнджин подходит сзади ближе, почти вплотную. Но Сынмин не обращает на него внимания, крепко зажмуриваясь. Страх сковывает тело, мысли о заброшенном здании, высоте, холоде и темноте мешают сосредоточиться на чем-либо вообще, помимо этого всего. На такой высоте ветер сильнее, тем более, что вечером, практически ночью. Он дует с такой силой, что волосы и одежда парней развеваются, заставляя поёжиться. И с каждым порывом, Сынмин лишь сильнее сжимался.       — Тут страшно, — скулит он жалобно, словно вот-вот разрыдается. Дышать становилось тяжело. А затем Сынмин внезапно ощущает, как Хёнджин сжимает его руку крепче, разворачивая к себе.       — Открой глаза, Сынмин. Всё хорошо. — почему-то этому спокойному, но стальному голосу хотелось повиноваться. Хёнджин нежно поглаживал его ладонь, стараясь успокоить. Он говорил умиротворенно какие-то вещи, вроде «ничего страшного», «ты молодец, просто рискни», «послушай меня, тебе не грозит какая-то опасность». И Сынмин слушал. Приятный (в любой другой ситуации парень никогда бы не признал его приятным) голос Хёнджина обволакивал, успокаивая. И Сынмин все же повиновался, открывая глаза. Увидел он перед собой лишь глаза Хёнджина. Тёмные и такие глубокие, завораживающие своей красотой. В них отражались какие-то огоньки. Словно картина Ван Гога, «звездная ночь над Роной» смешала все свои лучшие оттенки в его глазах.       — Повернись, Сынмин. И не смотри вниз. Всё будет в порядке, я рядом, — Сынмин послушно поворачивается и не смотрит вниз, как ему и говорят. Он словно под гипнозом. Опьяненный этим голосом и находящийся в плену у красоты этих глаз.       Парень наконец смотрит на всё остальное, что не замечал за такими ненужными деталями, вроде старого здания и слишком большой высоты. И замирает. Те огни, что отражались в глазах Хёнджина, теперь раскинулись по всему горизонту. То были огни вечно не спящего и бурлящего жизнью Сеула, а ещё, чуть выше, огоньки поменьше. Звёзды.       — Вау, — выдыхает Сынмин, поражаясь, как он сразу не заметил всей этой красоты. Теперь и ветер почти не ощущается. Он отошел на второй план перед этой красотой.       — Вот видишь, что ты упускаешь? Обращая внимания на прочие мелочи, ты не замечаешь всей красоты в целом. Также, как и в жизни. Тебя останавливают какие-то мелкие причины, и в итоге ты практически не понимаешь, какой мир вокруг. Нужно быть проще. И тогда ты будешь видеть не отдельные детали, а картину в целом. — хмыкает Хёнджин и опирается грудью о ограждение балкона. Сынмин молчит, все еще не в силах оторвать взгляда от картины перед собой. Теперь он понимает, что хотел до него донести Хёнджин. И он правда благодарен.       Они стоят здесь ещё какое-то время, в тишине, каждый раздумывая о своем. Но ни один из них даже не догадывается, о чем думает другой. Ведь они все еще такие разные, непохожие и трудные для понимания. Но когда они разделяют между собой кексы с вишневой начинкой, на их губах мелькают улыбки, адресованные явно друг другу и о их непохожести забывается на время.       Всего на один вечер, когда огни Сеула и звезды ночного неба предстают перед ними во всей красе с высоты пятнадцати этажей заброшенного дома, они забывают обо всем, наслаждаясь шорохом ветра, гулом большого города и этим уютным молчанием между собой. В каждом из них что-то меняется по отношению друг к другу с каждой секундой, но оба предпочитают не задумываться об этом.       И Сынмин никогда и ни за что не признается, что эти огни ему показались намного привлекательнее, когда отражались в глазах Хёнджина.