Where the Love Light Gleams

— Но я услышал, как он закричал, когда он пропал из поля зрения… — Всем Счастливого Рождества и спокойной ночи! — С радостью вскрикнула Обри, перебив отца. Она хихикнула и захлопнула рот ладонью. — Упс. Йен рассмеялся, глядя на Микки, когда тот покачал головой. — Да, упс, юная леди. Я думал, что я читаю эту историю. — Это ее любимая часть, — сказал Микки, похоже, уже проходивший через это. Было не так сложно, как… раздражающе. Эта девчушка заставляла бы его читать эту историю круглый год, если бы у отца не было конкретного правила против. Она сидела тихо и слушала, пока не доходило до последней строки, тогда она уже не могла себя сдерживать. Малышка рассмеялась, когда Микки подумал, что мог бы прикрыть ее рот и позволить мужу прочитать эту строку. Неа. Она была такой же упрямой, как и ее отец. — Правда, Обри? — спросил Йен, закрыв на закладке знаменитую праздничную поэму, и закинул в рот конфету. Она кивнула, закусив губу. — Да! Йен улыбнулся тому, насколько потрясающая у них растет дочь. Это очередной раз, когда он хотел бы быть на том же континенте, что и его маленькая семья. Становилось все тяжелее избегать этих мыслей, даже когда он не болтал с родными через дерьмовую веб-камеру. Он посмотрел на мужа, улыбаясь и, почему-то, совсем не слушая дочку, объясняя это все тем, что перечная мята от конфетки заставляла его чувствовать себя холодно и злобно. Леденец-трость* торчал изо рта Микки, как трубка, когда он нахмурился, глядя на пятна на пижаме дочки. — Малыш, у тебя тут… — он вытер руки и рот Обри салфеткой и попытался не засмеяться, когда она нетерпеливо отстранилась. Странно, что в ней было что-то от Милковичей, потому что она была чистой Галлагер девяносто восемь процентов времени. — Я думаю, ты прикончишь свой леденец только к концу года. Малышка отдернула руку, прежде чем Микки смог дотянуться ее. — Нет, Мими! — Заскулила она. — Да, Бри, — Микки протянул руку, давая ей возможность добровольно повиноваться его суровому взгляду, который она очень хорошо знала, чтобы проигнорировать. — Ой, да брось, Мик. Сегодня же Сочельник. Пусть ребенок поест конфет. Микки широко раскрыл глаза. — Ты знаешь, сколько она уже съела их за сегодня? Йен фыркнул, забросив в рот еще одну конфетку и громко хрустнул. — Нет. Сколько? Микки закатил глаза. — Обри, скажи папе, сколько конфет-тростей ты съела сегодня. Обри хихикнула и протянула руку к камере с широкой усмешкой на лице. — Сколько это, дорогая? — Йен хотел, чтобы этот момент никогда не заканчивался. — 1…2…3, — подсчитала она, загибая свои маленькие пальчики, как учил ее Микки, — …4…5! — Она сияла от гордости. Каким-то образом, пока она отвелклась, ее леденец исчез изо рта. Девчушка высунула язык, чтобы облизать сахар с губ. Йен притворился удивленным. — Сколько? Пять? У меня было только две, — он поднял два пальца, чтобы показать ей. Она улыбнулась. — Ты должен больше есть, папа! — Я не знаю, Бри. Я не думаю, что смогу съесть столько, сколько ты. Обри повернулась и встала на своем стуле, чтобы видеть отца. — Мими, а пять — это сколько? Много? Микки потянул ее к себе на колени и пощекотал живот. — Да! Очень много! Завтра сможешь съесть ещё один. Он усмехнулся, когда она, извиваясь на его коленях, начала смеяться. Ее визги могли бы сломать динамики. И они определенно сломали что-то внутри Йена. Он наблюдал, как его муж остановил пытку и позволил дочери обессиленно упасть на его ноги, запыханной и покрасневшей. — А завтра Рождество? Оба папы ответили ей одновременно, и она снова рассмеялась. — Значит, ты должна скоро ложиться спать, верно? — спросил Микки, подтаскивая ее повыше, чтобы она села на его колени, обняв ногами и руками. Он поправил ее задравшуюся пижамку и поцеловал в щеку. Она зевнула и потерла глаза. — Зачем? Я не хочу спать, — надулась она, глядя на Микки из-под длинных ресниц. Боже, она была слишком похожа на Йена. — Ты не можешь не спать малышка, — ответил Микки, поглаживая ее спину. Он почувствовал, как дочь напряглась в его руках. Разумеется, ее голос задрожал. — Но почему нет? Я не хочу ложиться спать. — Ты не хочешь, чтобы Санта пришел и оставил тебе подарки? — вмешался Йен, также ощущая подступающие слезы. Маленькая девочка покачала головой и слезы покатились по ее лицу, но Микки быстро их стёр. — Нет. Я не хочу, чтобы наступало Рождество, — обернулась она на коленях Микки и потянулась ближе к ноутбуку, всхлипывая. — Я хочу не спать и разговаривать с тобой, папа. Ее голос был высоким, пока наконец не сломался; ее лицо выражало вселенскую грусть и было мокрое от слез. — Эй, эй, — Микки притянул ее к себе. Она обняла его за шею и продолжала плакать ему в плечо. Он погладил спинку и поцеловал ее лицо и волосы. — Бри, все в порядке. — Папа! — закричала она, поворачиваясь в объятиях Микки, чтобы протянуть руку к глупой машине, заставив отца поднять ее и удерживать. — Я здесь, детка, — отозвался Йен, вытирая глаза и глубоко вздыхая. Он умирал от того, насколько хотел протянуть руку, утешить ее и быть рядом с ней, крепко обнять; но он не мог и это убивало его. Он физически не мог находиться в той же комнате, что и она, и ему было стыдно за вспышку ревности к своему мужу, который вытирал слезы с ее лица и успокаивал мягкими словами и поцелуями. — Обри, — тихо сказал Микки, держа ее лицо в ладонях. — …тебе нужно успокоиться, детка. Тей спит, хорошо? — Тэй спит? — Переспросила она между быстрым вздохом и хныканьем, пытаясь успокоиться. Ее нос был заложен, а на лице все ещё были слезы. Микки кивнул: — Мхм. Он взял полотенце и вытер беспорядок с ее лица. Кажется, она подумала об этом минуту, затем решила сделать несколько глубоких вдохов, не желая будить своего младшего брата, потому что он ещё был маленьким. — Хорошо. — Я знаю, что ты скучаешь по папе и хочешь, чтобы он был здесь на Рождество, но ты ведь помнишь, что он делает? Она фыркнула, глядя вниз. — Работает. — Правильно. Это очень важно, и он помогает людям, но он должен быть далеко, чтобы это делать. Да? — Да. Ее нижняя губа почти задрожала, но она не допустила этого. Микки посмотрел на камеру и встретился глазами со своим мужчиной. Тот выглядел сокрушенным, будто может, как и дочь, расплакаться в любой момент. Но еще он видел, что муж действительно пытался удержаться… Ради дочери и ради него. Микки поднял бровь в немом вопросе, и Йен кивнул в ответ. — Хорошо, Обри, папа должен идти. Так что ты можешь пожелать ему спокойной ночи, и тогда тебе нужно будет лечь спать, хорошо? — Микки посмотрел на нее так, словно его слова не подлежали обсуждению, но то, что она дочь Йена, сделало это невозможным. — Но Мими… — Обри, послушай папу, ладно? — Вмешался Йен, вернувшись в роль родителя. Он прочистил горло от слез, которые хотел бы высвободить. Его дочь повернулась и посмотрела на него на мгновение, вероятно заметив, как грустно он выглядел и задалась вопросом, была ли в этом ее вина. — Я пойду проверю Тея, — пробормотал Микки, соскользнув со стула и усадив дочь на свое место. Он поцеловал ее в макушку и ушел в другую комнату. — Тебе понравилось, когда я читал эту историю? — спросил Йен, впитывая все, что мог, от маленькой девочки, сидящей перед ним. Обри медленно кивнула: — Угу. — Тебе нравится конец, а? — Он улыбнулся. Ее голова поднялась при упоминании ее любимой части истории. Она не могла удержаться от улыбки, коснувшейся ее рта. Йен усмехнулся, зная, что делать, чтобы полностью отвлечь дочку от грустных мыслей. — Повторим снова? «Но я слышал, как он закричал, когда пропал из поля зрения…» — он подождал, подбадривая Обри кивком. — Всем счастливого Рождества, — начала она тихо и неуверенно, но быстро изменилась, когда придумала, как закончить. — И спокойной ночи, папочка! — Она засияла от того, насколько умна. И эта мысль, которая проникла Йену в голову, разбила его на миллион крошечных кусков: как же сильно он любил свою дочь, сына и мужа. Он больше не хотел, чтобы тоска по семье сжирала его. Он даже не мог себе представить, что не будет с ними завтра. — Я люблю тебя, Обри, — прошептал он, — … слушайся Мими и ложись спать, чтобы Санта мог к тебе прийти. — Ладно. Она встала и начала уходить, но затем повернулась к экрану и послала Йену пару поцелуев обеими руками, хихикая, когда он подыграл ей, поймав поцелуйчики и прижав к сердцу. Это была их фишка, всегда. — Хорошая девочка, — улыбнулся он. Прошло несколько минут, прежде чем Микки вернулся, но Йен был рад видеть его. — Ты все это время слушал, не так ли? — Усмехнулся он. Микки пожал плечами, плюхнулся на стул и провел рукой по волосам. — Вы двое выпили всю мою кровь. Как это я застрял с вами, ребята? — Он поднял голову и поджал губы, скрывая свою усмешку. — Я думаю, что это произошло, когда ты пропросил меня выйти за тебя или ещё какое дерьмо. Это, кстати, точные слова, которые ты мне тогда сказал, — Он рассмеялся, когда лицо Микки вытянулось. — Да, да, — отмахнулся Микки, улыбаясь воспоминаниям, которые были более романтичными, чем он хотел запомнить. Некоторое время он молчал, пытаясь вспомнить все о той ночи и каждой ночи после. Он хотел вспомнить, каково это, когда Йен достаточно близко, чтобы коснуться, почувствовать каждый сантиметр его кожи. — Ты в порядке? — По привычке спросил Йен, несмотря на то, что знал ответ. Микки вздохнул и посмотрел на него, надев маску «смелый Милкович». — Да, просто помни, что ты тоже был тем еще вампиром. Йен закатил глаза, потому что именно этого хотел Микки, когда он вспомнил о предложении руки и сердца. — Тогда ты должен увидеть это, — Йен высунул язык, и Микки покачал головой. Он проверил время и сразу почувствовал, как все счастье утекает из него. — Они спят? — Мхм-м. — Полагаю, это означает, что Санта может уже прийти, — поддразнил он, лишь слегка подчеркивая последнее слово*. Микки закатил глаза и усмехнулся. — О, Санта придет, как же. После того, как он положит подарки под дерево, он покажет твоему мужу, насколько горячим может быть. — М-м, — улыбнулся Йен, поправив себя через штаны. — Увидимся завтра. — Завтра? — Да, на этом же самом месте, с помощью этого же дерьмового компьютера. — Ох, ну ладно. Завтра.