be careful

Билл открывает глаза. Закрывает. Снова открывает. Денбро медленно моргает, пытаясь рассмотреть своё домашнее задание последние пятнадцать минут. Тот разговор не идёт из головы. Он не может просто проигнорировать то, что копошится внутри него при одной мысли о нём. Если разбирать по полочкам, то всё выглядит действительно жутко — ему заказана дорога в ад, его пугали, с ним пытались подружиться, его пугали снова. Пеннивайз жуткий — был таким сначала, но потом это ощущение просто прошло. За такое короткое время нельзя привыкнуть к настолько будоражущему дерьму. Неужели ему могло хватит трёх диалогов с дохлым мужиком, чтобы прекратить подозревать неладное? Билли знает, что не могло бы — а хватило. Рациональная часть Денбро просто пинается изнутри в мешке. Её словно сковали — но Билл знает это. Значит, Пеннивайз не просто призрак, пришедший за его душой. Значит, Пеннивайз не просто призрак, как их описывают в книжках или на странных форумах (на которых Билли тоже успевал побывать), он имеет куда больше способностей. Он умеет влезать в голову. Влезать и закрывать за собой все двери так, что вторжение становится незаметно. А Билли замечает. Значит, Пеннивайз хотел, чтобы он заметил. Что-то не так. Его не просто пришли уговорить покончить с собой, с ним пришли поиграть. Эмоции. Он сказал, что в смерти хороши эмоции. Но смерть должна их забирать, уничтожать, сжигать. Со смертью уходит и жизнь, и чувства, и мысли, и, значит, всё не так буквально. Эмоции перед смертью — вот что он имел в виду. Когда знаешь, что сейчас умрёшь, понимаешь, что нет спасения — смерть уже дышит в затылок, прилизывает языком растрёпанные пряди на затылке. Отчаяние. Трепет. Мольба. Унижение. Билл не чувствует ничего из этого, хотя знает, что он умрёт. Знает, что у него не будет выбора, знает, что ему не удастся спастись. Но не чувствует ничего из этого. Если в смерти прекрасны эмоции, то что прекрасно в знающем, что умрёт, Уильяме Денбро? То что прекрасно в живом Уильяме Денбро? Это — эти мысли, — пугает его больше, чем лицо Пеннивайза. Чем смертельно опасная аура вокруг него, которую получается легко проигнорировать. Вот только свои мысли и ощущения игнорировать нельзя — Билли умный мальчик, Билли любит анализировать и рыть говно лопатой, но прямо сейчас у него не складывается общая картинка. Вроде, вот, огромная куча фактов на руках — а на деле бесполезные мелочи, которые никак не объединяются в полный план. Танцуют где-то на втором плане, прячутся за основными фигурами, мелькают редкими переливами, но в руки не идут. Не идут, как и коты на улицах, и как воробьи с ветвей деревьев. Вот только они — в их случае, — были мёртвыми, а вот Билли ещё жив. Денбро не может понять правил игры — теперь он понимает, на задворках сознания, что это лишь игра, мастерская постановка, в которой ему отведена не главная роль, — и не знает, как стоит поступать. Если концовка — его суицид, то у Билли есть некоторая фора — можно не бояться, что этот долбанутый вскроет ему глотку во сне. Если это действительно является концовкой. Никто не умрёт там, в аду, если не получит его ничем не примечательную душонку, так ведь? — Правильно размышляешь, гений наших лет, — врывается голос в тишину. Билл не должен был привыкнуть к этому так быстро. — Х-хватит копош-шиться в моей голове, грёбаный клоун, — шипит Билл. А потом задумчиво опускает взгляд на собственные ладони. На чистые ладони, недавно вымытые, но Денбро чувствует грязь на них. Ту, от которой не отмыться, ту, которую обычно нельзя не заметить. Но замечает только сейчас, всего на секунду, а потом ощущение проходит. Так же, как и чувство дежавю, за которое он не успел ухватиться. Клоун. Он хмурится. Почему он назвал его так? — В-верни в моей голове всё на м-места, — говорит Билли, вбившись насмерть взглядом в удобно устроившегося на кровати мужчину. Пеннивайз склоняет голову вбок и смотрит неподдельно искренне. Взгляд так и кричит "я ничего не понимаю", но губы его растягиваются в издевательскую улыбку. Глаза ведь не могут врать? — Всё может лгать, глупый мальчик, — продолжает Пеннивайз, игнорируя его просьбу. — Глаза могут врать, слова могут, я могу обманывать тебя, говоря, что мне нет выгоды убить тебя. Или что я не собираюсь тебя убить, — переходит на шёпот. — Но ты веришь и глазам, и словам, и мне. — Ты ч-что-то сделал, — продолжает гнуть Денбро. — Сделал, — послушно соглашается. — Но что именно? — и смеётся. Билл давится воздухом от возмущения. Да как он... — Если поймёшь, что же такого я сделал с твоим прекрасным разумом, я даже рассмотрю вариант вернуть всё обратно, — он подходит почти вплотную, опускаясь на колени перед сидящим на стуле мальчиком, как родители опускаются перед своими детьми. — Если ты захочешь возвращать всё назад. — Я м-могу не захотеть? — хрипит Билли, кое-как не глотая слоги. Не глотая слова. Но проглатывая весь смысл, который он углядел — у игры есть правила, которые ему никогда не объяснят. Пеннивайз улыбается — и если раньше он всегда улыбался как псих или издевательски или пытаясь не засмеяться над Денбро, то сейчас его улыбка немного другая — совсем чуть-чуть, и разницу можно было бы не заметить, если бы Билл смотрел в глаза. Глаза могут врать. Всё может врать, даже собственный разум. Призрак, пришедший превратить твою жизнь в миниатюрный ад — тоже. Но, если приглядеться, его губы никогда не врут. Его улыбки всегда отражают то, что обычно отражают у людей глаза. Билл не чувствует угрозы, даже видя в глазах обещание. Обещание завершить всё до конца. Его руки скользят за мальчишескую спину, совсем незаметно и морозяще. Сцепляются в замок, с почти ощущаемым скрипом, как старые замки, где засов нужно вдавить до упора. Билл думает, что это похоже на клетку — есть чем дышать, есть куда смотреть, но нельзя высовывать руки. Билл и не дергаёт ими — словно если пошевелить ими, чужая голова, опустившаяся на бёдра, превратится в огромную пасть с тысячей зубов и откусит руку по самое плечо. — Будешь ли ты что-то хотеть в тот момент, кроме как умереть? — произносит тот в сторону, что Билл еле слышит. Билл вздрагивает. — Ох, да ладно тебе, я не мог напугать тебя парочкой страшных фраз, — он смеётся и поднимает голову так, чтобы глядеть Денбро в лицо. Билл не может оторвать взгляда. — Т-ты с-сделал э-э-это, — признаётся Билл. — Ладно-ладно, не бойся, ну хочешь я тебя в висок чмокну, как твоя мама в детстве перед походом в садик? Должно успокоить, — опять издевается. Билл вырывается из клетки — и хлопает его ладонью по затылку, игнорируя и довольную улыбку Пеннивайза и то, что он хотел бы. Он не мог бы захотеть этого. В его голове всё вверх дном. Наизнанку. Шито гнилыми нитками, вытянутыми из его собственной рубашки. — В с-следующ-щий раз я дам тебе по лиц-цу. — Не могу соврать, сказав, что буду против, — серьёзным тоном говорит он, но Билл знает, что издевается. — Особенно если ты сделаешь это своим лицом, — тянет он, как довольный кот. Билл всё-таки даёт ему по лицу. Кулаком.

***