Под гроздьями цветущей глицинии

Любовь — это когда даешь человеку сердце и душу. А он отдает тебе свои. (Чужестранка, сезон 3 эпизод 4)

      Все было на грани реальности. Момент был чувственным, а минуты упоительно длинными. Дыхание становилось тяжелым при любой мысли, при любом намеке на то, что произошло под тяжелыми ветвями, освещаемыми лунным светом, который был удивительно теплым, не смотря на тяжелую прохладу летней ночи.       Дни были наполнены светом, новым, особенно ярким, полным плавной песни нежности, что наполняла юные сердца. Часы летели незаметно долго, их граница была смутной, едва заметной. Но важно ли это было? Имело ли хоть какое маловажное значение? Нет, совершенно нет. Никто не знал о произошедшем — это было их маленьким негласным секретом, первым и таким трогательным. Дрожь в теле, когда они находились рядом, на виду у всех, прикасались друг к другу, говорили абсолютно ничего не значащие слова, была едва унимаема, но в то же время в стороне от всех или под покровом теплой летней ночи, открывая друг другу всего себя, с откровением узнавая друг о друге все больше и больше, они полностью отдавались переливчатому чувству.       Первая осознанная любовь, оказавшаяся слишком яркой, положила начало новому осознанию мироздания, несущим в себе живое видение окружающего мира. Многое воспринималось иначе, менялось и переворачивалось с ног на голову.  — О-о, — протянул зеленоглазый юноша в белой ночной юкате. Он вальяжно развалился на футоне, чуть выставив вперед бедро, согнув ногу в колене, а голова его покоилась на согнутой в локте крепкой руке. Он улыбался, как всегда, ярко, лучезарно, однако же глаза его были наполнены тоской. — Ты сегодня рановато, — он не удивился, но был слегка озадачен.  — Да, пожалуй, ты прав. Сейчас Чизуру принесет чай, — девушка была спокойной, словно водная гладь во время штиля. Она подарила ему ответную улыбку, на что тот странновато хмыкнул. Он не мог выкинуть из головы тот разговор, если так можно его назвать, в ходе которого он пылко признался ей в своих чувствах. Как после, не сумев уберечь, предугадать рискованные и необдуманные действия девушки, увидел, как она кружилась в зыбком пространстве гостиницы, лишая жизни тех, кто покушался на нее. Вспомнив, как легко его одолел светловолосый странный мужчина, не позволив ему прийти на помощь девушке, как потом, истекая кровью, с хрипом в легких, он смотрел, как его товарищ бережно, с трепетом поднимает, словно перышко, на руках бессознательную Тошико, странным взглядом смотря на нее, что по телу даже пробежала предательская волна мурашек.       Тошико, поставив в стороне небольшой таз с водой, присела рядом с Соджи. Он был очень бледным, болезненным. Слабость наливала все его тело, а легкие жутко жгло при каждом вдохе, мешая дышать полной грудью. Парень осунулся. Вдруг он зашелся в долгом резком кашле. Его спина сотрясалась подобно волнам, разбивающимся о скалы, доставляя ему неимоверную боль. Девушка сразу же метнулась к тазу с тряпками — ей рассказали о неком недуге, мучившем ее друга, но ничего конкретного она не знала.  — Тише-тише, — прошептала она, обтирая лицо и ладони парня, испачкавшиеся в густой крови. — Ты как? — ее взгляд был встревоженным.  — Да-да, все нормально, не стоит волноваться, — парень, восстановив сбившееся дыхание, слабо улыбнулся. — Все пройдет, — эти слова, сказанные неопределенно, будто бы несли в себе пророчество. Юноша в последнее время стал более задумчивым, более смиренным, что ли. Девушке было не привычно видеть его таким. Но что поделать — случается всякое.       Ласковое летнее утро было приятно теплым, вовсе не жарким. Широкое голубое небо разливалось по огромному простору небосклона, лишь изредка омрачаясь густыми тучами. Возможно, скоро зарядит дождь. Птицы по-прежнему заливисто щебетали, наполняя нежную тишину протяжными трелями. Казалось, что наступило долгожданное спокойствие, позволяющее полностью насладиться всеми красками жизни. Раздался тихий топот и скрежет отворяющейся рамы седзи.  — Я вхожу, — нежный голос Чизуру был как всегда бодр и весел. Девчушка старалась не унывать не смотря ни на что. — Что–то произошло? — произнесла она, глядя на взволнованные лица Тошико и Соджи, но те сразу стали отнекиваться, мол, все в порядке. — Сайто-сан попросил передать, что навестит вас чуть попозже, — Юкимура примостилась близ подруги и мягкими уверенными движениями принялась разливать пряный дымящийся напиток по чаванам. Пар, исходящий от чая, напоминал туман, вздымающийся над волнующей гладью реки, когда только-только наступает утро, а прохлада ночи резко сменяется жаром дня. Они больше ни о чем не говорили. Лишь только наслаждались мерным шумом начавшего моросить дождика, отворив седзи. Он успокаивал, помогал расслабиться. Да, пожалуй, после всего пережитого, нам всем стоило бы побыть немножко наедине с самими собой, чтобы хоть как-то осознать, точно ли происходящее не было кошмарным сном. Многие говорят, даже утверждают, что после темной полосы, мрачной и болезненной, всегда будет следовать светлая, наполненная кристальной чистотой и счастьем. И все омрачал лишь единственный вопрос, который нехотя задаст каждый из нас — действительно ли все будет так?  — Добрый день, — Хаджиме не заставил себя долго ждать, появившись на пороге легкой лиловой тенью. Капельки воды слетали с его слипшихся от влаги прядей волос, оставляя темные пятна на плечах. Он чуть улыбнулся, как обычно делал это наедине с Тошико, отчего сердце девушке начало выбивать бешеные ритмы. Она хотела чего-то, но чего — она понять не могла, ей было неведомо это чувство, разрывающее изнутри, давящее на ребра, отдающее звонкой трелью в висках, такое приятное и волнующее. Чизуру и Окиту это весьма удивило. Они редко видели своего товарища таким. — Тебе уже лучше? — обратился он к парню, который сидел на футоне, плотно укутав бедра и ноги подбитым покрывалом.  — Здравствуй, Сайто, — как всегда шутливо пропел зеленоглазый. — Да, мне уже гораздо лучше.  — И все же, тебе стоит еще немного отлежаться и отдохнуть. Как знать, вдруг оно опять вернется? Нет, я понимаю, что тебя тяготит бездействие, — Тошико искоса глянула на друга, будто бы моля о чем-то. Но, пожалуйста, ради нас, ради меня, побудь так еще немного и все будет хорошо. — Сайто чуть дернулся, когда услышал, каким тоном она произнесла эти слова, как выделила то, как это важно для нее, и в душе у него появился некий осадок.  — Ну, знаешь ли, — пробурчал юноша. — Тогда, расскажи что-нибудь, скрась мою скуку, Тошико-чан, — он широко улыбнулся, точно так же, как делал это в детстве, обескураживая девушку. Она просто не могла отказать, и он это знал.  — Ну, и что же вас интересует, господин? — звонкий девичий голос насмешливо дрожал.  — Что было, когда ты уехала из додзе в тот день? Как жила потом? Расскажи подробней, — не смотря на насмешливый тон девушки, парень был весьма серьезен. И Сайто, и Чизуру чуть поерзали, устраиваясь удобнее в предвкушении давно интересующей их темы.  — Ну, ты, екаи тебя побери, — загоревшее личико девушки скуксилось в забавной мине. — Чизуру, — обратилась она к девчушке, сидящей подле. — Помнишь, я обещала, что когда-нибудь, когда придет время, я расскажу тебе? Вот, время пришло, внемлите. — Она выдержала театральную паузу и продолжила. — В тот день весь мой мир вновь перевернулся. Именно тогда я забыла, что значит настоящее веселье, радость и непринужденность. Та атмосфера напряжения, безразличия и требовательности, от которой я так отчаянно пыталась сбежать и раньше, и сейчас, вновь настигла меня. Матушка была строга ко мне, надеясь взрастить себе достойную преемницу, настоящую и талантливую гейшу, чтящую традиции, прекрасную в своем совершенстве, умную и красивую, — неосознанно Тошико начала теребить пальцами свои короткие пряди, что спутанным водопадом ниспадали на плечи и усмехнулась уголком губ. — Но что-то пошло не так. Видимо, я слишком изменилась за то лето, проведенное с вами. Ох, как вспомню, как на гневалась, когда я в очередной раз сбегала с занятий, чтобы взять пару уроков у мастеров меча в различных додзе, разбросанных по округе. Волосы дыбом встают. Эй, а что вы смеетесь, это было вовсе не забавно, — пробурчала Тошико, игриво надувшись. — Ну, так вот, к чему я. Мать, прознав про все мои приключения, просто-напросто заперла меня в четырех стенах, якобы обдумать свое предназначение и цель в жизни. Только вот она не учла, что становление гейшей не было ни целью моей жизни, ни предназначением. Постепенно мы начали удаляться друг от друга. Со слов своих так называемых подруг, я узнала, что к матушке часто захаживал какой-то иностранный господин, француз. Не знаю, что он там ей наплел, но она поехала за ним, напрочь наплевав на меня, чем я и воспользовалась. Выбраться из-под охраны было не так сложно, как я это представляла, даже легко, я бы сказала. То время, которое я добиралась до Киото, казалось мне упоительно бесконечным и, испытав несколько сложностей в поисках отца, я нашла вас. И ты не представляешь, как я рада, что все именно так. Мне было ужасно грустно. Я скучала, — не удержавшись, она накинулась на Соджи, грозя задушить его в объятиях. — Мне не хватало и отца, и тебя, малявка Соджи, — увернувшись от смачного тумака, она рассмеялась, встречая странный взгляд Сайто.  — Ну, а на любовной стороне у тебя как? — с прищуром произнес зеленоглазый. — Был ли у тебя ухажер-то?  — Ты издеваешься? — казалось, то темноглазая начинала злиться. Многие шутили на эту тему и это не могло оставить ее равнодушной. Изворачиваясь, чтобы достать кулаком отупелую макушку друга, девушка взъерошилась, покраснев. — Да Ками упаси! Не было у меня никого! Шутить он вздумал! — в стороне послышался приглушенный смешок — Чизуру, прикрыв губа ладошкой, смеялась, смотря искрящимися глазами на разверзшееся пред ней действо. — Но… Как насчет вас? Вы-то как очутились здесь?       История была такова: некоторое время назад в Японию прибыли четыре «черных корабля». Вскоре бакуфу1 было обречено подписать договоры о торговле с Америкой и некоторыми странами Европы. Договоры были изначально неравноправны — иноземцы были весьма устрашающей угрозой для правительства. Все произошедшее вызвало огромный всплеск негодования. Страна, если можно так сказать, разделилась на две половины: ту, что агрессивно относилась к решению сегуната, в последствии подорвав его авторитет, и на ту, что поддерживала его, не смотря ни на что. Именно к последней категории относились мои товарищи — идеалисты до мозга костей. Вскоре бакуфу сформировало отряд Рошигуми, состоящий из тех немногочисленных, но преданных ронинов, прибывших в Киото дабы защитить свои идеалы, свои ценности, свою веру в прежнюю и сильную Японию. Я не смогла толком разобраться, о чем говорили то Сайто, то Соджи, повествуя об их первом лидере, который, похоже, оказался поклонником идей империалистов, тайно вербуя людей в ряды противников сегуната. Они планировали предать доверие бакуфу, становясь сторонниками движения «Сонно Джои»2. Однако, 13 человек, не согласных с его командованием, решили прислушаться к зову чести и продолжить выполнение данной им миссии. Так, оставшись в Киото, эти люди получили прозвище Мибу Рошигуми. Следуя прямым указаниям правительства бакуфу, Мацудайра Катамори, дайме хана Айдзу, официально занимавший пост «защитника Киото», взял на себя управление и наблюдение за их действиями. С этого времени отряд приобрёл военно-полицейские функции и помогал киотской полиции наводить порядок на улицах неспокойного города. После отряд переименовали в Шинсенгуми и Катамори назначил нескольких командиров. В их число вошли Кондо Исами, Саридзава Камо и Ниими Нишики, который тяготел ко взглядам Саридзавы. Внутри организации началась борьба за власть, по итогу которой победу одержала фракция моего отца, нынешнего главы. Вот совсем недавно в ходе расследования поджога, совершенного человеком из клана Тесю, Ямазаки отправился в Икэда-я, гостиницу в южной части Киото, недалеко от резиденции клана Тесю. Она была известна как одно из мест, где собираются заговорщики. Задержанные в ходе расследования люди из Тесю рассказали, что в планы заговорщиков входило поджечь Киото с четырех сторон при наступлении подходящей ветреной ночи. В неразберихе, которая бы возникла из-за пожара, они собирались убить Накагаву Кио и Мацудайру Катамори, а также многих других сторонников сегуна. Императора заговорщики собирались украсть и заставить его подписать приказ об отставке сегуна. Место предстоящей встречи заговорщиков не было известно наверняка, да к тому же, подмога, состоящая из лояльных бакуфу отрядов, к времени предполагаемой встречи не подошла. А буквально вчера из императорского дворца пришло письмо, в котором Шинсенгуми благодарили за помощь в подавлении выступлений. На людей в голубых форменных хаори, казалось, смотрели все так же с презрением, но холода от этих взглядов уже не было — лед тронулся.       Я сидела неподвижно и смотрела перед собой. Сколько же всего происходит вокруг нас, пока мы того не ведаем. Поистине великое действо разворачивалось перед нашими носами и мы же были в силах изменить направление потока. По крайней мере, мы верили в это и делали все возможное, чтобы светлое будущее наступило как можно раньше. Еле как разогнув затекшие ноги, согнутые в коленях, я поднялась с прохладных половиц и выглянула за седзи: дождь прекратился, а легкие тучи расплылись, будто бы их и не было вовсе, открывая взору ясное небо и яркую радугу. Веяло свежестью, пряным запахом мокрой травы и прелой коры молодых деревьев, росших тут неподалеку. Капельки воды с едва различимым звоном плавно скатывались с молодых и упругих листочков, оставляя после себя едва различимую темную дорожку, и разбивались о землю, видневшуюся под огромным всполохом яркой, сочной травы. Я вытянула руку, так, что она выходила за пределы перегородки, чуть касаясь ее, и ощутила, как прохладные капельки, что были больше похожи на кристаллы, рассыпавшиеся при одном лишь касании, скатываясь со слегка поросшей мхом черепицы, орошали мою ладонь. Какое же приятное ощущение! Я будто бы забыла обо всем, что происходило, что происходит вокруг и всецело отдалась внутренним волнениям юной души. Это и вправду было больше похоже на сон, где мы все — герои, которых ждет что-то великое. Как это могло не тревожить сердце?  — Тошико, все в порядке? — тихий переливчатый голос пробудил меня от внезапно накатившего забвения, помогая вернуться в реальный мир.  — Да-да, Чизуру, порядок! — я широко улыбнулась и, хрустя суставами, сладко потянулась. Тело отреагировало сразу же, пропуская слабенькие электрические заряды, которые едва ощущались кончиками пальцев. — Ну, я, пожалуй, пойду. Отдыхай и набирайся сил — на тебя смотреть уже невозможно. И кушай хорошо, принимай лекарства. Будешь перечить, то я покажу тебе, что такое Дзигоку, — пытаясь хоть как-то сквозь пелену смешавшихся слез и смеха выглядеть грозно, я привычно читала нотации Соджи, неосознанно ероша его волосы, которые не были собраны в привычный небрежный пучок на затылке. Он смотрел с грустью, хоть и улыбался. Ему нелегко. Это понимали все. Но явно не в той степени, как он сам — для этого нужно пережить все эти страдания, о которых он молчал. Потусклевшие зеленые глаза были единственным, что выдавало поникшую душу, что уже не может теплиться одной лишь только верой и надеждой.  — Иди уже, — отмахнулся юноша, улыбаясь мне, отчего сухие губы местами потрескались.       Синеглазый тоже собрался, по ходу ровняясь со мной. Пожелав другу скорейшего выздоровления, он обратился к девчушке в коралловом косоде, попросив ее о том, чтобы она проследила за тем, чтобы тот отдыхал, на что получил бодрый кивок и обещание, что все будет сделано в лучшем виде. Попрощавшись, мы вышли за пределы небольшой, просто обставленной комнатушки и, затворив за собой седзи, оставив лишь узкую щелочку, чтобы свежий воздух продолжал наполнять ее, пошли вдоль широкой энгавы. Неловкость и смущение — то, что сейчас, похоже, испытывали мы оба.  — Как насчет сходить сегодня вечером в город? Ты ведь свободна? — неловкое молчание первым решил прервать юноша.  — Да, вроде бы свободна. Думаю, это неплохая идея, — бледные щеки парня заливал легкий румянец и я вовсе не была уверена, что у меня все обстоит иначе. Со стороны, наверное, мы напоминаем два персика, что силятся сказать друг другу хоть пару слов, связных между собой. Но это нас волновало ли? Ничуть.  — Тогда встретимся сразу после заступления ночного караула у главного входа, — это было в его духе. И ведь не откажешь же. Быстро приблизившись к моему лицу, он оставил на моей пунцовой щеке легкий поцелуй и, невозмутимо проходя мимо нескольких рядовых, скрылся из виду. Я стояла, как вкопанная. Что же творится? Я была готова прыгать от счастья, настолько оно было желанно.       Утро плавно сменилось днем. Время текло размеренно, не стремясь увеличить свой темп, позволяя увидеть мир со стороны, не так, как обычно, мельком, а по-настоящему. Только в такие минуты ты понимаешь, что все вокруг, все прекрасно и незыблемо в своем великолепии, будь то бабочка, назойливо порхающая вокруг цветка или гомон, доносившийся ото всюду. Жизнь никогда не стоит на месте — это так же естественно, как осенний листопад, первые заморозки, вьюги и стужа с последующими за ними расцветом нового поколения, более яркого и насыщенного, чем прежде. Разве это не может не восхищать? Неспешно идя вдоль небольшой лужайки, ноги сами привели меня к той самой глицинии. Она по истине была великолепна. Огромные соцветия в свете солнца переливались на разный рад, словно бы аметистовые камушки висели на гибких ветвях, а не мягкие и утонченные бутончики. Невольно вспоминался недавний поцелуй. Все-таки, рассказы моих старых знакомых не врали, но и не рассказывали всей правды. Верно, такие чувства не выразить словами. Они находят отклик в искрящихся глазах, теплой и искренней улыбке.       В своей комнате я оказалась совсем не скоро. Почему-то не хотелось долго сидеть в ней да томиться в ожидании заветного вечера. Пораскинув, сколько времени в запасе я имею, я начала приготовления: достала свежее кимоно, весьма кстати подаренное мне отцом, повертела его в руках, расправила желтоватый пояс-оби, цвет которого почему-то напоминал мне цветок горчичника и аккуратные гета на небольшой платформе с темно-коричневыми ремешками. Напялив, иначе не скажешь, кимоно красновато-фиолетового оттенка, я вертелась по комнате, словно уж на раскаленном солнцем камне, в попытках аккуратно завязать пояс. Когда, наконец, я закончила с этим, дело дошло до прически. Не придумав ничего лучше, чем простенький аккуратный кулек, из которого то и дело выбивались короткие прядки моих волос, я примостилась у небольшого комодика.       Как время порой скоротечно. Вот и настал час «икс». Неспешно вышагивая по тропинке, я приближалась к воротам из красного дерева. Он уже стоял там и тепло смотрел на меня, слегка вскинув бровь.       Мы блуждали вдоль домишек и лавчонок, освещенных светом многочисленных фонарей. Сердце билось настолько громко и сильно, что мне казалось, что Сайто все слышит, и от этого мне становилось не по себе. Громкие колоса, шум и стук обуви о мощеную дорогу создавали необыкновенную атмосферу, будто бы во всем мире есть только два человека. Смеркалось. Завидев издалека палатку со сладостями, я уверенно помчалась к ней, схватив за краешек рукава своего верного спутника, который, впрочем, перехвалил мою ладонь, нежно сжав ее. Я улыбалась.  — Вкусно, — потянула я, кусая данго. — Тебя что-то беспокоит? — лицо Сайто было немного напряженным, видимо, он давно хотел что-то узнать, но все не решался спросить об этом.  — Соджи ведь все вспомнил, верно, — он скорее утверждал, чем спрашивал и единственное, что мне оставалось — ожидать. — Как вы с ним можете так легко общаться после произошедшего?  — Он в первую очередь мой друг. Очень близкий друг. Он так страдал, пока пытался вспомнить, а когда это произошло — ты бы его видел. Совесть измучила его, только глаза и метались. Я не могла не простить его, — о «признании» Окиты я тактически умолчала, боясь непредвиденных последствий, если они, все же, последуют. Запустив в рот еще один сладкий шарик, я оперлась о лавочку, на которой мы сидели, чуть наклонив корпус вперед и с интересом наблюдая за юношей, сидящим рядом. — А что случилось?  — Меня волнует это. Мало ли что может произойти.  — В этом ты прав, но все в порядке. Можешь не волноваться на счет Соджи — он мне как брат, я уверена в нем.  — Точно?  — Точно, — я улыбнулась, смотря вдаль. — Ох, Сайто, пошли, пошли! Смотри, там начинается представление! — Схватив палочку с нанизанной на нее сладостью в одну руку, а ладонь парня в другую, я со всех ног ринулась к импровизированной сцене с пляшущими на ней актерами. Яркие огни увлекали меня своей хаотичностью, пылом и ритмом, что я невольно перестала ощущать чувство времени и пространства, полностью отдавшись зрелищу, происходящему на моих глазах. Краем глаза я заметила, что синеглазый улыбнулся уголком губ.       Порой кажется, что все становиться на свои места, как происходит что-то, что может напомнить о прошлом, причинившем страдания, заставившем ощутить пустоту и тревогу. Обычно, это происходит, когда этого меньше всего ожидаешь — именно это произошло и со мной.  — Тошико! — издалека, из глубины толпы, меня окликнул низкий мужской голос с акцентом. То был ухажер моей матери, который, по всей видимости, по ее же просьбе, ищет меня. Ничего не ответив, я лишь юркнула в тень Хаджиме. Он был почти на голову меня выше, потому, как я думала, я стала незаметнее. Потягивая парня за рукав, я направилась в сторону штаба, лишь бы меня не увидел человек, встреча с которым была одной из тез вещей, с которой я не хотела бы столкнуться. Чуть опередив, парень взял лавры первенства и теперь вел меня незнакомыми мне путями. Оказавшись у ставших за это время «родными» ворот, мы, переводя дыхание, пожелали друг другу приятной ночи и разошлись.       Думаю, мое воображение долго еще будет вспоминать те теплые взгляды голубых глаз, направленные на меня, сочиняя сладкие фантазии, что, вероятно, будут дарить мне удовольствие, путь даже мешая спать. До сих пор происходящее кажется мне сном. Правду говорят — сердце не обманешь. День, даже несмотря на одно столь невзрачное событие, был прекрасным. Что же ждет впереди?