Zanka - Цветение

Глава 2. Ichibuzaki Откуда кукушки крик? Сквозь чащу густого бамбука Сочится лунная ночь. Мацу Басё (1644-1694) Переговоры российского дипломата Иосифа Антоновича Гошкевича с правительством Хакодате застопорились. Он, Яков и остальные сотрудники консульства жили при храме, далеко за городом, и его просьбы о строительстве просто не доходили оттуда. К тому времени, как Виктор прибыл в Хакодате, он не был уверен, что должен делать на своей новой работе, учитывая, что места для этой работы пока просто не было, как не было и русской общины. Большую часть времени шли собрания, на которых все толпились вокруг Гошкевича и Якова, орущих изо всех сил на японцев, огрызающихся в ответ, демонстрируя полное неуважение к иностранным гостям, окуривая их ладаном каждый раз, как в храме шли молебны. Хуже уже не могло быть. -Чего тебе? – Закашлявшись табачным дымом спросил Яков. Они стояли в комнате Якова, в которой была только кровать, стол и один деревянный стул – шокирующий контраст с декадансом в его последнем жилье. -Я просто хотел убедиться, что правительство Эдо получило прошение Гошкевича, - деликатно начал Виктор поверх надрывного кашля своего начальника. Несмотря на свой грубоватый тон, Яков был человеком добрым, и, что более важно, справедливым. Он относился к своим подчиненным одинаково – с постоянной настойчивостью и ожесточенным натиском критики. Его отношение отлично дополнялось отглаженной униформой, отполированными пуговицами и легкой чеканкой в походке. Остальные постоянно жаловались, но для Виктора старик-ветеран был кем-то вроде отца, которого он даже не мог вспомнить. -Какой в этом смысл, - рычал Яков, смахивая с глаз слезы. – Если они не послушали официального представителя министерства иностранных дел, с чего бы им выслушивать такую важную персону, как ты? -Ну, да, но если вы с Гошкевичем наделите меня полномочиями, то я смогу отлично мотивировать чиновников в Эдо, что ускорит ответ местных властей в Хакодате. Тут нет для меня работы, иначе… -О Боги, - резко оборвал Яков. Он пригвоздил Виктора обвиняющим взглядом. – Ты любовника завел. -Мм? – Виктор положил палец на нижнюю губу и распахнул глаза настолько, насколько только мог. – Я не понимаю, о чем ты. -Ты точно знаешь, о чем я. Ты только ради этого с консулом встречался? В этом месяце? И уже желаешь вернуться в Эдо, чтобы броситься на это идиотское задание, которым ты явно прикрываешься. Все указывает на любовника! – Яков повел взглядом и хлопнул себя по лбу, а Виктор мягко рассмеялся. Старик всегда был талантливым актером. – Я лично просил направить тебя в Японию. Должен был понимать, чем кончится твое путешествие на чужую землю… -С добрым утром, Яков. – Виктор скрестил руки, губы сложились в улыбку. – Я не ребенок. -Нет, но ведешь себя именно так, - отозвался Яков, взмахнув сигарой, разрисовав все кругом дымными узорами. – Не думай, что я забыл весь ужас твоей последней любви! Все твои охи и тоска по кому-то. Это ничем не отличается от тоски ребенка по материнскому молоку! – Помассировав виски, он грузно опустился в кресло, скрипнувшее от внезапно навалившегося веса. – Ладно, хватит. Кто на этот раз? Опущенные ресницы, пылающий взгляд. Губки бантиком. Юноша, прекраснее луговых трав в дымке весеннего рассвета. Виктор кругом видел Аояги. Он пытался сосредоточиться на работе, действительно пытался, но чем больше он говорил себе не думать о тайю, тем больше Аояги просачивался в его разум, будто клубы дыма. На белоснежных стенах его комнаты он видел едва заметную улыбку, темные ресницы, отбрасывающие тени на белоснежные щеки; среди бумаг он видел стройные изгибы его тела, купающиеся в лунном свете. Даже во время собраний ему мерещились сияющие глаза, влажные и полные слез. Не давай мне надежды. Надежда – слово, которое выделялось среди светской болтовни Аояги на английском. Для этой утопии греха и разврата, где мужчины исполняют самые безумные фантазии, просто нет подобного слова. «Вожделение», возможно, «желание» или «страсть». Тем не менее, Аояги сказал «надежда». Поднял из глубины собственного сердца и произнес так, будто только на иностранном языке оно имело реальный смысл. Виктор был полон решимости помочь ему обрести надежду. -Никто, уверяю тебя, - сказал он, наконец, проглотив скопившееся на кончике языка обожание. – Если это поможет тебя убедить, мне не понадобится жилье или переводчик. Крис предложил мне как свой дом, так и свои связи на все время моего пребывания там. -Твой недалекий друг? – Брови Якова сошлись в линию и взлетели вверх. – Что писатель забыл в Эдо? -Он очень заинтересовался, ну, аспектами местной культуры, - ответил Виктор, осторожно огибая конкретные темы в обширных заметках Кристофа. С тех пор, как Яков наткнулся на неопубликованный черновик непристойной частушки авторства Кристофа на французском, шуточной пародии на «Книгу чепухи» (A Book of Nonsense — «Книга нонсенса», переводится также как «Книга чепухи» или «Книга бессмыслиц» (1846) Эдварда Лира – примечание переводчика.), он должен был бы заклеймить швейцарца «ненормальным без души». Последнее, что ему было нужно, это, чтобы Яков узнал о новом необычном увлечении Кристофа специфической ночной жизнью Японии. -Культуры, ха! – Яков сунул сигару обратно в рот, презрительно фыркнув в облака сизого дыма. – Этот идиот не узнал бы культуру, если бы та станцевала перед ним на столе с юбкой на лодыжках. -Я думаю, если все было бы именно так, он узнал бы, - отозвался Виктор, прежде, чем понял, что сказал. Яков снова схватился за голову, грузные пальцы впились в виски. Виктор прочистил горло и выпрямился. Верно, не время для шуток. -Обещаю вернуться, как только передам сообщение чиновникам в Эдо. Яков фыркнул: -Если бы мне давали сто рублей за каждое обещание, что ты нарушил… Виктор стоял неподвижно, пока ветеран молчаливо рассматривал его. Под щекой Якова, он отлично это видел, ходили кости челюсти нервно перебирая сигару. Этот взгляд он видел много раз: когда он впервые открыл для себя любовь к парню («Ты уверен, что он мужчина?» - Грубо заметил тогда Яков. – Некоторые девчонки напоминают парней, пока молоденькие…»); когда он спросил, что случилось с девицей с цепким взглядом и тонкими губами, что дела с ними; когда он изъявил желание пойти в армию[1] следом за Яковом. Один полковник лишился своего звания за опрометчивые решения и поспешные действия. Наконец, Яков вынул сигару и раздраженно вздохнул, и Виктор знал, что выиграл на этот раз. -Хорошо, иди. Уговорю Гошкевича написать для тебя письмо[2]. Виктор хладнокровно праздновал победу, позволив себе ухмылку во все лицо. -Ты об этом не пожалеешь, Яков. -Уже жалею, - пробормотал Яков. ________________________________________ Юри проснулся. Он снова видел во сне голубые глаза и переливающиеся волосы; легкие прикосновения и всякие нежности шепотом. Ему потребовалось время, чтобы вспомнить, что он развлекал клиента, проведя на нем всю ночь почти до рассвета, и что мужчина теперь смотрел на него сверху дикими глазами. -Ты только что заснул на мне? Юри едва сдержал вздох отчаяния. Голова его запрокинулась, усталость отдавалась болью в суставах; в нем не осталось сил терпеть инфантильные истерики уязвленной мужской гордости. -Прошу прощения, - пробормотал он, его голос достаточно окреп, чтобы он смог подобострастно улыбнуться, - ты настолько хорошо ощущаешься во мне. -Тьфу, забудь, у меня теперь упал, - цыкнул клиент, подтянув к себе и набросив кимоно сонными движениями. Быстрее, Юри встал и помог ему оправить нижнее белье и затянуть пояс. -Подождите, позвольте мне вас проводить… -Не беспокойся. – Шелест створки, хлопок и закрытая дверь. На этот раз Юри вздохнул. Он перевернулся, чтобы дотянуться до трубки, аккуратно лежавшей на металлическом жестяном подносе рядом с футоном, все еще дымящейся после использования. Табак был спасением его жизни; чудо-лист, который успокаивал нервы и уводил его далеко, подальше от его несчастного существования. Он лежал, наполняя свои легкие волшебным дымом, бездельничал, слушая, как за стенами его покоев раздается чей-то бас. -… никогда еще так не оскорбляли… -Если это для вас самое страшное оскорбление, хотелось бы видеть, как… -Вам повезло, что я свой меч у ворот оставил! (По традиции самураи не могли входить на территорию Йошивары вооруженными. За этим строго следили местные власти. – Прим. Переводчика.) Он выдохнул, когда голос начал удаляться, исчезая, и наблюдал, как слабые клубы дыма поднимаются к расписному потолку. Раз. Два. И… -Аояги, - взвизгнула хозяйка чайной, хлопнув дверью, ее голос был впечатляющей вариацией взбешенной кошки. После стольких лет старушка оставалась жесткой, непробиваемой скалой, которая держала его от потопления в бушующем мире кошмара Йошивары. Заземляла и сковывала, словно циркового зверя в клетке. -Я говорил тебе, что устал, - Юри вздохнул, продолжая наблюдать за струйками дыма над ним. -Это не оправдание, - выплюнула хозяйка. – Он был первым клиентом, которого ты принял за месяц. Его глаза устремились на нее, сузившись. -И какие же жалобы у моих постоянных клиентов? Старуха вздрогнула, ее рот шелестел, открываясь и закрываясь, словно у золотой рыбки. Юри ждал, глубоко затягиваясь. -Нет, - задохнулась она, словно кость попала в горло. Юри сжал зубы на трубке, едва заметно улыбнувшись. -Тогда в чем вопрос? Хозяйка выглядела так, будто у нее было что возразить, но предпочла выйти, сжав челюсти в поражении. -Несмотря ни на что, нам придется что-то сделать с твоей вечной летаргией, - проворчала она, уперев руки в бока. – Тебе нездоровится? Или это уроки английского? О, уроки английского. Юри не мог сказать, что его больше угнетало: изучение нового языка или то, что чайная наняла для его репетитора. Жан-Жак Леруа был французским миссионером, но всем говорил, кто хоть сколько-то его слушал, что он на самом деле гражданин Канады. На японском с сильным акцентом он грандиозно рассказывал о своих планах «воспитать местных жителей» и «наставить их на путь истинный»[3], будто народ Японии в каком-то смысле не существовал в их сегодняшнем состоянии. И на одном дыхании он тыкал пальцем в букву «J» и орал, что это самая важная буква в английском алфавите, и что он сделает все, чтобы Юри получше ее запомнил. Несмотря на странное поведение, Джей-Джей – он сам настаивал, чтобы его так называли – был довольно хорошим репетитором, и Юри был даже рад погрузиться в изучение нового языка. Английский давал ему чувство комфорта и заполнял его свободное время; позволял использовать на клиентах новые цветистые выражения. Английский отвлекал его от холодного осознания, что благодаря спрятанным за его маской разрушенным иллюзиям, никто и никогда не вернется за ним, не важно, насколько он будет добрым и любящим на первый взгляд. Прошел целый месяц. Месяц снов, которые рассыпались красками в сердце, а потом ускользали, как только он просыпался. Я осмелился надеяться, почти сказал вслух Юри. -Возможно, у меня температура поднялась, - отметил он вслух вместо этого. -Ароматизированный колотый лед мог бы помочь, - пробормотала хозяйка, опустив взгляд к коврикам. – Я скажу горничной, чтобы добавила побольше льда в воду. – Она вскинула подбородок, глянув на Юри. – Убедись, что к вечеру ты отлично отдохнешь. У тебя завтра важный гость. Когда дверь скользнула, закрываясь, Юри выпустил колечко дыма, изогнув губы в легкой улыбке. Его любимый наджими наконец-то навестит его. Хвала Богам за этот дар. ________________________________________ Виктор шел через ворота Йошивары, игнорируя издевательские и любопытные взгляды, сопровождавшие его. Во второй половине дня район выглядел иначе, фонарики не горели, а широкие и тихие улицы были лишены гомона и суеты ночной толпы. Но это место все равно оставалось кварталом красных фонарей, мужчины продолжали рассматривать сквозь решетки куртизанок, что сидели там на всеобщее обозрение. Его желудок вскипал от желчи об одной лишь мысли, что человека могли выбирать, как кусок мяса. Никогда он не смог бы утешиться тем, что мужчин так не рекламировали. Он остановился у изумрудного навеса с изображением головы журавля, крылья которого спускались вниз, соединяясь на концах, образуя округлый символ чайного дома Ан. Из которого был Аояги. Кристоф все утро бросал на него немые разочарованные взгляды, потому что считал, что он идет за плотскими утехами, а не следует за любовью. Если бы его друг знал, как далеко он зашел. Сделав глубокий вдох, Виктор отодвинул рукой в сторону занавеску и открыл дверь. Пройдя мимо полок для обуви, он услышал, как хозяйка чайного дома облаивала двух женщин из обслуги, грозная ругань так и висела над их головами. -Хм, простите, - сказал он нерешительно, размышляя, не стоило ли попросить у Кристофа переводчика. Единственный взгляд, и все манеры хозяйки изменились до противоположности. Она улыбнулась, губы растянулись, когда она чуть взмахнула рукой с тростью. Девушки поклонились и поспешили прочь, зашаркав ногами по узкому коридору. -Аояги, да? – Спросила хозяйка по-английски, резко и прерывисто. -Именно. – Виктор кивнул с облегчением, когда пожилая женщина поклонилась в ответ. Казалось, переводчик в конечном счете не понадобится. – Я надеялся увидеться с ним этим вечером… -Нет, нет, сегодня не получится, - резко воскликнула хозяйка. – Сегодня вечером у Аояги большой клиент. Приходи завтра, хорошо? Виктор проглотил собственнический инстинкт. Временами он забывал, что Аояги продавался. Временами, осознание этого врезалось ему в сердце подобно грузовому поезду. (Как далеко он уже зашел на самом деле.) -О. Тогда, да, завтра. Хозяйка кивнула, удовлетворенная. -Покорно благодарю. Увидимся завтра вечером. Виктор повернулся к выходу, вздохнув. Действительно, чего же он ожидал? Что Аояги бросит всех своих клиентов ради него? Что Аояги будет ждать его у входа, бросится в объятия и расскажет о своей любви? Существовали правила и обычаи, которые следовало соблюдать, и куртизанки были обязаны заниматься каждым из своих клиентов. Он отворил двери и вышел, в тот же момент, кто-то скользнул внутрь мимо него. Женщина, отметил разум Виктора, прежде чем он уловил шелковистые волосы цвета черного дерева, убранные в элегантный узел, яркое атласное шелковое кимоно, очаровательную мушку под левым глазом. -Минако-сама, - выдохнула хозяйка, голос ее был переполнен восторгом. И где-то в мелодичном щебете двух японок Виктор уловил отчетливо сказанное имя: Аояги. ________________________________________ -Он здесь. Серебреноволосый иностранец, о котором ты говорил. Юри вздрогнул. Кувшинчик чуть наклонился, сакэ пролилось на поднос. Перед ними гейша продолжала свой танец под заунывный перезвон сямисэна (Сямисэн. Сямисэ́н (яп. 三味線, атэдзи; иероглифы означают «три оттенка струн»), также сангэн; устар. сямизен, сямисен), — японский щипковый трёхструнный музыкальный инструмент. Ближайший европейский аналог сямисэна — лютня. – прим. Переводчика); запястья порхали, пятки поворачивались. Рядом с ним Минако сделала глоток. -Реагируешь? Такая редкость. -Я… удивился, - отозвался Юри, плавно вытянув платок, чтобы убрать беспорядок. Они находились в самой большой зале чайного дома, используемой для развлечения самых важных гостей, где можно было даже танцевать, а Юри использовался в качестве приманки. Он взглянул в сторону, брови его сошлись, когда он встретил игривую ухмылку Минако. -Не дразни меня, госпожа Минако. Минако перехватила рукав и потянулась за чашкой на поднос. -Никогда и не думала, - пропела она, поднося чашку к губам. Госпожа Минако была дочерью из богатой семьи Окукава. По прихоти она явилась в чайную Ан, на нервах и не в себе, чтобы вкусить «плотских утех». На их смотринах ее голос дрожал, когда она говорила, погребенный под уверенностью в себе и собранным видом. Она готова была потратить свое месячное содержание без разрешения отца, заявила, что хочет только самое лучшее. И когда наступил вечер, алкоголь закончится, и явилась истинная Минако, утопившая свои рукава в посуде и растянувшаяся на татами во весь рост, будто старик в собственной спальне. Ты слишком хорош, чтобы быть парнем, а она слишком угловата и тупа, чтоб быть благородной леди. Я не хочу свой первый раз с вакашу джоро![4] Хозяйка была в ужасе. Юри принял Минако в качестве клиентки вне очереди. -Не понимаю, почему ты не с ними. Ты же знаешь, я заплачу, лишь бы взглянуть на твое представление. – Минако подала свою пустую чашку Юри, который покорно налил ей еще. – И еще я знаю, что ты танцуешь намного лучше любой из этих гейш. -Придется дождаться вечера, - отозвался Юри, похлопав ресницами. – Сегодня мое место подле вас. Мгновение, и Минако запрокинула голову с громким хохотом. -И люди покупаются на такое? Не удивительно, что я все еще одна. Она хихикнула, пригубив свою чашку, а Юри откинулся на подушку, уперев дрожавшие руки в колени. Теперь он не спал, был бодр, как никогда, будто его окатили ледяной водой. Судьба любой куртизанки предполагала трагедию и мимолетность, очаровывая художников юкийо-ё, что воплощали этот мир в картинках, так же деликатно, как последние весенние цветы. Он был готов принять свою судьбу, более того, принял ее много лет назад, когда ему было еще пятнадцать. Что уготовила ему судьба сейчас, отравляя его разум невозможным? -Аояги, - прошептала Минако, вызвав его из грез. Она положила руку на его, нежно и удивительно рассудительно. – Ты снова ушел в себя. Юри поклонился. -Прости меня, госпожа Минако. Она едва слышно хрюкнула. -За что ты извиняешься? Не завяну же я без твоего внимания или еще чего. – Она осушила остатки сакэ и решительно громыхнула чашкой о поднос. – Давно пора кому-то из мужчин отнестись к тебе хорошо, давно! Если он стоящий, возможно, я могла бы поговорить с ним о том, чтобы объединить наши состояния. Юри издал тихий смешок себе под нос. Он был благодарен Минако за предложение выкупить его, но каждый раз, когда она озвучивала его, он понимал, что ни одно состояние его отца не способно искупить его каждодневно увеличивающийся долг. Оплата его прислуги, роскошной одежды, деликатесов, погашение мелких расходов – все это держало его на крепком поводке. Тем не менее, честность Минако и неудачные попытки были настолько предсказуемыми и настойчивыми, что их с лихвой перекрывала жадность хозяйки. В отличие от русского, он отчаянно хотел обо всем забыть. -Еще сакэ, госпожа Минако? – Только и спросил Юри. Лицо Минако смягчилось. Стремительно стало понимающим и действительно симпатичным. -Продолжаем, - сказала она. ________________________________________ Это был второй раз, когда Виктор входил в эту комнату, но от одного вида у него все равно перехватило дыхание. Сегодня верхняя одежда на Аояги была темно-фиолетовой, испещренной хризантемами. Слои нижнего платья были зелеными, затем белыми, а пояс переливающимся, сияюще-оранжевым. Сидя среди свечей, тайю сиял еще ярче, ярче, чем луна, что висела в ночном небе. Аояги едва поднял голову, ресницы распахнулись. -Ты вернулся. -Как мог я не придти? – Виктор занял место рядом с Аояги, его взгляд не отрывался от лица тайю. Даже несмотря на постоянное вторжение Аояги в его мысли, его память не могла передать полноту изящных губ Аояги или глубокий коричневый цвет глаз Аояги, темный и теплый, будто мед. – Я не понимал, что и днем у тебя бывают клиенты, - ляпнул он внезапно, потеряв нить рассуждения. – И что среди них не только мужчины. Аояги усмехнулся, его глаза изогнулись двумя полумесяцами, подкрашенными нежно-розовым. -В Эдо полно богатых и одиноких женщин. В одном предложении тайю передал всю суть: днем могли развлекаться только богатеи и, да, даже женщины должны быть обслужены. Виктор был в восторге от того, как Аояги подбирал слова. Просто, но остро, будто сияющий меч. И говорил он на языке, что не был его родным. -Твой английский стал намного лучше, - отметил Виктор. Украшения в волосах качнулись, когда голова Аоги склонилась в легком поклоне. -Нам наняли репетитора. Он не в себе, но учитель хороший. -Я заметил. Свет от свечей мерцал, тени падали на лицо тайю, лаская высокие скулы, расцвечивая челюсть. Руки Виктора дернулись, зудели, желая потянуться и пройтись теми же линиями. Почувствовать, как пальцы скользят по шелковистой коже. Но пока было не время. Он чувствовал, что оба они ходят по тонкому льду, выжидая, справится ли каждый с этой проверкой. Потому, вздохнув, Виктор сделал шаг первым: -О… о том, что ты говорил раньше. Неужели настолько плохо для тебя надеяться? Глаза Аояги встретились с его. -Я… Изящные брови сошлись вместе, и взгляд тайю скользнул на поднос с напитками, татами, куда угодно, только не на Виктора. Тонкая трещина пошла по их льду. -Я не думал, - тихо проговорил он, наконец. Сожаление. В груди у Виктора защемило. – Что это… неправильно. Я, я не должен был… -Не надо. Не говори так. – Виктор взял руку Аояги и поднес к губам, наблюдая, как по щекам Аояги растекается легкий и мягкий, как весенний ветерок, румянец. – Я был счастлив, - вздохнул он. – Счастлив, что ты открылся мне. Румянец стал сильнее, такой соблазнительный и манящий, что Виктор сдался: он склонился, пальцами скользнув вдоль щеки Аояги вниз. -Я имел ввиду только то, что сказал… я скучал по тебе в Хакодате. – Его рот замер в нескольких дюймах от Аояги; большой палец пробежался по бархату губ. Оплавлял. Обжигал. – Ни дня не прошло, когда я бы не думал о тебе. Что-то изменилось. Лед раскололся. Именно Аояги – всегда Аояги – замкнул этот поцелуй, крепко, горячо, страстно, с лязгнувшими зубами, но Виктор мгновенно ответил, прижав ладонь к затылку Аояги, сближая их друг с другом еще сильнее. Рваные вдохи вдоль языка Аояги, когда он сам скользнул в его рот. Поцелуй был совсем не тем, что в их первую ночь. Этот был грубым и первобытным, переполненным сильными эмоциями, которые Виктор не смог бы назвать. Не было ни утонченности, ни мягкости, даже паузы, чтобы вдохнуть. Только их рты, перепутанные, снова и снова, крадущие души друг друга через их сплетенные языки. -Аояги, - проговорил Виктор, застонав в губы тайю. И что-то в этом имени пробудило Аояги, он укусил и неровно облизал горло Виктора, руки скользнули вниз, еще ниже, к поясу Виктора. Виктор вдруг отчаянно ощутил давление ткани поверх собственной эрекции, каждый стежок в швах. В этом, казалось, был весь Аояги. Через секунду тайю расстегнул пояс Виктора, и брюки сползли вместе с нижним бельем по бедрам. Наклонившись, он развел колени Виктору и припал губами и языком к яйцам Виктора; подразнивая, скользнул игривым поцелуем к кончику его члена. Пораженный, Виктор прикрыл глаза и неуверенно выдохнул, пальцы его перебирали волосы Аояги, ощущая, как скользят украшения, как шелковистые пряди поддаются и ослабевают. Он ожидал нежности и томности, медленного действия. Что тайю будет дразнить его до тех пор, пока он не закипит и не сгорит от желания. Он был совершенно не готов к тому, что Аояги возьмет его в рот почти целиком. -Боже, - задохнулся Виктор, его глаза распахнулись, и это была ошибка. Волосы Аояги лежали красивым хаосом: пряди цвета воронова крыла выпали из идеальной прически, обрамляя изгиб его лица, оттеняя розовый румянец на щеках. Но не одни лишь волосы заставили все внутри у Виктора полыхнуть палящей волной желания. А именно глаза, эти глубокие глаза, что смотрели на него сквозь длинные ресницы, покрытые тушью и блестками. И все это время голова Аояги двигалась, вбирая его все глубже и глубже, и под конец невозможно глубоко. Это было уже слишком, слишком быстро. Он пытался предупредить Аояги, пытался сказать ему, чтобы притормозил, черт, остановился, но тайю лишь втягивал губы и снова направлялся вниз, по полной – и Виктор кончил, вбившись в горло Аояги, содрогаясь. Некоторое время Виктор не мог сказать ни слова. Он хотел извиниться, сказать Аояги, что не собирался кончать ему в рот, или чтобы Аояги глотал, но у него не было настолько сильного оргазма с того времени, как он был подростком. Так что он мог только ждать, пока мир перестанет вращаться, в то время, как Аояги вновь сел на пятки. Его маленький язычок трепетал по краю салфетки, когда он промокал алые, припухшие губы. Вау, подумал Виктор. -Это было хорошо? – Уточнил Аояги. -Более, чем хорошо, - отозвался Виктор, решив, что извинения могут прозвучать оскорблением для тайю. Он протянул руку, и Аояги принял ее, склонившись к его плечу, плотно устроившись в изгибе его руки. -Мы упустили обычай встречи? -Он только для первой ночи. – Шепнул Аояги в самое ухо Виктору, его губы скользнули по коже так, что член Виктора снова заинтригованно дернулся. -Рад слышать. – Взяв Аояги за подбородок, Виктор поцеловал его, мягко вдавливаясь в приоткрытый рот. Он напросился на встречу, желая разговорить Аояги, узнать о нем побольше, но сложно было думать в присутствии тайю. Настолько сложно, когда Аояги смотрел на него голодным взглядом, глаза были полуприкрыты и потемнели от возбуждения. Было по-настоящему несправедливо, насколько хорошо собой владел тайю. -Я только хотел отдать это тебе. – Виктор достал из кармана жакета цветную склянку. – Но мы могли бы воспользоваться им сегодня. Аояги с любопытством наклонил голову. -И что это? -Оливковое масло. Теперь мы сможем делать все, что захочешь. Лицо Аояги осветилось, засияв мягким, чудесным светом, будто фонарик в сумерках. -Оливковое масло? – Вздохнул тайю, и Виктор почувствовал, как его сердце сжимается и колотится о ребра, раз за разом. - … Все, чего захочу я? Было до боли ясно, что раньше его об этом никто не спрашивал. Ни один из его проклятых клиентов. Не позволяй мне надеяться. Притянув Аояги поближе, Виктор поцеловал его в макушку. -Все, что угодно, - страстно подтвердил он. Солнце, луну, звезды. А Аояги смотрел на него яркими, сияющими глазами, будто Виктор действительно достал солнце, луну и звезды. Будто Виктор дал ему целый мир. Затем он склонился, лаская своим близким дыханием ухо Виктора. -Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Сильно. Дыхание Виктора вырвалось наружу, его мозгу нужно было несколько секунд, чтобы угнаться за чувствами. Боже, у этого человека больше граней, чем у лабиринта. -Ты уверен? – Встрепенулся он. -Однозначно. – Аояги ласково поцеловал Виктора, одними губами, - трахай меня, пока я не забуду свое имя. Виктор застонал; он почувствовал, как вскочил его член от одной только мысли обо всем этом. Уложив Аояги на футон, он прижал тайю к простыням и впился зубами в изящное горло, наслаждаясь тихим вздохом, пульсом, что бился под его языком. Он смог попробовать пот Аояги, утопая в сладком, дымном аромате Аояги, пока его горло не сжалось, а легкие не начали гореть. Если трах был тем, чего хотелось Аояги, он с радостью даст ему этот трах. -Помоги мне с поясом, - пробормотал он, запутавшись в одеждах, Аояги рассмеялся. Руки перехватили его собственные и направили его вдоль плотной ткани. -Надо вот так, - инструктировал Аояги. Виктор сразу же потянул узел, почувствовав, как тот расходится, и тут же потеряв рассудок, потому что именно этот момент тайю выбрал для того, чтобы плотно схватить его за промежность. -О, Боже, - выдохнул он. Аояги был злом. Истинным злом. В компенсацию, Виктор схватил Аояги за бедра и перевернул его. Сорвав освобожденные одежды, он склонился над ним, чтобы прижаться в лихорадочных поцелуях к гладкости его спины, прощупывая каждый изгиб, каждый позвонок. Его язык перетекал вдоль позвоночника Аояги, пока тайю не начал биться и теребить простыни, умоляя его тихим шепотом. Такой податливый и божественный – Бог спустил его на землю, чтобы разжигать безумие страсти во всех смертных. Что ж. Настало время смертному показать свое обожание. Смазав пальцы маслом, Виктор облизнул губы, возвращаясь к голым бедрам. -Колени и локти. – Это было решение Аояги, дрожавшего, так что Виктор встал, сжив округлость его зада; его пальцы скользили у входа Аояги. -Пожалуйста, - прошептал Аояги, и Виктор молча втолкнул пальцы, зашипев, когда они свободно проскользнули, Аояги снова подготовился. На этот раз Виктору потребовалось много времени, чтобы найти нужный угол. Он надавил во второй раз, уже тремя пальцами, с удовлетворением наблюдая, как спина Аояги изогнулась в дугу настоящего лука. Когда он вышел, то с благоговением прислушивался к тихому мяуканью Аояги и его томным вздохам. Тихо, слишком тихо. Он хотел услышать больше. Хотел слышать все. Чертовы обычаи, ему хотелось слышать. Как тайю снова запоет ему, словно хор ангелов. Отпустив зад Аояги, Виктор взялся за собственный член, придвинув его ко входу, дразня и распаляя. -Скажи мне еще раз, как ты хочешь, чтобы я сделал это, - пробормотал он. -Жестко, - заскулил Аояги, заерзав, но Виктор крепко прижал его рукой за низ спины. -Насколько жестко? -Хфф, пожалуйста, хочу тебя внутри, - умолял Аояги, раскачивая бедрами. Виктор сдавленно застонал и схватился за бедра Аояги, подрагивая членом перед самым анусом Аояги. -Насколько жестко? – Снова спросил он, его голос стал ниже на несколько тонов. Теперь он дрожал, капли пота проступили на лбу; он собрал всю свою волю, чтобы не поддаться этому манящему жару. Аояги начал ругаться, наполовину на японском, наполовину на английском, перемежая претензии с вожделением. Виктор смог разобрать только обрывки слов: «имя» и «хватит топтаться», и наконец «настолько жестко, что я»… -Не сможешь не закричать? – Закончил Виктор фразу за него, нервно сглотнув. -Да, - прошептал Аояги, затаив дыхание. А потом Виктор пропал, в награду за правильный ответ, погрузившись на полную в этот притягательный омут. И Аояги, о, Аояги тоже отпустил себя. Его крики отражались от золоченых ширм и расписных стен; резонировали через Виктора гулом вожделения, от чего тот начал биться бедрами. Выход, а потом новый вход, и новый потрясающий крик. Это было привычно для Виктора, воспоминания о рваном дыхании и отчаянной скачке между телами, но с Аояги все было иначе. Это был не эксперимент, не желание попробовать что-то новое. Это не был безумный поступок, чтобы исполнить условие подросткового глупого спора, питаемый возможностью попасться[5]. Это не было объятиями товарища по оружию, в поисках тепла человеческого тела. Ощущалось… по-другому. Мне было хорошо, черт, да, мне было хорошо. Но еще лучше ощущалась дрожь Аояги под ним, звук криков Аояги, его мольбы и стоны. Осознавать, что он сумел порадовать Аояги. -Так хорошо, - пробормотал ободряюще Виктор, вдалбливаясь в Аояги с хлопком, ногти впивались в мягкие бедра. – Так жарко и туго, настолько идеально… Аояги сжался. -Ааа, хах, я… я почти… - Он подался назад, так что слова вышли всхлипом: -Я уже близко, я… О. И Виктор даже еще не касался его члена. -Не сейчас. – Аояги разочарованно вскрикнул, когда Виктор вынул. -Не сейчас, - повторил Виктор, тихо и как-то больше про себя, тяжело дыша. Он перевернул Аояги и скользнул руками под его колени. Темные волосы расплескались, украшения нелепо торчали из них, зрачки расширились от невероятного желания, румянец расходился по каждому дюйму его обнаженной кожи, вплоть до раздевшегося от вожделения красного члена, покачивающегося между сливочного цвета бедрами и сочащегося от нужды. И хотел он его. Виктор был полностью и бесповоротно пленен. -Почему, - тяжело выдохнул Аояги, ресницы его опустились, трепеща. – Зачем… -Потому что я хочу видеть твое лицо, когда ты кончишь, - выдохнул Виктор. Он наслаждался удивительным сиянием карих глаз, неожиданным их откровением. Секунду, до того, как вбился вновь, быстро, грубо, неожиданно. Мгновение спустя Аояги кончил, выгибаясь под ним и выкрикивая «Ви-Виктор!» Он выкрикивал его имя. С этим невероятным давлением вокруг его члена Виктор мгновенно потерял контроль, содрогаясь раз за разом, пока не свалился вниз, на Аояги, задыхаясь от жара его кожи. Когда он, наконец, собрался с силами, чтобы вынуть, Аояги едва шевельнулся под ним, его глаза все еще были закрыты, волосы цвета воронова крыла были влажными и прилипли ко лбу и щекам. Он выглядел невероятно умиротворенным. -Твои волосы, - пробормотал Виктор вполголоса, пропуская сквозь пальцы спутанные пряди. – Растрепались. -Потом, - пробормотал Аояги со вздохом. После того, как Аояги был вытерт, Виктор прилег и обнял тайю за талию, украв поцелуй полуприкрытых губ. -Ты этого хотел? Аояги наклонил голову, и Виктор почувствовал, как его сердце пропустило удар, когда он заметил тень каких-то нежных чувств, мгновенно укрывшихся за маской. -Ммм.. Аккуратно, поскольку Аояги задремал, Виктор натянул на них простыни. Перед ним было совершенно расслабленное лицо тайю, без тени притворства. Обжигающий взгляд его глаз и манящий изгиб губ исчезли, оставив лишь мягкую невинность. Виктор не сомневался, что именно таким был настоящий Аояги. Он был там, прямо перед ним, так близко, что Виктор мог протянуть руку и прикоснуться к нему. -Что я могу сделать, чтобы увидеть настоящего тебя, когда ты проснешься, - пробормотал Виктор. Он любовался Аояги, слушая тихий шелест его дыхания, пока свечи не догорели, и он не в пал в теплую дремоту со снами о черный волосах, разливающихся по белым простыням, запахе дыма и костра и намеке на обнаженную, безупречную нежность. ________________________________________ Перевернувшись на бок, Юри оперся на ладонь лицом. Прошлой ночью случилась катастрофа. Абсолютная катастрофа. Виктор продолжал говорить все эти красивые слова, такие нежные и любящие, просто прекрасные, поскольку он именно это под ними и подразумевал. Юри запаниковал. Он бросился на Виктора, мечтая, чтобы тот замолчал; чтобы замолчало его собственное предательское сердце. Не было ни ярости, ни утонченности в его поступках – тех единственных добродетелей, что отличали куртизанок от безымянных уличных шлюх. Разве не было это хорошо, очень хорошо. Он никогда не чувствовал себя настолько хорошо в своей жизни. Жесткий трах обычно означал ночь бесцельного, болезненного кроличьего секса, но Виктор, Боже, Виктор был таким добрым, последовательным, пробиваясь к его простате снова и снова, лишая рассудка, поглощая тело. И именно в тот момент, в короткий миг, он не был Аояги или Микавой, или вообще бездушным тайю в Йошиваре. Он снова был Юри. Обычным, просто Кацки Юри, мальчиком, который плакал, когда родители оставляли его дома одного, когда сестра драла ему уши за то, что он разбил ее любимую чашку. И когда на утро они расстались, когда Виктор сжал в его ладони флакон с маслом и прошептал, что он заслуживает только лучшего, в самый его лоб, Юри взглянул в голубые глаза, глубокие и широкие, как океан, и почувствовал, как падает в них. Но нет места на земле, кроме холодного, неумолимого камня реальности. Ни дня не проходило, чтобы я не думал о тебе. -Эх. – Юри впился в ладонь. Ему пришлось не заметить очевидное, не слышать шепота сладкой лжи. Любовь в Йошиваре была фарсом, развлечением, игрой. Поверить в нее было равнозначно смерти. Надежда на нее была и того хуже. Дверь распахнулась с треском. -О, Аояги, у меня восхитительная новость… А что ты делаешь? Юри застонал и свернулся в шар. Он был не в настроении говорить с хозяйкой чайной прямо сейчас. -У меня голова болит, - пробормотал он. -Наверное, все из-за того жуткого шума, что ты устроил прошлой ночью, - хозяйка презрительно фыркнула. – Хотя! – Она внезапно изменила тон, принося Юри приступ реальной головной боли. – Похоже, это сработало с твоим симпатичным иностранцем. Руки Юри упали, сердце колотилось в ушах. -О чем это ты? -Он хочет с тобой увидеться снова. Сегодня вечером. -Зачем? Потому что он отлично трахается? Просто ради секса? Юри скользнул взглядом по цветному флакону, притаившемуся среди косметики. …или же Виктор… говорил правду? -Что, - Юри запнулся, чтобы перевести дыхание, голос его был едва слышен. – Что ты ему сказала? -Что у тебя полностью все заказно, и чтобы он спросил снова завтра, конечно. – Хозяйка с гордостью стряхивала воображаемые ворсинки с рукавов. – Мы не можем демонстрировать ему свою заинтересованность, в конце концов. В подобных ситуациях, для тебя всегда важнее поддержать игру. Мужчинам нравится то, чего они не могут иметь! Особенно с его внешностью, он, вероятно, привык получать все, чего пожелает… Хозяйка еще что-то говорила, болтала и дальше, но Юри уже не слушал, даже слов не различал. Разум его был распален, он пожевывал большой палец. Ему нужно было с этим разобраться, нужно было расставить все по местам с этим русским, пока весь этот бардак не сожрал остатки его рассудка. Да, да: только это и нужно, разве нет? Все, что нужно, это играть роль. Единственный способ выжить. И что же дальше? Изучи врага, изучи себя, одержи победу в сотне битв[6]? Юри резко сел, прервав хозяйку на полуслове. -Когда он вернется, попроси его быть моим наджими. Старушка уставилась на него. И потом сказала с вызовом: -Ты не слушал ни слова, что я тебе говорила, не так ли? -Нет, - отозвался Юри, распластавшись на футоне и готовясь выслушать лекцию. Отлично. Держать Виктора поближе, ведь статус наджими даст ему возможность узнать истинные мотивы русского. Обман, иллюзии, манипуляции – всем этим он отлично владел, и это все, что у него было. Вдохнув, он утонул в ароматах простыней: земля и чистота, будто сосновый лес после грозы. Таким свободным и простым был Виктор, что Юри ощутил волну сильной тоски, накатившую на него, сбивая его с ног. Легкий потерь контроля, но его хватило. Мгновенно, яростно, образы поглотили его, кружась в его голове разрозненными отрывками. -Эй, Микава! Может, если ты улыбнешься хоть немного, кто-нибудь и полюбит твою угрюмую физиономию! Кровь на татами, ширмах, раздвижных дверях. Столько крови. Все было темным, малиново-алым, краснее помады на губах. Юри сжал в кулаках простыни, пока костяшки не побелели. Нет. Нет. Запереть их, он должен спрятать их обратно, запереть эти воспоминания. Он не может надеяться или мечтать. Только Юри мог бы сделать такое, но он не был бы Юри, потому что Юри расплачется, Юри споткнется, Юри рухнет на пол, как сделал он это много лет назад. Но Микава и Аояги были сильными. Они выживут. -Аояги? – Он расслышал суровый тон хозяйки. – Если голова болит настолько сильно, я могу послать за врачом. -Я в порядке. – Юри закрыл глаза и зарылся в простыни, в последний раз рвано вздохнув. – Просто попроси Йошино проветрить футон, как только у него будет время. Я… - Он почувствовал, как маска возвращается, мрачная и непроницаемая, будто хмурое серое зимнее небо. -… Мне нужно избавиться от запаха. ________________________________________ -Если ты спросишь меня, Аояги все отлично просчитал. Фыркнув, Виктор уткнулся лицом в бархатную подушку, ненавидя про себя шероховатости вышивки, что вдавливались ему в щеку. -Я никогда не спрошу. Стул Кристофа с негодующим звуком отодвинулся от стола. -Эй, я с людьми говорил. Куртизанки, клиенты, персонал чайных. Ты удивишься, насколько они разговорчивы, когда их готовы выслушать. -Ты не эксперт, - заметил Виктор, рассмеявшись, глухо, протяжно и не весело. -Просто поверь. Сейчас мы уже могли бы управлять собственным чайным домом, а, друг? -У меня жена и трое дочерей, сэр, - отозвался переводчик со стороны Кристофа. Виктор должен был понимать, что это бесполезно. Он знал, что это так. Но, когда Аояги исчезал внутри Ан, сжимая крошечный флакон двумя руками, будто бесценную жемчужину, он чувствовал себя подавленным, испытывая невероятную потребность увидеть тайю снова. Потому, с трепещущим сердцем, он вернулся в чайную. Спросил разрешения увидеть Аояги на ужине этим вечером. -О, господин Никифоров, - хихикнула хозяйка, послав ему поцелуй. – Смешную же ты шутку рассказал! -Я действительно хотел бы… -Ныне вечером Аояги не свободен. Приходи завтра, хорошо? И вот он совершил вторую ошибку, пожаловавшись Кристофу на все это. -Виктор, он держит тебя на крючке, - сказал его лучший друг. – Все, что говорит и делает куртизанка, служит тому, чтобы заставить тебя хотеть ее, заставить поверить, что она любит тебя, чтобы ты продолжал возвращаться. Виктор перекатился на спину, прижав подушку к груди и постукивая ногой по второй подушке. Заставить его поверить, что он любим? Во всяком случае, казалось, будто именно он сам выставляет собственные чувства, точно павлин, в то время, как Аояги любые чувства всеми силами отрицал. Скрываясь почти отчаянно за стенами, что были выстроены и укреплялись годами, годами работы услужливой гнилой мразью. -С Аояги все иначе, - отметил он. -Да, с Аояги все намного хуже, - возразил Кристоф, пожав плечами. Переводчик кивнул, втягиваясь и начиная сопереживать. – Каждый в таком ранге должен был сделать множество неприятного, чтобы вообще туда попасть. -Это не важно, - отмахнулся Виктор беспечно, подавив желание вступиться за тайю. Кристоф в некоторых вопросах был удивительно упертым. – Возвращайся к своим заметкам. -Потерянное время, - проговорил Кристоф, обращаясь к переводчику. – Прямо викторианская романтическая трагедия в декорациях. Виктор бросил в него подушкой и попал точно в затылок. ________________________________________ -Эй, Виктор. -Да, Крис? -Может стоит хотя бы вид сделать, что ты связался с чиновниками из Эдо. -…завтра. -А Яков еще меня считает инфантильным. [1] Речь идет о Крымской войне (1853-1856) [2] Рассмотрение разрешения на строительство Российского Консульства в Хакодате (согласно японским записям) заняло около трех месяцев, после чего Гошкевичу дали официальный ответ. В фанфике этот отрезок времени будет тянутся намного дольше. Были так же допущены некоторые вольности в составе персонала консульства. [3] Канадские миссионеры – в период Мэйдзи, эра после Эдо, канадские миссионеры помогли Японии модернизировать свою систему образования и создать местные университеты. Джей-Джей оказался там рановато, но кто сказал, что кто-то еще не мог там быть, чтобы посеять семя в головы людей? [4] Вакашу джоро – в случае с женщиной, компаньонка и/или проститутка, одевающаяся как вакашу или же юноша, тоже компаньон и/или проститутка. (примечание автора) Вообще, тут скорее речь идет о немного развратных представителях театра кабуки. Хоть они и были «представителями искусства», совершенно не гнушались проституцией и прочим развратом. – Прим. Переводчика) [5] Имеется в виду, что в 1800 годы в России гомосексуализм был вне закона. Хотя народ в массе своей был к нему весьма терпим. – примечание автора. [6] «Изучи врага, изучи себя, одержи победу в сотне битв» - 敵を知り 、 、 百戦危うからず – цитата из искусства войны Сунь Цзы, его японского варианта. – прим. Автора. Куртизанки проводили свободное время в утренние часы за дремой, читая или практикуясь в собственных навыках. Они так же использовали это время, чтобы принять ванну. Дважды в день женщины-куртизанки, в том числе ойран, сидели в специальных зарешеченных комнатах, где мужчины могли выбрать кого-то из них на ночь: первый раз днем, второй вечером. Однако, если их вызывали наджими, ойран развлекали их с полудня и следующего утра. Мужчин-проституток в подобных комнатах не выставляли; клиенты выбирали их внутри чайного дома, попросив у хозяев «меню», чтобы сделать выбор. Распорядок дня Юри представляет собой смесь мужского и женского варианта.