Zanka - Цветение

Глава 7. Манкай.[1] Как многого я желаю! В моем маленьком заплечном мешке Луна и цветы. Мацуо Басё (1644-1694) Дым окутал его лицо, и он отмахнулся от него кистью руки. -Прости, - проговорила Юко, держа трубку одной рукой, второй пряча конверт в рукаве юкаты вместе со всем остальным[2]. На ее шее и ключице показались синяки – следы обладания. -Обычно такого не бывает, но мой вчерашний клиент… -Понимаю, - тихо отозвался Юри. -Именно, - проговорила Юко. Она сунула трубку в рот и затянулась, глубоко и сильно, расслабляя лицо. Оно стало более спокойным. – Его право. Юко изменилась. С тех пор, как она узнала о судьбе Такеши, она стала другим человеком. Как будто она плакала и плакала, и все, что было в ней от Юко, ушло вместе с этими слезами. Будто кто-то заменил ее двойником с совершенно другой личностью. Честно говоря, Юри хотел, чтобы так оно и было; любая судьба была лучше, чем жалкое существование в Йошиваре. Не жизнь, а выживание. Конечно, она была все такой же милой. Милой и доброй. Многое в ее душе сохранилось, укоренилось настолько, что чайная не смогла добраться до него своими темными когтями. Но позитивное и игривое отношение, так самая изюминка, что была в ней, полностью исчезло. Испарилось вместе с мечтами, сердечностью и невинностью. Юко, стоявшая у чайной с взъерошенными волосами, в наспех накинутой юкате и с ярко-алой трубкой в руке, была лишь оболочкой ее прежнего «я». Юри отчаянно старался спасти то, что осталось от нее прежней. Он навещал ее иногда, в редкие вечера, когда у него не было клиентов. Он не был уверен, почему; его сердце каждый раз сжималось, когда он это делал, наблюдая за ней сквозь красную решетку ее роскошной клетки, видя, что ее взгляд устремлен в землю, твердо игнорируя свист и вопли и непристойные предложения[3]. Ее откровенное пренебрежение воспринималось мужчинами, как вызов: крепость, которую нужно завоевать, покорить, победить. В то время, как у Юри лишь часть клиентов отличалась жестокостью, Юко привлекала тех, кто желал ей что-то доказать, считал, что они владеют миром, и мир им задолжал. Хуже того, она никогда не поднялась бы в ранге, потому что отказывалась участвовать в развлечениях. В отличие от Юри, она так и не получила свободу выбора. -Расскажи мне о своем серебряном лисе, - внезапно попросила Юко. Юри моргнул, испугавшись. -О котором? -Об иностранце, что окликнул тебя однажды, когда мы только расстались. – Юко отвлеклась на еще одну затяжку, ее губы чуть изогнулись в уголках. – Он очень красив, насколько я помню. Нижняя губа Юри оказалась меж зубов. -Он… - Сострадающий, и щедрый, и любящий; тот самый человек, что приведет меня к краху. – Просто клиент. -Неужели. – Здесь был намек на прежнюю Юко, в том, как изогнулись ее брови, как вся она засветилась в последних лучах заходящего солнца. – Просто клиента, да? -Просто клиент, - твердо отозвался Юри, взгляд его коснулся розовых лепестков на твердости грунтовой дороги, засыхающих и увядающих на земле. -И как зовут «просто клиента»? -Виктор. – Юри позволил себе наступить на лепестки, смять их своими гэта. – Он из Санкт-Петербурга. Из России, как он сказал. У них красивые закаты. -В Хасэцу тоже красивые закаты, - заметила Юко. -Да, - согласился Юри. – Именно так. – Он вздохнул и добавил, помолчав. – Он подарил мне красные камелии. Пауза, такая долгая и задумчивая, затянувшаяся. -О, Юри, - пробормотала Юко. Ее голос был переполнен такими эмоциями, что взор Юри вскинулся, встретившись с теплым взглядом ее глаз, что смягчились и засияли. Точно так же, как случалось в каждую годовщину смерти Такеши. – Ты… -Кийора! Кийора, где ты? Юко позволила себе нецензурное словечко, прежде чем утянула Юри в объятия и бросилась за угол, ко входу в свою чайную. Запах табака и вымытого тела повис в воздухе. Через минуту Юри ушел. Слушая, как хлюпают и хлюпают его гэта по грязи, пока он шел. Может быть, он настолько сосредоточился, по-настоящему задумался, судорожно соображая, что же самый дорогой в его жизни человек должен был сказать ему о Викторе. Человек, потерявший свою любовь и свою жизнь. Она не осуждала. Юко никогда бы не осудила. Но ей было бы грустно. И, честно говоря, Юри предпочел бы неодобрение. Вокруг него лепестки кружились по ветру, летали, падали. Виктор чихнул. -Кто-то говорит о тебе, - заметил Кристоф между делом, склонив голову над своими рукописями. -А? – Переспросил Виктор, улыбнувшись. Он повернулся к зеркалу и поправил уже в третий раз манжеты. – Надеюсь, только хорошее. -Это просто суеверие такое[4] в этих краях. – В зеркале отражение Кристофа подняло к нему взгляд, губы чуть искривились в улыбке. – Возможно, Аояги вспоминает о твоем тщеславии. -Это уже в прошлом, - запротестовал Виктор. Он прошелся рукой по волосам. Темно-синий галстук, серый жилет с пуговицами, темные брюки и длинное пальто до пола. Жилет должен был стройнить фигуру, выделять талию, в то время, как пальто привлекало внимание к его длинным, невероятно длинным ногам. (Это был самый ненавистный Якову наряд – «навряд ли практично», ворчал старик – и поэтому абсолютный фаворит Виктора.) – Я просто хочу выглядеть хорошо для него. Кристоф выдохнул резкой волной воздуха. -Я отсюда слышу твои мысли, - заметил Виктор. -Тогда нет никакой необходимости мне высказывать это вслух, - парировал Кристоф. -Что нужно, чтобы убедить тебя, что я его люблю? Кристоф фыркнул. -Я не сомневаюсь, что ты его любишь, друг мой. Почему, по-твоему, я так к тебе цепляюсь? Взгляд глаз Виктора смягчился, Кристоф был его лучшим другом. И очень переживал. -Ты не видел его, Крис. Какой он на самом деле, за этой волшебной пеленой, точно сирена. Он яркий и красивый, и… он человек. Полный любви и скорби, невообразимой печали, погребенной под слоями мерцающей вычурности. Он стоит всего этого. Он всего этого заслуживает. -Поэтично, - отметил Кристоф. – Ты знаешь, что говорят о поэтах? -Они так же любопытны, как писатели? – Виктор пронесся мимо письменного стола, прихватив горсть золотых монет и отмахиваясь от Кристофа на ходу. -Истерзанные души, что живут в созданных ими самими мирах, - бросил Кристоф через плечо Виктору, рассмеявшись. Легкий ветерок из открытого окна. Мягкий, тягучий аромат духов и ладана. Тени распластались по расписанным стенам в мерцающем свете свечей. Виктор столько упускал. Так много. В конце концов, в его объятиях снова был Аояги, теплая плоть Аояги прижималась к нему, манящий травяной аромат волос Аояги щекотал ему ноздри. Он вдыхал его глубоко и жадно, впитывая саму суть Аояги в собственные чувства, в свою память. На комоде стоял новый букет камелий, оставленный там помощником Аояги Ёшино, как только Аояги получил его. Старый букет казался вполне живым, но Аояги настаивал на том, что они уже поблекли. Он шепнул указания Ёшино, который выглядел явно недовольный всем этим романтическим бредом. -Ты говорил, что хочешь о чем-то меня спросить, - вспомнил Аояги, положив руку на бедро Виктора. Такой теплый и такой отвлекающий. Виктор вздохнул. -Чуть позже, - пробормотал он, оборачивая руку вокруг худых плеч, прижимая Аояги поближе. Сегодня вечером его одежды были красными, алыми, как и губы Аояги, как камелии, с облаками и журавлями, что парили, вращаясь и танцуя по ткани головокружительным белым узором. – Давай посидим так еще немного. Смех Аояги разнесся нежной музыкой. -У нас вся ночь впереди. -Одной ночи никогда не бывает достаточно, - возразил ему Виктор. Аояги сжал бедро Виктора в знак признательности, тишина воцарилась между ними, мягкая и уютная. Теплая по краям. Это напомнило Виктору детство – те времена, когда он тихонько играл рядом с матерью, что вышивала, когда читал книги, пока отец просматривал свои бумаги. Это напомнило Виктору о доме. Несмотря на то, что его домом теперь стало место возле сварливого старика-ветерана. -Я должен благодарить своего начальника, - рассуждал Виктор. – Он сделал наше воссоединение возможным, выслав мне мое содержание. -Должно быть, он хороший человек, - заметил Аояги, опуская ресницы. -Так и есть. Ворчливый, но по-своему любящий. – Виктор улыбнулся в шелковистые черные пряди. – Не могу дождаться, когда смогу представить тебе его. Аояги отозвался на распев. -Мне бы этого хотелось. -Хотелось бы? – Пробормотал Виктор, чувствуя, как заходится сердце. Невероятно, как такое простое словосочетание могло принести ему столько радости. – Я уверен, что они примут тебя так же быстро, как и я. Мой начальник, двоюродный брат, мои родители… -Твои родители? – Тихо переспросил Аояги. -О, да. Я навещаю их каждый год на нашем семейном кладбище. Через мгновение Аояги отодвинулся. Протянув руку к изгибу щеки Виктора; прижавшись к ней губами в быстром, целомудренном поцелуе. Виктор смотрел в его карие глаза, теплые, как мед, его нежная рука лежала на его щеке, мягкая и успокаивающая. Ах, если бы Кристоф мог увидеть сейчас Аояги. Мягкость, привязанность, уязвимость в самой глубине этого человека, что пробивалась из-под его маски. Этот поцелуй говорил о чем-то слишком ином, настолько отличным ото всех прошлых поцелуев. Это был не медленный, обжигающий, точно угли камины, поцелуй, и он не был переполнен отчаянным неудовлетворенным голодом. Он был простым. Сладким. Почти любящий. Аояги менялся. Нет, было бы неправильно говорить, что он изменился. Он лишь открывал все больше своего истинного «я», под безупречным видом теперь сквозило почти настоящее счастье во взгляде. Взгляде, что пленил Виктора. Взгляде, что появлялся на этом лице при виде Виктора. Не думая, без обиняков, Виктор склонился, чтобы чуть коснуться этого счастья, паря губами над Аояги. Ощущая дыхание Аояги на своей верхней губе, пока пальцы Аояги колдовали над его жилетом. Всего один поцелуй, подумал Виктор, проталкиваясь в Аояги языком, приглашая его. Он поклялся больше не заниматься сексом с Аояги, пока не заслужит его доверия, но один поцелуй никому не навредит. -Виктор, - выдохнул Аояги, и что-то теплое захлестнуло Виктора до костей. Ему нравилось то, как Аояги ощущался рядом с ним, как Аояги ощущался именно в его объятиях. Аояги погружался в поцелуй так же, как множество путников причаливало в Санкт-Петербурге в сумерках, тянувшись к безопасности. Возвращаясь домой. Его руки спустились вниз, сжимая, притягивая Аояги все ближе… Аояши зашипел, тихо, будто вцепившись ледяной рукой Виктору в самое сердце. Звук боли. Он мгновенно отстранился. -Я сделал тебе больно? Где… -Я в порядке, - горячо заверил Аояги. Он подставил лиц рукам Виктора, притягивая его в очередном поцелуе. -Подожди, - возразил Виктор, перехватил запястье Аояги. Тонкое и очень нежное. – Подожди, ты ранен. – И тут он заметил мелькнувшее выражение в тонких чертах Аояги, всего на несколько секунд, пока железная маска вновь не встала на свое место. – Аояги… -Ничего страшного, - пробормотал Аояги. – Я просто… - Румянец розовым разливался по его щекам, пламенеющий, но нерешительный. – Я всего лишь упал. -Ты упал, - повторил Виктор недоверчиво. -Именно так. Именно так. – Аояги вздохнул и отвернулся, украшения свисали, отбрасывая тени на его лицо. – Я был неосторожен и упал с лестницы. -И… - Виктор слегка прошелся пальцами по бедрам Аояги, отпрянув, как только с губ Аояги слетел тихий стон. – Это единственное место, где ты поранился? Пауза. Затем кивок. Даже в мерцающем сумраке было ясно, как день, что Аояги лжет. Но почему? -Могу я? –Спросил Виктор, положив руку на его пояс, черный, как уголь. Аояги задумался над просьбой, его глаза просветлели и будто потекли в свете свечей. Потом он царственно поднял подбородок повыше и снова кивнул. Виктор отодвинул полу. Один за другим, он проскальзывал под слои ткани, гладкие и податливые, отодвигая из вокруг стройной талии. Аояги не шевелился. Позволяя Виктору раздевать себя, как куклу, и Виктор осознавал, с болью в груди, что именно так его воспринимали другие. Нечто, будто красивая марионетка в натуральную величину, живая, дышащая игрушка для их извращенных удовольствий. Когда он откинул последний тонкий слой марлевки, он увидел все. Синяки на тазобедренном суставе Аояги, яркие на светлой коже и расходящиеся равномерно друг от друга. Будто отпечатки крупной мужской руки. Руки, которая коснулась и сломала, омрачила это невероятно красиво существо, незаслуживающее такой жестокости. Глубоко внутри у Виктора разгорался, разворачивался раскаленный гнев. Обжигая внутренности и отдаваясь стуком в ушах, оглушая и крадя здравый смысл. Одна единственная мысль полыхала в разуме Виктора, темная и лихорадочная: Я убью его. Когда Виктор заговорил, он едва различал звук собственного голоса. -Кто сделал это с тобой. -Пожалуйста, - пробормотал Аояги. Дрожь в его дыхании лишь подогрела ярость Виктора. Боится; его сильный и храбрый Аояги боится. – Это не так, это не то, что ты думаешь… -Я знаю, что это за следы, - отрезал Виктор. – Я видел подобное. Ощущал подобное. У меня были такие же отметины, когда в порыве похоти я был с незнакомцем на фронте, который отчаянно вожделел прикосновений другого человека. Мы хотели, должны были почувствовать себя живыми, так что это было безумство. Это было жестко. – Он процедил последние слова, остро, точно прошипев. – Кто сделал подобное с тобой. Аояги вздрогнул, крупной сильной дрожью. -Пожалуйста, - повторил он снова, склоняя голову, прижимая руки к груди, запахивая одежду, будто ему вдруг стало стыдно оказаться обнаженным. Пристыженным. – Не заставляй меня говорить это. – Исчезло, казалось, непоколебимое хладнокровие, сменившись перепуганной неопределенностью. Раненная птица дрожит в углу своей клетки. – Пожалуйста. Именно в этот момент гнев Виктора схлынул, сдулся и рассыпался, точно задули уличный фонарь. О чем он думал, выплескивая свою ярость на Аояги? Запугивая своего возлюбленного, добиваясь ответа, будто какой-то школьный хулиган. Это ставило его на ровне с безымянным ублюдком, что так крепко держал Аояги. -Аояги, - позвал Виктор, потянувшись к нему. Тайю пошел, охотно, уткнувшись лицом в шею Виктора, руками вцепившись ему в спину. Его тело содрогалось от судорожных вздохов. У Виктора в груди щемило. -Прости меня, солнышко, - прошептал он. Он натянул шелковую ткань на голые плечи Аояги. Обнял Аояги и поцеловал в шею. – Я не должен был заставлять тебя рассказывать то, чего ты не хочешь говорить. Прости меня. Единственным ответом Аояги были пальцы, что вцепились в жилет Виктора, зарываясь в материал. Это кто-то из клиентов. Какой-то злобный ублюдок-клиент, что не интересовался истинной ценностью Аояги. Тот, кто не интересовался Аояги совершенно, кроме его очаровательной красоты и его тела. Даже с властью Аояги, дающей ему возможность выбирать, среди овец попадаются волки. Виктор сжал зубы, заскрежетав ими. Он должен был вытащить Аояги. Украсть его и увезти домой. Теперь, больше, чем когда-либо. -Сколько нужно, чтобы освободить тебя? Аояги в его объятиях застыл. Кошмар. Это точно был кошмар. Он всегда был именно таким: сначала гнев, пустые обещания, потом медленное, но абсолютное расставание. Все заканчивалось отчаянием. Всегда. С Юри, зарывшимся в футон, с мокрыми от слез и пота простынями. Но на этот раз он не проснулся. Необузданная ярость Виктора напугала его. Разжигая в нем вину и стыд. Это было что-то иное, нежели гнев хозяйки, шумный и искрящийся, лишь на показ, чтобы продемонстрировать всему миру свой нрав. Гнев Виктора был тихим, ледяным. Медленно разгорающийся огонь, настолько жаркий и бурлящий, что красно-оранжевое пламя превратилось в морозно-голубое. Если бы Виктор знал, кто оставил ему эти синяки, если бы Виктор узнал правду, захотел бы он выкупить свободу Юри? Он продолжал бы называть его «маленьким солнцем», возлюбленным, дарящим счастье? Будет ли он все так же смотреть на Юри, будто он что-то для него значит, будто он для него нечто большее, чем просто сумма, что один человек готов заплатить за другого? Нет, нет, Виктор не стал бы. И Юри падал, срывался по спирали в зияющую прорву, которой была Йошивара. Как Такеши. Как многие другие, кто падал до него. В своих кошмарах Юри всегда уступал. Отдавал всю свою душу Виктору, только чтобы тот ее растоптал, разбил и развеял по ветру. На этот раз Юри был согласен на честность. -Ты не можешь позволить себе мою свободу[5], - сказал он тихо Виктору. -В России у меня есть сбережения, - возразил Виктор. Его лицо было серьезным, но глаза оставались теплыми и голубыми. Голубыми, точно воды океана в Хасэцу. – Я могу привезти их сюда. Все сбережения. О, это не может быть правдой. Виктор должно быть лжет. Самурай низшего ранга зарабатывал жалкие гроши, разыгрывая телохранителя купцов и дворян, что узурпировали свое место в высших эшелонах общества. Конечно, зарплата бывшего солдата тоже была невелика, даже в России. Только дурак будет тратить свои с трудом заработанные деньги на никчемного тайю. Юри знал, что Виктор просто не мог не солгать. Тогда почему сердце Юри так билось в груди? Отдаваясь острым чувством надежды и милосердия, в которые часть его так отчаянно хотела верить. -Не надо, - проговорил он прежде, чем успел остановиться. – Не обещай того, что не сможешь выполнить, не делай этого… -Не давать тебе надежду? – Тихо закончил Виктор. Дыхание Юри замерло, пульс остановился. -Аояги, - пробормотал Виктор. Он провел костяшками пальцев вдоль челюсти Юри, делая паузу, чтобы перехватить подбородок большим и указательным пальцами. – Есть ли у тебя причины сомневаться в моих намерениях? В моих обещаниях? – Склонившись, он коснулся поцелуями лба, носа, изгибов обеих его щек. – В моей любви к тебе? Юри сглотнул. Несмотря на то, что Виктор продолжал возвращаться. Когда Юри заговорил о закате, Виктор принес ему закат. Когда Юри попросил его писать ему, Виктор писал, страницу за страницей хлестким, романтичным текстом. Когда Юри солгал о красных камелиях, Виктор вернулся с новым большим и свежим букетом. -Нет, - прошептал Юри. -Тогда скажи мне, - заговорил Виктор. Отодвинувшись, так что стали видны посеребренные веснушки, россыпью звезд застилавшие изгибы его носа. – Скажи мне, сколько нужно. Дай мне шанс доказать тебе. Взгляд Юри упал на татами. Трудно было думать, глядя в это искреннее лицо. -Это… не так просто… -Потому что ты ждешь свою любовницу? Юри моргнул, его эмоции замерли на середине очередного витка. -Любовницу?.. Виктор прокашлялся. -Женщину из чайной с изображением Луны. О. -Ее имя Кийора. – Юри покачал головой, украшения в его волосах цеплялись друг за друга от этого движения. – Она очень важна для меня, но она мне не любовница. -Да. Она тебе не любовница. – В голосе Виктора слышалось облегчение, будто бы груз свалился с его плеч. – Несмотря на это, твои сомнения связаны с ней? Украшения снова качнулись. -Я хочу, чтобы она была свободна, но дело не в ней. Я… я только думаю… - Я лгун и трус, и ты скоро узнаешь, что я никогда не заслуживал тебя… - Ты меня не знаешь. Ты не знаешь, что я сделал. И я думаю, что если ты узнаешь… -О, солнышко. – Виктор пожал плечами, притянув его поближе. – Я знаю, что у тебя красивая душа, что поймана и боится, и хочет, чтобы ее освободили. Я знаю, что ты жаждешь всего, что напоминает тебе о доме, о закатах, о семье и о тепле. Я знаю, что ты замечательный танцор, что способен передать человеческое даже от самих Богов. – Губы ласкали его лоб, такие мягкие и полные любви, что сердце Юри упало к его коленям. -Я знаю достаточно, чтобы не хотеть больше, чем просто танцевать с тобой вальс на причале в Санкт-Петербурге. Юри только начал приспосабливаться к фантазиям о любви Виктора; это было возможным в чайной, месте иллюзий и обмана. Но обещание любви вне стен Ан – это было уже реальностью. Слишком реальным. Настолько настоящим, как его кошмары, переполненные мрачной, гнетущей пустоты. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Пальцы Юри погрузились в ткань одежды Виктора. Материал был плотным и незнакомым, но ему понравилось, как он ощущался на подушечках пальцев. Как он отлично подходил к груди Виктора. Такой же мягкий, теплый, успокаивающий, как и сам Виктор. Я никогда не заслуживал тебя. Что-то внутри у него щелкнуло. Ему снова было восемь лет, одинокий, он вожделел фартук матери, залитый соусом. Ощущения затопили его, ощущения, давно забытые. Ощущения, что заставляли содрогаться его грудь, его плечи. Слезы, горячие и безудержные, лились по его щекам, оставляя широкие подтеки розовых румян, грязную смесь из соли и косметики. Минори не одобрил бы. Посмеялся бы, удивленный тем, как низко пал Юри, как уродливо он, должно быть, выглядит. Как отбросил холодность, бесчувственность Микавы прочь и стал таким, слабым. -О. О, мой дорогой. – Руки Виктора обвили его плечи, прижимая его ближе к плотной ткани. Юри цеплялся за Виктора, трясясь, икая сквозь рыдания. – Аояги, что случилось? Аояги. Аояги. Конечно. Виктор никогда не знал его, под маской Аояги. Ничто не было реальным. Ничего из этого. -Как можешь ты говорить, что знаешь меня, - воскликнул Юри, - ты даже не знаешь моего имени? Той ночью Виктор не спал. Он обнимал Аояги, пока тайю выплакался и не уснул у него на руках. Уложив Аояги в постель, он смотрел в потолок, подсчитывая количество нарисованных на нем облаков. Не так он представлял себе эту ночь. В слезах радости, наверное. В волнении и обожании, возможно, полную объятиями. Аояги был прав, Виктор его не знал. Секреты, у человека может быть столько секретов. Виктор думал, что видит за завесой, но не понимал, насколько глубоко скрыта суть Аояги. Что он едва лишь сколупнул верхние из множества и множества слоев, которыми был Аояги. Но Аояги не его настоящее имя. Тайю молчал, когда они прощались на рассвете. Его взгляд уперся вниз, руки были так плотно сжаты, что костяшки пальцев побелели. На входе он сбежал, проскользнув во входные двери раньше, чем Виктор смог сказать хоть слово. А потом пошел дождь. Идеальное завершение этой провальной ночи – будто сами Боги ощущали его смятение. -Ты ужасно выглядишь, - услужливо заметил Кристоф с кухни. Виктор покосился налитыми кровью глазами сквозь завесу серебряных мокрых волос, слипшихся и взъерошенных на лбу. Он был мокрым насквозь, заливая дорогой ковер Кристофа ручной работы, так что одежда буквально приклеилась к его ледяной коже. Его сердце распадалось, рассыпалось, падая на пол и разбиваясь на части. -У него есть имя, - проговорил он. – Совершенно иное имя, о котором я не знаю. Кристоф замялся по середине намазывания своего импортного тоста пастилой[6]. -Ты многого не знаешь о Йошиваре, не так ли? – Спросил он, наконец. -Все, что меня интересует – это Аояги. – Виктор переместился в гостиную и упал на диван, его одежда издала жалобный всхлип по его коже. – Или как там его зовут. Если у Кристофа были сомнения насчет того, что Виктор заляпает мебель, он решил оставить их при себе. -Я так понимаю, твое предложение о выкупе прошло не слишком гладко? Виктор размял виски, резко выдохнув. -Он отказался. Сказал, что я его совсем не знаю, что даже имени его не знаю… -Подожди, постой, - оборвал его Кристоф. Он поднял нож и ткнул лезвием в сторону Виктора. – Аояги не позволит тебе это сделать? -Да, - отозвался Виктор. – Я просто не знаю, что еще я могу сделать, чтобы убедить его в моих намерениях. Кристоф издал неопределенный звук. -Интересно… может, ты смотришь на все это под неверным углом. Или мы оба неправильно это понимаем, - добавил он себе под нос. Брови Виктора подпрыгнули к самой челке. -Как это? -А вот так. – У Кристофа в одной руке была тарелка с завтраком, другой он полез под полу своего фиолетового одеяния. Он осторожно опустился на диван и скрестил ноги, распахнув халат самым непристойным образом. –Ты провел все свое детство, всю жизнь свою в тюрьме, замаскированной под роскошь и достаток. После долгих лет продажи своего тела и души в чайной к тебе приходит клиент, демонстрирует любовь и предлагает тебя вытащить оттуда. Навсегда. Даже, если бы у тебя были причины ему не доверять, ты бы все равно сказал «нет» шансу освободиться? -Нет, - отозвался Виктор. – Я бы ухватился за такой шанс. -Именно. – Кристоф взял кусочек хлеба. – Тогда почему же Аояги отказал тебе и твоему шансу? Виктор с треском подал плечами, запустив руку во влажные пряди. -Он беспокоится, что я выполню обещания. Что я просто… бросаюсь пустыми словами. Даю ему ложную надежду. -Хорошо, может и так. – Кристоф неопределенно поводил хлебом перед Виктором. – Но я бы поспорил, что у него было множество клиентов, обещавших ему что-то, но не выполнивших обещания. Что отличает тебя от них? -Я говорю о них. О моих словах. Я сказал ему обо всем. – Виктор сполз с дивана, вжав плечи. – Но я не знаю, понял ли Аояги. -Отлично. Вот мой следующий вопрос: почему Аояги переживает, действительно ли ты его знаешь? Большинство тайю претворяются совершенно другими людьми; они делают так, чтобы отбросить свою прежнюю жизнь, чтобы выжить. Почему он не мог принять твое предложение, сделанное его новой личности? -Я не знаю, Крис. Я не… -Думай, Виктор. Хоть раз подумай об Аояги и его реакции на тебя. Виктор нахмурился. -Я ни о чем другом думать не могу с момента, как встретил его. Раздраженный смешок. -Якову это понравилось бы. Я хочу, чтобы ты подумал головой, а не своим влюбленным сердцем, друг мой. Поразмысли всерьез над тем, что он говорил тебе. -Хорошо, - вздохнул Виктор, когда Кристоф выжидающе на него посмотрел, идеально белые зубы откусили кусок хлеба, посыпались крошки. Закрыв глаза, он вернулся к событиям прошлой ночи. Лицо Аояги, слова Аояги. Кусочек за кусочком. Ты меня не знаешь. Ты не знаешь, что я сделал. -Что думаешь? – Послышался голос Кристофа. – Почему Аояги заботился о том, как много ты о нем знаешь? Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить. -Ну, потому что… - Намеки на возможную идею начали складываться в размытую, расплывчатую картину. Виктор с хлюпаньем выпрямился. – Потому что… Я думаю, если бы ты узнал… Идея сформировалась. Память об обнаженном теле, кутающимся в свою одежду, сошла. Дрожь, он дрожал. Его глаза, ярко блестевшие и золотисто-карие в свете свечей. Пожалуйста. Не заставляй меня говорить об этом. Пожалуйста. Где-то глубоко в груди Виктор почувствовал, как что-то слабеет, оттаивает, будто земля весной. -… потому что он хочет, чтобы я узнал его настоящего. За исключением того, что он напуган. Он боится, что сделал что-то постыдное, Крис! – Виктор вскинул руки в воздух. – Ты великолепен! Почему я не видел этого раньше? Дело не в доверии. Дело не в моих намерениях. Он думает, что он для меня недостаточно хорош, потому что какая-то скотина наградил его синяками. Он думает, что мои чувства изменятся, если я узнаю… О, теперь мне надо идти. Я… Спасибо, Крис! – Он схватил Кристофа за лицо и поцеловал в лоб, капая дождевой водой на обнаженное бедро Кристофа. – Спасибо тебе! -Обращайтесь! – Усмехнулся Кристоф, когда Виктор направился обратно под проливной дождь. Направляясь точно туда, где он оставил вторую половину своей души. -Ты сегодня рассеянный, - заметила Юко. Юри оглянулся. Ему нравились весенние дожди. Прохладный ветерок ласкал его кожу, свежий, с ароматом земли, тихо перебирающий по зонтикам. Это помогало ему расслабиться, вернуться от мыслей. Нежных поцелуев, смеха, что наполнял его сердце жизнелюбием, россыпи звезд по коже цвета слоновой кости, сладких слов, что поднимали и тут же разбивали все его надежды. -Прости, - проговорил Юри, чуть улыбнувшись и доставая конверт. – У меня еще несколько клиентов, так что… Юко вздохнула. -Юри. У тебя ведь собственный долг. -Я в порядке. – Юри прижал конверт к ее ладони. – Тебе они нужны больше, чем мне. -Но тебе осталось немного. – Юко крепко сжала его руку. – Ты ближе к свободе, чем я буду когда-либо. Дождь брызнул на его гэта, прихватив и подол юкаты. Он пошевелил пальцами ног, позволяя влажному дереву впиться сильнее. Прогоняя будоражащие миражи, что были накануне. -Не так близко, как ты думаешь. Юко подошла ближе и склонила свой зонт к его, уединяя их. -Что случилось? -Я… - Юри сглотнул комок в горле. Именно в такие моменты прежняя Юко светилась тусклым ореолом утерянной невинности и скорби. (О, как же он по ней скучал.) – Я думаю, был ли у меня шанс на счастье? Будет ли? Но я, я испугался, так испугался, что он вот-вот рухнет, когда я его только коснусь, даже просто приближусь… я все испортил, Юко. Я все испортил. Настала пауза, а потом Юко медленно выдохнула. -Поразительно. Давно я не видела тебя таким эмоциональным. Не настолько… - Она замолчала, но не надолго. Прошло больше десяти лет, но Юко все еще не могла говорить о случившемся с Такеши. Не могла даже имя его назвать. – Это из-за серебряной лисы? – Уточнила она вместо этого. -Виктор, - поправил Юри. -Верно, из-за Виктора. – Она склонилась, голос перешел в шепот. – Ты его любишь, не так ли? -Я не знаю, - пробормотал он. – Честно говоря, я боюсь. -О. – Юко отстранилась, взгляд стал мягче. – Это «да». -Юко… -Не «Юко». – Ее голос прозвучал сурово, и она посмотрела на него вскользь, прищурившись и наморщив свой маленький носик кнопкой. – И не начинай этой глупой ерунды, что в Йошиваре нет места для любви. Юри открыл рот, чтобы потом его закрыть, когда Юко выпрямилась в полный рост. -Нет, послушай. Речь идет о моменте, когда ты снова впустишь в свое сердце любовь. Не пойми меня неправильно; я считаю, что Йошивара – выгребная яма, что собирает нечистоты со всей страны. В мои худшие дни, я мечтаю поджечь спичку и сжечь всю эту чертову дыру, вместе со мной внутри. Но, в свои лучшие дни, я помню. Моя любовь к… к нему. К тебе. – Грудь Юко поднялась в глубоком вдохе, лицо разгладилось, глаза закрылись. -Именно эта любовь удерживает меня среди живых. Юри вернул дрожащий вздох. Из всех людей, он меньше всего от Юко ожидал веры в любовь. Юко, потерявшей любовь всей ее жизни, сталкивающейся с самой грязью, уродливостью человечества ночь за ночью. От той, на чьем лице иногда появлялся тот взгляд вдаль, что был у Такеши много лет назад. -Я… никогда не задумывался об этом. -Оба мы нашли для себя собственные способы выживать, - проговорила Юко. – Но, может быть, пришло время перестать думать так… - Она постучала наманикюренным ногтем по виску, а потом опустилась к его груди, - и начать думать этим. -Но если я… - Начал было Юри. -Э-э-э, - прервала его Юко. – Больше никаких мыслей. – Она откинула свой зонтик назад, устремив взгляд в мрачное небо. Открылись линии ее лица, такие, что многие художники ахнули бы, схватившись за кисти. Она могла бы стать ойран, если бы стремилась. – Я должна уйти, но не уйду, пока ты хотя бы не подумаешь над тем, что я сказала. -Ладно, - смирился Юри. Он не хотел, чтобы у нее были неприятности. – Я подумаю. -Хорошо. – Она клюнула его поцелуем в щеку, мягким и легким. – Еще раз спасибо за деньги. Юри наблюдал, как она уходит, как подпрыгивает зонтик, едва-едва, над ее уложенными волосами. Возможно, Юко не так уж сильно изменилась, в конце концов. Юри повернулся и собрался идти, слушая шепот дождя о поверхность своего зонта. Воспользоваться любовью, чтобы процветать. Это противоречило всему, чему его учил Минори, а именно уроки Минори завели его так далеко. Но Юко, возможно, была права. Никаких желаний, никаких снов; отключить эмоции и чувство надежды. Те самые мудрые слова, что мучили его сейчас. Сводили с ума… -Аояги! Юри обернулся, за секунду до того, как теплый рот накрыл его рот, руки легли вокруг его плеч, притянув к твердой груди. Аромат сосны обволакивал его, а руки инстинктивно прижались к плотной ткани. Чужой, но знакомой. Уютной. Только один человек мог заставить его так себя чувствовать. -Солнышко, - вздохнул Виктор, и Юри вздрогнул. Тут он понял, что его зонтик упал. И понял, что ему все равно. -Виктор, - проговорил он. –Что ты тут… -Мне все равно, что сделал ты или сделали с тобой, - пробормотал Виктор. Юри уставился на него, в груди щемило. -О нет, не так, ты не… -Тссс, дай мне закончить, - остановил его Виктор, говорил он, отодвинувшись, чтобы смотреть на него сверху вниз. Сияющие, поймавшие капли дождя серебряные ресницы. – В первый вечер, когда я встретил тебя, я знал, что в тебе что-то есть. Тихая грусть под твоим фасадом, нежность на грани. А потом мы встретились снова. И снова. И с каждой встречей я узнавал о тебе все больше, постепенно. С каждой встречей я все больше убеждался: ты заслуживаешь большего, чем эта жизнь. Ты заслуживаешь гораздо больше. -Виктор, - вмешался Юри, его голос оборвался, не зная, что сказать. -Ты прав, говоря, что я не знаю тебя, - тихо продолжил Виктор. – Но для меня это не имеет значения. Потому что у нас будет время на это, когда ты будешь свободен. Потому что ты стоИшь намного больше, чем просто цена, которую я готов за тебя заплатить. Потому что ничто из того, что ты сделал, никто и никогда не изменит мои чувства к тебе. Сердце Юри споткнулось, и он упал, падал, падал в раскрытые объятия рук Виктора и его открытое сердце… -Я хочу танцевать с тобой, - сказал он, дрожа, отпуская слова, точно дождь на своих щеках. Он больше не думал. Не терзался. Слишком пораженный тем, насколько прекрасен был Виктор. – Я хочу увидеть закат с тобой, хочу встретиться с твоими родителями, я хочу, чтобы ты познакомился с моей семьей, я хочу показать тебе мой дом на юге. Я хочу… В середине этого монолога руки Виктора уже лежали на его щеках, привлекая его, и они снова целовались. Юри скользнул пальцами в волосы Виктора, слова Виктора трепетно вписывались с его любовью в их поцелуи: все для тебя; мой мир, мое солнце, все мое. Это реально, подумал Юри, свет в воздухе, руки Виктора, поглаживающие его спину. Горячий рот Виктора на его челюсти, шее и прямо на губах. Это не было иллюзией. Виктор был подарком, чудом. Виктор был его. Черт с ней, с Йошиварой. К черту Ан, хозяйку, людей, что проходили мимо, бросая осуждающие взгляды. Он верил в Виктора, в любовь Виктора, в свою любовь к Виктору, и он с радостью сгорел бы с остальным миром, когда судьба, наконец, сделала ручкой. -Юри, - проговорил он. Виктор прервал свои поцелуи настолько, чтобы моргнуть, глядя на него. -Мое настоящее имя, - пояснил Юри, опуская веки, чувствуя смущение. – Юри Катсуки. Лицо Виктора дернулось раз, другой. И тут он просиял, переполненный светом и восторгом, и неподдельной радостью. -Юри, - проговорил Виктор, делая ударение на первый слог, чтобы сладко протянуть второй. Он протянул ладонь, открытую и манящую, и сердцу Юри стало тесно в груди. -Окажи мне честь потанцевать со мной? Эту сцену обсуждали несколько дней: молодой человек, обнимающий иностранца, смеясь и покачиваясь под дождем, пара безумцев, своенравных дураков. [1] Манкай – дословно «все цветы расцвели», но употребляется, когда распустилось около 80 %. – Прим. Автора. [2] Вместо карманов японцы используют рукава юкаты, помещая туда небольшие предметы. Эта практика существует и по сей день. – Прим. Автора. [3] Дважды в день – во второй половине дня и вечером – женщины-куртизанки сидят в комнатах, забранных с одной стороны красной решеткой (очень напоминает тюремные камеры), где клиенты могут взглянуть на них и сделать свой выбор. Как правило, они сидят в ряд и при себе имеют трубки и табакерки. Самые смелые заигрывают с клиентами взглядом, поскольку их рейтинг полностью зависит от количества клиентов и доходов. Для тех, кому интересно, Юко удалось подняться в ранге до цукемаваши, на два ранга ниже ойран, но она все еще должна была «стоять в витрине» и принимать любого, кто ее выберет. Вот примерное изображение подобной комнаты-клетки: https://jmledwellwrites.files.wordpress.com/2014/04/12-hour-at-the-yoshiwara.png [4] В таких странах, как Япония, Китай и Южная Корея есть суеверие, что если о ком-то говорят за его спиной, то этот человек непременно чихнет. Еще мне попадалось толкование, что если чихнуть один раз – о тебе говорят что-то хорошее; два раза – что-то плохое; три раза – кто-то в тебя влюблен. – Прим. Автора. [5] Касаемо долга тайю, не могу привести конкретной цифры, тем более пересчитать ее в русскую валюту того времени. Но я считаю, что гонорары наджими сопоставимы по сумме с 3 миллионами иен ( или с 30 000 долларов США), поэтому я могу предположить, что долг такого тайю, как Юри, будет стоить Виктору всех сбережений за всю его жизнь и еще много чего. [6] Почти все, что принадлежит Кристофу, привезено из-за границы, что указывает, насколько он был богат для того времени. – Прим. Автора.