Чёрная Кровь: Заложник Императора

*** Порка. Что может быть хуже?! Ладно, секс… бывает у всех, а у тех, кто слабее, часто не на добровольной основе – это Джи ещё может понять и принять… Но чтобы его, приёмного сына короля Зоа, высекли словно провинившегося слугу?! Немыслимо. Невероятно. Мозг отказывался осознать происходящее до самого последнего момента. Джи даже не запомнил, как его втолкнули в узкую, но светлую комнатушку, прямо под ноги смотрителя, очнулся лишь глядя на свои руки, белой бечёвкой приматываемые к выступу на лавке. Лавке, на которую его уложили животом. Уложили, содрав намотанную на бёдра порванную сорочку. На миг нахлынуло облегчение – не поведут во двор, под взгляды челяди и праздных зевак! Но почти тут же Джи заметил устроившегося в дверях стражника – вероятно, того самого Бхарата, что приволок его сюда, а сейчас вцепился своими жадными глазками прямо в душу. Затошнило. Лал закончил вязать узел и попятился к двери, но Джи показалось, что поплыл. Очертания его фигуры исказились… – Двадцать? – Двадцать. Первый удар показался самым сильным. Хребет будто перешибло пополам. Если бы не сунутая в рот дощечка, он бы точно откусил себе язык или раскрошил зубы в песок. Всё, что знал о боли, растворилось в страхе. Нет, он не переживёт второй! Не надо! Но второй удар был ещё больнее. И когда смотритель дёрнул хлыст обратно – показалось, вырвал кусок кожи. Или мяса. Джи не выдержал и замычал. Третий заставил захлебнуться собственной слюной. Четвёртый – рвануть верёвки, изогнуться, надеясь уйти от ненасытной плети. После пятого Джи задрожал, пытаясь заставить себя не шевелиться, не стонать, а кислотный поток слёз – остановиться. Шестой, седьмой, восьмой лишали сил, словно черпая вёдрами из пересохшего колодца. После девятого исчезло всё, тьма перед глазами раскалилась до бела, и языки жгучего огня обосновались на спине и глубоко пустили корни. Десятый Джи ощутил словно клюв огромной птицы. Но был ли то действительно десятый? Он молился, но так и не потерял сознания. До самого двадцатого удара. Хотя толком не запомнил, как потом Джагжит нёс его, лишь почувствовал, как опускают на кровать, запах которой уже стал привычным, и услышал, как запирают дверь. А лежать оказалось удивительно приятно. Ведь никто больше не клевал его истёрзанную спину. Правда, спустя какое-то время зад начал подмерзать, да и плечи… но когда Джи попытался нащупать ногой одеяло – кожа на спине затрещала. Вот ведь дурак! Обрадовался, решил, что нашёл подход… Но чего ещё он ожидал? Что чудовище не поведёт себя, как чудовище? Напрасно. Но это был неплохой урок – и Джи его усвоил. Хотя, похоже, что двадцать ударов для местных – сущая ерунда, раз никто даже не пришёл, чтобы позаботиться о нём… Но почему же тогда так больно? Этот мир, этот новый мир удивляет с каждым днём. Что правильно, что допустимо и что считается нормальным – приходится узнавать самому. Например, всего несколько часов назад та первая ночь с императором казалась ему сущим кошмаром. Но сейчас Джи начинает понимать – настоящую боль он, возможно, ещё и не чувствовал никогда. Но и сегодняшней ему хватит за глаза. И ведь, если подумать, теперь боль волнует его куда сильнее позора… разве не должно быть наоборот? Разве не так было с главными героями во всех прочитанных книгах? Они страдали, но не позволяли запятнать свою честь… А что делает он? То стонет, то плачет… И перед кем? Перед слугами! Может быть, хватит уже?.. Может, пора стиснуть зубы и поумнеть? Но как же всё-таки замёрзли ноги… Джи открывает глаза и косится на тускло светящуюся лампу. Слишком тускло. Скоро догорит. Вздыхает. И заставляет своё тело измениться ещё раз. В какой-то момент от вновь вспыхнувшей боли перед глазами рассыпается блестящая пыль… но ещё немного… и наступает долгожданное облегчение. Воспалёнными от высохших слёз глазами Джи снова косится на стол, там стоит кувшин и тарелки… Надо бы встать и поесть, но теперь он не может пошевелиться уже просто потому, что сил не осталось. Он пуст. Но всё же поддевает ногой откинутое покрывало и забирается под него. *** – Что?.. Кто ты? Где Кайлаш? Кажется, что не успел поспать и минуты. Снова холодно, особенно животу. – … или это ты и есть? Что именно происходит, удаётся сообразить далеко не сразу. Но почему-то изумлённое и вытянувшееся ещё больше обычного лицо смотрителя заставляет схватиться за откинутый край одеяла и прикрыться им. И вдруг обнаружить две мягкие выпуклости на собственной груди. – Может быть, объяснишь, что всё это значит? У Джохара в одной руке зажата открытая баночка с каким-то резко пахнущим содержимым, вторая же застыла в воздухе, не то готовясь ударить, не то защититься. Но вот костлявые пальцы уже вновь вцепляются в одеяло, и через пару мгновений борьбы Джи даже уступает и отпускает – к этому моменту его тело уже почти полностью успевает вернуться к мужскому. Джохар моргает несколько раз. – Так, значит… В его голосе чудится разочарование и вместе с тем угроза. Словно Джи только что уличили в чём-то преступном. – Это просто моя способность, – отвечает он наконец. – Ч-что… что в этом такого? – Просто?.. Способность?.. Да в этой башне и чистокровный саубха не сумел бы применить чары без моего ведома! – Уж простите, что у меня нет копыт и рогов… Всё верно, ему и так досталось слишком мало от матери, но даже у неё не было ничего нечеловеческого. Но что с того? Ведь это лишь означает, что Джи ближе к человеку, чем к демону, так? – Ты правда Ситар Кайлаш? – Правда. Тёмно-карие, почти чёрные глаза сужаются. Джохар берёт со стола маленькую крышечку и начинает аккуратно завинчивать баночку. Джи молча следит за его тонкими, угловатыми пальцами, пытаясь отогнать мысли о возможности нового наказания. – Вы не поели, – вдруг произносит смотритель, возвращаясь к вежливому тону. – Да и со спиной у вас, кажется, уже всё в порядке? – Да. – Понятно. Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи. Значит, ещё действительно ночь. Дверь со скрежетом возвращается на место, и Джи облегчённо выдыхает. Впрочем, с чего бы ему вообще волноваться? Император же в курсе? Хотя, он вроде тоже тогда удивился его способностям… ну да ладно. А поесть и правда, наверное, надо. *** Утро для Джитендры настаёт с приходом Лала. Слуга как обычно приносит кувшин и таз для омовения, забирает пустые тарелки, а потом возвращается с завтраком. И совершенно не смотрит на Джи… разве что, когда кладёт на край кровати новую одежду. Хотя новая она лишь в том смысле, что Джи видит её в первый раз, а в остальном… явно уже много раз стиранная ткань успела выцвести и покрыться шарушками, но на ощупь кажется довольно мягкой, а когда он одевает её – ещё и теплой. И пусть светло голубой выцвел до серого… выбирать всё равно не приходится. – Спасибо, – произносит Джи неожиданно даже для самого себя, кутаясь в длинные рукава и просовывая ноги в узкие, но выбранные точно по размеру башмаки. Лал не отвечает ничего. И ничего не спрашивает. Точно бездушная кукла. Неужели ему совершенно не интересно, почему Джи уже может нормально двигаться? Хотя, если вспомнить… Тогда Лал работал, даже несмотря на исполосованную до крови спину… а ведь вряд ли к нему после порки приходили с баночкой едко пахнущей мази. – И за одежду… и за то, что спас меня тогда… – …о чём вы, г-господин? Он уже у двери, он уже почти вышел, но сейчас вынужден оглянуться. Как же бесит эта его длинная чёлка! Совершенно не видно выражения глаз! Свежее масло в лампе ярко пылает, но всё равно ему не сравниться с солнечным светом – так и этому слуге, наверное, никогда не понять, что сейчас чувствует Джитендра. – Я не знаю, сколько они планировали продержать меня в темноте, моря жаждой и голодом… но не думаю, что выдержал бы до конца. И если тебя из-за этого наказали… мне правда жаль. – Г-господин, я н-не совсем понимаю… Длинная светлая чёлка трясётся, голос дрожит, словно Лала напугали произнесённый Джитендрой слова. Но почему-то кажется, что он просто пытается закончить этот разговор как можно быстрее и сбежать. Хотя одно другому ведь не мешает? – Просто… – Джи вздыхает и переводит взгляд на стол, – давно хотел сказать тебе об этом… Тишина. Скрежет. Щелчок. И снова щелчок и скрежет. Только успевшая закрыться дверь вновь уходит в стену, и на пороге возникает долговязая фигура с дикой шевелюрой. За спиной Джагжита видно замершего Лала и, как обычно днём, кусочек неба, хоть и пасмурного сегодня. Окинув Джи прицельным взглядом, новоприбывший слуга отходит в сторону, словно ждёт, что его поймут без слов. Впрочем, в последнее время это не проблема. Но спросить-то можно? – Куда? – К Калидасу. В памяти возникает смутный образ – высокий старик со сморщенным лицом, но волосами чистого чёрного цвета, как и у Джи, и даже с такой же светлой кожей. Значит, к советнику? Жаль, что нельзя отказаться. Бросив взгляд на исходящую паром яичницу и поблескивающий поджарившейся корочкой кусок мяса, Джи сглатывает голодную слюну, слезает с кровати и уже делает шаг к двери… но в последний момент возвращается к столу, хватает тарелку и уже вместе с ней выходит в коридор. Капли дождя, пробившись в башню сквозь довольно широкое здесь, на этаже, окно, мгновенно заставляют потемнеть и потяжелеть ткань на плече. Втянув носом свежий влажный воздух, Джи идёт по коридору, куски яичницы выскальзывают из пальцев, да ещё и немного кружится голова, но если сегодня его снова ждут неприятности, то лучше уж как следует подкрепиться, потому что от ночного перекуса остывшим супом и засохшим хлебом в желудке не осталось и следа. Впрочем, после превращения он всегда чувствует сильный голод. Коридор кончается, а вместе с ним и широкие окна, каким-то образом каждый раз закрывающиеся в тёмное время суток. И вновь начинается лестница – тут окна открыты всегда, но это скорее просто щели, через которые протиснется разве что ребёнок. Джагжит ведёт всё выше и выше, а Лал где-то по пути испаряется вместе с опустошенной и практически вылизанной тарелкой. И вот уже ноги начинают уставать, а горло всё сильнее сушит неутолённая жажда, но слуга не сворачивает ни на одном из этажей. Но рано или поздно случается очевидное: лестница кончается. Просто за очередным поворотом вдруг не оказывается стены. И потолка. Но дождь не успевает обрушиться на голову, а Джагжит, быстро пробежав по открытой площадке, уже дёргает деревянную дверь в небольшую постройку. Как будто кто-то решил построить на вершине башни ещё одну. Но Джи не спешит за ним, он останавливается, чтобы кинуть взгляд вниз: раскинувшийся под ногами город кажется лишь небольшим двориком, окружённым лесом, а море так и вовсе скрыто за густой и серой пеленой дождя – и всё же от этого вида голова начинает кружиться ещё сильнее. – Ситар Кайлаш? Сначала Джи решил, что его позвал слуга, но там, за порогом мини-башни, спиной к низкому ярко пылающему камину стоит человек и смотрит прямо на него. Калидас. – Оставь нас, – снова раздаётся тот же голос. Джагжит склоняет голову и отходит в сторону, Джи же, удивляясь, как вообще услышал хоть что-то сквозь шум дождя, пересекает площадку и переступает порог, и дверь закрывается за ним сама. – Итак, – человек (или, скорее, нечеловек) складывает руки за спиной и наклоняется. До него не больше десяти шагов, но ощущение, будто тот находится за тридевять земель. – Так-так… Посмотрим… Калидас делает шаг в одну сторону, потом в другую, словно присматриваясь к статуе. Но Джи и ощущает себя как статуя, окаменевшая и не смеющая шевельнуться. – Так ты помесь саубха и мандега? – Н-н… – Не отрицай. Или я своего не почую? Так, значит, всё-таки «своего»? В принципе, узнать в нём мандега было не сложно: чаще всего у таких ганда светлая кожа и болезненный вид, ведь «бессмертие» активизируется лишь в момент смерти, возрождая тело, а всё остальное время они отличаются разве что бледностью и слабостью… но касается это лишь тех, в ком сильна эта самая «бессмертная» кровь. Джи же… – Твоя способность – очень интересный результат этой смеси. Не совсем чары, но и не совсем возрождение. Но, к сожалению, ничего полезного в ней нет, не так ли? Очередной фокус… Вот было бы у тебя что-то от урваши… Калидас подозрительно прищуривается и, кажется, даже принюхивается. Джи отступает назад к двери и чувствует, как холодная поверхность упирается в спину. Почему-то он чувствует страх. Но вот чего именно боится – не понимает. Ему просто здесь не нравится, и этот Калидас тоже. Да и какой-то он странный, вроде бы сам нечистый, но так презрительно отзывается о себе подобных… Джи всегда думал, что у более чистокровных ганда особые отношения – а этот, похоже, самый что ни на есть чистокровный. Но выглядит таким старым… или, скорей, измождённым?.. Что вообще задумал Рохан, окружив себя нечистыми? Выходит, Рагху сказал правду, и император – спаситель ганда? И вся эта война… Нет, такое просто невозможно! – О чём задумался? Джи вздрагивает, обнаружив, что Калидас уже совсем рядом, уже склонился прямо над ним. И уже даже зачем-то схватил его за руку, выворачивая запястье. Острый ноготь рассекает кожу. Брызгает кровь. Испачканный в красном палец советник с задумчивым видом суёт себе в рот и отпускает руку Джитендры. И словно возвращает ему право дышать. – Ч-что? З-зачем вы?.. Не будь сзади стены, он бы точно рухнул, а так еле стоит, пытаясь унять дрожь в коленях. А советник уже отходит обратно к камину. Больше в этой комнате с теряющимся где-то в темноте потолком нет ничего. Разве что лавка с мягкой обивкой у стены и несколько потрескавшихся от времени гобеленов с изображениями богов: Индра, Варуна, Рудра… – если верить легенде, то тех самых, что впустили в мир демонов и позволили им овладеть телами людей. И пусть боги потом отделили от континента часть суши, где новых существ оказалось больше всего, много осквернённых осталось и среди людей. Говорят, с тех пор прошла тысяча лет… – Ты ещё здесь? – Калидас оборачивается очень удивлённым, будто только что о нём вспомнил. – Можешь идти… и да, не смей больше беспокоить императора по пустякам. Дверь за спиной открывается, и Джи просто чудом удаётся устоять. Когда он поднялся сюда пару минут назад, дождя даже толком и не заметил, сейчас же его острые струи вдруг вонзаются в плечи и безжалостно барабанят по макушке, заставляя щуриться, чтобы разглядеть в серой пелене спуск и начало лестницы. Страх ещё пульсирует в груди, даже не совсем страх, но что-то тёмное, заставляющее хватать мокрый воздух ртом и судорожно вспоминать собственное имя. «… небойся,этопросточары.» – Что? «… ты_меня_слышишь?» Это не похоже на звук. Или на мысль. Но если и похоже, то на мысль чужую, тихую, неразборчивую, как доносящийся издалека голос. Скорее просто шум, в котором можно угадать слова. Джи замирает, так и не ступив на лестницу, пялясь в серую шуршащую пелену прямо перед собой. – Кто ты? Он не слышит сам себя, уши словно заложило ватой. «… бя… не… до…» – Что? Я не понимаю! «…» Ощущение вдруг пропадает, шум дождя врывается в уши, холод пронзает тело и душу. Кто это был? Ещё один из заключенных здесь ганда? Неужели есть кто-то, обладающей схожей с его способностью, но более сильной? Джи никогда не умел общаться мысленно, лишь чувствовать и передавать эмоции. Но здесь, в Истерии, ему и это оказалось недоступно… и всё же он заставляет себя задержаться на вершине башни ещё немного. Он закрывает глаза, пытаясь отстраниться от звуков и телесных ощущений. Сосредоточиться на тьме. Глубокой, спокойной тьме внутри. Пропитаться ею. А потом позволить выйти за свои пределы. Эта тьма – его я. Его эмоции и его невидимые руки и ноги. Но снова что-то мешает. Словно он всё ещё находится в своей камере и не способен пробиться за окружающие каменные стены. Тьма плещется, бьётся, словно морская вода о прибрежные скалы, но звуки дождя становятся громче. Джи пытается отогнать их, сосредоточиться на внутреннем «я»… Но холод заставляет сдаться. Открыв глаза, Джи встречает взгляд Джагжита. Тот стоит внизу лестницы и с интересом смотрит на него. И вдруг изображает на своём лице нечто, похожее на снисходительную ухмылку: – Для медитаций погода сегодня на редкость неподходящая. Джи хоть и зол, но вынужден с ним согласиться. _______________________________ Следующая глава: Приглашение