плейлист;

донхёк говорит, что хочет обустроить свою комнату, как у чжинхван-хена. он вообще говорит очень много глупостей, поэтому, когда произносит это на трансляции, чжинхван только пожимает плечами и усмехается: видимо чувство уважения к хёну заиграло или действительно так нравится. чжинхван любит свою комнату: в ней уютный полумрак и какой-то еле уловимый комфорт. донхёк приходит к нему раз в три дня, чтобы посидеть на кровати, выпить вина в хороший и тёплый вечер, уткнуться носом в грудь хёну, рассказать о том, что болит. о том, что чуть меньше, чем самое главное, болит. потому что о самом главном чжинхвану знать необязательно. точнее, вообще не нужно. об этом он говорит с чжунэ ночью, когда остаются они одни на поздние телепередачи, но телевизор они в эти моменты не смотрят никогда — закрываются на кухне. донхёк долго-долго смотрит в окно, пока за ним медленно расплывается кругами вечер, а чжунэ осторожно кладёт ему руки на плечи (будто бы ободряюще) и сжимает их. донхёку становится самую малость лучше. чжинхван тоже говорит много глупостей. например, что любит каждого из мемберов по-разному. это, на самом деле, обычная вещь, но почему-то все над ней смеются и шутят. донхёк только не шутит — думает, а как это его любит хён, больше, чем чживона, или как именно он определяет это своё «по-разному». ему очень хочется узнать. но он только тычется носом ему в ключицы, говорит, что пахнет хён классно, где только откопал такой парфюм, а сам зарывается пальцами в бок и слушает, как чжинхван дышит. ему отвечают что-то, но он, конечно, не слушает. а ещё — смеются, когда пальцы проезжаются около тазовой кости. и вроде бы ясно всё, как божий день, потому что донхёк не особо и скрывается. яснее только сказать в лоб, выпалить как на духу. но чжинхван молчит. принимает прикосновения, как должное, прикрывает глаза, когда очень приятно (отчего у донхёка перехватывает дыхание), но не делает ничего в ответ. донхёк думает, что его или наёбывают, или так слабо отшивают, чтобы не причинить боль, мол, я не буду ничего делать, ты там сам разберись со своими ненужными чувствами. чжунэ, например, склоняется к первому варианту, потому что он вроде как хёна чуть больше знает. год-два ничего не решают, думает донхёк, но, когда выходит из комнаты и натыкается на полуголого по пояс мокрого хёна, мысленно всё же соглашается с чжунэ. донхёк говорит, что хочет комнату, как у чжинхван-хёна, но никто не спрашивает его, почему. он — осматривает стены своей просторной и думает, что всё-таки что-то не то. шторы не те, у чжинхвана они насыщенные и закрывают от любых бед, свет не так падает, обои бы сменить и взять у чжунэ какую-нибудь картину, у него, правда, их очень много. донхёк думает: вот если бы сделать свою комнату хоть немного похожей на чжинхвановскую, то можно упасть устало лицом на простыни и представлять, что они вместе. чтобы хотя бы что-то чжинхвановское. совсем по-детски, по-девчачьи, но он больше не знает, что делать со своей скомканной, жалкой и никому не нужной любовью. это слово слетает с губ, когда он сидит на кровати чжинхвана, пока тот играет на гитаре — скорее, просто подбирает ноты. и отчего-то это уютное и милое склоняет именно к этому чувству. ужасному чувству, которое сложно принять даже спустя недели. а спустя две недели чжинхван говорит ему, что скиншипа слишком много. со взглядом говорит, с давлением в голосе и немного с намёком. донхёк не глупый (глупый, конечно, раз так безнадёжно влюбился), он понимает всё и смеётся, прикрывая рот ладонью. говорит, что хён прав, просто донхёк чувствует себя в последнее время одиноко. в этот вечер он не приходит к чжинхвану в комнату, не открывает вино (у хёна это обычно не получается). он утыкается носом в простыни и разливает по полу свою жалкую, еле тёплую и совершенно никому не нужную любовь.