Голос

Я шла и шла вперед, слезы застилали мне дорогу, и я, запнувшись, падала ничком на обгоревшую землю, а потом поднималась и двигалась дальше. Я с ног до головы уже была испачкана пеплом и сажей, одежда висела кровавыми лохмотьями, а лицо было черным и мокрым от злез и пота. Я не переставала думать о Эйте, которого оставила там, и ежеминутно оборачивалась, чтобы проверить, не догоняет ли меня огромный черный волк, но все, насколько я могла видеть, было пустым и безжизненным. Я начала вспоминать начало нашего путешествия, тот радостный и обещающий счастливое будущее лес, залитый утренним солнцем. Солнце, как я по нему соскучилась, по его ласковым согревающим лучам, по спокойствию, которое приходит со светом. Тут не было света, а следовательно, не было и спокойствия. Со временем дым окутал все вокруг, так что видимость сократилась до самого минимума: я с трудом различала очертания кончиков пальцев у вытянутой вперед руки. Двигаться в таких условиях было невероятно тяжело, но я все равно переставляла уставшие и заплетающиеся ноги, не переставая по привычке прислушиваться. Было тихо. Подозрительно тихо. Такую тишину называют затишьем перед бурей, и мое сердце предчувствовало самый настоящий ураган. Воды почти не осталось, ведь полную фляжку я оставила Эйту, а уже начатую взяла с собой, и я выпила последний глоток, бросив на землю пустую емкость, рюкзак тоже полетел под ноги — мне он больше не понадобиться. Никогда. Зазвенел воздух, становясь острым, как бритва. Звон этот не стихал. Вдруг земля слегка сотряслась, а по воздуху разнесся грохот. Удары, как будто кто-то долбил в гигантский барабан, исходили словно из-под земли, сотрясая пустыню. Бум! Бум! Бум! Бум! — монотонно вторили друг другу барабаны. Я пристально вглядывалась в дым, но ничего не могла разглядеть. Бум! Бум! Мне в лицо дунул ледяной, пронизывающий до самых костей ветерок, приносящий за собой пепел. Я сощурилась, но все равно ничего не увидела. Бум! Бум! — Гремели барабаны, а ветер свистел — Тссссаахсс… Резкий толчок — я покачнулась, с трудом устояв на неокрепших ногах, пригнувшись к земле. Испуг завладел мною, я была готова броситься бежать, но подошвы ботинок как будто приплавились к месту. Бум! Бум! Бум! Тссс! Ба-бах! — Еще один мощный толчок — и дым, и гарь поднялись над землей на уровень двух метров, открывая на обзор всю пустошь, от края до края. Повисла тишина. Я увидела вдалеке четыре полупрозрачные фигуры, приближающиеся ко мне. А за фигурами следовало полчище орков, и их завывание отчетливо доносилось до меня. Прекратились удары и звон, и ветер перестал дуть. Я очутилась в вакууме, где не хватало кислорода. Паника отступила, и ее место заняла ярость. Я видела Ученых. Приняв устойчивое положение, я глубоко вдохнула и… Бам! Меня будто со всей силы ударили поддых, выбивая весь воздух из легких, заставляя согнуться пополам. — Et non morieris… — раздался голос, раскатывающийся по пустыне, подобно грому. — Et mortuus est… * Голос ударял по перепонкам, проникая в самый центр головного мозга, заставляя кривиться от боли, закрывая уши руками. А фигуры тем временем приближались, и грызня орков становилась все громче, смешиваясь в однообразный посторонний шум. Едва я убрала руки от ушей, голос зазвучал снова, но уже по-другому, не так властно и громоподобно. — Vei muri, cum a murit…** — Sa sured, kuidas ta suri… *** Я попыталась набрать воздух снова, но произошло то же самое, что и в прошлый раз. И когда я опять подняла голову, призраки были совсем близко, я могла рассмотреть их лица, сухие, потрескавшиеся, как страшные маски. Глаза горели в глазницах неоновым желтым огоньком, что пустило меня в дрожь. — Eit mortuus est… — произнес главный, тот, у которого глаза горели ярче, но, заметив мое замешательство, он заговорил на понятном для меня языке. — Эйт умер. Голова закружилась, почва начала выезжать из-под ног, а в ушах эти слова отдавались эхом. — Ты врешь… — прохрипела я, вытирая слезы. — Сама смотри. И вдруг я очутилась в другом месте, метрах в трех от меня лежало разодранное в клочья тело Эйта, бледное и холодное. — Нет! — я упала на колени, и слезы заливали мое лицо. — Нет! В груди все перевернулось, стало невыносимо больно, будто бы сердце вырывали из меня. Эйт умер! Эйт умер! Умер! Он обещал выжить, обещал догнать меня! Вдруг я поняла, что вокруг нет многочисленных трупов орков, хотя на самом деле, когда я уходила, все было ими завалено вокруг Эйта. — Это ложь… — прошипела я, чувствуя, как во мне огромным комком собирается энергия. — Он жив! Я распахнула глаза и замерла, скованная страхом: прямо напротив моего лица висела морда призрака, а его неоновые глаза-светлячки заглядывали в душу, лишая любой силы. — Умри! — загрохотал голос прямо надо мной, вызывая головную боль, будто бы выбивая все мысли. — Умри! Умри! Умри! — начали скандировать все четыре голоса. Эйт мертв! Умри! Умри! У меня ничего не осталось! Умри-умри! И вдруг, как по щелчку, наступила гробовая тишина. Мои мысли, будто разложились по полочкам — все стало предельно ясно и понятно. — Я Лиллиан Райли. Я из деревни Дружбы. Я оборотень и сирена. И я должна уничтожить Ученых Смерти и всех орков. Они убили Эйта. Шар внутри меня вырос до размеров Земли, норовясь вырваться наружу криком, я чувствовала небывалую силу, которая, как говорил всегда Эйт, заключалась во мне, в моем голосе. Я сделала глубокий вдох, так что ребра затрещали, крепко зажмурилась и закричала… Во мгновение ока пустыня исчезла: слой обгоревшей земли приподнялся и метнулся в сторону Ученых и их армии, воздух с витающей в нем копотью и дымом тоже полетели на моих врагов. А ударная воздушная волна была настолько сильна, что я сама начала отъезжать назад. Орков разорвало на мелкие кусочки, и настал черед Ученых, которые находились в смятении и страхе. Они боялись меня. Вот в призраках начали образовываться дыры, словно кто-то расковыривал иглой страницы книги, их лица исказились от боли, и тут же они лопнули, как воздушные шары, а глаза их превратились в камни. Мой крик был слышен еще какое-то время, пока я не выдохлась и не замолчала. Голова закружилась, ноги подогнулись. «Я умираю. Это конец» — подумала я и, потеряв сознание рухнула на уже начавшую остывать землю.

***

Я увидела дорогу, ведущую к речке, увидела дубовый лес, полный разного зверья, мой родной дом. Солнце светило с голубого яркого неба, заливая все вокруг добрым светом. Тут было так спокойно и хорошо, что мне не хотелось покидать это место, не хотелось открывать глаза, и я лежала на лугу, зарываясь пальцами в шелковистую зеленую траву. Внезапно передо мной выросла чья-то фигура, загородив солнце. — Тебе пора. Тебя ждут там. — произнесла она глубоким голосом. — Куда пора? Кто ждет? — удивилась я. — Ты нужна там, иди… Фигура подула на меня ледяным ветром, и я с громким выдохом распахнула глаза. Я оказалась в помещении с высоким потолком, лежа на кровати. По обе стороны от меня стояли ширмы. Из маленького оконца под самым потолком пробивался лучик солнца и падал на мои ноги, укрытые белой простынью. Я совершила попытку сесть, но обнаружила, что пристегнута к кровати широкими коричневыми ремнями. Помещение было чужим и незнакомым, но каким-то… родным? Мне было спокойно, потому я не стала вырываться и брыкаться, а лежала смирно, разглядывая пятна на потолке. Позже ко мне в голову забралась надоедливая мысль: «Как и почему я тут очутилась?», и эта мысль не давала мне покоя, терзая разум. Тело болело, и горло болело, и голова болела: все болело. Скоро я начала буквально сходить с ума, мотая головой из стороны в сторону и пытаясь выкинуть из головы назойливую, как муха, мысль. А потолок и пятна на нем ездили за вместе с моей головой вправо-влево, вправо-влево, расплывались и смешивались. Бессмысленное мотание остановили приближающиеся шаги, и передо мной появилась полноватая женщина средних лет в белом халате и в огромных стеклянных очках, что делало ее похожей на стрекозу. Она улыбнулась мне и села рядом на табурет, достала блокнот с ручкой и выжидающе посмотрела на меня выгоревшими глазами. Я внимательно следила за каждым ее движением. — Как тебя зовут? — произнесла она, наклоняясь поближе к моему лицу. Этот вопрос застал меня врасплох, я растерялась, не зная, что же ответить. И тут меня накрыла очевидная истина: я не помню своего имени. Я ничего не помню.