Kintsugi - "Мы сжигали мосты (чтоб дорогу домой нам осветили они)..."

-Придется сжечь татами, - пробормотала Мари сама себе, пока шла по комнате, и взглянула на бумажные перегородки. – Сегодня же утоплю тело в океане. Все будет хорошо, Юри, вот увидишь. Старшая сестра защитит тебя, несмотря ни на что. И она говорила это уже не первый раз, хотя ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы выйти из оцепенения, когда она увидела, как подсыхает кровь на лице Юри, спекаясь под его ногтями. К ее ужасу, первое, что она на самом деле сделала, это опустошила собственный желудок прямо на измазанный кровью пол; второе, что она сделала, это схватила своего младшего братика и утащила в ближайшую ванную, закрывшись занавеской, будто та могла защитить их от всего остального мира. Они оставались там до тех пор, пока их одежда не отмокла, и алый поток не превратился в бледно-розовый, убегая в слив, а их кожа наоборот - настолько была горячей колотившая их струями вода. Она дрожала сильнее, чем он. Юри просто смотрел в стену перед собой, мягкая глубина его глаз затуманилась, будто взгляд был внутрь, а не наружу. Вот что пугало ее больше всего, даже больше, чем вся эта кровь. То, как он замкнулся во время и после всего, будто кто-то потушил его искру. Во всяком случае, Мари предпочла бы бороться с чем-то более очевидным, например, если бы он начал плакать, кричать, пинать все вокруг, вопрошая о несправедливости, а не с этой ужасающей пустотой, в которой пребывал Юри. Невозможно, чтобы его было так легко взять и увести с места преступления, склонить его лицо навстречу брызгам воды и отмыть покрытые кровью щеки. Он даже не суетился, как обычно, когда она вытирала его и заворачивала в сухую юкату в онсэне, а он кричал, что он уже не ребенок. -Сестричка Мари, - всегда скулил он, пытаясь ущипнуть ее, когда она повязывала оби[1] вокруг него. Тогда она смеялась и заключала его в объятия, и вся ее тщательная работа шла насмарку, и ее пальцы находили его пухленький животик, щекоча, пока он, наконец, не падал. Теперь этого не было. Юри никогда еще не был таким тихим и смирным, всегда был гиперактивным ребенком, его ноги всегда куда-то стремились и руки нервно бесцельно подергивались. Именно поэтому он настолько преуспел в балете и фигурном катании, вся его энергия выливалась в создание чего-то красивого из природных импульсов его собственного тела. Минако говорила, что однажды он поднимется очень высоко, что у него есть все задатки стать лучшим в Японии – может быть, даже в мире, если Юри будет работать над этим достаточно усердно. Их родители не понимали, и Мари тоже, если сказать по правде. Но, когда они увидели его сияющую, во все зубы, улыбку, все трое пообещали (себе и друг другу) сделать все, чтобы сохранить ее такой навсегда. Она в этом не преуспела, довольно эффективно. От маленького мальчика, которого она так любила, ничего не осталось. Эта улыбка была безвозвратно утеряна, и виновата была она, что он теперь пропал, оказался похоронен где-то, куда она никак не могла добраться, сколько бы ни звала его по имени. -Юри, Юри, пожалуйста. Скажи что-нибудь, - воскликнула она, потрясая его взад и вперед под душем, но все, что он делал, просто смотрел сквозь нее. Чего же она хотела вместо этого. Мари пообещала, что позаботится о нем, и это, по крайней мере, она все еще могла сделать. Она засунула Юри в кровать и сказала ему, чтобы он немного поспал, пока сама отправилась в залу, чтобы убрать беспорядок. В Онсэне было межсезонье, и это был единственный раз, когда она была этому рада, потому что это означало, что вокруг никого не было, погода была слишком жаркой для гостей, а их родители уехали на выходные по делам. Это значило, что никто не слышал шума борьбы и никто не видел, как она убиралась там, уничтожая все следы катастрофы. Будто никогда ничего не было. Внутри комнаты воняло. Тяжелый металлический смрад просачивался сквозь бумажные перегородки еще до того, как Мари их открыла. Внутри запах был явно сильнее, похожий на запах сырого мяса, красного и кровавого, будто животное только что было забито. Она снова схватилась за рот, сглатывая подступившую к горлу желчь, поглядев впервые в серьез на бесформенную массу, что лежала в углу комнаты. Невообразимое нагромождение, клубок долговязых конечностей в свете вечернего солнца, темная лужа крови, медленно расползающаяся под ним. Минами Кеничи был здоровенным и по-настоящему мертвым. Подумав об этом, она вздрогнула всем телом, опасаясь круговерти в желудке. Мари захлопнула дверь так сильно, что деревянные рамы громыхнули эхом по коридору, нарушая тишину, которая осела вокруг этой комнаты. В мгновение она оказалась на коленях, содрогаясь, пошатываясь от внезапно охватившей ее волны головокружения. Серьезность ситуации расцветала перед ней в омерзительном запахе, в брызгах крови на стенах и на полу, в жуткой звенящей тишине, что повисла внутри комнаты, несмотря на то, что здесь находились двое людей – все это заставляло ее признать реальность происходящего, что она позволила всему этому случиться. Вопль вырвался из нее, словно ревел раненный зверь, сжимая ей грудь и перехватывая горло. Она пыталась приглушить его пальцами, прижимая их к губам, но он все равно просочился жалкими всхлипами и шепотом. Сложно было справиться со слезами, что жгли ей глаза и застилали зрение, пока ужасная сцена перед ней не стала едва различимой. Мари запрокинула голову назад, чтобы не дать слезам пролиться, но это не помогло; сначала они побежали медленно по щекам, потом покатились из нее с такой силой, будто прорвало плотину, потоками и волнами сожаления. Она должна была что-то сделать, чтобы остановить это, если бы только она не была такой дурой и такой трусихой. Как она могла замереть, пока Юри марал свои руки в крови? В тот момент он был таким сильным, а она растерялась. И теперь, она даже не могла перестать плакать, чтобы закончить работу. Маленькая ручка легла ей на спину, и ее собственное имя раскатилось громом. -Мари… Она начала удивленно оборачиваться. Юри стоял там, в ореоле тусклого света, струящегося из коридора, одетый в юкату в крупную клетку. Она даже не слышала, как он вошел. -Юри, - проговорила она, и его имя зазвенело, - тебе не стоит быть здесь. Разве я не говорила тебе идти спать? – Она прижала ладонь к глазам, останавливая новую волну слез. Юри опустился на колени рядом с ней и приобнял ее за плечи. Его еще влажные волосы оставляли пятна на ткани ее рубашки, его лицо уткнулось в изгиб ее шеи; так он поступал в поисках комфорта, и знакомое давление от его лба в изгибе ее шеи над воротником вызвало новую волну рыданий. – Юри, Юри, мне так жаль. Прости меня. -Все в порядке, - прошептал он. В его голосе не было уверенности – первый намек на эмоции за весь вечер, и Мари крепко уцепилась за него. Одна ее часть хотела стереть эту печаль, вторая же мечтала увидеть ее еще больше, чтобы вернуть прежнего Юри. – Я защищу тебя. -Это мне стоит говорить такие вещи. – Она вдохнула аромат его волос, вечно переплетенный с ароматом серы и соли Онсэна, так же, как ее собственная кожа и их родителей, и их бабушек и дедушек. Это был особенный запах Кацуки, неизгладимый след их семьи, впитавшийся глубоко в их кожу с самого их рождения; он резко перебивал вонь бойни и горя, и она вдыхала его снова и снова, потому что он возвращал ее к тому, что было действительно важно. Юри, ее младший братик, и всегда будет им, независимо от того, что произошло между ними, и насколько глубоко он ушел в себя. – Я обо всем позабочусь, хорошо, Ю-кун? Возвращайся в комнату. Я скоро приду. Юри покачал головой, и Мари почувствовала, как он потерся веками о ее кожу. -Я могу помочь, - сказал он, чуть ущипнув ее, потом сильнее, - я помогу. Это моя вина. -О нет. Нет, малыш, - сказала она, ее объятия вокруг него стали плотнее, и было удивительно, что он их выдержал. – Никогда не думай так, Юри. Пожалуйста, ни сейчас, ни когда-либо еще, не думай так. Виновата только я… -Он хотел сделать тебе больно, - перебил Юри, та же пустота снова была в его голосе. Мари почувствовала, что он собирается замкнуться, вернуться в себя, но она не позволила ему, схватив его еще крепче. Он спрятал лицо в складках ее одежды, глубоко вздохнув. – Я должен был остановить его, Мари-ни. Должен был. Пожалуйста, не ненавидь меня, пожалуйста, пожалуйста… -Я знаю, знаю. Он больше никому не причинит вреда, - прошептала она, ее любовь к нему расцветала, как цветок, у нее в груди. Она поцеловала его в макушку. – Ты был таким храбрым, Ю-кун. Я так люблю тебя, очень люблю, так сильно люблю. – Первый всхлип был тихим, но следующий набрал амплитуду, прогремев где-то глубоко внутри груди, и, наконец, перешел в громкий вопль, поразивший ее в самое сердце. Мари держала его, пока он плакал, сотрясаясь и наполняясь страхом, маленькое тело Юри, уже такое сильное, дрожало в ее руках. – Это нормально, Юри. Отпусти. Я буду рядом. Позже в ту ночь они оголили стены, поменяли бумагу на каждой перегородке, сняли татами с пола и сожгли его на заднем дворе. Столб зловещего черного дыма поднимался в небо, и они наблюдали, как над их домом нависло черное облако. Тело они завернули в выцветший синий брезент, затолкав несколько булыжников внутрь рулона, который они потом засунули в багажник старого родительского пикапа, предназначенного «только на самый крайний случай». В полной темноте они спустились на самый тихий участок пляжа, который только смогли найти; прожив настолько долго в этом месте, они точно знали, где вода во время прилива поднимается максимально высоко, чтобы забрать тело с собой, унося его далеко в открытый океан. Оно погрузилось в воду и, пока течение бурлило вокруг него, дважды врезалось в скалы, прежде чем окончательно исчезло в волнах. Они не обсуждали этого, ни тогда, ни когда либо, когда их родители вернулись домой на следующий день. Мертвецкая летняя жара тянулась неделями без единой весточки, хоть оба они и ждали, что в любую минуту в новостях появится сюжет о найденном мертвом теле, возможно, пропавшего без вести мужчины, всякий раз, как включали телевизор или брались читать газеты. Они просто… делали вид, что занимаются своими делами, будто ничего не случилось. Если Юри и стал тише, а Мари немного нервозной, то это осталось незамеченным в череде повседневных забот. Достаточно ли хорошо они поработали в этом сезоне? Сколько у них было заказов, а можно ли было выполнить больше? Мари погрузилась в работу с головой: с остервенением очищала все кругом, расставляла книги, экономила, экономила на всем, без чего мог обойтись онсэн. Она возила Юри в школу, водила его на занятия, обнимала и наблюдала, как он уходит, пока он не исчезал из поля ее зрения. В чем бы он ни нуждался, Мари тут же старалась предоставить. Если балет сделает его счастливым, она заплатит за танц-класс из собственных сбережений. Если он хочет кататься на коньках, она купит ему коньки, костюм, отвезет на соревнования. Еда? Одежда? Возможно, собака? Что угодно, лишь бы его улыбка снова достигла глаз, сменив это отстраненное выражение, которое он теперь носил, будто бы вел двойную жизнь. Оба были в отчаянии, она знала это, но что еще она могла бы сделать? Все, что она могла предложить, это подставить плечо, прикрыть спину, и сделать все, чтобы однажды они оказались там, где Юри больше не будут мучать кошмары. Эта небольшая передышка не продлилась долго. Стоял поздний вечер конца лета, через почти два месяца после катастрофы. Дела в гостинице шли в гору, заказов стало больше, даже чем год назад, и поток клиентов в ресторане вырос по сравнению с тем, что было недели назад. Мари была на кухне, когда они вошли, резала овощи вместе с матерью, чтобы подготовиться к ажиотажу нового дня, Юри спал у себя в комнате, отец подметал банкетный зал. Они услышали, как хлопнула дверь, и Тошия пробрала дрожь прежде, чем он полностью собрался с духом и выдал свое обычное приветствие. -Здравствуйте! Добро пожаловать, господа. Боюсь, ресторан закрыт на ночь, но если вам нужна комната… Неожиданно раздался грохот. Звук расщепленного дерева и осколков посуды, а потом сердитые крики. Тошия издал болезненный, страшный крик, который отразился от стен в соседней комнате. Сердце Мари забилось внутри ее груди, и ее рука дрогнула на ноже. Хироко положила свой нож на разделочную доску и повернулась к Мари, выражение на ее лице было нейтральным, когда она проговорила: -Бери Юри и прячься. Убедись, что вы двое в безопасности. -Мама… - Голос Мари сошел на скулеж. Она знала, она точно знала, в чем дело, кто эти люди, просто нутром чувствовала. – Нет… -Нет времени спорить, - оборвала ее Хироко, подталкивая в сторону прихожей. Выражение на ее лице было самым жестким, что Мари когда-либо видела, не оставляя места для протестов и всего прочего. – Давай же, Мари. Ты нужна Юри. И доверие их матери было единственным, что смогло сдвинуть Мари с места. Она кивнула, все еще держа нож в своей нетвердой руке, помчавшись в задние комнаты гостиницы, где они жили. Прошло всего несколько секунд прежде, чем она нырнула в темноту комнаты Юри. Он потирал глаза, сонный, сидя, и его вопрос был перемешан с зевком: -Что происходит? Я слышал шум… -Тише, - прошептала она, подползая ближе к кровати. Хоть и в темноте, но она видела его глаза в тот момент, когда Юри нащупал нож у нее в руках, все его тело будто стало каменным. Потребовалось мгновение, чтобы уговорить его вылезти из-под одеяла, и она смогла обнять его за тонкие плечи, которые тряслись под тканью пижамы. Крик разорвал воздух. Комната Юри была ближе всех к банкетному залу, слишком близко, чтобы было удобно, на самом деле, но она все еще не могла точно сказать, кто это был. Их мама? Или папа? Все, что она знала, это то, что их найдут, если они и дальше тут останутся. -Пойдем, Юри. Мы должны быть тихими, хорошо? Он кивнул ей в живот, она быстро потащила его в зал. Пока что пусто, но на долго ли. Она слышала, как они обыскивают ресторан, разбивая посуду и ломая мебель, срывая рамы с картин и украшения со стен. Голос, который она теперь узнала, был голосом их матери, переходившим в крик. Юри прильнул к ней, его руки заскребли по ее платью так сильно, что его ноготки начали впиваться ей в кожу через ткань. -Мари-ни… Их мать рыдала, совершенно бессловесно, но явно умоляя. Мари опустилась на колени, чтобы их глаза были на одном уровне, взяв в ладони личико Юри. Его обескровленные щеки заострились в ее руках, нижняя губа дрожала. -Юри, - тихо проговорила она и заторопилась, - тебе придется снова стать храбрым ради меня, хорошо? Я спрячу тебя в шкафу, и что бы ты ни услышал, ты должен пообещать мне, что не выйдешь. Он кивнул, боясь уступить знакомой пустоте, будто лишенный полностью чувств. Этот взгляд ранил ее, заставив задохнуться. -Пожалуйста, Юри. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, иначе я не смогу помочь маме и папе. Раздался еще один крик, страшнее предыдущего. У Мари не было времени, чтобы все обдумать; она затолкала Юри в ближайшую кладовку, поцеловав в лоб на прощанье и шикнув на него. Последнее, что она увидела перед тем, как развернулась, это его широко распахнутые глаза, смотревшие в открытую дверь. Рукоять ножа скользила в ладони, но она не смела ослабить хватку, чтобы не потерять решимость. Каждый шаг, что она делала, приближал ее к банкетному залу, к рыданиям и бойне внутри. Их мать успокоилась, она задыхалась рыданиями из-за перегородки; она не слышала ни звука от своего отца, который неистово кричал в самом начале. Кто-то незнакомый говорил прохладным тоном. Все это казалось таким неправильным, и от этого вдоль позвоночника Мари пробежала неприятная дрожь. -Я знаю, что ты лжешь, - сказал незнакомец, мужчина, - и нет ничего, что я не любил бы сильнее, чем ложь. Где твоя дочь? Я знаю, что она здесь. -Ее нет, - пролепетала Хироко, - Мари уехала в командировку. Пожалуйста, отпустите его. Вы причиняете ему боль. – Она никогда не слышала, чтобы ее мать была такой хрупкой, будто рассыпающейся на части, и вся ее теплота сменилась ужасом. – Мы отдадим вам все, что вы только захотите, только оставьте нашу семью в покое. -Я хочу знать, где мой сын. Он прятался в этом захолустном городишке, как мне донесли, с твоей дочерью. Но довольно. Пришло ему время вернуться домой и принять на себя ответственность, как положено мужчине. Я больше не позволю ему сбежать.- Мари почувствовала, как мир накренился от оси, ее живот свело судорогой. Было что-то совершенно неправильное в этой ситуации, даже опасное, чего она изначально не понимала. Весь этот кошмар из-за сына этого мужчины… Кто, черт возьми, такой был этот Минами Кеничи? – Может быть, вам нужно что-то более убедительное. Наступила пауза, пока слышно было только движение в комнате, а потом Хироко истерично заорала. -Нет-нет! Прекратите, пожалуйста, отпустите его! Он ничего не сделал… -Выходи, маленькая шлюха, - прокричал мужчина, игнорируя рыдания. Мари услышала зловещий щелчок, говоривший о пистолете. Ее кровь похолодела, заставив ее замереть на месте, нож дрогнул в ее руке. Могла ли она сделать такое, если бы ей пришлось? Убить этого человека, кем бы он ни был? Она не знала и даже признавалась сама себе, что тот факт, что Юри подобное сделал ради нее, причинял ей боль. Слабачка, она такая слабачка. – У тебя пять секунд, прежде чем я вышибу мозги твоему папаше. Один. Два… Ее ладони вспотели, когда она покрепче перехватила кухонный нож. -Три. Четыре… -Остановитесь! – Она распахнула дверь в комнату, ноги наконец-то начали ей подчиняться, и все повернулись к этой двери в разной степени удивления. Хироко ударилась в более громкие рыдания при виде нее, а ее отец… он лежал на полу, белее простыни. На мгновение сердце Мари остановилось, припомнив еще одно безжизненное тело под крышей этого дома, в темной луже крови и чего-то липкого под ним. Ей понадобилось мгновение, чтобы понять, что он еще не умер. Их отец был жив, сильно ранен, скальпирован почти через всю голову. -Я здесь, - тихо проговорила она, - здесь. Пришелец оказался мужчиной в возрасте, их боссом, судя по тому, как он отдавал команды остальным. Его темные волосы были пересыпаны сединой, коротко острижены и уложены очень гладко, чуть более длинные на макушке. Он хмурился на нее, глаза сузились, и была какая-то неподвижность в его бровях и складках вокруг рта. В своем традиционном наряде, с невероятно серьезным лицом, окруженный декорациями отеля, этот мужчина смотрелся, как гость из далекого прошлого, будто бы он только что вышел из замка Хасетцу в самом рассвете сил. За исключением пистолета, конечно, который он приставил к голове ее отца. -Где мой сын? – Незнакомец не беспокоился вступлениями. Ему это было и не нужно, потому что Мари точно знала, о ком он говорит. Она нервно сглотнула пересохшим горлом. -Его здесь нет, - сказала она, голос ее был тверже, чем она ожидала, что он будет. – Его давно тут не было. Я не знаю, где он сейчас. -Не ври мне, девчонка. Я следил за ним с тех самых пор, как он сбежал, и я знаю, что это место последнее, где его видели. Скажи мне, где он. Сейчас же. – Он снова щелкнул пистолетом. Теперь звук был настолько громким, потому что она была в той же комнате, так что лучше ощущалось наличие оружия, которое продолжало маячить перед ее взглядом. Она повторяла снова и снова, но ее не слушали. Болезненное чувство жжения распространилось у нее в животе. -Я теряю терпение, девочка. Спрошу еще раз, прежде чем начну расстреливать твою семью, одного за другим. Где мой сын? Незнакомец вышел вперед и направил дуло своего пистолета в лицо ее отца, прижав к скуле. Болезненный стон сорвался с губ Тошии; его веки затрепетали, когда он оказался на грани между забытьем и сознанием. Собственное сердце Мари билось так быстро, что физически причиняло боль, будто оно пыталось выскочить из груди от одной только силы ударов. Она открыла было рот, чтобы сказать что-то, но тут… -Я убил его, - раздался детский голос из открытого дверного проема, - это был я. Мари обернулась, дернулась от неожиданности. -Юри! – Выдохнула она, когда увидела своего брата, стоявшего там. Все в комнате замерли. Было настолько тихо, что сам воздух гудел, отражая слова Юри. Хироко вскочила со своего места, где сидела в самом углу комнаты, называя Юри по имени, но была отброшена обратно на пол одним из мужчин. Глаза незнакомца были суровыми, его рот медленно изогнулся в ужасающую гримасу. И все, что могла сделать Мари, это наблюдать за тем, как он идет через комнату, не в силах что-либо сделать. Ты должен снова быть храбрым ради меня, говорила она ему, но не хотела подобного. -Что значит, ты убил его? Юри смутился перед тем, как подойти и вскинуть подбородок, как он делал, собираясь высказаться. Он выглядел намного старше, чем всего на свои десять лет в тот момент, и Мари точно знала, что он собирается сделать, и только могла с ужасом наблюдать, как он разворачивается перед самым ее взором. Как в каком-то ужастике…. -Я убил его, - повторил Юри. – Если ты собираешься сделать кому-то больно, это должен быть… это должен быть я. Нож выпал из ее рук. Мари почувствовала, что все ее тело сгруппировалось, собираясь в следующий момент броситься перед своим младшим братиком и выступить в его защиту. В комнате повторялся странный протестующий звук, и ей потребовалась секунда, чтобы осознать, что он исходит из ее собственных уст. Кто-то схватил ее за волосы, потянув назад, пока она не распласталась на полу рядом со своей матерью, впавшей в ступор. Мари рычала, сотрясаясь в хватке, царапая мясистую руку, что удерживала ее на месте. Нет, нет, нет, нет, нет. Этого просто не может быть. Незнакомец прошел мимо израненного тела Тошии, пока не остановился перед Юри и не схватил его за подбородок. -Ты? – Его тон был нарочито нейтральным, от чего Мари еще сильнее заволновалась. Она повернулась к бандитам, но освободиться не смогла. Юри пялился на незнакомца, дерзко, смело, точно, как она просила, и она кляла себя за то, что не приказала ему бежать без оглядки вместо всего этого. – Как тебе это удалось? Юри ничего не ответил, не было необходимости, потому что незнакомец повернулся снова к своим охранникам и сделал жест свободной рукой. -Взять его. -Нет! – Заорала Мари, а потом Хироко повторила ее крик. – Вы не можете забрать его! Пожалуйста, я прошу вас, это не его вина. Он просто ребенок. Возьмите меня! Возьмите меня, пожалуйста… Охранник отбросил ее на пол, где она ударилась об острый угол стола. Ее мать плакала и качала голову Мари на коленях, протирая свежую рану передником. -Вы должны радоваться, что мне сейчас не нужна дочь, - мягко заметил незнакомец. Юри издал испуганный визг, когда охранник перебросил его через плечо, его жилистое тело легко болталось в его руках. Они надели ему на голову мешок, болезненно связав руки за спиной, прежде, чем вынести через дверь. Для Хироко незнакомец добавил: -Твой сын принадлежит теперь мне. Иди в полицию, и я отправлю тебе его голову в коробке. Зрение Мари было расфокусированным, нечетким по краям. Все звуки в комнате стали на секунду смазанными, отдаленными. -Надолго? – Пробормотала она, хотя и не была уверена, что сказала все правильно, ее язык был будто свинцом налит внутри ее рта. Тем не менее, незнакомец, казалось, понял, что она имела в виду. -Пока долг не будет выплачен. Юри проснулся от звука шагов в комнате. Они были мягкими, на мысочках, плавно ступающими по деревянному полу, с легким звуком движущегося тела. Он был в тепле, даже жарко было, на самом деле, вокруг него было обернуто что-то уютно-мягкое, успокаивающее ноющее тело. Одеяло, услужливо подсказал его усталый разум, и он почти с наслаждением завернулся в него с длинным вздохом, предвкушая отдых, прежде чем воспоминания о прошлой ночи вернулись к нему вспышками и фрагментами. Он старался не замерзнуть, старался успокоиться, дыша ровнее, как только мог, подавить дрожь, что пробегала у него по хребту. Он вспомнил дождь, и склад, и перестрелку. Пак Мин с ее бледным лицом, лишенным краски, казалась странным силуэтом в красно-синих огнях приближавшихся полицейских автомобилей. Давление стальных наручников на запястьях, хотя он и знал, что их там больше нет, потому что их сняли в гараже… Боже. Краска разливалась по его шее и груди, когда те мгновения в машине возвращались к нему, как во сне: ощущение кожи, дыхания, давления на его тело, заманивали его в ловушку кожаного сидения. И его собственный голос, каким он никогда раньше его не слышал, умолявший о большем; это было похоже, будто он был кем-то другим, когда Виктор прикасался к нему, и чем больше он вспоминал, тем более смущенно себя чувствовал из-за того, что сделал. Будешь ли ты так же кланяться этому грязному русскому, задал тогда ему вопрос кумичо. Ну, Юри уже сделал нечто намного хуже. Все эти годы он держал дистанцию, стараясь не стать той игрушкой, как многие предполагали, коей он был, не падать в бездну собственного отчаяния, ощущать себя живым, нормальным. Качество этих теплых иллюзий становилось все выше, чем дольше он бодрствовал, превращаясь в нечто материальное и полноценное. Хоть он и слишком устал, чтобы на него это подействовало, а тем более появилось желание отвечать, его тело все равно закипало знакомым ощущением возбуждения где-то в глубине живота. Он вспомнил ощущение от того, как все его нервы распадаются под натиском этих опытных рук, как хорошо и невыносимо горячо он себя тогда ощущал, - все это в противовес тому отвращению, тяжести и болезненности в груди, которые он чувствовал сейчас. -Могу я утверждать, что ты проснулся, - проговорила Мила, ее яркий голос прервал вихрь его мыслей. С некоторым усилием Юри открыл глаза и обнаружил, что они тут же подверглись атаке яркого дневного света, падавшего сквозь косые окна. Он был в номере, в собственной кровати, хотя и не помнил, как тут оказался, в первую очередь, и это отразилось новым приступом боли у него внутри, потому что он понял, что за все это ему придется поблагодарить Виктора. Мила виделась пятном алых волос, сидя где-то справа, ее черты расплывались, пока он не сморгнул влагу с глаз. -Как ты себя чувствуешь? -Дерьмово, - отозвался он без обиняков, поморщившись, потому что говорить было больно. Мила сочувственного кивнула и протянула ему стакан воды с прикроватной тумбочки, как только он смог сесть. Он взял прохладное стекло, хоть оно и стало тут же теплым, и отпил жидкости. -Как до-олго, - прохрипел он, заикаясь на полуслове, - как долго я был в отключке? Теперь, когда он был полностью в сознании, казалось, что его тело было настроено компенсировать ему все то время, что он провел в блаженном неведении, не зная, насколько побит. Все мышцы на руках, ногах, на спине болели; он ощущал легкие синяки на боку, где нож врезался ему в жилет, и по касательной, когда голова вошла в бетон. Внезапный спазм в груди заставил его задохнуться и упасть в изнеможении обратно в кровать, пропитывая потом простыни на груди. -Два дня, - ответила она. – У тебя был небольшой жар прошлой ночью, но он спал к утру. Ты был без сознания с тех пор, как Виктор привез тебя сюда, так что мы немного волновались. Юри моргнул, мечтая быть хоть немного удивленным. Казалось, что его тело было более честным, чем он на это надеялся. Ему нужно было отдохнуть, и, возможно, больше, чтобы восстановиться после этих последних нескольких недель постоянного движения, от того, что без остановки и каски его кидало в опасные ситуации, от того, чем стала его жизнь после Сочи. В конце концов, до того, как все рухнуло, его тело смогло вынести столько всего, что привыкло к боли; он чувствовал себя на грани той выносливости, и было ясно, что он перешел ее той ночью. Он мог быть только благодарен, что случилось это тогда, когда он был в относительной безопасности, что его работодатель был человеком, заинтересованным, чтобы Юри оставался живым и невредимым, потому что он был ему полезен, оставляя корыстный интерес в виде работы. Новая дрожь пробежала по его телу от воспоминания о последнем разе, когда он пришел в себя, уже связанный на заднем сидении незнакомого автомобиля. Он коснулся лица, чтобы убедиться, что мешка на его голове по-прежнему уже нет, ощутив только собственную кожу под пальцами. Это движение не ускользнуло от Милы, хотя она ничего не сказала, к ее чести, пока он пытался осознать, где реальность. Не первый раз Юри задавался вопросом, насколько она была близка с Виктором. Он рассказал ей о своих планах? О том, что случилось потом? Сколько она на самом деле знала о том, что скрывалось за его голубыми глазами? Трудно было прочитать ее; в отличие от Георгия, у которого все эмоции были написаны на лице, Мила была отлично обучена никак не демонстрировать собственные чувства. Она была в этой маске даже тогда, когда обратилась к нему. Юри дернулся, когда ее рука потянулась к нему, рефлекторно, неосознанно, на уровне мышечной памяти с молодых лет, когда подобный жест мог означать только сильный удар по лицу, и ощутил крошечный укол вины, когда ее улыбка резко погасла. -Мне надо проверить температуру, - сказала она. -Я в порядке. – Хоть Юри и не был уверен, что это действительно так. Тем не менее, мысль о том, что его коснутся в тот самый момент, казалась ему невероятно отталкивающей. Он почувствовал небольшую отдачу от падения, легкий приступ отложенной тошноты, не до конца прошедшей. В последний раз, когда кто-то возился с ним, был годы назад, когда он все еще жил в Онсэне и был достаточно маленьким, чтобы спать рядом с матерью; она привыкла протирать его прохладной тканью во время лихорадки, когда он болел, прижиматься к его лбу поцелуем, пока кормила его с ложки рисовой кашей. Юри почувствовал, как его глаза вновь заволокло пеленой воспоминаний, и вдруг стало сложно различать реальность. Когда он их снова открыл, Мила смотрела на него с небольшим беспокойством, и он кашлянул, чтобы переменить тему, спросив: -Все прошло по плану? Мила кивнула, выглядев умиротворенной, и откинулась на спинку кресла. Беседа вернулась к более актуальным для обоих темам, что позволило Юри постепенно вернуться в настоящее, его голова начала болеть там, где наливался синяк. -Пак под стражей. Они передали это в новости только этим утром, так что СМИ пришлось сутки носиться за Такедой, выпрашивая интервью, а он упивается их вниманием. Я слышала, Интерпол уже хочет вмешаться, так что это только вопрос времени, как быстро все приобретет международные масштабы. – Ее улыбка вернулась, на этот раз шире, даже показав белые зубы. Она похлопала по покрывалу, недалеко от его колена, осторожно, чтобы не коснуться его. –Ты молодец, Юри. Правда. Виктор доволен тобой. Он не мог решить, радоваться ли ему или нет. Во всяком случае, это его злило, и та искра ярости, что показалась в машине, вернулась к нему в полную силу, яркая, но явно недостаточная, чтобы вывести его из тьмы. Он сжал кулаки, ногти впились в ладони, и он выплюнул: -Где он сейчас? Вопрос получился яростнее, чем планировалось, судя по испуганному лицу Милы. -Он тебе не сказал, да? – Переспросила она, и трудно было понять, что она имеет в виду, ее глаза перебирали его ранения, будто заново оценивая их. -Что он сменил план в последний момент? – Огрызнулся он. Или что устроил так, чтобы меня загнали, как долбаного зверя? – Нет. -Блин, Виктор… - Мила выругалась себе под нос, скорее в пространство. – Я говорила ему, но он никогда не слушает… - Посмотрев на Юри своими голубыми глазами, Мила вздохнула, немного наклонившись, принимая самый виноватый вид. – Прости, - сказала она, - я не знаю, почему он не сказал, но это не его вина. У Такеды возникли сложности с тем, чтобы оправдать использование такого количества ресурсов. Виктор не знал, пока не настало время встречи. Не вышло бы по-хорошему, но… Если нет выбора, я доверяю инстинктам. У Виктора всегда есть причины, даже если он не всегда говорит нам о них. Юри отвернулся, пытаясь уложить все это в своей голове, но гнев не отпускал его. Он выстраивался внутри него, растекаясь, как вода, будто ища слабое место, чтобы прорвать плотину стремительным импульсом насилия. Но это не было виной Милы. Она не заслуживала того, чтобы он на нее срывался, не сейчас, когда она заботилась о нем, пока он был так беззащитен, не бросила его. За это, по крайней мере, он был благодарен. -Ты давно его знаешь? Краем глаза он увидел, как она кивнула, и еще одна слабая улыбка затаилась в уголках ее губ. -С тех пор, как была еще девчонкой, - отозвалась она. – Мы познакомились, когда мне было… одиннадцать? Двенадцать лет? Что-то около семи лет назад, как мы познакомились. Горло вдруг вновь свело, Юри потянулся за водой, держа стакан как можно крепче, чтобы скрыть дрожание пальцев. -Совсем юная, - пробормотал он, и подумал, как я. За исключением того, что Мила казалась бесконечно довольной своим местом в этом мире, не было никаких оснований для ее преданности Виктору или его Семье, которую он наблюдал. Конечно, не все были похожи на него, работая шавкой босса, потому что имел наглость отнять жизнь у его сына. Мила выбрала свой путь, охотно жила и дышала кровью, и этим ее мир отличался от его. Мила пожала плечами. -Выбор был не велик, либо так, либо улица, - откровенно призналась она, - а русские зимы не в пример суровы, особенно к маленьким бездомным девочкам, которым некуда идти. Я бы долго не продержалась, если бы Виктор не взял меня и не поручился за меня перед Отцом[2]. Я должна им обоим за все, и за сейчас. Долг, это он, по крайней мере, понимал. Юри кивнул, не зная, что сказать в ответ на ее откровенность. Все это могло быть ложью, но чем это могло быть ей полезно? Насколько она знала, Юри был просто еще одним из хладнокровных убийц, живущих от контракта до контракта, его верность одному человеку измерялась глубиной его кармана. Она больше теряла, вот так открываясь ему, каким бы несущественным это ни было, чем то, что она надеялась узнать взамен о его жизни и о его боссе. Вместо того, чтобы все это рассказывать, он ответил: -Ты доверила ему свою жизнь. -Да, - согласилась она, - и тебе тоже. Я знаю, что ты с нами ненадолго, но поверь мне, когда я говорю, что Виктор заботится о тебе. Он не бросает людей за бортом. -Я не его человек. Мила улыбнулась, будто бы он сказал что-то смешное. Поднявшись с места, она подхватила с пола сверток, который он приметил там во время всего их разговора. -Я же говорю, это не так, - сказала она, - раньше он был заинтересован в тебе, но теперь все иначе. Что бы ты там такого ни сделал, ты доказал свою преданность Виктору, и потому ты все еще здесь. – Она с легкостью бросила ему сверток на колени и направилась к двери, откуда посмотрела на него внимательно, выходя из комнаты. -Тебе надо больше отдыхать. Виктор зайдет к тебе вечером. Оставшись один, Юри еще раз посмотрел на безобидный на вид сверток, который она ему передала. Он был тяжелым, не слишком ровной формы, обернутый в коричневую бумагу. Он почти боялся открывать его, не зная, что может оказаться внутри, дрожащими пальцами он взломал печать, скреплявшую бумагу. Юри наклонил сверток над покрывалом, и два пистолета выпали из его глубин. Они были хорошо ему знакомы, те самые пушки, которые он побросал в схватке с охраной Пак Мин. Он не смел надеяться, что когда-нибудь увидит их снова, просто предполагая, что они затеряются в бюрократической волоките Национального Управления Полиции и уйдут собирать пыль в каком-нибудь сейфе для улик. Но вот они, успокаивающий вес и знакомые бороздки, старые друзья в его руках. Какие-то незнакомые эмоции скрутили ему грудь. Сама эта сила почти бросила его вперед вдвое быстрее, будто нарастающая волна, угрожавшая поглотить его. Юри резко вздохнул и схватил пистолет, что лежал ближе, закатив глаза. Не прошло и мгновения прежде, чем сон снова поглотил его, он слишком устал, чтобы даже думать, чтобы понять, что все это значит на самом деле. Тихий стук в дверь, вот от чего проснулся Юри в следующий раз. Звук эхом разлетался по комнате, в которой было намного темнее, чем в прошлый раз, когда он открывал глаза. В небольшом приступе паники он полез под подушку и мгновенно успокоился, коснувшись холодного металла его пистолетов, спрятанных под головой. Они не были заряжены, но их присутствие творило чудеса, охлаждая его воспаленный разум; если бы он представлял реальную опасность, они не позволили бы ему вообще иметь при себе оружие. Дверь со скрипом приоткрылась, когда Юри привстал с кровати. Мягкий свет проливался сквозь возникшую щель, окутывая силуэт Виктора в дверном проеме, темный, но несомненный. Он не стал включать свет, просто шагнул к Юри с невероятной легкостью и присел на край кровати. Еще ближе, Юри теперь мог разглядеть черты его прекрасного лица, тени, запутавшиеся в серебре волос и подчеркивающие скулы, и он почувствовал невероятную тоску, настолько сильную, что чуть не задохнулся. -Ты встаешь, - проговорил Виктор, тон его был ровный, но голос звучал громче, чем был на самом деле, в темноте комнаты. Юри кивнул, хотя и промолчал, пока рука Виктора скользнула по его затылку; он заставил себя не шевелиться, зная, что если двинется, то тут же окажется на другом конце комнаты. Он не хотел показывать, насколько смущен он был от этого прикосновения, от их близости. Как будто с той ночью границы между ними размылись еще сильнее. Виктор никак не посягал на личное пространство Юри, но теперь, казалось, оно приобрело иные рамки, став чем-то другим, более серьезным, гораздо напряженнее. Было ли ожидание в этом прикосновении? Он потребует Юри в свою постель теперь, когда они пересекли эту тщательно проведенную черту? Кроме того, тогда Виктор дал ему выбор. Ты можешь сказать «нет», сказал тогда этот человек, скажи мне, что хочешь меня. И Юри даже умолял об этом, уступая той напряженности, что возникла между ними за последние несколько недель. Мир сузился до границ той машины, и будто бы они стали последними двумя людьми на земле, и все, о чем тогда мог думать Юри, это желание, которое он отчаянно испытывал впервые в жизни. Но без угрозы смерти, нависшей над ними, с ясным разумом, может ли он повторить это? (Да, да, да, да.) Нет, точно нет. Юри решительно отпрянул и постарался восстановить небольшую дистанцию между их телами. Со своей стороны Виктор позволил ему это, его рука упала рядом с ним, хотя его пронзительный, как никогда, взгляд не оставлял лица Юри. Место, где он коснулся его, болело, и Юри пытался убедить себя, что это просто ноют синяки, которые безусловно должны были быть и там, прятавшиеся под густотой волос. -Снаружи нас ждет ужин, - сказал Виктор, разорвав неловкое молчание. – Ты доберешься туда в одиночку? -Тебе не везет с приглашениями на ужин, - не смог удержаться Юри от комментария, а потом подавился собственной желчью. Должно быть, он все еще спал, раз сумел сказать Виктору такое. Но второй мужчина лишь улыбнулся, изящно поднялся с кровати и направился к дверям. -На этот раз никаких сюрпризов, - пообещал он, выходя из комнаты, хотя Юри и не поверил ему. Виктор оставил дверь открытой, так что, если бы даже Юри наплевал на приглашение, снова уснуть он не смог бы. Встать с кровати оказалось сложнее, чем он ожидал. Два дня, проведенные на спине, лишили его конечности остатков силы, так что при попытке встать его затрясло. Потом ему потребовалось еще больше времени, чтобы сделать первый шаг, едва держась вертикально, когда волна головокружения занесло его в кресло, где раньше сидела Мила. Он мог только радоваться, что рядом не было Виктора, чтобы увидеть, насколько жалок он сейчас, знаменитый Японский Дьявол, содрогающийся от холода. Кумичо бросил бы его задницу еще несколько дней назад. Он чуть не рассмеялся, когда увидел собственное отражение в зеркале в ванной комнате. Протерев его от пара, Юри долго рассматривал мокрые волосы, прилипшие ко лбу, и темные круги под глазами, истончившуюся кожу щек. Даже, если Виктор и хотел его раньше, то теперь наверняка передумал бы, увидев Юри таким, похожим на ходячего мертвеца. Его пальцы обернулись вокруг фарфорового края раковины. По какой-то причине эта мысль причиняла ему больше боли, чем он ожидал. Во-первых: он никогда не любил смотреть на свое отражение, избегая его без крайней необходимости. Было невыносимо смотреть на себя, уходившего на миссии и такого далекого от того, кем он себя когда-то представлял, где мечтал оказаться в своей жизни, смотреть на незнакомца, что носил его личину, но был совершенно чужим, неузнаваемым. Теперь было еще хуже, внутреннее уродство вылилось в почти нечеловеческий вид. Это увидела Мари, когда рассматривала его в последний раз? Что она имела в виду, когда сказала, что он изменился? Пять лет назад, сразу после Лоэнгрина, она тоже заметила? Он был в самом низу и полностью уничтожен, когда полз домой, зная, что потерял последний шанс вернуться в свою старую жизнь. Что-то внутри него было безвозвратно сломано после того задания, разочаровав людей, которых он любил больше всего на свете. Если бы они знали, что он сделал, что вынужден был сделать, чтобы выжить и сохранить их относительную безопасность, они бы возненавидели его за это. Они считали его монстром, по праву. Он задавался вопросом, было ли это написано у него на лице тогда, как было сейчас. Виктору, конечно, такое не понравится. Но мысль о его разочаровании по-прежнему горячо ранила его. Юри едва мог признаться самому себе, что он хотел этого мужчину, но что он, пес, мог предложить ему? Все его навыки уже были куплены и оплачены. Его тело было сплошным кровоподтеком, шрамом, едва двигающееся. Он чувствовал, насколько он провалился, видя себя таким, как иллюстрацию его собственной слабости, которая делала его уродливым, жалким, гнилым. Он едва ощутил острую боль, когда его кулак врезался в зеркало, кровь стекала по осколкам стекла. Хотя Виктор, безусловно, не упустил из виду новый бинт, обернутый вокруг костяшек пальцев Юри, но ничего не сказал, только неопределенно указал ему на его место. Стол был сервирован в уютном уголке гостиной, уставленный изысканной едой, настолько живописной, что она вполне могла бы украсить страницы глянцевого журнала: стейк и рыба, жаренные овощи, сытный зеленый суп – все это было подано на изящном китайском фарфоре. На выбор было красное и белое вино, первое из которых Виктор уже потягивал, ожидая, когда Юри присоединится к нему. Некоторое время они ели в тишине. Юри сфокусировался на тарелке, избегая прямого взгляда Виктора. Хотя аппетита у него не было, он старался съесть столько, сколько смог, его тело двое суток голодало, пока отсыпалось и приходило в себя. -Ты выглядишь лучше, - заметил Виктор, через некоторое время, когда Юри покончил с зеленым супом, который был подан в качестве гарнира. -Д-а. –Юри закашлялся, подмигнув ему. Он заставил себя посмотреть вверх, пытаясь хоть сколько –то сохранить достоинство, и его карие глаза тут же были пойманы голубыми. -Мила сказала, что я был без сознания пару дней. -Да, несколько захватывающих дней, - отозвался Виктор, улыбнувшись настолько остро, что можно было порезаться. – Такеда Юичи завоевал сердца всей страны. Похоже, он действительно работал на камеру. – Добравшись до пиджака, Виктор извлек телефон из кармана, несколько раз нажал на экран и пустил гладкий аппарат по поверхности стола. Видео было сохранено специально для Юри. Это был новостной блок, как он быстро понял, с одной из местных телестанций на Фукуоке. Он узнал ярлык, который использовал телеканал уже много лет, и он его видел по телевизору в ресторане, когда отец включал трансляцию; женщина за пятьдесят с темными волосами, стянутыми в строгий пучок, с лицом, на котором застыло строгое выражение, рассказывала о перестрелке в микрофон. -… в заявлении, сделанном Региональным Департаментом Полиции Кюсю, по предварительным оценкам, таблетки, найденные на месте, стоят более 200 000 000 фунтов стерлингов в общей сложности. Арест был произведен в пятницу вечером, после того, как офицеры получили анонимный звонок, который помог осуществить эту международную операцию по борьбе с наркотиками, охватывающую все от Японии до США. Начался новый ролик, панорамный вид на склад и доки, где произошло задержание. Странно было видеть все это днем, когда полицейские все огородили ярко-желтой лентой. Смонтированные кадры, на этот раз вид на конфискованные таблетки, некоторые из которых рассыпались по полу из свертков, пронизанных пулями. Юри мог видеть, неясно, где именно подтерли кровь. -… а теперь переходим к пресс-конференции с генеральным директором полиции Кюсю Такеда Юичи. Экран снова переменился, демонстрируя маленькую комнату, переполненную прессой вдоль стены, репортерами и операторами. Позади стояла сцена, украшенная логотипом Национального Полицейского Департамента, а дальше были плакаты, покрывавшие все от пола до потолка. Такеда вскоре показался с краю комнаты, его губы были сжаты в плотную линию, глаза сияли. Он был торжественно одет, в форменный китель, его волосы цвета соли с перцем были аккуратно уложены. Как только он подошел к трибуне, зал встал в овациях, приветствуя его, как героя-победителя. Как сказала Мила и Виктор, Такеда предстал перед собравшимися, выпятив грудь, пока толпа вновь не расселась по своим местам. -Спасибо, спасибо. По состоянию на вечер пятницы, мы задержали и предъявили обвинение крупному дилеру, работающему на территории Китакюсю. Благодаря напряженной работе наших офицеров нам удалось вывести с черного рынка крупную партию незаконных рецептурных препаратов – нанести ощутимый удар по крупнейшему производителю наркотиков за последние двадцать лет. Последовала еще одна волна аплодисментов, и Такеда подвинулся прежде, чем продолжить. -По инициативе японского правительства и с помощью МСПО мы готовы уничтожить некоторые из основных региональных центров по обороту наркотиков по всему миру. Мы хотим направить коллективное послание этим преступникам о том, что мы не станем отступать от намеченных целей и навсегда очистим наши улицы. Видео закончилось вскоре после того, как на переднем плане замерла смуглая ухмылка Такеды. Это вызвало у Юри приступ тошноты, понимая, насколько все это было ложью, потому что один из самых влиятельных в стране людей был под каблуком у босса, пусть и русского. Виктор потянулся за телефоном, вырвав его из рук Юри, и убрал его обратно под полу своего пиджака. -Ролик появился на ТВ сегодня утром, так что он, вероятно, попадет в международную сеть на этой неделе. Новости быстро разлетаются, особенно, в интернете. – Тут он коротко рассмеялся, склонив голову на бок. – Может быть, оно даже завирусится. Подобное обсуждалось, как я понял. Такеда, безусловно, умеет держаться перед камерами, да? Юри сухо на него посмотрел. -Значит, все идет по плану? -Тебе не нравится, когда так происходит? – Виктор поднял свой бокал, покрутил в руках, один оборот, второй, потом долго и удовлетворенно пил. – Новости дойдут до Сынгыля и его людей в любом случае, и Мила уже отдала Такеде то, что ему было нужно, чтобы он мог начать рейды на следующей неделе. Как только Сынгыль услышит, кто подозревается Такедой и сотрудничает с полицией, он тут же сам за ней придет. И как только он покинет страну…- Виктор резко опустил бокал, настолько сильно, что Юри подумалось, он его разобьет, - он мой. -Но зачем? – Юри ляпнул это прежде, чем успел сам себя остановить. Он обернулся, чтобы вернуть свой вопрос, как только тот сорвался с губ. –Я имею в виду, тебе не стоит… -Они наплевали на наш союз. Разве этого недостаточно? Юри чуть челюсть не вывихнул. Это было почти нереально, насколько быстро колотилось его сердце, но он должен был задать вопрос, который беспокоил его все это время. Это была опасная грань, один неправильный шаг может вывести Виктора прямо к нему. Может быть, он сказал бы что-то неправильное, подставив себя, раскрыв, как много он знал о той ночи, когда произошел раскол между их кланами. Но он сгорал от любопытства. -Обычно я бы ответил «да», - начал Юри, тщательно подбирая слова, - но я сомневаюсь, что это первый раз, когда кто-то отказывается от сделки, даже с тобой. Ты на всех так реагируешь? Просто мне начинает казаться, что здесь что-то большее. – Он сглотнул пересохшим горлом, а потом заставил себя задать вопрос. – Это ведь больше, чем просто месть? Это месть, и ты готов рискнуть своей жизнью, жизнью Милы и Георгия ради этого? -И твоей, - дополнил Виктор, - ты хочешь знать причину, по которой я готов рискнуть твоей жизнью. Это было утверждение, а не вопрос. Юри рванул назад, когда Виктор протянул руку, схватив его за запястье, где кожа до сих пор помнила прикосновение прохладной стали. Его колени стукнулись о крышку стола, заставив фарфор зазвенеть, и второй мужчина отпустил его. Я точно знаю, что я для тебя значу, хотелось сказать ему, но вырвалось: -Ты все это планировал именно так. – Он опустил предательски взгляд вниз, сердце зачастило; он не имел права ожидать чего-то большего. -Нет, - ответил Виктор, - но я был готов к подобному, я не был уверен, как закончится та ночь. -Почему было не сказать мне с самого начала? Зачем надо было ждать? -Потому что я не был в тебе уверен, - прямо ответил Виктор. Его голос растерял все холодное очарование, сменив его на твердую сталь. – Мне нужно было знать, могу я тебе доверить свои приказы, даже, когда ты их до конца не понимаешь. Что еще более важно, я хотел знать, где ты останешься, на своей стороне или на моей. -Итак… в гараже… - Юри чувствовал, как слова просятся обратно в глотку, чуть не давясь ими. Он не мог контролировать свой язык или разум в том, что собирался сказать. Пальцы Виктора плотно сомкнулись на его запястье, кожа на коже с мягкой перчаткой между ними, вызывая образы из того автомобиля. Те, где Юри умолял его, Виктора, который все это делал ради проверки. Привкус тошноты поднялся из желудка, предрекая освобождение от всего съеденного. -Ты пытался проверять меня? -Что, если и так, - легко отозвался Виктор, ослабив хватку и развернув запястье Юри; большой палец рисовал небольшие круги по тонкой коже там, где бился под ней пульс. – До сих пор ты отлично показал себя, Юри. Ты должен подумать над моим предложением. -Твоим предложением? – Голос Юри звучал странно, чуждо, будто он не принадлежал ему вообще. Он почувствовал, больше, чем увидел, мягкий изгиб рта Виктора на своем запястье. Горячее дыхание по ледяной коже, с еще большим жаром его язык перебегал вдоль жилок, легко пробуя. Даже, если бы он этого хотел, Юри не смог бы прерваться; хватка Виктора была довольно свободной, чтобы он мог отобрать руку, но вся энергия, казалось, ушла из него в тот момент. -Я хочу выкупить твой контракт, - пробормотал Виктор. Он склонился над рукой Юри через стол, так что все, что он мог увидеть, это копна его светлых волос. Слова, будто клеймом, входили прямо в его пульс, изучая. – Назови мне цену и будь моим, Юри. Его сердце остановилось и, на мгновение, Юри чуть не забыл, что нужно дышать. Казалось, воздух высосали из комнаты, и боль в желудке была настолько сильной, как после удара, и он удивлялся, что не лежит на полу, задыхаясь. Момент этот просто не мог длиться дольше нескольких секунд, но казалось, что все было намного медленнее, вес этих слов, растягивающих между ними монументальное молчание. Юри перебирал в голове их настолько усиленно, что они будто потеряли весь свой смысл, став смешением звуков, звоном, без ритма и рифмы. -Зачем ты это говоришь? – Выдохнул он. Это всего лишь еще один тест, вертелся невысказанный вопрос, но какого ответа хотел Виктор, Юри не мог предположить. Еще раз лизнув, на этот раз Виктор прошелся всей поверхностью языка. Он не мог пропустить плотный ритм пульса Юри, настолько быстро кровь бежала по его жилам; все это перетекало в голове Юри, вызывая головокружение. -Разве это не очевидно? – Спросил тогда Виктор. – Я хочу тебя. Виктор говорил это так небрежно, с таким неприкрытым вожделением, что он наполнил и его. Те же самые слова рвались из горла Юри. Что он мог на это ответить? Юри едва мог найти смысл, чтобы продолжать дышать, не говоря уже о том, чтобы сопоставить вместе все сказанное. Не тогда, когда Виктор целовал его руку, ладонь, запястье, каждый из пальцев. Такое простое прикосновение не должно было оказать на него подобного воздействия, и все же ощущалось, что нервы внутри его тела разрывались там, где Виктор касался его в поцелуе. Все, что он мог сделать, это встряхнуть его, все еще не в состоянии отобрать руку, чтобы собраться с мыслями. -Нет, - отозвался Юри. Он закрыл глаза, словно не видя Виктора, желая как-то погасить реакцию собственного тела на другого мужчину. Это не так. В его голове он повторял, полгода, всего полгода, полгода и я свободен, пытаясь удержать эту мысль своей путеводной звездой. – Это не вариант. Когда он, наконец, открыл глаза, Виктор смотрел на него сквозь плотную пелену своих ресниц. Холодная синева его радужки, цвета ирисов, истончилась, окаймленная чернотой его ресниц. Виктор облизал губы, убрав следы красного вина из их уголков, когда заметил, что Юри на него пристально смотрит. -Почему нет? – Спросил Виктор, почти на грани. У Юри было ощущение, что они больше не говорят об этом предложении. Или, возможно, они говорили именно о нем, к его счастью. Или, может быть, дело было совсем в другом. Виктор должен был знать, что делает, что его прикосновения, его голос – это единственное, в чем Юри был уверен в тот момент. – В прошлый раз мы повеселились, не так ли? -Ты так это называешь? – Слабый аргумент. Для любого из них, и Виктор это, очевидно, знал. Затем Виктор резко встал, дернув его за запястье, которое все еще держал, и заставил Юри подняться на ноги. Юри последовал за этим движением вокруг стола, пока он не оказался вплотную к Виктору – их торсы соприкасались, руки переплелись, дыхание смешалось друг с другом. Не было возможности скрыть сведенное горло, не с такого расстояния. Он наблюдал, как Виктор смотрит на него, и чувствовал, что он почти проиграл всепоглощающему возбуждающему желанию быть ближе к нему. Но он не мог этого сделать, не мог сделать этот последний шаг, который их разделял. Почувствовав эту нерешительность, Виктор свободной рукой коснулся лица Юри. Его костяшки прошлись по скуле Юри, вниз по челюсти, большой палец лег на нижнюю губу Юри. Юри почувствовал смущение от этой медленной ласки; это было прикосновение любовника, нежное, такое неожиданное и отличающееся от того, что было в последний раз, когда они были близки. Но это была ложь, часть игры Виктора – и Юри понимал, что это именно так. Внезапно, все, чего хотелось Юри сделать, это разорвать его на части, его вожделение перешло в жажду насилия, когда он припомнил, кто это был. Виктор Никифоров не был его любовником, не был для Юри кем-то, кроме как временным хозяином. Юри тяжело дышал. Все его тело дрожало от запертого в нем гнева, желая избавиться от этого нежного прикосновения и добиться истины. Если Виктор хотел им воспользоваться вот так, то он должен был сказать все это без этой нежной ерунды. С рычанием Юри вырвался из его рук, протянув руку и увлекая Виктора в поцелуй. Его пальцы сжались на затылке Виктора, собрав горсть серебристых волос. Их рты болезненно столкнулись, Юри прикусил зубами нижнюю губу Виктора, ощутив вкус крови. Второй мужчина без колебаний схватил Юри за бедра, притягивая к себе. У Виктора не было округлостей, только четкие линии и жесткие мышцы, идущие через каждый дюйм его тела. Юри ахнул, когда его подняли, заставив обхватить ногами талию Виктора, чтобы оба они не упали. То, как рот Виктора открылся под его собственным, углубляя поцелуй, засасывая, будто он пытался украсть самое дыхание из легких Юри, было непристойно и невероятно горячо. Юри застонал. Не смог не напрячься, когда язык Виктора изучал его рот, пьянящий на вкус, как вино, которое он пил. Пальцы Виктора разминали его зад под тонкой тканью пижамы, совершенно не мешающей ощущениям, будто ее и не было. Юри никогда так не целовался. Вообще-то, он едва ли целовался в принципе, но все же мог сказать, что это было напряжение, граничащее с опасностью, хотя по отношению к Виктору или к нему самому, он точно сказать не мог. Он не был уверен, что это его волновало в тот момент, потому что он обнаружил себя в погоне за ртом Виктора, когда второй мужчина пытался переместить его, чтобы тот отпустил его затылок. Виктор сделал шаг вперед, удивляя тем, как легко он держал вес Юри. Их рты отстранились, но, не упуская ни единого мгновения, Виктор воспользовался теперь уже свободными своими губами, чтобы пройти вниз вдоль линии шеи Юри, посасывая кожу то тут, то там, прихватывая ее зубами, пройдясь вдоль округлости адамова яблока. Им не потребовалось много времени, чтобы оказаться на диване. На лице Виктора был хищный взгляд, когда он оказался над Юри. Его волосы растрепались, аккуратные линии его костюма измялись и сморщились от отчаянно цеплявшихся за него рук Юри. Румянец залил его бледные щеки, растекаясь вниз по шее, исчезая в воротнике рубашки, от одного вида которого жар прокатывался до самого позвоночника Юри. Его рот был распахнут, губы красные и блестящие от слюны Юри, выглядел таким непристойным после таких отличных поцелуев, приоткрытый, пока он тяжело дышал. Виктор снова склонился над ним, превратив первый поцелуй за секунду во второй, потом в третий, его язык бесцельно прохаживался по губам Юри, пока все, что он мог сделать, это заставить его их распахнуть. Его веки трепетали до самого конца, пока Виктор не втолкнул его еще глубже в диванные подушки. Рука отбросила развязанный шнурок от штанов Юри, стаскивая их с его бедер; вторая рука Виктора скользила по изгибу задницы Юри, оставаясь там даже тогда, когда штаны приземлились на пол. Юри зашипел, когда его член оказался на прохладном воздухе, неосознанно и, задыхаясь, когда головка коснулась металлической пряжки пояса Виктора. -Терпение, - пробормотал Виктор прямо ему в рот, но Юри был совершенно не в себе. Он не хотел, чтобы тот медлил, был мягким, по крайней мере, не с ним. С рычанием Юри сел. Он, взяв Виктора за плечи, отодвинул его настолько, что второй мужчина свалился на противоположный конец дивана, выглядя шокированным, когда Юри быстро забрался на него. -Если ты собираешься мною воспользоваться, - прошипел Юри, раскинув ноги по обеим сторонам от узкой талии, - то, по крайней мере, сделай это правильно. – Он оперся рукой о подлокотник дивана, неумолимо обрабатывая выпуклость на штанах Виктора. Второй мужчина застонал, его руки взлетели, схватив Юри за бедра, голова запрокинулась, обнажая горло, чем Юри тут же и воспользовался, его губы порхали вдоль этого бледного совершенства, возвращая полученное наслаждение. Он посасывал ямочку у него на шее, пританцовывая на коленях Виктора настолько сильно, что это было почти больно. Тем не менее, Виктор только притягивал его все ближе, приподнимаясь, чтобы встретить каждое движение неистовых бедер Юри. Одна из его рук зашла Юри за спину, стаскивая с него рубашку через голову и забросив ее за диван, оставив Юри совершенно обнаженным, бьющимся почти в судорогах у него на коленях. -Черт, - застонал Виктор, а потом Юри снова включился, расстегивая пряжку у него на ремне, - черт. Вытащив член Виктора из его полу расстегнутых штанов, Юри, не теряя времени, собрал их вместе, едва удерживаясь. Кто-то втянул воздух настолько резко, что остальные звуки в комнате исчезли, и ни один из них не мог бы сказать точно, кто это был. Это не имело значения, все, о чем Юри мог думать, это о том, насколько сильно, болезненно сильно он хотел поиметь Виктора, превратив его в бесформенную удовлетворенную кучу, обезумевшую от удовольствия, в его, Юри, власти. Он начал проходиться по длине, рывками и паузами, и каждая складка кожи и пота приближала их к грани. С другой стороны, Юри сбросил пиджак Виктора и завернул его рубашку, частично расстегнутую, жестко вцепившись ногтями в твердость мышц его торса. Второй мужчина зашипел, резко подавая бедрами, пытаясь вернуть контроль, но Юри не позволил ему. Он зарылся глубже коленями в диван, отказываясь двигаться с места, когда Виктор попытался снова уложить его на спину. Это только заставило Юри крепче сжать руку вокруг их членов, вырвав из горла Виктора всхлип удовольствия на грани боли. Пальцы вдавились еще сильнее, затем снова отпустили, и он наблюдал с нескрываемым удовлетворением, как Виктор перестал пытаться сбросить его, вместо этого до синяков вцепившись в бедра Юри. -Давай, - сказал Юри. Его рука двигалась все быстрее, заставляя его кончить первым. Он хотел увидеть Виктора, объятого страстью, посмотреть, как тот упадет в бездну удовольствия. -Уже скоро. – Виктор издал короткий стон, когда пальцы Юри сомкнулись вокруг головки его члена, и еще один раздался из его уст, когда он повторил это движение. -Вот и все, - проговорил он, подаваясь вперед, пока его лоб не коснулся плеча Виктора, под прямым углом, чтобы увидеть, как рука скользнула между ними, и по головке члена Виктора, уводя ее внутрь кулака. – Кончай. Со стоном все тело Виктора выгнулось под ним, бедра вздрогнули в судороге, когда он кончил. Оргазм взорвался в нем, оставляя прерывисто стонать в воздух, в макушку Юри, продавливать дорожки в бедрах Юри. Удовлетворенный наконец, Юри кончил в собственный кулак, который теперь был жарче и влажнее. Он вцепился зубами в плечо Виктора, чтобы скрыть свой стон, стремительно, чувствуя себя так хорошо, что было почти больно. Он безжалостно повис на Викторе, слишком уставший, чтобы шевелиться. Если бы он попытался встать, Юри был в этом уверен, его колени подогнулись бы под его собственным весом и отправили бы его прямо на пол. Тяжелое дыхание Виктора начало успокаиваться, руки расслабились на бедрах Юри, уже не оставляя синяков, но все еще крепко его удерживая. Виктор что-то говорил по-английски? Или по-русски? Юри не понимал, что. Вместо этого он позволил его глазам закрыться, пытаясь убедить себя, что то, что он только что сделал, было прекрасно, абсолютно нормально и ничего не значило. Ни один из них не обратил внимание на телефон Виктора, который бесшумно жужжал в кармане его пиджака, лежавшего бесформенной кучей на полу. [1] Если кто не помнит, пояс, которым скрепляют слои юкаты вместе. Обычно широкий, но, под стать юкате, простой. – Прим. Переводчика. [2] В оригинале стоит гордое «Папа», но вы же понимаете, как это будет выглядеть;) Так что оставим, как есть… - Прим. Переводчика.