Kintsugi - "Мы сжигали мосты (чтоб дорогу домой нам осветили они)..."

Жара того сицилийского лета была гнетущей. Если верить уроженцам Палермо, это было самое жаркое лето за последние годы. Температура взлетела и превратила воздух в дымку, мерцающую, выжимающую влагу из самой земли. Жара не была чужда Юри – в Хасецу никогда не было подобного зноя в месяцы яркой весенней зелени, из-за близости океана было свежо, но, не когда в онсэне погружаешься в бамбуковую парильню, будто паровой вареник. Это был первый визит Юри в Италию. По всем канонам он должен был лишь в старости начать наслаждаться красотой сельских пейзажей, но все они возвращали его к знакомым берегам Японии. Он был молод, только исполнилось семнадцать, и за границей его опыт был скуден, ни одна из его поездок не была такой живописной. В другой жизни он был бы только благодарен за подобную возможность, постоять на руинах Солунто[1] и полюбоваться на терракотовые крыши, спускающиеся к Средиземному Морю, возможно, выиграв эту поездку в конкурсе или просто путешествовать в последний год в старшей школе, не переживая о предстоящем стрессе от экзаменов. В семнадцать жизнь всегда такая неопределенная, чья бы она ни была, но это давление было намного мягче, более щадящее чем то, с которым пришлось столкнуться ему. Когда Селестино подошел к кумичо с просьбой от одной из старейших семей Сицилии, никто не ожидал, что это будет именно семья Криспино. Как и весь остальной мир, все верили, что семья полностью погибла в огне, и не сомневались, кто в этом виновен. Хотя сам кумичо мало интересовался враждой внутри Коза Ностра, он увидел в этом отличную возможность расширить для Минами-Кай кольцо влияния в сфере наркотрафика и торговли оружием на Кюсю и Коба, благодаря деньгам, которые те предложили. Юри не знал, что и думать. Для Селестино это было очень личное дело. Хотя он и оставил ряды Коза Ностра еще до рождения близнецов, его связь с их родителями была крепкой; время никак не повлияло на его чувство преданности семье Криспино, несмотря на то, что он работал в одиночку, как мужчина, он все равно оплакивал их, когда новости об их смерти долетели до Америки. Юри переживал за него, наблюдая, как вечно веселый Селестино растворился в бессонных ночах и голодовке, блуждая, будто тень, первые недели после их смерти. Дело почти дошло до драки, когда ярость, наконец, прорвала Селестино, позволяя ему ощутить в полной мере черную бездну горя, только лишь для того, чтобы смениться решительной мыслью о вендетте за своих друзей. Искать причины было бессмысленно, так что обуревающее его горе, на которое вынужден был любоваться Юри несколько дней подряд, стараясь не допустить, чтобы его куратор по прихоти сел в самолет и улетел в Италию, где его убьют. Затем поступил запрос, будто бы из могилы, через принесенное курьером письмо Сары, совершенно живой, завизированное фамильной печатью. Юри не мог отказаться, как только его куратор ухватился за эту работу – только Селестино, вероятно, не принял бы все это настолько близко к сердцу, если бы годами не состоял на службе этой семье и не находился к ним так близко. Это было так, будто либо ты теряешь своего единственного друга и наставника, либо… Юри был достаточно эгоистичным, чтобы позволить этому опасению поглотить себя, решить за него. Это не значило, что он не хотел сбежать; теперь, как никогда, ему хотелось все бросить и спрятать свою семью в более безопасном месте, чем Хасэцу. То, что Сара Криспино спрашивала о нем, было ошеломляющим и льстило, во всех смыслах, будто Давиду против Галиафа. Это было почти безумие, надеяться, что все получится. В семнадцать лет Юри убили бы раньше, но пара ран в его боку были ничем в сравнении с выжженной землей, что взывала ее о кровной мести. Вероятность, что он умрет, сильно перевешивала шансы на выживание, не говоря уже о том, чтобы вернуться к родным берегам. Он не понимал, что будет для него означать удача в этом задании. И все же… Встреча с ней была похожа на прямое попадание в сердце пулей, выпущенной из его собственного пистолета. Упав на кровать брата с головокружением от усталости, она выглядела хрупкой, совсем разбитой тем, что с ней случилось. Но откуда-то из самой глубины ее личности поднималась сила воли, превосходящая все остальное: потерю, страх, беспомощность – и она обратила свои слова в обещание, горькое и решительное, направленное на всех сразу. На краю ее ярости была любовь, и Юри понял, что она может вдохновлять на насилие ничуть не хуже, чем самые страшные отрицательные эмоции, тогда он понял, что она не остановится, пока ее враги не будут мертвы и преданы земле, или пока она сама не погибнет. Один взгляд на нее поднял воспоминания. Вдруг ему снова было десять, дома, в онсэне, испуганное лицо Мари, что уставилось на него среди комнаты, где у дальней стены был он, обернувшись к ней и глядя сквозь завесу окровавленных волос с окровавленными руками, твердыми, как обещание. Он сделал был для нее все, уже тогда; сейчас еще больше. Сара Криспино понимала, что живет потому, что Голиафу стало проще бросить вызов, и ее чувства были эхом его собственных. Он начал, не спеша, с одного человека, как вода уходит далеко в море перед сокрушительной волной цунами. Его звали Лучано Реджио, бывший глава Ди Анжело, старый, затасканный и уязвимый. Два дня, как он покинул больницу в Буккери Ла Ферла после обширной операции на сердце, отлеживаясь в маленькой палате частной клиники с видом на море. Его, такого важного, Юри ожидал, что будут охранять получше; слишком просто было проскользнуть в больницу после окончания часов посещения, оказаться стоящим в изножье постели мужчины, не столкнувшись ни с единой медсестрой, ни с кем-то из охраны. В палате было темно и тихо, свет падал только из тускло освещенного коридора, и красноватым отливал монитор, отсчитывающий удары сердца Реджио. Пожилой мужчина спал, его лицо было спокойным, с глубокими морщинами, дыхание было ровным под тонкой больничной сорочкой. На мгновение Юри просто залюбовался им, человеком, который должен был быть мертв к утру. Он чувствовал себя вершителем судеб, мечтал, что будет какой-то знак, который он сможет оставить, как подпись, с чувством предвкушения, тяжелым, висящим в воздухе, размышляя о том, что этот человек окончит свои дни по иронии в той самой постели, в которой должен был бы идти на поправку. Он мечтал, чтобы там оказалось какое-то знамение, подтвердившее бы, что он на верном пути. Если бы его не было, Юри не смог бы просидеть в тишине в этой почти безвредной ночи. Все было просто, всегда была четкая логика: причина-следствие, одно-к-одному, связь между ними. Убийства, предначертанные ему, были легкими, потому что его цели, так или иначе, загнали себя в ситуации, в конце которых была неминуемая смерть. У Юри не было иллюзий по поводу собственной ценности, он не верил в доброту или высокую мораль того, что делал, но он знал, по крайней мере, что они были плохими, точно, как он. Прихвостни, контрабандисты, убийцы - самый низ криминального сообщества, настоящие мрази, совершившие ошибку, посягнув на территорию кумичо, с руками и прошлым, как у него. Это был холодный расчет, и в этом был весь Юри. Он цеплялся за это теми долгими ночами, когда его тело не переставало дрожать, когда тени его последних жертв сплетались, унося его к тем моментам, когда они испускали последний вздох. Их призраки жили в его сердце, в его голове, и он носил их с собой постоянно, как крест на спине. Лучано Реджио не был невинен. Он просто был главой, хотя много лет, как в отставке, и совершил он в жизни множество преступлений во имя Семьи Ди Анжело, чтобы заработать свое место в аду, в который он свято верил. Но глядя на него, лежавшего в постели, на любовь его семьи, сквозившую из каждого сувенира, что переполняли комнату, он казался просто старым, слабым, чего Юри никак не ожидал, отправляясь на это задание. Его юное тело напряглось, мышцы стали плотными, взгляд решительным, руки сильными, за что его и прозвали беспощадным, в противовес этому старому и больному телу, которое не смогло бы дать отпор. Это был человек, которого Юри пришлось убить. Он коснулся одной из открыток на тумбочке, чуть приоткрыв ее, чтобы прочесть любовно нацарапанное Нонно внутри прямоугольника, и вдруг ощутил спазм в животе. -Эй, - раздался оглушительный голос в темноте, - кто здесь? [2] Юри огляделся, чуть заикнувшись, и обнаружил, что Реджио смотрит на него. Или, по крайней мере, пытается. Его взгляд был затуманенным от сна и боли, шаря по сторонам, будто сложно было поймать нужную точку. – Ты медбрат? -Да, - бросил он в ответ, - вам больно, сеньор? Где? – Его итальянский был сырым, но аккуратным, благодаря Селестино. Если Реджио заметил, то ничего не сказал, только кивнул головой слегка, когда он подошел, чтобы нажать кнопку на капельнице с морфином. Болеутоляющее было заправлено в специальную автоматическую капельницу, и Юри поднял пульт, нажимая на кнопку, прекращая подачу обезболивающего. Он расположился на стуле возле кровати, издав тихий успокаивающий звук, когда другой мужчина вздрогнул, застонав. -Чуть позже, но сначала расскажи мне о своей семье. -Пожалуйста… Еще один приступ. Тело Реджио в опустошении опустилось, едва коснувшись постели, чтобы снова услышать просьбу Юри: -Расскажи мне о своей Семье. На этот раз он ответил, губы его были сухими от морфинов. Он говорил и говорил, не переставая, пока вся его жизнь не была изложена чуткому уху Юри. Он рассказывал о своей жене, о дочери и двух сыновьях, которые навещали его пару дней назад, о знакомых, с которыми он рос, и о приключениях его юности. Он говорил и о Семье; где их найти, как добраться до них, о домах, которые они выстроили, чтобы жить в комфорте и безопасности. Вещи, которые Селестино, со всеми его связями, никогда бы не узнал. И только тогда, когда у мужчины иссякли слова, Юри согласился дать ему дозу морфина, давая уснуть, размышляя о его смерти во сне. Болезненное ощущение в желудке усиливалось с каждым новым рассказом Реджио. Вместо рассказов об убийствах плыли байки человека, который жил в семейном тепле, был рад просто жить и благодарен за второй шанс. Разве не этого Юри желал и для себя в будущем? Просто жить спокойной жизнью? Теперь, сильнее, чем когда-либо, Юри захотелось сбежать. Он не мог – он посвятил себя своей миссии, пообещал Селестино и Саре, что все сделает. Уже тогда он видел себя отставным бандитом, в полу-наркотическом ступоре, поскольку он все еще представлял собой опасность, и пути назад не было. Руки Юри дрожали, когда он обыскивал палату, осторожно, чтобы никого не побеспокоить, когда наконец-то нашел шприцы внутри одного из ящиков тумбочки. Полые стеклянные трубки и блестящие иглы, сверкнувшие, когда Юри, переодевшись вновь медбратом, всадил их в грудь мужчины. Темные глаза распахнулись. Он вздохнул, в последний раз, придушенный ладонью Юри, взгляд был полон паники, будто воздух вышел через разрез хирургического шрама. Монитор зашелся, но Юри не сдвинулся с места, держа его крепко, пока Реджио изо всех сил лупил по кровати, его конечности до боли выворачивались, разрывая швы. Он ушел незадолго до того, как прибыла реанимационная бригада, зная, что они ничем ему не помогут. Вид этих темных глаз преследовал его, пока он выходил в двери, пока шел по улицам Палермо. Он не знал тогда, что спустя несколько недель он снова увидит эти глаза, но на лице намного моложе – пока овации будут греметь над труппой Лоэнгрина, падающей в поклонах, радостной и невинной, это знакомое выражение страха и боли, будет перед взором Юри. Когда они, наконец, закрылись, Юри ощутил, что последние кусочки его собственного сердца ускользают сквозь его пальцы, исчезая, как будущее, свободное от крови, которое он себе всегда представлял. Это не мой потолок, было первой мыслью в голове Юри, когда он открыл глаза. Второй мыслью была чистейшая паника, с хаотичными ударами пульса и спазмами мышц, так что любая часть его тела мгновенно пропиталась тревогой. Его дыхание на мгновение перехватило, резкие, болезненные вдохи, только через рот, перед глазами потемнело, мир мгновенно сузился до точки. Во рту появилась кровь. Все его тело болело. Но он не был связан, и свет, что заливал комнату, падал откуда-то за пределами его поля зрения. Потом он припомнил – вечеринка, огонь, погоня. Как ввалился в номер, как доставал осколки стекла из конечностей, пропитанный кровью костюм, что лежал бесформенной кучей на полу в ванной. Он свернулся в прохладных простынях своей кровати, когда ночь поглотила, наконец, окружавший его мир, воспоминания о пожаре и эти темные глаза, что преследовали его во сне. Он был в безопасности и живой. Уже наступило утро. Сердце все еще грохотало, когда Юри сел и тут же пожалел об этом. Он был слишком разбит, чтобы перевязать раны прошлой ночью, и когда он потянул простыни, заметил, что они слиплись от запекшейся крови. У него заболело в груди, горло саднило, поэтому он поспешил в ванную, чтобы прополоскать рот холодной водой и облегчить боль. Взглянув на свое отражение, он не смог сдержать вздох; он выглядел таким же усталым, будто весь вес этого мира тянул его за ноги. Темные синяки расползались под глазами, синевато-черные синяки на плече и бедре, от пробитого окна; он ссутулился, пока не понял, что все, чего ему хочется, это вернуться в постель. Если бы он смог заснуть, со всем этим адреналином, со свеженьким кошмаром, что донимал его даже под закрытыми веками. Когда он вернулся в спальню, отмытый, переодетый, он казался грустнее, чем прежде. Потом он уснул, теплый дневной свет медленно сменился на синеву раннего вечера, проходя сквозь окна. За дверью он услышал голоса. Автоматически он потянулся к пистолетам, что лежали на прикроватной тумбочке для быстроты реакции. В его руках лежал приятный вес – тонкие рукояти, грубые линии, матово-черный цвет, сдержанные и смертоносные. Как только он их взял, что-то в его груди расслабилось, хотя он даже не подозревал об этом напряжении, не дававшем сердцу нормально биться, хотя теперь оно успокоилось. Резкий запах пороха все еще ощущался от холодного металла из-за постоянного использования, точно так же, как он оставался на руках, въедался в нос, прогоняя остатки сонливости из головы. Это ощущение заставило его сосредоточиться, привязало его к реальному миру, не давая заблудиться в лабиринтах собственных измышлений. Юри всегда чувствовал себя в безопасности, когда держал их в руках. Семнадцать пуль в каждом, тридцать четыре по совокупности, чтобы найти его цель. Без них он чувствовал себя обнаженным, беззащитным и хилым, открытым для нападения. Они всегда были последним, чего он касался перед сном, и первыми, что он брал в руки, когда просыпался, именно за них он держался по ночам, одолеваемый бессонницей, когда все, что он мог видеть – это призраков прошлого, появляющихся, чтобы преследовать его. Молча он добрался до двери и последовал на эти странные глухие звуки в гостиную, держа один пистолет наготове. Три голоса тихонько переговаривались, он едва мог различить слова, русские слова. Он уже знал, кого найдет, но не осмелился опустить оружие, пока не удостоверился, что за углом его ждут знакомые фигуры его потенциальных союзников. Им потребовалось почти полминуты, чтобы его заметить – достаточно, чтобы он дважды в них выстрелил, если бы захотел. Его хватка на пистолете ослабла. Здесь он в безопасности. Мила увидела его первым, ее лицо просияло, когда их глаза встретились. -Не мужчина ли это там, - с подколкой проговорила она, помахав ему, приглашая присесть рядом с ней на диван, на котором она сидела. На другом конце дивана было достаточно для него места, как раз напротив двух кресел, в которых расположились Виктор и Георгий. – Мы как раз размышляли, когда же ты к нам присоединишься. Юри откашлялся, как отголосок дыма, его голос стал грубее, чем обычно. -О, простите, если заставил вас ждать… - Он шагнул в комнату, осторожно, усаживаясь как можно дальше от остальных, насколько мог. Стол перед ним был завален ворохом бумаг и разнообразными картами Японии, с пометками красного цвета вокруг городов, включая Фукуоку и Токио. Книга лежала посреди всего этого, раскрытая на страницах, испещренных темными столбцами цифр и символов. -Все в порядке. В конце концов, у нас была очень насыщенная ночь, - вмешался Виктор. Он сидел небрежно, вытянув ноги, поставив локоть на подлокотник кресла. Одна его рука обнимала челюсть, когда он снизу вверх посмотрел на Юри, его взгляд был каким-то более внимательным, чем раньше. – Я позволил тебе поспать, если бы ты захотел, хотя твой вечер все еще принадлежит мне. – При этих словах Юри пришлось всеми силами не дать румянцу, что начал подниматься к его лицу, вырваться. Он не знал, что Виктор подразумевает под этим, не говоря уже о том, что он мог бы сказать вместо этого, понимая, что под маской этого самодовольного мужчины всегда скрывается намного больше превосходства, чем он демонстрировал. В прошлый раз Виктор был настолько рисковым, что бросил Юри на съедение волкам, которые чуть не угробили их обоих, не говоря уже о том, что Юри чуть не трахнули ради крупиц информации. И все же оттенки и намеки, которые вдруг выплеснулись из него прошлой ночью, не пропали, хоть и были не так очевидны, но все равно сквозили в его словах. Он никогда так не говорил. Юри не был уверен, можно ли ему доверять. – Мы как раз планировали новые шаги. -Хисаши воспользовался шифром, так что я все еще в процессе расшифровки, но, благодаря этому у нас есть довольно хорошее представление об активах Санджиру Па. – Мила улыбнулась, проведя по книге пальцами. – Здесь, в Японии, в том числе, и в других местах, у них полно холдингов. Ты проделал очень хорошую работу – мы сможем ударить их по самому больному. -В этом состоит план? П… Просто разрушить их бизнес и надеяться, что они от этого передохнут? Сомнения Юри, должно быть, прозвучали необоснованно, потому что Виктор рассмеялся. Он схватил со стола книгу изящным жестом и постучал ее уголком по своим улыбающимся губам. Он выглядел довольным, будто он только и ждал, чтобы Юри задал этот вопрос. -Конечно, нет, - отозвался он с восторгом, - перекрыть им доходы – это лишь часть, да, но, думаю, это будет отличной вишенкой на торте. Но нашей реальной целью будет их новый руководитель – Ли Сынгиль. Имя казалось знакомым, но Юри ничего не знал об этом человеке. Сынгиль Ли молодой и появился на черном рынке лишь год назад. Он был холодным и безжалостным, с ноткой перфекционизма, согласно осведомителям Юри, - восходящий царек со специализацией по амфитаминам и метамфитаминам[3]. Это было половиной причин, почему кумичо послал его, чтобы разрушить соглашение между Санджиру Па и синдикатом Фельцмана. Большой приток наркотиков из Кореи посягал на тщательно обустроенную территорию кумичо, но у них было слишком мало силовиков, чтобы отстаивать свое право. В качестве защиты был послан Юри, чтобы уничтожить этот союз изнутри. Кумичо надеялся выбить корейцев из равновесия после смерти их босса и с местью на пороге, чего должно было хватить, чтобы выбить их полностью с рынков Японии. Это сработало, даже слишком хорошо. Санджиру потеряли своего лидера и вместо него поставили его внука: неопытного мальчишку едва за двадцать, с репутацией одного из самых опасных авторитетов преступного мира. И это была вина Юри. Беспокойство проедало у него в желудке дыру, создавая ощущение камня, который утянул бы его на дно, если бы он сейчас не сидел. Он почувствовал, как бледнеет его лицо, и изо всех сил старался не обращать на себя внимание, на то, как со свистом вырывается дыхание из его груди. Ужасная, внезапно стянувшая все его нервы вина, перемешанная со страхом. Это была его вина. Он слишком расслабился, чтобы закончить работу, и теперь он расплачивался за это, продавая свои услуги тому человеку, от которого ему нужно было держаться как можно дальше. Он не мог позволить себе забыть, что привело его сюда, посадило перед Виктором Никифоровым и его свитой, и что будет, если они обо всем узнают. Юри сумел взять себя в руки, пока Мила продолжала: -Сынгиль славится тем, что никогда не покидал своей родины без особой необходимости, по крайней мере, если верить моим осведомителям в Корее. Мы начнем с атак на их Европейские представительства, но большая часть их активов находится в Азии. Если мы посильнее ударим их здесь, мы свяжем ему руки. -Ты планируешь выманить его, - подытожил Юри, голос его был тих. – С чего ты взял, что он купится? Он может просто уйти, затаиться, пока все не уляжется. Виктор покачал головой. -Он не сможет, нет, если он хочет заслужить уважение его синдиката. Его дед был во главе уникальной банды много лет до того, как она стала Санджиру Па, и он обстряпывал грязные делишки. Любой хороший босс так поступает, по крайней мере, в самом начале, и поэтому Яков так его любил. Если Сынгиль не сделает то же самое, то он не будет настолько хорошим, что значит, будет для своих людей мертвым. Юри все еще переживал, все еще не был уверен, но не смог найти, что сказать, так что русские вернулись к своей беседе. Раз или два Мила обратилась к нему с вопросом о каком-то слове в тексте книги или Георгий спрашивал о чем-то, что он мог знать лучше, как местный. В остальном они его игнорировали, и он был этому рад. Юри, в любом случае, ничего не мог поделать, он был не более, чем просто шавкой Виктора, которой указывали на цель и давали команду «фас!». Иногда, Виктор посматривал на него, оценивая, как если бы он пытался что-то разгадать, а Юри был ко всему этому ключом. С таким же точно лицом он был в машине, когда они молчали после данного обещания. Заинтересованный. Расчетливый. Юри задавался вопросом, переставал ли он когда-нибудь думать. Может, ему и не нужно было. Виктор, вероятно, никогда не думал о себе так же, как думал о нем Юри, настолько интенсивно, будто бомба замедленного действия на грани взрыва. -Это никогда не сработает, - спорил Георгий. Юри потерял нить разговора несколько минут назад, когда он стремительно перерос в сложную стратегию перехвата грузов и возбужденные территориальные споры с якудзой. Это выглядело, как план, слишком сложный для всего трех человек, хотя они и были, вероятно, лучшими в своем деле. Видимо, Георгий согласился. -Нам недостает огневой мощи, которую мы могли бы привезти в Северное Кюсю. Что мы можем, пятьдесят человек? Сто? Даже с Козырем, возможно, если бы мы привезли кого-то из наших из Санкт-Петербурга… -Нет, решительно, нет, - вмешалась Мила, - чем больше людей мы в это впутаем, тем выше вероятность утечки. Мы уже попросили Джакометти легально поддержать нас в Европе. Нам нужно, чтобы Сынгиль думал, что у него нет другого выбора, надо создать лазейку, чтобы он пришел и провел переговоры в Японии. И он не сделает этого, если узнает, что здесь его ждет засада. -Я размышляю. -Довольно. – С этим тихим словом, произнесенным Виктором, все замолчали, пока он снова не заговорил. Мила и Георгий отступили спокойно, ведь это был их Пахан. – Мила, ты права. Чем меньше народу в этом участвует, тем лучше. Мы ничего не добьемся, если Сынгиль подумает, что здесь есть что-то большее, чем несколько складов, по которым прошли рейды. Мы должны действовать быстро, тихо, и это значит, что мы должны сделать это одни. – Но Георгий все еще выглядел недовольным его планом, готовый вступить еще до того, как Виктор отрезал. – Я все сказал. Георгий, выйдем на минутку. Я кое-что хочу с тобой обсудить. Темноволосый мужчина кивнул, пораженный; они оба встали и направились на террасу, в последние лучи умирающего солнца, оставив Юри и Милу впервые наедине. Хоть это и было не совсем так. Всю ночь она была с ним в наушнике, шептала ему инструкции всю вечеринку. Потом она продолжала спасать свою жизнь и жизнь Виктора во время погони, которая шла на улицах Фукуоки, диктуя ему направления, так что он сосредоточился на том, чтобы ни в кого не врезаться. Она смотрела на него настолько пристально, что это было почти страшно, и впервые Юри заметил красивые голубые глаза и красивый винный оттенок ее волос. -Юрий, могу я тебя так называть? – Ее лицо расплылось в искренней улыбке, когда он кивнул. – Я хотела тебе сказать, что ты был просто удивительным прошлой ночью. Сначала я переживала. Я не знала, как ты поступишь, потому что ты не производил впечатление того, кто готов был соблазнять. И когда Хисаши, наконец, подобрался к тебе наедине, я честно думала, что игре конец… - Юри сморгнул при упоминании об этом и только сейчас подумал, что она, вероятно, слышала приступ его паники на том конце. Если бы все пошло иначе, ей, возможно, пришлось бы выслушать, как его отымеют на столе. – Но тебе удалось достать записи. И, - она задыхалась от эмоций, - ты спас Виктора. Я думала… мы думали, что он уже не выберется оттуда. Память о том, как он впервые ее увидел, вдруг затопила его. Он вспомнил, как она стояла у барной стойки в темноте клуба, как чуть повела рукой вокруг Виктора, когда они уходили вместе. Они выглядели сияющими, неприкасаемыми статуями посреди раскачивающихся масс людей в тот момент и пока не исчезли из виду. Ему стало интересно, было ли дело в том, что их отношения были намного глубже, чем ему показалось. Она ревновала? Была благодарна? Казалось странным, почти сюрреалистичным, насколько она была откровенной в этот момент. Они спали друг с другом, по крайней мере, пару раз, потому она так о нем беспокоилась? Должно быть, все было именно так. То, что сделал такой человек, как Виктор Никифоров, чтобы вдохновить на подобную преданность, просто не укладывалось в воображение Юри. Он не мог себе представить, чтобы он почувствовал облегчение, если бы кумичо оказался на месте Виктора. На самом деле, совсем даже наоборот. Если бы он дожил до того дня, когда кумичо, наконец, умер, он бы плясал от радости и рыдал от облегчения одновременно. Юри сглотнул плотный комок в горле. -Не стоит, правда. Мила покачала головой, не согласная с ним. -Не смеши меня. Ты был впечатляющим прошлой ночью. Виктора сложно заинтересовать кем-либо, и ты это сделал, - она прищелкнула пальцами, и этот звук отразился, точно выстрел, в тишине комнаты, - вот так. Я этого не хотел, размышлял он с четкостью, я никогда не хотел ничего из этого. Я просто хочу, чтобы все это исчезло. Но что-то хотеть и получать – это две разные вещи. Он знал, что больше, чем кто-либо, провел большую часть своей жизни, желая чего-то, чего ему никогда не получить – свободы, семьи, мира. Теперь все это объединилось в единственном желании раствориться в темноте. Когда все закончится, он хочет просто исчезнуть из разумов таких людей, как Виктор Никифоров, как его босс. -Вообще-то, я хотела попросить тебя об одолжении, - сказала Мила. Ее голос понизился до шепота, и она подвинулась ближе, положив свою ладонь на его. Он на автомате отстранился, хотя она, кажется, даже не заметила, а если и заметила, не подала виду. – Мне нужно, чтобы ты держал ухо востро по поводу того оружия. У тебя, наверное, в Японии есть сеть получше моей, и нам нужно выяснить, почему Хисаши собрался доставить его в Россию. Не знаю, о чем еще подумать, но так будет безопаснее, чем потом жалеть. -Ты рассказала Виктору о них? -Да, но… - Она выглядела смущенной, поглядывая на двери террасы, где двое мужчин все еще говорили в полголоса. – Виктор иногда бывает увлечен своими планами. Одержимость – вот правильное слово, которое папа употребляет, но Виктор любит называть ее решимостью. Как только он на чем-то зацикливается в своей голове, он это уже не отпускает, и игнорирует все остальное. В улыбке Милы на этот раз не было и капли любви, но Юри не смог сдержать дрожь, которая прошлась по его спине. Он уже наблюдал эту силу решимости, когда Виктор выследил его, по одним только слухам, нашел в грязном баре в Кабуки-Тё. Это было нечто, чего больше никто не делал, за те десять лет, как он начал свой путь. Юри был бы уже мертв, если бы Виктор все узнал, ему было бы не скрыться, Пахан нашел бы его, с пинками и криками, к его дикому ужасу, настолько сильному, насколько он только мог себе представить. Прежде, чем его воображение разыгралось, Виктор и Георгий вернулись в гостиную. Как бы там ни было, напряжение между мужчина испарилось во время их беседы; теперь они вели себя друг с другом непринужденно, как никогда. Должно быть, они были на террасе дольше, чем Юри заметил, потому что снаружи оказалась полная темнота, зимняя ночь, наступавшая намного раньше в эти дни. Он задрожал, как под сквозняком, вспомнив вдруг, каким недоделанным он был в сравнении с ними всеми, и почувствовал снова это странное ощущение боязни сцены, которого не было ни у кого из них. Ты на вражеской территории, напомнил он себе, не забывай об этом. -На этот раз мы закончили, - сказал Виктор, когда Мила встала, чтобы поприветствовать его. Она кивнула, собирая бумаги со стола и складывая их в тонкую папку, которую зажала подмышкой вместе с книгой. Она не казалась заинтересованной в том, о чем они говорили там, снаружи, и Юри не мог понять, это признак доверия или отсутствия настоящего интереса с ее стороны. Или, вероятно, это было то, о чем они не хотели ему говорить; так что они расскажут ей потом, когда его не будет рядом. Это заставило его понервничать, больше всего на свете. Информация была самым эффективным оружием, даже лучше его пистолетов, и ее у него сейчас не было. От этого он чувствовал себя уязвленным, бесполезным, будто стоял посреди открытого пространства в надежде получить пулю. Виктор демонстративно посмотрел на Милу и Георгия. -Вы двое свободны. Доложите мне, если найдете что-то новое, - добавил он, а потом повернулся к Юри, - Тебе надо переодеться. Мы идем ужинать. -Ужинать? – Это слово было будто удар под дых, так что он повторил его, пока его собственный голос не перестал звучать эхом. Ему потребовалось мгновение, чтобы заметить, что остальные двое уже ушли, оставив их наедине с Виктором. -Да, ужин. Я не думаю, что ты что-либо съел за весь день, верно? Обязательно надень что-то красивое – место, куда мы собираемся, особенное в этом смысле. Руки Юри стали липкими от пота, скопившегося в складках ладоней. В последний раз Виктор говорил что-то в этом духе, когда все потом плохо для него закончилось. А ведь и суток не прошло. Он открыл было рот, потом закрыл его, потом снова открыл, будто пытался что-то сказать, но не смог подобрать слов. Как будто все его нервы вдруг сдали в одно мгновение. Синяк на его шее запульсировал с новой силой. Его пульс бился прямо под ним. Юри не смог подавить эту реакцию, даже лицо не сохранил. -Понимаю, - бросил он, оглянувшись. Он встал с дивана и двинулся в сторону спальни. -Я просто… Виктор потянулся, поймав его за локоть, когда он проходил мимо. Движение его поразило и заставило обернуться, так что они оказались лицом к лицу. Юри не мог скрыть своей реакции – то, как он отступил от этого прикосновения, и то, как не смог встретиться с ним взглядом, сосредоточившись на одной точке, где-то за плечом мужчины. -Юри, - проговорил Виктор, голос его, прохладный и ровный, бесцветный, - это между нами. Обещание. Затем он взглянул вверх, в эти голубые глаза, крепко впившиеся взглядом в его лицо. После очередного удара сердца Юри позволил себе выдохнуть. -Ок. В подтверждение его слов, они действительно ели в одиночестве. Виктор отвез их – на этот раз на другой тачке, серебряной, с низкой посадкой – в вычурный ресторан в центре города. Юри был рад тонировке на стеклах и прикрытию, которое они придумали, до сих пор вспоминая прошлую погоню. Его тревога усиливалась от перспективы быть узнанным, и он не мог не смотреть в зеркало заднего вида, отслеживая машины, что их окружали, убеждаясь, что никто их не преследует. Если бы Хисаши был хоть немного умнее, он бы разместил своих людей по всему городу, на каждом шагу. Первым порывом Юри было спрятаться в номере и подождать, пока все поуляжется, чтобы безопасно скрыться из Фукуоки. На само же деле, он не планировал выходить из номера весь день, хотел провести его, закутавшись в простыни, в полном покое. По-видимому, Виктор не морочился подобным, он даже не удосужился выбрать машину попроще. Опять же, эта деталь, вероятно, и относилась к предупреждению Милы или Георгия, как он теперь понимал. Юри пробежался пальцами по эмблеме, от чего осталось ощущение нового японского авто. Ему хотелось почти заорать, что кто-то без мозгов пытается их подстрелить, а Виктор разгуливает, как светящийся маяк, разрезающий темноту. Был Новый год, так что ресторан был почти пуст, за исключением одного или двух посетителей. Уже тогда Юри знал немногих, кто мог позволить себе там поесть, и все они были такими же экстравагантными, как Виктор, и с похожей репутацией. Они припарковались за пределами здания, и лифт доставил их на самый его верх, чтобы оказаться в элегантном помещении, обставленном в современном стиле. Метрдотель подвел их к одинокому столику рядом с окном, из которого открывался отличный вид на залив Хаката и туман, стелящейся над водой. Юри не стал смотреть меню. У него не было аппетита, никогда не было в первые дни после убийства. В те месяцы в Италии он чуть не умер, потому что к концу всего этого он уже настолько исхудал, что его конечности были костями, обтянутыми кожей, с лохмотьями мышц. Селестино провел месяцы, возвращая его к обычному весу, и почти справил ему психиатрическую палату, когда тот отказался есть. Не то, чтобы Юри не хотел. Он знал, что не может выжить без воды и воздуха; но пустота его желудка была настоящей, так что он чувствовал ее все эти дни, единственную настоящую ниточку между разумом и телом. Он просто… не мог удержать в себе хоть что-то и не пытался. По крайней мере, тут ничего не изменилось. Виктор, со своей стороны, был невероятно непринужденным. Он сидел в кресле, не глядя в меню, и его внимание прочно установилось на Юри. Его костюм соответствовал интерьеру зала, весь в серебре, черной коже и в белом, и он смотрелся гладким и вычурным, как атмосфера этого ресторана, будто тот был выстроен только для него одного. Это заставило его задуматься, был ли Виктор таким всегда, было ли у него чем дышать, вырос ли он в подобной роскоши, привыкнув к богатству, так что перестал его воспринимать, как что-то особенное. У Виктора когда-то была домашняя еда? Сидел ли он за обеденным столом с родителями? Юри никак не мог себе этого представить; когда он думал о подобных вещах, его сердце сжималось вокруг того места, где в нем жила его семья, мысли о еде, которую они ели вместе с друзьями в Онсэне. В его желудке защемило, когда он вспомнил кацудон своей матери, и он ощутил приступ голода, впервые за весь день. Когда официант подошел к ним принять заказ, Виктор назвал быстро несколько блюд, добавив к заказу бутылку шампанского. Между ними было прохладное, неловкое молчание, и Юри не знал, что с этим сделать. Он не был уверен, как заговорить с Виктором, и не хотел сморозить глупость. Слишком много было скользких тем, вопросов, которые могли бы все испортить, вывести Виктора из равновесия или полностью выставить Юри мошенником, коим он и являлся. Он и так ощущал, что слишком уж сильно проговорился, так что Виктор начал что-то подозревать. Хотя, если бы это было так, то второй мужчина не стал бы себя так вести; он уже убил бы Юри, если бы узнал правду. Пока он боролся с приступами своей молчаливой паники, Виктор заговорил: -Итак, Юри, - он начал почти нараспев, - мы не получили шанса узнать друг друга за эти последние несколько недель, не так ли? Юри заерзал, застенчиво теребя манжету. -Что тут узнавать? -Уверен, многое. Ты ведь не родился знаменитым Японским Дьяволом, не сидел сиднем, ничего не делая? Мне любопытно, как ты работал. Если бы это был кто-то другой, Юри просто рассмеялся бы над абсурдностью всего этого. Сама интуиция подсказывала, просто скажи ему то, что рассказал бы любому, кто только с тобой познакомился, и просто хочет тебя немного узнать. Это не было бы неуместным даже на первом свидании, тем более в ресторане, где они сидели, за ужином и бутылкой вина. Тем не менее, для всех вариантов узнать друг друга, этот был самым нежелательным. Киллер и мафиозный босс, пьют кофе и вместе обсуждают дело, ведя опасную двойную игру. Больше похоже на сюжет плохого фильма. И вообще, чем меньше он говорит, тем лучше. Что тут сказать? Он не гордился тем, что делал, чтобы выжить, не хотел останавливаться на достигнутом, хоть он мог сам себя этим уничтожить. Юри пытался заставить себя забыть об этих первых убийствах, как будто бы это облегчило ему задачу. Он не хотел видеть снова во сне эти лица или помнить момент, какими они были, когда были живыми. Это была худшая часть: последний отчаянный вздох, который либо был частью предсмертной схватки, либо заканчивал ее, будто фитиль у свечи. То, что Виктор мог оставаться таким безучастным тогда, когда Юри дышать не мог от призраков прошлого, только доказывало, каким он был лузером. Юри стремился быть похожим на него, много лет пытался с момента, как впервые увидел Виктора, постоянно попадавшего на камеры наблюдения. Даже тогда он выглядел неприкосновенным, неизменным, неприкасаемым – отточенным и сильным, каким только можно было представить. Юри никогда никого подобного не встречал раньше и сосредоточился на том образе во время своих тренировок, пока его избивали, когда люди кумичо делали все возможное, чтобы втоптать его в грязь. Если бы он мог быть похожим на Виктора, то угрозы прекратились бы, закончились бы нападения в темноте, когда его зажимали мужчины старше и сильнее его, когда шептали ему на ухо, как он прекрасно поступил бы, если бы только сдался, что будет с его сестрой, когда он проиграет. Когда даже его любовь к семье не была главной, в его сердце жил образ Виктора, и он вставал снова и снова. Так что теперь было все это странным, столкнувшись с этим человеком, и Юри не знал, как примирить эти два образа: Виктора из его воображения и его реальную сегодняшнюю версию. -Я просто делаю, что мне говорят, - отозвался он, в конце концов. – Кумичо отдает приказ, и я его исполняю. Тут нечего больше знать. Это было что-то, но глаза Виктора засветились. -Да, этот твой кумичо, Минами Рюичи. Давай поговорим о нем. – Он вдруг стал серьезным, всматриваясь в лицо Юри. – Как ты начал на него работать? Он купил тебя для себя? Чем он с тобой расплачивается? Я уверен, что смогу удвоить эту сумму. Даже утроить. Юри покачал головой, пальцы сжали колени. Он отказывался отвечать, не мог, даже если и попытался бы. Слова застряли где-то в лабиринте его горла, так что оно мгновенно пересохло и казалось больным, будто от дыма. Официант вернулся с бутылкой шампанского, которую Виктор заказал, лежавшей в ведре на льду, которое он держал в одной руке, а во второй два хрустальных фужера. Юри не обратил внимание, когда официант успел разлить вино по бокалам, просто опрокинул в себя содержимое своего, не глядя одним глотком. Стоп, ему надо найти способ перевести разговор и избежать расспросов, и тогда, возможно, об этом допросе можно будет забыть. Он налил себе еще один бокал, выпил его чуть медленнее, так что зуд в его горле почти не ощущался, и он смог посмотреть куда угодно, только не на Виктора. Второй мужчина не казался обиженным, держа в руках свой бокал и потягивая шампанское. Его глаза смотрели на Юри поверх края стекла, изучая. -Ты не хочешь говорить о нем, - он сказал это так, будто просто констатировал факт, а не спрашивал, - или, вернее, тебе это неприятно. Я удивляюсь, почему. -Здесь не о чем говорить. Он мой Босс. -Ты так говоришь. Но я не верю в это. Есть что-то еще… - Виктор двинулся с места, опустив бокал на стол. Он приложил палец к губам в жесте, который был таким знакомым, хотя то, что он означал, Юри точно не сказал бы. – Ты сказал, что не был его любовником, но ты хотел бы? -Что? – Юри всполошился, чуть не подавившись собственным языком. Бокал с шампанским дрожал в его руках, когда он откашливался, пытаясь его поставить. – Я не, я не могу… Что заставило тебя подумать о подобном? -Ты к нему очень лоялен, - ответил Виктор, пожимая плечами. – Всякий раз, как я спрашиваю о нем, ты ведешь себя вот так, будто бы я даже имя его вслух называть не должен. И обычно мне было бы все равно, с кем ты спишь или собираешься переспать, но мне надо знать, где лежат границы твоей преданности, если мы продолжим работать вместе. Позволь спросить тебя еще раз, Юри, какие у тебя к нему чувства? -Нет, - отозвался он. Потом повторил более настойчиво: -Нет. -Так почему же ты не хочешь говорить о нем? -Он… кумичо. – Его голос прозвучал чуть громче, чем он хотел, говоря это. Разум Юри все еще пытался анализировать последние минуты этого разговора. Как они вышли на эту тему? К чему все это? Как вообще он мог бы начать объяснять запутанные повороты собственной жизни, и как попал сюда? А хотел ли он говорить об этом? В голове у него была качка, немного от шампанского, но он все равно поднял бокал. Хотя пить не стоило, не на задании и не тогда, когда он не ел почти весь день, но он на это наплевал. – Я просто выполняю приказы. Рука Виктора внезапно протянулась через стол и легла на запястье Юри. -Ты мой на ближайшие шесть месяцев, не забывай, - сказал он, слегка усилив хватку на слове «мой». – Ты получаешь приказы от меня. Мне надо знать, что я могу тебе доверять, когда придет время. -Я… да. – Юри кивнул, содрогаясь; он не заметил, насколько дрожит, пока Виктор не отпустил его, и он не попытался донести бокал до рта. Шампанское чуть выплеснулось через край задолго до того, как губы коснулись стекла. Кожа его горела там, где Виктор держал его, не так сильно, как от удара, но напоминала о себе. Мужчина, прикоснувшись к нему снова, задержал руку с легкой улыбкой. -Осторожно. Эта бутылка в десять тысяч долларов стоимостью, а ты проливаешь ее на рубашку. -Что? – Зашипел Юри, уставившись на бокал в своих руках, потом на бутылку, стоявшую в серебряном ведре с невинным видом. – Десять тысяч долларов? Зачем? Виктор пожал плечами, будто сам вопрос был абсурдным, и не факт, что он просто так не стал бы покупать такое дорогое пойло. -Нам надо доказать им, что мы можем себе это позволить. -Доказать кому? Для чего? Но Виктор просто снова улыбнулся, чуть серьезнее, и не сказал ни слова, пока официант сервировал их трапезу. Юри поник, но молчал. Они действительно были из разных миров; это было очевидно, независимо от того, что они сидели друг напротив друга, каждый оставался при своем. Только после того, как они доели и оплатили счет, Виктор снова удивил его, бросив что-то ему на колени, как только они оба оказались в машине. Юри взял изящную карточку, сделанную из плотной сливочной бумаги, с тиснеными золотыми буквами с одной стороны, и с аккуратным рисунком на другой. Приглашаем Вас Во Дворец Тигровой Лилии 10 января 20хх года Строго при галстуках.[4] -Что это? – Он повертел карточку в руках, ощутив выпуклость надписи. В самом уголке был написан адрес, настолько бледными чернилами, что его сложно было рассмотреть, какое-то место в Китакюсю. -Это, - проговорил Виктор, вырвав карточку у него из рук и повернувшись, чтобы завести двигатель, - причина, почему мы оказались здесь, и почему я купил ту бутылку. Мне нужно было получить это приглашение, и это единственный способ доказать им, что вступительный взнос мне по зубам. Как я уже говорил – в этом месте особенное отношение к деньгам. -Приглашение куда? – Спросил Юри. Его гнев вспыхнул на долю секунды, но потом снова утих, так что голос его оставался ровным. Виктор был за рулем, но не смотрел на дорогу. Вместо этого он уставился на Юри в зеркало заднего вида. -Скажи, насколько хорошо ты умеешь владеть лицом, Юри? [1] Solunto – этот древний финикийский город расположился в 10 км. от Палермо на побережье Санта Флавия на склонах горы Каталфамо. В 396 г. до н.э. его захватили греки, а в 255 г. до н.э римляне. Развалины Solunto начали раскапывать в 16 ст. и работы ведутся до сих пор - они дают возможность исследовать древнефиникийские артефакты. На остатках колонн можно увидеть части картин и древние мозаики. - Прим. Переводчика. [2] В оригинале здесь идет диалог на итальянском. Автор любезно предоставил аналог на английском. Так что я не буду мучить вас итальянским)))) Просто имейте в виду, что старик говорит с Юри на своем родном языке. – Прим. Переводчика. [3] Крупнейшей проблемой Японии с точки зрения наркотиков являются амфитамины (и немного в меньшей степени метамфитамины). Их ввозят из других стран представители Якудзы – в основном, из Кореи и Китая. Якудза в Японии очень странно относятся к наркотикам, потому что какие-то группы оправдывают потребление и продажу, а какие-то категорически не приемлют. Те, кто «за» обычно имеют плохую репутацию, согласно моим наблюдениям. – Прим. Автора. [4] Дворец Тигровой Лилии – в японской культуре тигровая лилия означает богатство и процветание. – Прим. Автора.