Мудрый человек оставляет прошлое позади, словно пару башмаков, из которых вырос.
Все шло своим чередом, словно бы это было предписано свыше. Наступил июль. Он был жарким и знойным, что порой доставляло дискомфорт. Однако, это было чудное время — городская ребятня всюду носилась, копошилась и плескалась, взрослые будто бы расцвели — чуть ли не каждый вечер, мне доводилось пару раз наблюдать во время ночного патруля, они наведывались в Шимабару и различные развлекательные заведения. Порой я даже забывала об ищущем меня отчиме и думы мои всецело были заняты песнями, плясками, легкими и теплыми улыбками, ласковыми словами и взглядами. Возвращаясь в свою комнату с едва начавшимся рассветом, я, сбросив с окрепших плеч хаори и косоде, быстро переодевалась в легкую шелковистую юкату и, даже не крепко запахивая ее, сразу же плюхалась на футон, который раскладывала заранее, перед выходом на дежурство. Он, сохраняя прохладу летней ночи, помогал моему усталому телу расслабиться в предверии сильного зноя и духоты. Небывалая молва ходила по городу о Шинсенгуми. Кто-то восхищался, а кто-то ужасался, но это не меняло факта — популярность отряда возросла, даже сам сегун поблагодарил нас за помощь при инциденте в Икеда-я. Что могло быть лучше? Так разве что-то, что рядом были родные люди, готовые всегда прийти на помощь и подсобить советом. Соджи постепенно восстанавливался и сейчас вовсю начал тренировки, что бы восстановить свое тело — казалось, что упорство парня было настолько осязаемо, что если протянуть руку, можно его потрогать. Когда дела пошли в гору, у отца появилось больше свободного времени и мы по возможности старались проводить его вместе: то сходим в город полюбоваться на представления регулярно приезжающих в Киото актеров, то, усевшись у реки или прудика за широкими стенами штаба, любовались закатами и облаками. Он рассказывал мне о многом, порой улыбаясь так тепло, что в уголках глаз наворачивались слезы. Иногда мне так сильно хотелось поделиться с отцом своим счастьем, своей радостью, причиной которых являлся Сайто, но, однако, я сдерживалась — пока что это было вовсе не нужно. — Каждый раз, когда я вспоминаю о ней, я становлюсь словно одурманенным. Твоя мать — единственная, кто смог заставить меня любить кого-то до беспамятства, всецело отдаваясь чувствам, искать хоть самую зыбкую надежду на встречу. До сих пор, когда думаю о ней, ощущаю себя тем юнцом, которого поглотил огонь любви, — мужчина усмехнулся, прищурив глаза от яркого света, и чуть откинулся назад. Чай, который стоял на подносе рядом со мной, уже давно остыл, престав испускать пар. Доселе я никогда не интересовалась тем, что произошло между родителями, но недавно, как только я сама узнала о том, что такое любовь, интерес захлестнул мое сознание. Удержать я его не пыталась — затея бессмысленная. Мужчина потянулся к чавану и, обхватив прохладную керамику шершавой ладонью, поднес его к губам, попутно морщась. — Помню, как я был счастлив, когда впервые увидел тебя. Маленький плачущий комочек, что сразу стал смыслом жизни. Ты была тем счастьем, о котором мечтает каждый. И все было прекрасно до поры до времени. Думаю, в нашем разладе виновен только я сам — слишком много внимания я уделял постороннему, порой напрочь забывая о вас. Расставание с тобой было, пожалуй, самым тяжелым испытанием в моей жизни. И тогда, когда ты вновь вернулась ко мне, я пообещал себе: «Я не позволю ей почувствовать эту горечь снова!». Как видишь, не все удалось. Но я так рад, что ты все же с нами, что я вновь могу видеть тебя каждый день, знать, что у тебя все хорошо и ты ни в чем не нуждаешься… Надеюсь, что и ты когда-нибудь встретишь такого человека, который станет для тебя смыслом жизни, каменной стеной, которая защитит тебя от любой напасти… Сумерки сгущались, забирая все утреннее тепло и свет. Широкое, бездонное небо налилось ярким светом тысяч огоньков, причудливо мерцающих всеми цветами радуги. Всюду начинали зажигать бумажные фонари, отсвет которых наполнял весь штаб, причудливо отражаясь на листве деревьев, траве, стенах, беспокойной глади прудика. Было вовсе не тихо, нет — круглые сутки стоял шум и гам. Казалось, что с наступлением нового дня все будут еще более счастливыми, чем сегодня. Молчание затянулось. Я не знала, что сказать, тут вроде бы и так уже все, что нужно, было сказано. И мне ничего не оставалось, как крепко обнять отца, сжать до хруста, вкладывая в объятия всю свою любовь и нежность. И я знала, что получу взамен во много раз больше. — Пожалуй, пора отходить ко сну, — первым нарушил тишину мужчина, лениво поднимаясь с травы. Я последовала его примеру. Привычно пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись близ небольшой энгавы. Я шла босиком, ощущая прохладную, немножко мокрую от росы, траву под своими ногами, невольно вспоминая былые деньки. Она немножко щекотала пятки, что заставляло меня немного кукситься от этого забавного ощущения. «Интересно, он помнит об этом?» — мельком промелькнуло в моей голове, когда я остановилась перед своей комнатой. Ночь обещала быть приятной и мирной, что, разумеется, не могло не радовать. Тренировки проходили все реже и реже. Кондо, порой присутствующий на них, наблюдал за успехами дочери, открыто улыбаясь, и как-то сказал ей, что она достигла определенного мастерства, крепко прижимая к себе в объятиях. Наставник девушки, Сайто, скромно ухмыльнулся, наблюдая за ними, ощущая внутри себя теплую радость. Оторвавшись от хрупкой фигурки, кекучо, наклонившись к уху девушки, что-то прошептал ей, на что она кротко кивнула, а улыбка на ее лице стала еще шире. Синеглазый в пару широких шагов приблизился к девушке, резко сокращая расстояние между ними, и прижал ее к себе, выдыхая теплом на темную макушку, что так удобно покоилась под его подбородком. Тошико была такая юная, такая живая и радостная, что хотелось поднять ее на руки и закружить высоко-высоко над землей, чтобы сквозь ее звонкий смех кричать о своих чувствах. Возможно, он так бы и сделал, если бы не сложившиеся обстоятельства. Легонько чмокнув юношу в щеку, девушка, прошептав лишь «Мне пора», плавным и быстрым шагом направилась в сторону комнаты Кондо. Рамы седзи были отворены, пропуская в комнату дневной свет, ставший прохладным. В скромном обустройстве комнаты был виден вкус ее владельца, лаконичный и скромный. Всеобщую гармонию нарушали только книги, скинутые в неаккуратные стопки на полке. Своего отца Тошико заметила не сразу — слишком органично он вписывался в охристо-оливковую расцветку помещения. Он сидел в позе лотоса, расслабленно скрестив ноги, задорным взглядом смотря в такие же глубокие и темные глаза дочери. Перед ним лежали два свертка. Немым жестом прося разрешения, девушка сразу же потянулась к продолговатому предмету, обернутому грубой материей, слегка тяжеловатому. Аккуратно распутав узел бечевки, подобно змее сплетающий всю форму ткани, она извлекла продолговатые ножны. Чуть выдвинув большим пальцем кончик, ее глаза заискрились, подобно огню свечи. Это была катана. Холодный металл блестел, ловя на себе все отголоски света, изящная гарда, причудливо переплетенная множеством завитков, подобно тонкому европейскому кружеву, и переплетенная темно-синими нитями рукоятка радовали ее не меньше, чем любую маленькую девчушку порадует дорогая, но долгожданная и столь желанная сладость. Она не могла оторвать взгляд от меча, словно бы позабыв обо всем. Но в сознание ее вернуло тихое и ненавязчивое покашливание Кондо, призывающее обратить внимание и на второй сверток. Нехотя отрываясь от заветной игрушки, что коей не являлась, Тошико потянулась руками к пышному банту из пестрой ленты. Шелк, сдерживающийся им, плавным водопадом распластался на татами. Увидев чувственно струящуюся шелковую ткань с белоснежным узором по подолу, она не смогла удержаться и взвизгнула, прижимая кулачки с сжатой в них материей к груди, с восторгом смотря на отца. Он басисто, с хрипотцой, рассмеялся, щуря глаза, что в уголках образовались морщинки. — Ты помнишь! — мелкая трогательная слезинка скатилась по щеке, затем по подбородку, а упав — оставила темное пятнышко на ткани, почти не заметное.***
Погожий летний день радовал теплом, заставляя все вокруг наливаться жизнью и радостью. Утреннее небо было яркого, но холодного голубого цвета, делая прозрачные облака, плывшие по нему, практически незаметными. Ничто не скрывало солнце, еще не успевшее вступить в свои права, опаляя землю жарким пламенем. Но, не смотря на довольно ранний час, на улочках было уже полно народу. Он сновал туда-сюда, толкаясь, ругаясь, смеясь. Как никогда бодрые торговцы и лавочники яро заявляли о своем товаре, привлекая людей. На мосту стояла парочка: рослый взъерошенный мужчина, облаченный в темную форму, и нескладный молодой паренек, уминающий за обе щеки сладкие шарики данго. Они глядели по сторонам и о чем-то говорили, порой показывая на некоторых из толпы пальцем, как это вновь сделал мальчишка. — Смотри, отец, какое красивое кимоно, — карие глаза, из-за яркого света казавшиеся янтарными, застыли в восхищении. Юная девушка, облаченная в нежно-голубое кимоно с аккуратными белыми вышитыми узорами по подолу и оби глухого синего цвета, прошедшая по другой стороне небольшой мостовой, опоясывающей берега крохотной речушки, больше похожей на ручей, казалось, совершенно не обратила внимание на особу, показывающую на нее пальцем. — Когда-нибудь и я стану такой! Наверное… — Конечно станешь, я в этом не сомневаюсь, — широкая мужская ладонь грузно опустилась на хрупкие плечи, притягивая хрупкую фигурку к мощному боку мужчины. — Мы с тобою кровь от крови. А кровь наша — огонь. Моя дочурка добьется всего, чего хочет! Главное — не сворачивать с пути, не взирая на трудности, и старания твои многократно вознаградятся, вот увидишь, Тошико-чан! — Опять начитался своих героических романов? — Тоши скептично подняла бровь и искоса посмотрела на отца, усмехнувшись. — Да, — он лишь глухо рассмеялся, наблюдая за тем, как она смотрит на удалявшуюся фигуру девушки и тихо шепчет что-то, смотря на голубоватый шелк.***
— Тебе нравится? — мужчина по обыкновению улыбнулся еще шире, когда его шею опоясали тонкие и сильные руки девушки, когда она шептала: «Очень». День был прекрасен и казалось, что ничто не может его омрачить. Но, как это всегда бывает, беда бьет тогда, когда не ждешь. В комнату влетел посыльный, нарушая единение отца и дочери, сообщив волнительную вещь — войска Тесю вновь двинулись на город, грозясь захватить правительство бакуфу. Кто-то словно бы раздувал затлевшие угли в попытках вновь развести огонь, и, по всей вероятности, у него были на это хоть призрачные, но шансы. Было тяжело наблюдать за тем, как крепкие парни отправлялись на столь сомнительное мероприятие. Кто-то мог уже никогда не вернуться оттуда живым, но больше всего пугало то, что этим кем-то мог стать кто-то из дорогих сердцу людей. Но такова цена за путь непрочный, но мир. Мы с Чизуру стояли возле главных ворот, провожая воинов и желая им удачи в бою, на что те лишь кротко улыбались и, отойдя подальше, махали нам руками. Слыша грохот орудий, крики и лязг металла, мы не сидели сложа руки — различные банки и склянки со снадобьями, бинты, чаны с водой, иглы и прочие медицинские орудия стали нашими верными друзьями. За эти несколько месяцев, что я провела в Киото, Юкимура обучила меня некоторым лекарским навыкам и я с уверенностью могу сказать, что это мне когда-нибудь точно пригодится — ведь на других надейся, да сам не плошай. Сколь же томительно порой ожидание. Вскоре к нам присоединился Соджи, которого ввиду его дурного самочувствия даже не проинформировали о том, что происходит — он примерно час нам жаловался на это, нам самим даже отчасти стало его жаль. Но с прибытием первых пострадавших он смолк и беспрекословно выполнял те поручения, что давала ему темноволосая девчушка в серых хакама. Чем дольше длился бой, тем больше раненых мы штопали. Многие рассказывали, как их обстреливали из огнестрельного оружия и пушек — вот отчего были такие мощные и звонкие громыхания. Практически каждого, кто находился в сознании мы спрашивали о том, видели ли они кого-то из наших знакомых, все ли с ними в порядке, да и как в целом ситуация. Мы потеряли счет времени — нескончаемый поток искореженных тел не давал нам времени на всякие думы о «лишнем». И о том, что войска Тесю были повержены, мы услышали даже не со второго раза, на всякий случай переспросив. Усталость накатывала с головой и, уже находясь на грани между царством Морфея и реальностью, мы с упоением, словно колыбельную, слушали рассказы воинов о том, как они доблестно защищали сегуна, обороняя врата Хамагури, как устраняли пожар, учиненный пораженными войсками противника при отступлении, и как они рады тому, что вернулись живыми. Похоже, что мы так были увлечены врачеванием, что не заметили огромное зарево пожара, нависшее над крышами домов огромной тучей. Может, оно и к лучшему. В последствии, это происшествие стали называть «восстание Киммон». Не сказать, что оно было очень важным, затронувшем что-то таковое, но с уверенностью можно утверждать — после инцидента в Икеда-я и нападения войск Тесю, в которых Шинсенгуми имели совсем не последнее место, известность отряда росла в геометрические прогрессии. Чуть ли не каждый день, прогуливаясь то по полуразваленным улочкам города, то по территории штаба, можно было увидеть кучу молодых людей, желающих пополнить наши ряды. Это не могло не радовать — настроения были высоки, как никогда. Даже птицы, казалось, пели свои трели с великим упоением, солнце светило ярче, чем обычно. Вот и наступила светлая полоса в нашей жизни. Так возьмем же от нее все!