плейлист;

#np земфира — красота

чжинхван думает, что всё хорошо, поэтому не озирается на этих двоих. поправляет капюшон чжунэ и бежит вслед за другими к морю, в котором всё, о чем он мечтал последнюю неделю. внутри ломается что-то, словно мамин хрусталь, который они разбили на день рождения донхёка. чжинхван долго извинялся, залечивал. сейчас тоже будет долго подбирать пластыри для ран и надеяться, что всё пройдёт так, как всегда проходило. у моря спокойно и хорошо. не возникают всякие глупые мысли, которые преследовали призраками, тенями, не возникают вопросы, на которые привычно нет ответов. у моря он вдыхает свободно и так же свободно выдыхает; и кажется, что вся жизнь может пройти так же легко и хорошо. с ханбином и чживоном они дружат давно. чжинхван может назвать точное количество пар обуви чживона и сколько ханбин спит в неделю, а ещё — сколько эти двое сидят в студии, когда ломит, ноет и болит. он просит их: «говорите мне». они отвечают: «конечно, хён», но ещё ни разу к нему не пришли. возможно, из-за этого чжинхван чувствует себя чуть хуже, чем обычно. ханбин привык таить под футболкой разрезы и кровавые подтёки, рубцы. таить то, что не утаишь, но у него весьма неплохо получается. только вот донхёк носит этим двоим чай в два ночи, когда закрывает вкладку интернета и говорит себе, что пора спать. чжунэ постоянно фырчит, чжунэ нет до них дела. чжинхван обнимает крепко, до боли в боку, откуда столько силы в этом маленьком человеке. а едва они прикасаются друг к другу руками, отпрыгивает и делает вид, будто ничего не было. и не будет. вот никогда. до смешного больно видеть, как они друг друга касаются. возможно, именно из-за этого чжинхвану хуже обычного. он бы счёл это нормой, дружеской ревностью, но клыки его внутренних псов бьются друг о друга; они рычат и лают, говорят: «не подходи, а то пожалеешь». чжинхван прячет их лучше, чем ханбин свои подтёки. настоящего ханбина можно увидеть утром в пять-шесть часов утра в студии. постучаться скромно с одним стаканчиком кофе, проверить время. он откроет спустя секунд десять, мятый, взъерошенный, домашний, извинится, что так долго и пропустит внутрь, в темноту. чжинхван не разберёт сначала ничего, а потом зацепится взглядом за какую-нибудь глупость вроде тетради с текстами, где два почерка переплетаются между собой, или одеяла на диване, под которым носок явно не ханбина. чжинхван пожмёт плечами, скажет, что просто хотел проведать и уйдёт, оставив стаканчик с кофе на столе (который позже ханбин и чживон разделят на двоих). чжинхван дышит — море, лучи и свежесть. и ни единой мысли, которая могла бы отравить его нутро. а вокруг солнце и крики чаек, прохлада по оголённым рукам (после юнхён набрасывает на его плечи кардиган). и ни единой лишней мысли, только то, что нужно, чтобы надышаться морем на полгода вперёд. дикую необходимость в море он чувствует, когда ханбин ложится с чживоном под одно одеяло и засыпает на его плече. чжинхван кусает губы, умоляет себя посмотреть на чжунэ, но не удерживает своих псов: они срываются с цепи. колошматит, давит, рвёт. кожа разрывается медленно, куски падают на пол, кровавые, непонятные, ядовитые. чжинхван не торопится поднимать их. ханбину уютнее всего с чживоном; чживону — на ханбине. он обхватывает его своими руками, будто собрался обнимать целый мир, и бормочет во сне что-то непонятное, что понимает только ханбин (улыбается уголками губ и чешет загривок). у чжинхвана вырывается смешок. он просит их: «если с вами что-то не так, расскажите мне». они кивают и хлопают дверью перед его носом. тогда он жмёт клавиши на телефоне и просит юнхёна свозить его их на море. на берегу веет солью и тихим отчаянием — так завывает ветер. лихо. просит его не смотреть в сторону, а он всё равно поднимает голову, пытается заправить за ухо непослушные пряди. в стороне — ханбин сидит слишком близко, его бедро на бедре чживона. они соприкасаются. как два полюса, между которых чжинхвану не совсем место. совсем не место. можно упасть и разбиться. ханбин что-то кричит чживону, потому что из-за ветра все фразы расплываются в воздухе, смешиваются с солью (чжинхвановской), горчат. они всё понимают: оборачиваются и смотрят на него. долго. с акцентом. и мольбой. чжинхван встаёт с места, отряхивая от песка джинсы. поверхность под ногами опадает, он думает, что сейчас провалится и больше никогда-никогда их не увидит. было бы прекрасно, думает он., но не проваливается. остаётся в машине до тех пор, пока все ребята не собираются. — ты же сам хотел на море. юнхёновское. обидное, обидчивое, непонятное. с претензией и жалобой. втихую. — мне хватило. ему хватило скомканной в груди тревоги, понимания, граничащего с истерикой. все псы прижали уши и сидят тихо, поджав хвосты. пришло время уходить и оставлять после себя горький осадок. ему хватило — ханбин отворачивается к окну, на котором чживон рисует облака и надпись. только чжинхван видит, какую надпись. даже не ханбин. впервые. падают, разбиваются о борт капли, скатываются по окнам машины. чжинхван поджимает плечи, накрытые юнхёновским кардиганом и не смотрит на них. чживон вырисовывает корявое «ким ханбин» у себя на сердце и до хруста в костях верит в то, что чжинхван поймёт и отступит. чжинхван отступил, оступился и упал — море. он больше не хочет любить.