Чёрная Кровь: Заложник Императора

*** Нет маленьких столов на высоких ножках. Нет дам в пышных платьях или щеголяющих своей выправкой и чувством юмора кавалеров. Приёмный зал заполнен солдатами. А на лице человека, сидящего на троне – усталое довольство, которое кажется маской. – Ладно, сначала закончим с одним делом… Не успевает Секар договорить, как человек, всё это время стоявший позади, вдруг наклоняется к его плечу. И начинает что-то шептать. Одет он немного нелепо… вообще, Джитендре мало что видно, кроме тёмно-багровой атласной мантии, висящей на смешных, закреплённых на плечах вставках-удлинителях – и мантия эта охватывает всю фигуру человека и даже смыкается спереди, словно занавес. Однако шутом тот не выглядит. На самом деле, в исходящих от советника эмоциях Джитендра чувствует даже больше достоинства и самолюбования, чем от того, кто сидит на троне. «Ну конечно. Саши – марионетка, а этот – кукловод…» Стоит так подумать, как Секар раздражённо отмахивается от своего шептуна. И даже голову отводит подальше от вытянутого ослиного лица, на котором тут же вспыхивает гнев. Но Секар не обращает на это никакого внимания – упершись локтями в колени и переплетя перед собой пальцы рук, он уже наклоняется вперёд. – Итак, Васу, продолжим. Напомни, на чём мы остановились?.. Кажется, «клянусь верой и правдой служить новому правителю великой империи»? Молчащий до этой секунды бывший второй советник ещё раз оборачивается и поверх головы Джитендры смотрит на своего императора. В его глазах уже более живое выражение, но чувства шанкха Джитендра прочесть не может. Или понять. Какая-то смесь надежды, вины и… злости? Впрочем, от надежды быстро не остаётся даже следа. Присутствие же Рохана за спиной ощущается словно раскалённое, но сжатое пламя гнева. – Давай, не тяни! – властно напоминает о себе новый император. – Ты же понимаешь, даже если великий Рохан вернулся, это ничего не меняет. Ты только глянь на ошейник! Сразу ясно, как демоны его обласкали… Эй, Ситар, расскажешь потом, что собираешься делать со своей зверюшкой? – Почему «потом»? – не дрогнув и бровью, отвечает Джитендра. – Могу и сейчас. «Посадить обратно на трон» – что-то вроде этого, полагаю… Звон цепей. Непонятный предостерегающий взгляд из-под тусклых, но всё равно несомненно золотых волос. Значение этого взгляда становится ясно уже через миг, когда по щелчку пальцев Секара из-за трона появляется корзинка в руках знакомого старшего солдата. Нет, это не корзина, а люлька. В ней безмятежно спит младенец. Прямо под занесённым кинжалом. А кинжал хорош. Настоящее произведение искусства. Столько драгоценных камней, и не просто вразброс, а цветочным узором… – У меня тут с советником вышел спор, – тем временем не менее лениво и устало сообщает Секар. – О том, что делать с этим ребёнком. Я… слышал нелепый слух, что его… м-м-м… родил ты? От императора? Так ты урваши? В отличии от шанкха, часто удостаивающихся права быть солдатами, или саубха, ублажающих своих хозяев и их гостей всякими фокусами, урваши – самый презренный вид ганда. Дакини и ратри обычно не покидают бойцовских ям, а мандега держат ради их редких сил, заключённых в крови, и всё же никого так не презирают, как урваши. Потому что урваши, даже если сами того не желают, вызывают в людях низменные желание. Урваши – это живая похоть во плоти, и место их – в самых дальних и потаенных углах частных домов. Или в соответствующих заведениях для богатых господ. И весть о том, что одно из этих существ понесло дитя от императора… Шёпот. Не особо удивлённый. Наверное, солдаты уже давно в курсе слухов. Но вот плечи Васу от чего-то становятся уже. Он горбится ниже к полу, словно это его обвиняют, и вину эту он признаёт. «Какое же гадство». – Я сан-рак-ши, – медленно и по слогам произносит Джитендра, кожей чувствуя сотни колких взглядов, но не спуская глаз с корзины. – Но вряд ли кому-то из вас знакомо это слово… Вдруг шаги. За спиной. Под шарканье ног десятков солдат, с копьями кинувшихся следом, Рохан выходит вперёд, игнорируя впившиеся в плоть острые наконечники. А Джитендра впервые после перемещения получает возможность взглянуть на его спину. Там дыра. В лоскутах. Часть ткани просто исчезла, на голове волосы целы, но плечи и ниже… на коже лишь грязь, запёкшаяся кровь и синяки. «И это всё? Как так получилось?» – Я не сомневаюсь, – довольно громко начинает Рохан, – что потом ты мне всё подробнейшим образом объяснишь… но сейчас я хочу знать лишь одно: где Калидас? Обращается он к Васу, хотя смотрит на трон. Или на люльку. Джитендра тоже переводит взгляд туда. Он две недели не видел сына. Он даже не знал, что родился сын! И имя… он не дал ему имя… – почему-то это волнует сильнее, чем даже инструктированный кинжал, всё ещё нависший над подозрительно спокойно спящим ребёнком. Корзина немного наклонена, видны чисто-белое одеяльце, большая круглая голова со светлым пушком и палец, засунутый в маленький едва розовый рот… Джитендра пытается вспомнить тот единственный раз, когда уже видел это дитя. Или не это? «Я даже не могу его узнать…» Ужас поселяется в груди словно костлявая рука, перебирающая внутренности и почти добравшаяся до сердца. Имя этой руки – отвращение. Отвращение к себе. – Калидас исчез на следующий день после твоего отлёта, – быстро и тихо, сквозь сжатые зубы сообщает Васу. «Может, моего сына забрал Калидас, а это просто какой-то другой ребёнок?.. Стоп! Как больше месяца?! Почему больше месяца?..» Волнение заставляет Джитендру схватиться за оставшийся относительно целым пояс Рохана. Ему правда трудно устоять на ногах, но тот даже не оборачивается. И вид его упрямой и стойкой спины вызывает злость. «Сделай же что-нибудь! Ты же Рохан! Ты же император!» – Да, Калидас поступил мудро… – вдруг доносится с трона. – Но у вас ещё будет время поболтать. После того, как Васу даст клятву, и мы наконец-то перейдём к следующей части нашей программы! Заканчивает Секар жёстче, чем начал. Чистое раздражение окончательно затапливает его. – Давай, Рохан, хоть ты образумь этого дурака! Вместо того, чтобы сразу сдаться, он бросил на смерть весь городской гарнизон! А теперь ещё это гильдейское ополчение… от свободных ганда столько хлопот! Но это не значит, что мои солдаты не справятся с фокусниками… Так что давай, не упрямься, шанкха. Просто снова начни исполнять свою роль. Ведь именно поэтому Рохан и поставил тебя рядом с собой? Чтобы держать ганда в узде? Как символ для этого сброда! Или ты и правда возомнил себя полководцем? Генералом? – Может, и так, – наконец отвечает Васу, едва разжимая зубы. – Но у меня всегда будет только один господин! – А если я прямо сейчас казню твоего господина? – изогнутые брови Секара сходятся над переносицей, а голос прыгает от хрипа до визга. – Или ты решил, что моё терпение безгранично?! Или что я побоюсь этого выкормыша демонов с бесцветными глазами?!! Голос нового императора, взлетев до высоких сводов потолка, замолкает – и напряжённая тишина волнами расходится от трона, поглощая даже тихие разговоры в самых дальних уголках зала. Джитендра облизывает пересохшие губы и готовится всякого, сделавшего хоть шаг, отправить подальше от дворца… или можно просто повыше… только бы хватило сил. Но здесь набилось слишком много арвинских солдат! – А сказано-то хорошо… Новый голос раздаётся у самого трона. Незамеченный никем, там откуда-то взялся человек. Нет, его глаза горят алым, а длинные прямые волосы придавлены у висков высоким колпаком. Калидас. В его руках корзина. А только что державший её солдат уже скатывается по ступенькам. И лишь когда его тело с мертвенно-бледным лицом растягивает у подножия, тишина взрываются криками, топотом и звоном. Секар вскакивает с трона, но в отличии от своего бросившегося прочь шептуна, выхватывает меч. Однако силуэт Калидаса уже начинает мерцать и бледнеть. Широкое лезвие проходит его тело насквозь, словно отражение в воде. Последними в воздухе остаются гореть два глаза, смотрящие с вызовом на Джитендру, а потом и они исчезают. Джитендра не слышит ничего, кроме странного шума в ушах. Он не может пошевелить даже пальцем. Лишь краем сознания улавливает треск и пролетающие мимо осколки гранита. Это Васу вырывает массивные кольца из пола и цепи из рук своих стражей. Эти цепи, сложившись вместе, хлыстом бьют по красным камзолам… а в ушах Джитендры раздаётся детский плач. Он звучит так близко, и словно бы отовсюду… – НЕТ! Уже отобрав у кого-то шпагу, Рохан вдруг хватает Джитендру за плечо и с силой сжимает. Но Джитендра не чувствует боли и не слышит его, скорее читает по губам. Мотает в ответ головой, краем глаза замечая ворвавшихся в зал вооружённых людей. Нет, ганда. Впереди бежит тот, с длинными ушами… – Не умри, – просит, – пока я не вернусь. Детский плач становится громче. Наконец-то определив направление, Джитендра исчезает. Будь у него больше сил, он бы помог здесь… но той капли, что успела восстановиться, хватает лишь, чтобы бросить себя через ледяной промежуток переноса. Туда, куда Калидас его пригласил. *** Вершина башни. Ветер воет, словно беснующийся в путах зверь. Но мгновения темноты ещё длятся… как вдруг по глазам бьёт яркий свет. Бирюза. Под ногами расцветает узор, ширится, на камнях вырисовываются круги, сложные символы и просто точки, линии, круги… Непреодолимая сила заставляет упасть на колени. Но шум в ушах наконец пропадает. Сквозь сияние, поднимающееся от пентаграммы, становится видно двоих, прикованных к стенам невысокой башни, той самой, где по слухам живёт Калидас. Сюда Джитендру приводил и Джагжит. А сейчас этот лохматый слуга стоит на коленях с отведёнными назад руками, закованными в кандалы. Он почти висит на светящихся цепях – значительно тоньше чем, те, что были на Васу, но почему-то они кажутся в сотню раз крепче. И пульсирующий свет в них… словно живой. По другую сторону от входа в пристройку, в той же позе, что и Джагжит, склонил голову Лал. Но где Калидас? Где ребёнок? И что за ерунда происходит?! Разве мандега способны на подобные трюки? Если только здесь не помог какой-то саубха… Ищущий взгляд Джитендры поднимается выше. И натыкается на маленькое тельце в пышном платье. Лилавати безвольно висит на цепях прямо над слугами почти у самой вершины. Её подол и кудрявые волосы безжалостно рвёт ветер, глаза закрыты. Джи моргает. Ещё и ещё. Глаза заполняют злые слёзы. И в этот момент чёрное небо мутнеет и лица касаются холодные капли. Нет, это снежинки. Всё вокруг становится мутным. Но Джитендра не отводит глаз от верхушки башни. Он уверен, что Калидас там. И действительно, тот появляется на краю – прямой и худой, как стрела. С пустыми руками. – Где мой сын?! Вместо голоса из горла вырывается хрип. ___________________ Следующая глава: Жертва