плейлист;

всё изменилось, когда к ним в компанию пришёл чану. во всяком случае юнхён точно: в поступках и жестах, в словах и постоянных «мне надо уйти», едва младший появляется за углом. об этом начали говорить уже спустя неделю, а ещё через три дня юнхёна поймал ханбин. — ты не собираешься с ним сближаться? у юнхёна мелькает в голове «нет, ни за что, ни в коем случае» несколько тысяч раз за одну минуту, пока ханбин смотрит на него внимательно, с ожиданием, но хватает его только на: — он мне не нравится. ханбин принимает меры уже на следующий день, когда заранее узнаёт, есть ли какие-либо планы у юнхёна, и заодно приглашает выпить с ребятами по стаканчику крепкого. у юнхёна обычно чуйка на такого рода подставы, но кто же знал, что в этот раз интуиция его подведёт, и он поймается на удочку глупо и по-идиотскому. чану садят рядом с ним. по довольному лицу ханбина не сложно догадаться, что идея принадлежала ему, а потому юнхён проводит следующие полтора часа в кафе за постоянными пинками под столом, косыми взглядами и случайными погрешностями в виде обронённого на чужую белую футболку стакана. ханбин принимает вину и молча дуется, благо, что не говорит ничего лишнего. эта роль перепадает буйному в своей юности и разговорчивому донхёку, устраивающему шарады, ненужные конкурсы, игры и тому подобное. чану рядом с ним сидит тихо-мирно, отвечает по мере надобности или когда спросят, поэтому юнхён выдыхает со спокойствием и даже перестаёт мучить ханбина. но. — чану, расскажи о себе. как любят писать классики: с этой фразы жизнь юнхёна покатилась по наклонной далеко и надолго. куда-то, где бейсбол, трот-песни, курица на дом и фильмы из восьмидесятых. именно это перечисляет чану, когда донхёк спрашивает его об интересах. удивительно, сколько у них общего, юнхён ведь тоже любит бейсбол и трот-песни. буквально недавно полюбил, минуты две назад. домой юнхён возвращается ближе к полуночи и потом ещё долго бьётся головой об стену, прокручивая одну лишь фразу: «ему семнадцать лет, ему семнадцать лет, ему семнадцать лет». всего одна фраза и сколько разрушенных надежд. он думает, что наверняка ребята даже не догадываются о его возрасте, именно поэтому делают это с ним. на следующий день чживон говорит ему: — да, ему семнадцать лет, он же говорил, когда только пришёл. на этом моменте юнхёну очень хочется сильно хлопнуть себя по голове, а ещё ханбина и, может быть, чживона за компанию, за молчание, всякое такое. у ханбина улыбочка едкая, издевающаяся; он взглядом показывает на чану и ведёт бровями. юнхёна конкретно так подташнивает. так и хочется подойти, врезать и в лицо закричать: «ОН РЕБЁНОК», отойти на пару шагов, чтобы осколками не зацепило. юнхёну и так больно смотреть на это детское лицо и хмурые брови, и в целом чану, а тут ещё ханбин со своими повадками сводника. больно — потому что вот этот вот чану с улыбкой, мягче сладкой ваты, смотрит предельно внимательно только на него. хёнов здесь аж шесть штук, но только юнхён достоин его этого, как говорит донхёк, «коронного». от этого хочется расплыться в нежности и уткнуться в чану носом, обнять и уберечь от всяких бед, но потом в голове появляется вечерняя мысль, и он одёргивает себя в к о т о р ы й р а з. юнхён кричит мысленно. слышит только чжинхван., но ничего не предпринимает. ханбину юнхён бросает тихое, но гневное: — я не собираюсь спать с ребёнком, — за углом, пока остальные обсуждают, куда лучше пойти. — да брось, один год дотерпишь, и всё прекрасно. разумеется, юнхён бесится и уходит домой первым с видом обиженного всем миром ребёнка. напоследок ему в спину кричат что-то ещё, но его собственные мысли громче даже ребят. он понимает, что натворил (как минимум, глупость), когда вечером того же дня открывает дверь. первым он видит красные конверсы, вторым — заправленную в джинсы майку, только потом — детское, но серьёзное лицо чану. вмиг хочется умереть. он задаёт вопрос. первый раз юнхён не слышит, потому что слишком сосредоточен на том, чтобы не хлопнуть дверью перед самым его носом. чану заходит в квартиру — одной проблемой меньше, другой больше. почему-то мысль об этом ни разу ему в голову не приходила, поэтому весь мозговой центр кипит в панике и истерически кричит: «SOS! ПОЖАРНАЯ ЭВАКУАЦИЯ». он бы тоже захотел, чтобы его эвакуировали куда подальше отсюда. куда угодно, честно. — так что с тобой происходит? — юнхён моргает пару раз и только потом понимает, что вопрос предназначается ему. чану смотрит, положив руки в карманы, и ещё делает движение бровями в нетерпении, от чего у юнхёна почти едет крыша. — ребята сказали, что раньше ты таким не был. это всё из-за меня? «да, да И ЕЩЁ РАЗ ДА», но выходит только мотание головой, нечленораздельное мычание и взгляд в пол виновато. чану понимает всё сразу. подходит ближе — лучше бы этого не делал — и поднимает за подбородок. вот где-то тут у юнхёна ломаются оставшиеся части систем. — цени этот момент, — говорит чану. — потому что это первый и последний раз, когда я тебя так назову. я хочу быть ближе к тебе, хён. воздух кончается внезапно, способность к мышлению тоже. всё кончается после этого. ему стоит прислушаться к словам чану, потому что он совершенно не похож на ребёнка, который будет называть хёнов хёнами. кем угодно: братом, чуваком, идиотом, любимым, но только не хёном. всё получается до безобразия спонтанно. чану снимает с себя пальто и заходит на кухню, где они пьют чай и выясняют, что бейсбол юнхён всё-таки не любит, но трот-песни слушает и курицу тоже любит. её они решают заказать спустя два часа вместе, когда выясняется, что в холодильнике у юнхёна пусто и нечего съесть. а курицу лучше всего есть под сериалы. до безобразия спонтанно и нереально. включают они какой-то ситком, говорят громче героев и смеются со своих шуток, поэтому сериал выключается на четвёртой серии, а чану слишком быстро осматривается в доме юнхёна. очень гармонично смотрится в такой обстановке, замечает юнхён и после бьёт себя по лбу ладонью. // будит его звонок в дверь и чья-то тяжёлая тёплая ладонь на талии. он спросонья не догадывается посмотреть на другую сторону кровати, сразу идёт к порогу, параллельно ворча на столь ранний визит. разумеется, ханбину легко просыпаться в грёбанных-восемь-утра в единственный на неделе выходной. — чего тебе? — получается слишком грубо, но у юнхёна нет желания церемониться с тем, кто нарушает его устоявшиеся жизненные правила, заставляя лезть под статью. — я только узнать хотел, как дела у тебя и чану, — улыбается ханбин слишком счастливо и ненавязчиво для человека, который не имеет отношения к случившемуся вчера. разумеется, как назло, просыпается закон подлости, и чану тоже просыпается. — вижу, что у вас всё в порядке. а в глазах так и читается: «поздравляю, ты переспал с ребёнком». благо, только юнхёну читается, чану всё ещё стоит с растерянным видом и не понимает, что ему нужно делать. совместными силами у них получается выгнать из квартиры ханбина, а после заварить чай и неловко-виновато смотреть друг на друга, не зная, как реагировать на то, что случилось. точнее, чану вроде знает, а юнхёну страшно даже признавать. и они вроде как сблизились, но до этого момента юнхён не осознавал, что творит, поэтому всё кажется сложным. до тех пор, пока им удивительно нечего сказать, они смотрят друг на друга и улыбаются уголками губ. юнхён думает: «меня посадят», а сам разглядывает линию челюсти, мягкую кожу, кажущуюся бархатной в свете лампы, заинтересованные глаза. определённо, в нём есть то, что в юнхёне задевает нервные окончания и путает их. — всё нормально, пока об этом не знают мои родители, — улыбается чану. разумеется, юнхёну становится больно: от улыбки и от фразы, и от того, насколько реальность с ним жестока, но он протягивает руку, аккуратно и бережно берёт в неё чужую, и это уже какой-то шаг. лучше избегать родителей чану до его совершеннолетия, потому что до этого времени юнхён планирует как можно чаще его целовать.