плейлист;

когда чжинхван убирает руку, на кончиках пальцев остаётся влага. он улыбается уголками губ и вдыхает — впитывает смешение запахов, жизней, природную благодать. старик подходит к нему со спины и отечески улыбается, рассматривая прижавшиеся друг к другу фиалки и возвышавшиеся над ними пионы. — не правда ли, всё это восхищает? — говорит он и поднимает голову вверх на прозрачный потолок теплицы. — собираются тучи. вам лучше раскрыть на обратном пути свой зонтик. чжинхван прикасается к лепесткам ещё раз и на ощупь понимает, что это орхидея. — у меня нет зонтика, — отвечает. — вообще. не люблю их. старик снова улыбается, и пусть чжинхван не может видеть этого, он ощущает. и поворачивается. — завтра мне надо пересадить гартензии. — я помогу вам. старик мотает головой и вздыхает. чжинхван всё ещё стоит перед ним и рвано вдыхает сладкий воздух. — возвращается моя жена, и мы планировали провести этот день вместе. приходи в другой день, чжинхван. — он легко хлопает его по плечу и уходит к ирисам, оставляя на щеках чжинхвана мягкость, смущение и растерянность. конечно, старик говорил правду, и на полпути он попадает под дождь. сначала он мелко накрапывал, будто спрашивая разрешения, а после только усиливался и усиливался. чжинхван ощущал продрогшими плечами интенсивность, переменчивость капель. он останавливается перед пешеходом, сжимая руки в кулаки. — сейчас красный? — спрашивает он. стоящая рядом девушка косит глаза и хмурит брови. чжинхван растерянно хлопает ресницами, смаргивая влагу, и облизывает губы. — да, красный. девушка возвращается к телефону, а его плеча касается что-то теплое и живое. чжинхван замирает. — я доведу тебя, если ты не против. вот уже зелёный. пошли. чжинхван пошёл бы куда угодно, на самом деле. он поворачивается инстинктивно, но тут же уводит взгляд и поджимает губы, надеется, что добрый незнакомый не заметил. сжимает пальцы. рыхлая земля, свежесть, влажный воздух. пальцы у незнакомого тёплые и мягкие, приятные. от него пахнет ирисами и тонкой обёрткой ночи, скомканной в руке, чтобы спрятать, как драгоценное приобретение. ещё — дождём и сливочным пломбиром, но это, конечно, напоследок. чжинхван думает, что влюбляться в его положении как минимум странно, но благодарно улыбается интуитивно в лицо. — на пять градусов левее, вот так, да, я здесь, — чувствуется улыбка. только поэтому чжинхван не чувствует себя неловко и смущённо. — я ханбин. — чжинхван, — хрипит он и начинает часто-часто дышать, когда ирис проникает под кожу, вплетаются мокрые лепестки. — я провожу тебя, если ты не против, чжинхван, — и ночи становится слишком много. её всегда было много. даже в самые солнечные дни чжинхван ощущал только её, ночь. телом и душой. она дышала ему прохладой на ухо и не отпускала ни на секунду. ночь и её самые потаённые кошмары, к которым чжинхван слишком привык, чтобы обращать на них внимание. протягивает кружку чая — своим кошмарам — улыбается уголками губ и заваривает ханбину кофе. на подоконнике расцветает дождь. ханбин спрашивает тихо, прижимая к себе кружку так, чтобы она согревала солнечное сплетение: — ну как, ты меня чувствуешь? и чжинхван задыхается в наполненности и яркости запахов, вдыхает, вдыхает и не может выдохнуть. потому что понимает — ханбин рядом. в нескольких сантиметрах. протянешь руку — дотронешься; обожжешься. ханбин смотрит, как в глазах напротив догорают звезды, мерцают ярко-синим в призрачной полутьме и падают, осколками впиваясь в края радужки. чжинхван опускает голову, топит в кофе две черные дыры, но пустоты в них слишком много, чтобы её мог поглотить кофеин. ханбин напротив, и это незаконно. он рассматривает (чжинхван не видит — чувствует), а потом целует закрытые веки и оставляет красный мак расцветать на чужой бледной щеке. чисто, без единой фальшивой ноты. чжинхван расцветает. мягкие кончики его лепестков прикасаются к ханбину, мокрость и ясность дня, свет сквозь нависшие тучи. он улыбается — солнце на подоконнике — ладонями по бокам, мягко и свободно. будто без мрака внутри, без сгущающейся темноты. ханбин принимает её раскрытыми ладонями и впивается в запах. млечность. и они рассыпаются.